Третий, бедняга Ричард, ходит в хомуте и получает удары бича. А четвертый, милый мальчик Джон, на свободе ворочает шейкой, и его же ласкают, приговаривая: «Так и надо, мальчик, так и надо!» А тут еще красотка Жанна, что шепчет прямо в ухо бедному рабочему коню: «Добрый мой Ричард! Ступай себе в стойло, только не здесь! Устройся с сестрицей короля Франции!» Ха-ха-ха! — засмеялся Ричард. — Что это за речи в устах нареченной невесты?
Он ущипнул ее за щеку и весело взглянул на нее, торжествуя победу своего красноречия. Опасно было вызывать в нем дьявола: Жанна не посмела даже оглянуться на него. Убедительно и медленно она ответила:
— Да, Ричард! Да, мой король! Так уж подобает, чтобы король брал за себя сестру короля, а Жанна пусть себе идет в свой хлев. Орлам не пристало гнездиться с сычами.
В ответ он обхватил ее всю и прижал к своей груди.
— Никогда в жизни! Никогда! — клялся он, подняв голову к небу. — Как верно то, что Бог жив и царствует над нами, так верно, что ты будешь жить и царствовать, о моя королева, о моя роза Пикардии.
В тот вечер она больше не пыталась разубеждать Ричарда: она боялась, что это еще больше обострит его страсть и заставит героя прибегнуть к крутым мерам, лишь бы поставить на своем.
Сторожевые огни в городе Лювье дрожали и рассеивались к северу. В Темной Башне не пришлось зажигать свечей.
На другой день они проснулись с зарей. Ветер развеял сонмы туч. Чистое желтое небо стояло, словно огненное, но холодное море. Наступало начало бабьего лета для едва пробудившегося солнца, для поредевшего тумана, который тянулся над болотом, для росистых, вновь оживленных цветов, для воздушной синевы и для жнецов, в которых загорались вновь надежды. В то время, как юный граф Евстахий еще сладко похрапывал в своей постели, а Мило был занят своим Sursum Corda , Ричард взял Жанну за руку:
— Пойдем со мной, моя любовь! Целый Божий день у нас впереди, и целое пустое королевство для прогулок. Пойдем, роза моя алая. Я посажу тебя в цветы.
Что могла сделать Жанна? Только одно — глубже уйти в свои затаенные думы.
Он повел ее в поле, где цветы давали полный простор песням, и нарвал их побольше, чтобы ими украсить ей голову и грудь. Из колокольчиков, таких же синих, как ее чистые глазки, он делал пучочки. Но осень любит покрывать все желтой краской: и Жанна вся покрылась точно позолотой. На возвышении, словно на троне, сидела она, как он сам посадил ее. Но глаза ее были опущены, а личико пылало в то время, как он поклонялся ей, как кумиру своей мечты. Вряд ли он рассуждал о будущем, но ей все еще чудились дымящиеся огни в Лювье: она знала, что они заставят ее трепетать от ужаса опять целую ночь. Несмотря на это, кротость и терпение, неизменная вежливость и смирение ни на минуту не изменяли ей: они, как светлые ручьи, вырывались из ее души и сливались в одну реку. Ричард воздавал ей восторженное поклонение.
— Королева Жанна! — восклицал он, крепко обвивая ее стан. — Был ли когда в мире человек, благословенный от Господа такой милостью, как я, с тех пор, как Бог сказал: «Се матерь твоя!» А ты ведь для меня все равно, что мать, о нареченная моя! Да, ты будешь невестой и королевой!
Это было уж чересчур. Жанна положила ему на голову свою ручку и сказала, как бы жалея его за дикий нрав:
— Ричард мой, Ричард Да и Нет!.. Это прозвище резануло его слух.
— Никогда не называй меня так! — остановил он ее. — Предоставь это Бертрану де Берну : дураку и дурацкие слова!
— О, если б я могла! Если б я могла! — думала Жанна и вздыхала.
На глазах ее выступали слезы при мысли, как она должна охладить его великодушные порывы и расстроить ее собственную славу. Но это все-таки не отклонило ее от дела, которое ей предстояло. А он, полный восторженного возбуждения, принялся петь песню юга; «Al'entrada del terns clair, eya!»
В порыве сердечных ласк, когда волосы их сплетались, когда они приникали друг к другу, трудно было найти между ними большие несходства. Ее родной брат Евстахий меньше походил на Жанну по росту, сложению и золотистым волосам, нежели Ричард. Наружность Жанны вы уже знаете, но Ричарда — еще нет. Хотите знать телесные качества этого сына короля и наследника престола?
Коротко сказать, это был высокий молодой человек со свежим и спокойным лицом, с прямым носом, с голубыми глазами, сухощавый, гибкий, проворный. Он был одновременно смел и осторожен, горяч и холоден, как лед, — такое же странное соединение, как эта смесь в нем свойств нормандского пса и анжуйской кошки. Он не подкрадывался исподтишка, но всегда, казалось, был готов к смелому прыжку. Не дикий от природы, он был способен на дикие поступки; не жестокий, он быстро отвечал на оскорбление и не упускал к тому случая. Он был не мошенник и не сумасшедший, но в нем была хитрость первого и отчаянность второго, если только это возможно. Велика была его надменность, но улыбка скрывала ее, больше всего проглядывала она в его полусонном взгляде. Пороков у него было много, слабостей — только две: он слишком полагался на свою силу и презирал всех. Не то, чтобы он считал всех подлыми рабами: он просто был уверен, что все люди — дураки. Конечно, большая часть их были дураки, но не все.
На первый взгляд Ричард вызывал восхищение: высокий рост, чудный цвет лица, рыжевато-золотистые волосы, остроконечная бородка, придававшая подбородку кошачье выражение, сжатый рот и холодный сосредоточенный взгляд, гордо поднятая голова и шея, мягкие движения все в нем напоминало леопарда, но леопарда, когда он охотится. Он каждую минуту был готов ударить врага, но зато готов был и каждую минуту менять свои намерения. Таков был граф Ричард Да и Нет, которого любили все женщины, но очень немногие мужчины: мужчины ищут прежде всего доверия, а уж потом — любви; Ричард же ни одной живой душе не доверялся, считая, что никто не достоин его доверия. Женщины более великодушны: они отдаются, не требуя взаимного доверия.
Так было и с Жанной Сен-Поль, девушкой двадцати двух лет, когда Ричарду было тридцать два. Хорошего происхождения, хорошо сложенная, хорошо воспитанная, она была желанная невеста для всех своих пэров . Она допустила похитить свое сердце и готовилась теперь сама заживо вырвать его из груди ради того, кто им завладел: она решилась умертвить свою любовь! Жанна была творением его любви: он пересоздал ее тело и душу. Бог дал ей роскошное тело, Ричард придал ему пылкость. Бог создал ее душу прекрасной обителью, любовь Ричарда наполнила ее светом, цветами, всем искусным убором.
Именно он, ее Ричард, научил ее держать себя по-царски — она отлично знала это. Знала она также, что у нее хватит силы воли отказать ему: ведь от пего же она набралась смелости отдаться ему всей душой. Слишком молодой бросил ее рок в объятия самого славного из принцев. На этом брат ее, граф Эд, строил воздушные замки, теперь же она их разрушит. Ее младший брат, Евстахий, любит блестящего графа Ричарда; она и ему нанесет удар. А что будет тогда с ней самой? Прости ей. Господи! Об этом, кажется, она совсем не думала. Необходимо было спасти его честь. А сторожевые огни на севере напоминали ей, что час настал: старый король пришел со своим войском «загнать сына в .постель». Ричард должен идти к нему, а она, Жанна, сама должна просватать своего милого за другую. Он, сын короля, наследник, обязан вернуться к королю-отцу, да и сам Ричард знал, что ему неизбежно придется возвратиться. Еще два дня безумных наслаждений, две ночи горьких страданий и выслушивания жалобной мольбы Жанны, которая даже похудела и побледнела! И это благодаря ему…
Прошлой ночью он сказал ей;
— Когда я в первый раз тебя увидел, моя Царица Снегов, на местах в Везелэ, в ту минуту, когда рыцари мчались во всеобщей схватке , зеленый блеск твоих очей ранил меня, и я воскликнул: «Она — или никто!»
Жанна опустила голову, а он продолжал;
— Когда там венчали тебя королевой, потому что ты держалась так спокойно и величаво, так безмятежно подымала свое ясное лицо; когда твой рукав опустился в мой шлем , а мое сердце пало ниц к ногам твоим; когда рыцари, склонившиеся под моим копьем, были посланы преклонить пред тобой колени — что заставило тогда твое лицо вдруг запылать, а глаза так ярко заблестеть?
Она скрыла от него свое лицо.
— Поклонение рыцарей? Любовь ко мне? — воскликнул он и продолжал. — О, Жанна Чудный Пояс! Когда я увел тебя с лугов Жизора, когда научил тебя любить и из твоих юных уст узнал, что такое любовь, — тогда только я сделался человеком. Теперь ты просишь, чтоб я стал собакой?
И он опять поклялся, что не покинет ее никогда. Страдая всей душой, она все-таки гордо улыбнулась:
— Нет, повелитель мой! Раз проснулся в тебе человек, ты никогда не перестанешь быть им. Ты отправишься туда, потому что ты — сын короля, а я буду молиться о новом короле.
Так она возражала ему, а он судорожно рыдал, прильнув лицом к ее коленям. Она уж не плакала. С сухими глазами целовала она его, с сухими губами пошла спать.
«На этот раз он сказал Да, — поясняет нам аббат Мило. — Но лишь гораздо позднее узнал я, какой ценой ей это досталось».
На другое утро он уехал. Она смотрела ему вслед.
Глава II
О ТОМ, КАК КРАСАВИЦА ЖАННА ПОЖЕРТВОВАЛА СОБОЙ
Для пустяков всегда найдется досуг, а наши мудрецы бросают и нужное дело, когда оно надоест им.
Граф Ричард Пуату, раз уже порешив, еще с вечера исповедался: ему нужно было выехать с зарей, когда петух только что запоет, а до того еще успеть приобщиться святых Тайн. Он так и сделал, даже прежде, чем утреннее небо приняло серенький предрассветный оттенок. Граф был в латах, в полном вооружении, в своем красноватом плаще из леопардовых шкур, уже опоясанный мечом и при шпорах. В притворе часовни один сквайр держал его щит, другой — шлем, а конюх прогуливал коня. Священнодействовал аббат Мило, а прислуживал ему гнусавый мальчуган. Граф преклонил колени пред алтарем, освещенным двумя тонкими свечами.
Не успел священник начать службу, как Жанна Сен-Поль, которая не спала всю ночь, прокралась в часовню. На голове у нее было покрывало, держалась она прямо. Войдя, она опустилась на колени, и, вытянув руки в уровень с подбородком, сложила их так, что кончики пальцев указывали на небеса, куда летели и ее помыслы. Так, словно застывшая в молитве, она оставалась во все время совершения таинства, не шелохнувшись даже в ту минуту, когда, при вознесении святых Даров, Ричард пал ниц на землю. Казалось и она безмолвно приносит свое собственное сердце в жертву Богу и в знак благоговения.
Граф приобщился святых Тайн. Он был человек очень религиозный: на всякое дело он отправился бы скорей без меча, чем без благословения Божия. Жанна видела, как спокойно принял он причастие. Она была в возвышенном настроении и стояла неподвижно, как статуи святых, но как только кончилась обедня, и Ричард принес благодарственную молитву, она удалилась от него в темный угол.
Он прошел мимо нее к выходу, задев по дороге концом своего меча за край ее платья. Она не слышала его шагов — он ступал тихо, словно кошка, — но почувствовала прикосновение меча и вздрогнула.
Ричард понесся вскачь со двора.
Пока аббат Мило бормотал свои благодарственные молитвы, Жанна вышла из своего уголка, чтобы поговорить с ним. Он об этом и сам догадался, не нуждаясь во взгляде, которым она подозвала его из-под своего покрывала. Он сел у алтаря Сен-Реми , она опустилась на колени рядом с ним.
— Что? Ладно, дочь моя? — спросил Мило.
— Думаю, что ладно, — ответила она.
Аббат — старичок с красным лицом и слезящимися глазами, подверженный насморкам — отверз свои уста и изрек разные умные речи, какие только знал. Он поднял указательный палец кверху, словно коготь, и принялся чертить им в воздухе какие-то таинственные знаки.
— Послушайте, что я вам скажу! — начал он. — Я вам скажу, что вы поступили хорошо, и всегда буду утверждать это. Этот великий принц, которого я люблю, как родного сына, не для вас, но и не для других. Нет, нет! Он уже женат.
Мило надеялся озадачить ее, но старый проповедник ошибся: Жанна была слишком удручена своим горем.
— Да, дочь моя! — повторил он. — Он действительно женат. Но на ком? Да на самом себе! С детства этот человек одинок душой и не может жениться в том смысле, как вы понимаете. Вы думаете, он вас любит? Верьте мне, что нет. Он любит самого себя: у него есть призвание, ему предначертана особая судьба… «Какая?» — спрашиваете вы…
Жанна не спрашивала ничего, но он считал, что по правилам риторики ему полагается спрашивать:
— Иерусалим, вот в чем его судьба! — ответил он сам себе. — Иерусалим, вот избранная им невеста, томящаяся в цепях! Он не женится ни на вас, ни на Элоизе французской, ни на какой другой девице во всем христианском мире, пока не свершится его духовный брак. Я не любил бы его так, если бы не верил в это. А почему? Разве назову я своего собственного сына отступником, потому что он отмечен крестом Господним, потому что он заключил союз со Спасителем?
Мило откинулся назад на своем кресле, глядя на нее пытливо, чтобы подметить, как она приняла его слова. Она приняла их спокойно и повернула к нему свое лицо, просветленное борьбой, и глаза, казавшиеся совсем черными.
— Что бы мне сделать, чтобы спасти себя? В голосе ее слышалось утомление.
— Спасти себя? — удивился он. — Но, дитя мое, разве во Кресте не спасение?
— Но не от Ричарда, батюшка…
«Совершенно верно, хоть и стыдно в этом признаться», — подумал старик. Он вообще старался обходить такие вопросы, но теперь ему пришлось убедиться, что эта девушка их не боится. Верный своим правилам, он уклонился от ответа.
— Поезжай домой, к своему брату, дочь моя! Поезжай в Сен-Поль-ля-Марш. Помни: что бы ни случилось, в несчастье для женщины всегда есть две двери спасения — монастырь и супружеское ложе.
— Никогда не пойду я в монастырь! — воскликнула Жанна.
— Мне кажется, ты рассуждаешь вполне разумно, — заметил Мило.
Я предполагаю, что такой выбор показался Жанне страшным, ибо аббат вдруг приписал в своей книге:
«Казалось, бодрость духа вдруг оставила ее: она начала сильно дрожать, напрасно стараясь побороть слезы. Я ей на все открыл глаза в те несколько минут, когда она сидела у моих ног. Она была еще очень молода и, по-видимому, считала себя погибшей».
— Полно, полно! — проговорил он. — За последние два дня ты показала, что ты — хорошая, смелая девушка. Не каждая могла бы пожертвовать собой для графа Пуату, старшего сына короля. Довольно горевать, не будем думать об этом!
Без сомнения, он надеялся закалить ее такой грубостью, которая далеко не была его отличительной чертой. И возможно, что ему удалось вовремя подтянуть ее расходившиеся нервы. Взрыва отчаяния не было, но горькие слезы еще продолжали катиться.
— О, что мне делать, что мне делать? — проговорила жалобно Жанна.
«Бог свидетель, — пишет дальше аббат, — дело было плохо, ко мне пришла в голову счастливая мысль».
Он заговорил о Ричарде, о том, что ему уже удалось совершить до сих пор и что ему еще оставалось сделать.
— Моя дорогая! Говорят, клеймо врага человеческого на всей его родне. Говорят, что Жоффруа Серый Плащ имел сношения с дьяволом. И что верно, то верно: у Ричарда, как и у всех его братьев, семя этой заразы еще живет в крови. В доказательство взгляни на изображение леопардов и рассуди: есть ли хоть один царствующий дом во всем христианском мире, который взял бы себе такой герб, не имея дела с дьяволом? Затем взгляни на поступки этих принцев. Что привело юного короля к мятежу и смерти, а Джеффри — к хищению и тоже к смерти? Что приведет и Джона Безземельного к измене и к смерти? Что доведет также нашего статного Ричарда до насилия и смерти? Ничто другое, да, ничто другое. Но прежде, чем ему смерть придет, ты увидишь, что он еще прославится…
— Он уж и так прославился, — возразила Жанна, отирая слезы.
— Так и считай его славным! — раздраженно заметил аббат, не любивший, чтоб его прерывали.
— Но если я вернусь в Сен-Поль, я встречусь там с Жилем де Герденом, а он поклялся, что я буду ему принадлежать.
— Ну, так что ж? — отозвался аббат. — Почему бы и нет? Твой брат согласен? Жанна покачала головой.
— Нет, брат желал, чтоб я принадлежала господину моему, Ричарда. Но Жиль и не нуждается ни в чьем согласии: он может купить меня у короля Франции. Он весьма состоятельный человек.
— Есть у него капитал? Есть земля? Он, значит, дворянин?
— Он имеет рыцарское звание, владеет церковным леном… О, у него всего довольно!..
«Прости меня, Господи, если я прегрешил (пишет тут аббат), но видя, что она так очаровательна, кротка и так горюет, я поцеловал эту прелестную особу. И она вышла из часовни Сен-Реми несколько успокоенная».
Мало того, она в тот же день выехала из Темной Башни вместе с братом своим Евстахием и отправилась по направлению к Жизору и замку Сен-Поль. Что бы она ни делала, все у нее выходило как-то благородно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Он ущипнул ее за щеку и весело взглянул на нее, торжествуя победу своего красноречия. Опасно было вызывать в нем дьявола: Жанна не посмела даже оглянуться на него. Убедительно и медленно она ответила:
— Да, Ричард! Да, мой король! Так уж подобает, чтобы король брал за себя сестру короля, а Жанна пусть себе идет в свой хлев. Орлам не пристало гнездиться с сычами.
В ответ он обхватил ее всю и прижал к своей груди.
— Никогда в жизни! Никогда! — клялся он, подняв голову к небу. — Как верно то, что Бог жив и царствует над нами, так верно, что ты будешь жить и царствовать, о моя королева, о моя роза Пикардии.
В тот вечер она больше не пыталась разубеждать Ричарда: она боялась, что это еще больше обострит его страсть и заставит героя прибегнуть к крутым мерам, лишь бы поставить на своем.
Сторожевые огни в городе Лювье дрожали и рассеивались к северу. В Темной Башне не пришлось зажигать свечей.
На другой день они проснулись с зарей. Ветер развеял сонмы туч. Чистое желтое небо стояло, словно огненное, но холодное море. Наступало начало бабьего лета для едва пробудившегося солнца, для поредевшего тумана, который тянулся над болотом, для росистых, вновь оживленных цветов, для воздушной синевы и для жнецов, в которых загорались вновь надежды. В то время, как юный граф Евстахий еще сладко похрапывал в своей постели, а Мило был занят своим Sursum Corda , Ричард взял Жанну за руку:
— Пойдем со мной, моя любовь! Целый Божий день у нас впереди, и целое пустое королевство для прогулок. Пойдем, роза моя алая. Я посажу тебя в цветы.
Что могла сделать Жанна? Только одно — глубже уйти в свои затаенные думы.
Он повел ее в поле, где цветы давали полный простор песням, и нарвал их побольше, чтобы ими украсить ей голову и грудь. Из колокольчиков, таких же синих, как ее чистые глазки, он делал пучочки. Но осень любит покрывать все желтой краской: и Жанна вся покрылась точно позолотой. На возвышении, словно на троне, сидела она, как он сам посадил ее. Но глаза ее были опущены, а личико пылало в то время, как он поклонялся ей, как кумиру своей мечты. Вряд ли он рассуждал о будущем, но ей все еще чудились дымящиеся огни в Лювье: она знала, что они заставят ее трепетать от ужаса опять целую ночь. Несмотря на это, кротость и терпение, неизменная вежливость и смирение ни на минуту не изменяли ей: они, как светлые ручьи, вырывались из ее души и сливались в одну реку. Ричард воздавал ей восторженное поклонение.
— Королева Жанна! — восклицал он, крепко обвивая ее стан. — Был ли когда в мире человек, благословенный от Господа такой милостью, как я, с тех пор, как Бог сказал: «Се матерь твоя!» А ты ведь для меня все равно, что мать, о нареченная моя! Да, ты будешь невестой и королевой!
Это было уж чересчур. Жанна положила ему на голову свою ручку и сказала, как бы жалея его за дикий нрав:
— Ричард мой, Ричард Да и Нет!.. Это прозвище резануло его слух.
— Никогда не называй меня так! — остановил он ее. — Предоставь это Бертрану де Берну : дураку и дурацкие слова!
— О, если б я могла! Если б я могла! — думала Жанна и вздыхала.
На глазах ее выступали слезы при мысли, как она должна охладить его великодушные порывы и расстроить ее собственную славу. Но это все-таки не отклонило ее от дела, которое ей предстояло. А он, полный восторженного возбуждения, принялся петь песню юга; «Al'entrada del terns clair, eya!»
В порыве сердечных ласк, когда волосы их сплетались, когда они приникали друг к другу, трудно было найти между ними большие несходства. Ее родной брат Евстахий меньше походил на Жанну по росту, сложению и золотистым волосам, нежели Ричард. Наружность Жанны вы уже знаете, но Ричарда — еще нет. Хотите знать телесные качества этого сына короля и наследника престола?
Коротко сказать, это был высокий молодой человек со свежим и спокойным лицом, с прямым носом, с голубыми глазами, сухощавый, гибкий, проворный. Он был одновременно смел и осторожен, горяч и холоден, как лед, — такое же странное соединение, как эта смесь в нем свойств нормандского пса и анжуйской кошки. Он не подкрадывался исподтишка, но всегда, казалось, был готов к смелому прыжку. Не дикий от природы, он был способен на дикие поступки; не жестокий, он быстро отвечал на оскорбление и не упускал к тому случая. Он был не мошенник и не сумасшедший, но в нем была хитрость первого и отчаянность второго, если только это возможно. Велика была его надменность, но улыбка скрывала ее, больше всего проглядывала она в его полусонном взгляде. Пороков у него было много, слабостей — только две: он слишком полагался на свою силу и презирал всех. Не то, чтобы он считал всех подлыми рабами: он просто был уверен, что все люди — дураки. Конечно, большая часть их были дураки, но не все.
На первый взгляд Ричард вызывал восхищение: высокий рост, чудный цвет лица, рыжевато-золотистые волосы, остроконечная бородка, придававшая подбородку кошачье выражение, сжатый рот и холодный сосредоточенный взгляд, гордо поднятая голова и шея, мягкие движения все в нем напоминало леопарда, но леопарда, когда он охотится. Он каждую минуту был готов ударить врага, но зато готов был и каждую минуту менять свои намерения. Таков был граф Ричард Да и Нет, которого любили все женщины, но очень немногие мужчины: мужчины ищут прежде всего доверия, а уж потом — любви; Ричард же ни одной живой душе не доверялся, считая, что никто не достоин его доверия. Женщины более великодушны: они отдаются, не требуя взаимного доверия.
Так было и с Жанной Сен-Поль, девушкой двадцати двух лет, когда Ричарду было тридцать два. Хорошего происхождения, хорошо сложенная, хорошо воспитанная, она была желанная невеста для всех своих пэров . Она допустила похитить свое сердце и готовилась теперь сама заживо вырвать его из груди ради того, кто им завладел: она решилась умертвить свою любовь! Жанна была творением его любви: он пересоздал ее тело и душу. Бог дал ей роскошное тело, Ричард придал ему пылкость. Бог создал ее душу прекрасной обителью, любовь Ричарда наполнила ее светом, цветами, всем искусным убором.
Именно он, ее Ричард, научил ее держать себя по-царски — она отлично знала это. Знала она также, что у нее хватит силы воли отказать ему: ведь от пего же она набралась смелости отдаться ему всей душой. Слишком молодой бросил ее рок в объятия самого славного из принцев. На этом брат ее, граф Эд, строил воздушные замки, теперь же она их разрушит. Ее младший брат, Евстахий, любит блестящего графа Ричарда; она и ему нанесет удар. А что будет тогда с ней самой? Прости ей. Господи! Об этом, кажется, она совсем не думала. Необходимо было спасти его честь. А сторожевые огни на севере напоминали ей, что час настал: старый король пришел со своим войском «загнать сына в .постель». Ричард должен идти к нему, а она, Жанна, сама должна просватать своего милого за другую. Он, сын короля, наследник, обязан вернуться к королю-отцу, да и сам Ричард знал, что ему неизбежно придется возвратиться. Еще два дня безумных наслаждений, две ночи горьких страданий и выслушивания жалобной мольбы Жанны, которая даже похудела и побледнела! И это благодаря ему…
Прошлой ночью он сказал ей;
— Когда я в первый раз тебя увидел, моя Царица Снегов, на местах в Везелэ, в ту минуту, когда рыцари мчались во всеобщей схватке , зеленый блеск твоих очей ранил меня, и я воскликнул: «Она — или никто!»
Жанна опустила голову, а он продолжал;
— Когда там венчали тебя королевой, потому что ты держалась так спокойно и величаво, так безмятежно подымала свое ясное лицо; когда твой рукав опустился в мой шлем , а мое сердце пало ниц к ногам твоим; когда рыцари, склонившиеся под моим копьем, были посланы преклонить пред тобой колени — что заставило тогда твое лицо вдруг запылать, а глаза так ярко заблестеть?
Она скрыла от него свое лицо.
— Поклонение рыцарей? Любовь ко мне? — воскликнул он и продолжал. — О, Жанна Чудный Пояс! Когда я увел тебя с лугов Жизора, когда научил тебя любить и из твоих юных уст узнал, что такое любовь, — тогда только я сделался человеком. Теперь ты просишь, чтоб я стал собакой?
И он опять поклялся, что не покинет ее никогда. Страдая всей душой, она все-таки гордо улыбнулась:
— Нет, повелитель мой! Раз проснулся в тебе человек, ты никогда не перестанешь быть им. Ты отправишься туда, потому что ты — сын короля, а я буду молиться о новом короле.
Так она возражала ему, а он судорожно рыдал, прильнув лицом к ее коленям. Она уж не плакала. С сухими глазами целовала она его, с сухими губами пошла спать.
«На этот раз он сказал Да, — поясняет нам аббат Мило. — Но лишь гораздо позднее узнал я, какой ценой ей это досталось».
На другое утро он уехал. Она смотрела ему вслед.
Глава II
О ТОМ, КАК КРАСАВИЦА ЖАННА ПОЖЕРТВОВАЛА СОБОЙ
Для пустяков всегда найдется досуг, а наши мудрецы бросают и нужное дело, когда оно надоест им.
Граф Ричард Пуату, раз уже порешив, еще с вечера исповедался: ему нужно было выехать с зарей, когда петух только что запоет, а до того еще успеть приобщиться святых Тайн. Он так и сделал, даже прежде, чем утреннее небо приняло серенький предрассветный оттенок. Граф был в латах, в полном вооружении, в своем красноватом плаще из леопардовых шкур, уже опоясанный мечом и при шпорах. В притворе часовни один сквайр держал его щит, другой — шлем, а конюх прогуливал коня. Священнодействовал аббат Мило, а прислуживал ему гнусавый мальчуган. Граф преклонил колени пред алтарем, освещенным двумя тонкими свечами.
Не успел священник начать службу, как Жанна Сен-Поль, которая не спала всю ночь, прокралась в часовню. На голове у нее было покрывало, держалась она прямо. Войдя, она опустилась на колени, и, вытянув руки в уровень с подбородком, сложила их так, что кончики пальцев указывали на небеса, куда летели и ее помыслы. Так, словно застывшая в молитве, она оставалась во все время совершения таинства, не шелохнувшись даже в ту минуту, когда, при вознесении святых Даров, Ричард пал ниц на землю. Казалось и она безмолвно приносит свое собственное сердце в жертву Богу и в знак благоговения.
Граф приобщился святых Тайн. Он был человек очень религиозный: на всякое дело он отправился бы скорей без меча, чем без благословения Божия. Жанна видела, как спокойно принял он причастие. Она была в возвышенном настроении и стояла неподвижно, как статуи святых, но как только кончилась обедня, и Ричард принес благодарственную молитву, она удалилась от него в темный угол.
Он прошел мимо нее к выходу, задев по дороге концом своего меча за край ее платья. Она не слышала его шагов — он ступал тихо, словно кошка, — но почувствовала прикосновение меча и вздрогнула.
Ричард понесся вскачь со двора.
Пока аббат Мило бормотал свои благодарственные молитвы, Жанна вышла из своего уголка, чтобы поговорить с ним. Он об этом и сам догадался, не нуждаясь во взгляде, которым она подозвала его из-под своего покрывала. Он сел у алтаря Сен-Реми , она опустилась на колени рядом с ним.
— Что? Ладно, дочь моя? — спросил Мило.
— Думаю, что ладно, — ответила она.
Аббат — старичок с красным лицом и слезящимися глазами, подверженный насморкам — отверз свои уста и изрек разные умные речи, какие только знал. Он поднял указательный палец кверху, словно коготь, и принялся чертить им в воздухе какие-то таинственные знаки.
— Послушайте, что я вам скажу! — начал он. — Я вам скажу, что вы поступили хорошо, и всегда буду утверждать это. Этот великий принц, которого я люблю, как родного сына, не для вас, но и не для других. Нет, нет! Он уже женат.
Мило надеялся озадачить ее, но старый проповедник ошибся: Жанна была слишком удручена своим горем.
— Да, дочь моя! — повторил он. — Он действительно женат. Но на ком? Да на самом себе! С детства этот человек одинок душой и не может жениться в том смысле, как вы понимаете. Вы думаете, он вас любит? Верьте мне, что нет. Он любит самого себя: у него есть призвание, ему предначертана особая судьба… «Какая?» — спрашиваете вы…
Жанна не спрашивала ничего, но он считал, что по правилам риторики ему полагается спрашивать:
— Иерусалим, вот в чем его судьба! — ответил он сам себе. — Иерусалим, вот избранная им невеста, томящаяся в цепях! Он не женится ни на вас, ни на Элоизе французской, ни на какой другой девице во всем христианском мире, пока не свершится его духовный брак. Я не любил бы его так, если бы не верил в это. А почему? Разве назову я своего собственного сына отступником, потому что он отмечен крестом Господним, потому что он заключил союз со Спасителем?
Мило откинулся назад на своем кресле, глядя на нее пытливо, чтобы подметить, как она приняла его слова. Она приняла их спокойно и повернула к нему свое лицо, просветленное борьбой, и глаза, казавшиеся совсем черными.
— Что бы мне сделать, чтобы спасти себя? В голосе ее слышалось утомление.
— Спасти себя? — удивился он. — Но, дитя мое, разве во Кресте не спасение?
— Но не от Ричарда, батюшка…
«Совершенно верно, хоть и стыдно в этом признаться», — подумал старик. Он вообще старался обходить такие вопросы, но теперь ему пришлось убедиться, что эта девушка их не боится. Верный своим правилам, он уклонился от ответа.
— Поезжай домой, к своему брату, дочь моя! Поезжай в Сен-Поль-ля-Марш. Помни: что бы ни случилось, в несчастье для женщины всегда есть две двери спасения — монастырь и супружеское ложе.
— Никогда не пойду я в монастырь! — воскликнула Жанна.
— Мне кажется, ты рассуждаешь вполне разумно, — заметил Мило.
Я предполагаю, что такой выбор показался Жанне страшным, ибо аббат вдруг приписал в своей книге:
«Казалось, бодрость духа вдруг оставила ее: она начала сильно дрожать, напрасно стараясь побороть слезы. Я ей на все открыл глаза в те несколько минут, когда она сидела у моих ног. Она была еще очень молода и, по-видимому, считала себя погибшей».
— Полно, полно! — проговорил он. — За последние два дня ты показала, что ты — хорошая, смелая девушка. Не каждая могла бы пожертвовать собой для графа Пуату, старшего сына короля. Довольно горевать, не будем думать об этом!
Без сомнения, он надеялся закалить ее такой грубостью, которая далеко не была его отличительной чертой. И возможно, что ему удалось вовремя подтянуть ее расходившиеся нервы. Взрыва отчаяния не было, но горькие слезы еще продолжали катиться.
— О, что мне делать, что мне делать? — проговорила жалобно Жанна.
«Бог свидетель, — пишет дальше аббат, — дело было плохо, ко мне пришла в голову счастливая мысль».
Он заговорил о Ричарде, о том, что ему уже удалось совершить до сих пор и что ему еще оставалось сделать.
— Моя дорогая! Говорят, клеймо врага человеческого на всей его родне. Говорят, что Жоффруа Серый Плащ имел сношения с дьяволом. И что верно, то верно: у Ричарда, как и у всех его братьев, семя этой заразы еще живет в крови. В доказательство взгляни на изображение леопардов и рассуди: есть ли хоть один царствующий дом во всем христианском мире, который взял бы себе такой герб, не имея дела с дьяволом? Затем взгляни на поступки этих принцев. Что привело юного короля к мятежу и смерти, а Джеффри — к хищению и тоже к смерти? Что приведет и Джона Безземельного к измене и к смерти? Что доведет также нашего статного Ричарда до насилия и смерти? Ничто другое, да, ничто другое. Но прежде, чем ему смерть придет, ты увидишь, что он еще прославится…
— Он уж и так прославился, — возразила Жанна, отирая слезы.
— Так и считай его славным! — раздраженно заметил аббат, не любивший, чтоб его прерывали.
— Но если я вернусь в Сен-Поль, я встречусь там с Жилем де Герденом, а он поклялся, что я буду ему принадлежать.
— Ну, так что ж? — отозвался аббат. — Почему бы и нет? Твой брат согласен? Жанна покачала головой.
— Нет, брат желал, чтоб я принадлежала господину моему, Ричарда. Но Жиль и не нуждается ни в чьем согласии: он может купить меня у короля Франции. Он весьма состоятельный человек.
— Есть у него капитал? Есть земля? Он, значит, дворянин?
— Он имеет рыцарское звание, владеет церковным леном… О, у него всего довольно!..
«Прости меня, Господи, если я прегрешил (пишет тут аббат), но видя, что она так очаровательна, кротка и так горюет, я поцеловал эту прелестную особу. И она вышла из часовни Сен-Реми несколько успокоенная».
Мало того, она в тот же день выехала из Темной Башни вместе с братом своим Евстахием и отправилась по направлению к Жизору и замку Сен-Поль. Что бы она ни делала, все у нее выходило как-то благородно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39