Логика является лишь ненадежным продуктом ума. Мы принимаем справедливое решение вследствие переживания. Мы чувствуем, что такое истина. Посмотрите на девятерых членов Верховного суда США, облаченных в черные балахоны. Каждый из них – несравненный образец интеллектуального тяжеловеса. Каждый – виртуоз логических построений, создающий продукт ума. Посмотрите на их бесстрастные лица, когда они сидят на своих высоких скамьях, оцените непогрешимую мудрость, основанную на размышлениях и аргументах! Заметили ли вы в них что-нибудь человеческое? Является ли кто-нибудь из них представителем человеческого биологического вида? Плачут ли они? Морщатся ли от страданий и боли, которые их решения могут принести миллионам? Говорят ли на понятном нам языке?
Если при поиске истины и принятии справедливых решений можно полагаться на логику и аргументы, как получается, что эти многомудрые судьи редко приходят к единому мнению? Решения принимаются большинством голосов, то есть пять к четырем. Следовательно, почти половина состава суда может ошибаться и склоняться к несправедливости. Аргументы как большинства, так и меньшинства изливают логику и обоснования, как каракатица, уходящая от преследования, – чернила, и излагаются они таким же непрозрачным языком. Меньшинство может легко навязать свое решение. Наконец, мы понимаем, что логика (независимо от своей привлекательности и отточенности) и рассуждения (независимо от их глубины и основательности) не обязательно приводят к истине и справедливости. Значит, логика и рассуждения часто становятся лишь инструментами, с помощью которых власть имущие перекладывают бремя несправедливости на народ. В бесконечном потоке умных слов многостраничных судебных постановлений редко можно найти окончательную истину, если она существует на самом деле.
Не имею ничего против учености. Напротив, я приветствую ее, если она ведет к полезным открытиям. Но слишком часто, особенно когда суд кормится захудалым прецедентом, я вижу, как судьи уподобляются коровам, лежащим в тени и пережевывающим бесконечную жвачку. Вспоминаю, что по этому поводу сказал Ницше: «Я оставил дом ученых и хлопнул за собой дверью. Слишком долго я сидел голодным за их столом».
Адвокатов, как и представителей других профессий, в университетах учили, что интеллект является ключом к победе. Преподаватели воспитывают студентов по собственному образу и подобию. Интеллект, как мы его понимаем, – способность получать и применять знания, способность думать и рассуждать – не более чем одна из множества функций ума, вероятно, не самая значимая. Однако ей придается огромное значение, поэтому мы разработали сомнительные тесты, с помощью которых, как мы утверждаем, интеллект можно измерить.
Психоаналитик Дж. П. Гилфорд предположил, что составляющими интеллекта являются более ста пятидесяти функций. Лично мне поддающийся измерениям интеллект напоминает соль в овсяной каше – ее нужно ровно столько, чтобы сделать кашу вкусной, но если блюдо состоит в основном из соли и только щепотки овсянки, его следует выбросить. Я утверждаю, что если интеллект – полезная и мощная функция (а это именно так), то интеллектуальная личность, получившая знания о своем «я», будет обладать наибольшим интеллектом.
Как мы помним, способность выпускника колледжа выполнять определенные интеллектуальные задачи проверяется и перепроверяется до тех пор, пока он не выходит в реальный мир. Узкий аспект ума будущего адвоката проверяется во время вступительного теста юридического факультета (LSAT). Он представляет собой компьютеризованное чудовище, измеряющее, насколько кандидат юридической школы способен выполнять определенные вербальные задания, при этом тест не может предсказать успехи кандидата как во время учебы, так и после нее. Затем выпускник юридической школы проходит экзамен на право заниматься адвокатской практикой – еще один компьютеризованный тест, который не дает представления о важных характерных свойствах адвоката – таких как честность, стремление к справедливости, бесстрашие, забота о клиенте или даже умение эффективно общаться.
Я выступал перед судьями со странным одномерным мышлением и высохшими, как чернослив, душами, которые порицали свидетелей, выражавших свои чувства. От меня они требовали того же. «Здесь не место для эмоций», – говорили они.
Тем не менее бесчувственная личность лишь немногим лучше робота. Такой человек, будь он судьей или главным исполнительным директором, не будет вызывать настоящее доверие, потому что можно создать говорящую куклу, но нельзя создать существо, которое будет чувствовать и честно делиться своими чувствами с окружающими. Факты мало значат без своей эмоциональной составляющей.
В конечномсчетерешениепринимаетсяпосредствомчувств. Я уже говорил, что не имею ничего против интеллекта. Эти слова обязаны своим существованием именно интеллекту. Просто мне не хочется, чтобы он управлял каждым аспектом человеческого опыта, чтобы чувства низводили до некоторого отталкивающего придатка личности, превращая их в нечто родственное первородному греху. Более того, я не сторонник мягкотелой сентиментальности, которая своей неумеренностью пародирует откровенные чувства. Но будьте уверены: несмотря на все протесты и утверждения обратного, решения большинства власть имущих основаны на тех самых чувствах, которые они отвергают. Здесь задействован простой, универсальный процесс. Вначале мы чувствуем, а потом в соответствии с этими чувствами принимаем решение. Оно может оказаться неверным, иногда даже губительным, и мы объявляем его только после того, как обрабатываем левым полушарием, добавив рассудительную, бесстрастную, холодную, прямолинейную аргументацию. Первыми возникают чувства, и именно на этом уровне принимаются решения.
Слишком умныесловапрячутистину. Присяжные жалуются, что заумный разговор адвокатов и экспертов выше их понимания. «Ох уж эта заумь, – сетуют они. – Почему люди в суде разговаривают, не как все?» Правда в том, что презентаторы, использующие никому не понятные слова, что-нибудь скрывают. Часто это некомпетентность, но они также могут скрывать свой страх, чем бы он ни был вызван. Присяжные и другие лица, принимающие решения, ощущают свою неполноценность, слыша эту тяжеловесную профессиональную терминологию, лишенную переживаний и убеждений. За слишком умными словами часто скрываются недалекие умы.
Высокопарные слова отдаляют презентатора от тех, кто принимает решение, и поэтому лишают его их доверия. Но если тот же человек объяснит присяжным или совету управляющих свои чувства, если за обычными словами откроются страхи, переживания и гнев, то лица, принимающие решения, примут его, потому что он станет интересен им как личность.
Наше стремлениекистине. Поскольку большинство представителей рода человеческого способны лгать друг другу (иногда убедительно) и этим могут причинить нам боль, мы используем дополнительную биологическую меру защиты – врожденную возможность узнавать тех, кому нельзя доверять.
Я рисую в своем воображении обычного человека, окруженного бесчисленным количеством невидимых и высокочувствительных духовных щупальцев, которые пытаются отыскать любую опасность, скрывающуюся за честным на первый взгляд лицом, за внушающей доверие маской. Я учу адвокатов, что никто из нас не умен настолько, чтобы выбрать убедительные слова, верную интонацию, правильный ритм речи, выражение лица и жестикуляцию. Никто из нас не использует это одновременно – если мы не говорим правду так, как ее понимаем, и (да!) как ее чувствуем.
Если мы не совсем искренни, слушатель скорее всего улавливает что-то неправильное – слово, звук, идею, которые покажутся ему фальшивыми. Спросите человека, что его насторожило, и он скажет, что не знает этого. «В этом парне было что-то, чему я не поверил» – это все, что он может сказать. Было ли это несоответствующее выражение лица, фальшивая нотка в голосе, показное движение руки? Нам и не нужно знать, что вызвало наше подозрение. Духовные щупальца распознали нечто ложное. Что-то подсказало нам, что презентатор не верит в то, что говорит? А если не верит он сам, почему должны верить мы? Высокомерное мнение, что можно постоянно обманывать человека, принимающего решение, приводит к тому, что мы сами уничтожаем свои шансы на победу.
Дайте мне испуганную молодую женщину, выступающую перед присяжными, женщину, которая болеет за своего клиента, демонстрируя, что искренне переживает за него, и я покажу вам адвоката, который выиграет все дела у лучших умов. Хотя ее седло может быть очень простым, эта женщина ездит на хорошей лошади. Она заслуживает доверия, и присяжные чувствуют это и верят ей.
Если мы работаем в бизнесе – вне зависимости от того, насколько мы годимся для такой работы и боимся начальника или совета директоров, – мы выиграем свое дело, если из наших открытых сердец исходит правда, требующая проявления чувств. Да, мы переживаем. Да, нам страшно. Возможно, у нас мало опыта. Мы рискуем, что нам не поверят или даже отторгнут нас. Но мы открыты, честны и отлично понимаем, кто мы есть и что чувствуем. В конце концов наша искренность и переживания начинают сиять, пусть даже скромным светом, оставляя в тени наши ошибки.
Обладание своимичувствами. Когда мы стоим перед присяжными или другими лицами, принимающими решение, не обладая своими чувствами, то скрываем самую важную часть. Одно из невидимых щупалец этих людей может уловить нечто неправильное. Что это? И как можно доверять человеку, который что-то прячет?
Часто нам не нужно вслух определять свои чувства для присяжных, говорить: «Я сержусь», «Я боюсь», «Чувствую себя одиноким», «Испытываю печаль», «Нахожусь в затруднении» и так далее. Когда чувства искренни, они очевидны. Гнев на несправедливость прорвется в звуках нашего голоса и проявится в выборе слов. Стремление к справедливости демонстрирует наша энергия. Некоторые называют это харизмой. Я называю это открытостью своего «я».
Чтобы взволновать других, мы должны быть взволнованны сами. Чтобы убедить других, мы должны быть сами убеждены. Чтобы вызывать доверие, нужно говорить правду, а правда начинается с чувств.
Актерское мастерствоидоверие. Хотя актер в кинофильме может играть более или менее убедительно, его учили исполнять роль своего героя. Одним прекрасным летним днем в горах, на сеновале возле старой конюшни, собрались студенты Адвокатского колледжа – и уже состоявшиеся адвокаты, и только начинающие – вместе с преподавателями. Всего около семидесяти человек. Это были представители разных этнических групп почти из всех штатов страны. Собрание вел великий Джош Картон, волшебник, преподающий актерское мастерство. В этот день он учил адвокатов, как быть самими собой, чтобы уметь высвобождать жизненную энергию. Джош, любимец колледжа, подошел к середине своей лекции-демонстрации, когда мы услышали зловещий гул вертолета, садящегося на пастбище по соседству с конюшней.
Я выбежал и с удивлением увидел, как из командирского кресла, словно настоящий Индиана Джонс, выскочил мой друг – актер Харрисон Форд. Он просто решил навестить меня. Я провел его на конюшню, где студенты с испугом ожидали налета полиции или морской пехоты. Когда вошел Харрисон, они не могли поверить своим глазам. Все считали, что я это подстроил: один из самых знаменитых актеров, звезда, запросто входит во время лекции по актерскому мастерству.
Не в силах мне отказать, Харрисон уселся на краешек стола перед аудиторией и неохотно начал отвечать на вопросы.
– Что прежде всего должен знать актер? – спросил кто-то.
– Ему нужно быть настоящим, – ответил Харрисон моими словами.
Некоторые студенты подозрительно покосились на меня.
– Но ведь актер только играет. Как он может быть настоящим? – спросил другой слушатель.
– Актер должен стать человеком, которого играет, почувствовать его. Он должен искренне изображать того, кем он стал. – Затем, словно я действительно договорился с ним и не зная, чему я всегда учил студентов, Харрисон произнес: – Если играешь фальшиво, никто не поверит человеку, которым ты стал.
Студенты все еще подозревали меня в сговоре с Харрисоном. Но он скоро показал, что сам способен завоевать доверие.
– Актерское мастерство – это просто искреннее изображение героя, которого играешь, – повторил он.
Именно это я хочу сказать. Человек может играть чью-то роль, держаться высокомерно, подражать Кларенсу Дэрроу или Джеку Уэлшу, но, чтобы завоевать доверие, он должен говорить правду – не только о себе, но и о своем клиенте и его деле. Это очень простая истина, но ей никогда не учили ни в одном юридическом учебном заведении, даже в Гарвардской школе бизнеса. Чтобы завоевать доверие, нужно быть достойным его.

4. Сила умения слушать

Умение слушать себя. Вероятно, лучшие слушатели не те, кто слушает других людей, а те, кто хорошо умеет прислушиваться к самому себе. Умение слушать важнее всех остальных навыков. Слова могут литься полноводным потоком, стиль речи может быть безупречным, но, если мы не овладели искусством слушать, для нас с тем же успехом может играть магнитофон или радиоприемник. Поскольку мы уже знаем (и знали всегда), что общение – двусторонний процесс, недостаточно знать, что мы собираемся сказать, и отрепетировать, каким образом это сделать. Вначале нужно научиться слушать и слышать (эти глаголы имеют разное значение) то, что говорим мы, и то, что говорят власть имущие нам и окружающим.
Наш внутреннийголос. Если мы прислушаемся к себе, то услышим голоса. Не стоит тревожиться. Они не вламываются в наше сознание с воплем: «А теперь слушай сюда!» Это не голоса призраков, гоблинов и не те голоса, что слышат сумасшедшие. Они не очень громкие. Конечно же, эти голоса слышны только нам. Некоторые называют их идеями. Слова, которые формируют идеи, не всегда понятны, но эти идеи возникают, их можно услышать, несмотря на какофонию звуков, которые слышат уши.
Если прислушаться к себе во время речи, то можно услышать, как внутренний голос тихо советует сказать то-то и то-то, употребить какую-нибудь яркую метафору, снизить темп презентации или сделать паузу, чтобы слушатели смогли лучше понять наши слова. Если слушать себя, когда говоришь, можно следить за ритмом речи, знать, когда нужно поднять голос, чтобы звуковым курсивом выделить мысль или фразу. Если слушаешь, знаешь, когда приближается кульминационный момент, который нужно подчеркнуть волнением и силой голоса. Кроме того, если слушаешь, то знаешь, когда нужно закончить речь.
Должен сказать, что большинство из нас в разговорах с друзьями, присяжными, советом директоров не слушают себя. Они связаны привычками старых идей и завязли в колее предсказуемых мыслей. Не слушая себя, они не обращают внимания на новые образы и спонтанные идеи. Эти люди живут с затычками, вбитыми в самые глубины ума – в «третье ухо», – поэтому проникнуть в ум и сорваться с уст не разрешается ничему, что не было бы прочитано, досконально продумано или выучено наизусть. Их публичные выступления напоминают прием гостей с выставленной на столы вчерашней пиццей, оставшейся от корпоративной вечеринки.
Я вижу, что выступающие читают заготовленные речи, и большинство из них не справляются с этой задачей. Как бы они ни старались быть убедительными, они не могут докричаться до «третьего уха» аудитории, хотя именно оно лучше слышит то, что прозвучало в «третьем ухе» говорящего. Двери к слушателям открывает естественность, поскольку все естественное является искренним и должно быть услышано как искреннее. А искренние, правдивые слова, как известно, убеждают лучше всего. Они склоняют слушателей на нашу сторону, заставляют принять наш образ мыслей. Побеждает искренность, продукт естественности.
Я не спорю с тем, что можно написать искреннюю, продуманную фразу, а потом прочитать ее вслух. Между прочим, я стараюсь писать честно. Но искренность не только в словах. Как мы видели, она выражается сочетанием звуков и ритмом голоса. Если послушать, как кто-то произнесет: «Джордж, берегись! Крыша рушится!», а другой прочитает вслух: «Когда крыша начала рушиться, он криком предупредил Джорджа», – сразу становится ясно, кто произведет более глубокое впечатление.
Если мы привязаны к своим заметкам или, хуже того, заморожены в словах заученной наизусть речи, теряются звуки, язык и окончательный драматический эффект. Послушайте телеведущего, читающего вечерние новости: на застывшее лицо приклеена безмятежная улыбка, губы произносят слова, глаза не отрываются от бегущей за кадром строки.
1 2 3 4 5 6