– Почти не встречаюсь.
– Почему?
– Она чудовище.
– Но, кажется, она сногсшибательно красива?
– Да.
– Так в чем же дело?
– Она чудовище, – повторил Рафф. Он рассказал Трой Мэрион.
– О боже! – Трой состроила гримасу. – Как вы могли иметь с ней дело?
Что ответить на это? Нельзя же сказать, что у него не стало воли не иметь с ней дела? Рафф пожал плечами.
– Подождите, миленький, я отыщу вам по-настоящему «мпатичную девушку. – Трой помолчала. – Только вот беда: все симпатичные девушки замужем.
На этот раз он действительно встал, поставил стакан на кофейный столик и направился в холл за пальто. Но тут на лестнице показался Винс; в руках у него была пустая бутылочка.
– Уже уходишь? – спросил Винс и, увидев Трой, добавил: – Дочка выдула полных восемь унций.
Трой благосклонно улыбнулась.
– Леди из нее не выйдет. Вот увидите, она будет предаваться плотским забавам.
Рафф сказал «спокойной ночи» и посмотрел на нее. Он позволил себе посмотреть на нее долгим взглядом, зная, что уходит и вернется не скоро.
– Спокойной ночи, миленький, – сказала Трой.
– Я рад, что тебе удалось вырваться сегодня, – сказал Винс.
Рафф открыл дверь.
– Что с вами будет, Рафф? – спросила Трой, но не в шутку, а всерьез, потому что, хотя губы ее улыбались, глаза были грустны.
– Наверно, кончу монахом и дам обет молчания. – Ему вдруг стало нестерпимо тяжело при мысли о том, что надо уходить. – Спокойной ночи.
Он медленно ехал к спартанскому дворцу Эбби мимо сумрачных, геометрически четко очерченных полей. Огонь, который он разжег, теперь, наверно, пылает вовсю. Мистер и миссис Винсент Коул сядут перед камином и выпьют еще по стаканчику, а потом поднимутся в спальню...
Пока не началось строительство дома Вертенсонов, то есть до конца марта, Раффу более или менее удавалось Держаться в стороне от Трой, от домашнего очага семейства Коулов.
Более или менее. Но все-таки недостаточно.
Лучше бы она вообще оказалась вне пределов досягаемости.
Он все время был начеку, потому что чувствовал ее присутствие, даже когда ее не было рядом, даже когда он сосредоточенно чертил, склонившись над доской, или ощипывая неизменную ветку винограда, следил за бурением артезианской скважины на участке Вертенсонов, или совещался с подрядчиком. Ее образ мучил его, терзал, ни на минуту не оставляя в покое. Он неотступно преследовал Раффа и сводил его с ума, как непрерывный зуд между лопаток, куда не дотянуться рукой, как чернильное пятно которого никак не смыть.
А об отъезде из Тоунтона и думать было нечего, даже если бы он мог позволить себе такую роскошь.
Со дня на день можно было ожидать кризиса.
Нет, человеку его склада лучше обходиться без компаньонов. Конечно, с трудностями приходится сталкиваться каждому архитектору, но когда вас трое, то и трудностей втрое больше.
Проблемы каждого из компаньонов становятся проблемами для всех троих.
А когда фирма только начинает свою деятельность, проблемам нет конца.
Например.
Один из членов строительного комитета тоунтонского Дворца искусств и ремесел вступает в долгие пререкания, считая, что нужно пересмотреть проект отделки комнаты попечительского совета на втором этаже, придать ей солидный и старомодный вид, обшить ореховыми панелями и соорудить поддельный камин...
Поль Хьюниджер в сотый раз меняет свое решение и хочет теперь так переделать схему водопровода, чтобы можно было присоединить к нему стеклянный бак фантастической формы для каких-то водорослей и создать, так сказать, морской пейзаж.
Джозеф Келли, подрядчик, который строит дом Вертенсонов, сообщает буквально накануне начала работ, что его старший плотник Хенк Гриндлер попал в автомобильную катастрофу где-то возле Уайт-Плейнз и на несколько дней вышел из строя (хотя всем отлично известно, что Гриндлер просто запил...).
Сестры Татл, владелицы загородной дневной школы, обвиняют фирму в том, что счета подрядчиков все до единого превышают сметную стоимость! Что тут делать? От чего отказаться? От ярко раскрашенных часов на белом фасаде здания? Но сестры уже влюблены в эти часы: дети будут от них в восторге! В таком случае, сэкономим на бетонном навесе над входом? Ах, ах, что же делать в дурную погоду, не высаживать же детишек из автобусов под дождь! А нельзя ли сделать потолки пониже или изъять две уборные? Да, но ведь это нарушение строительного Законодательства, не так ли?..
В контору влетает Джозеф Келли. Ему удалось сэкономить на другом объекте три грузовика камня. Обойдется дешево. Не съездит ли кто-нибудь в Ньюхилл – посмотреть и принять камень? Рафф едет. И приходит в ярость. Все это пиленый камень, гладкий песчаник. Не годится, совершенно не годится. Было ясно сказано: нужен местный камень, грубой фактуры и неправильной формы, камень, которого сколько угодно здесь, на любом участке.
Бочком входит некий клерк из ближайшего городка, Комповилла, выдающий всякого рода лицензии и разрешения на строительство: он говорит, что бар Коркорана на Пост-роуд не может быть открыт для посетителей. Почему? Неправильно устроена спринклерная система пожаротушения. Это неправда. Но если вы хотите и дальше строить что-нибудь в этом районе, не возражайте. Вручите клерку пятьдесят долларов и успокойте его тревогу за общественное благополучие.
Проблемы внутренние, проблемы внешние и снова проблемы...
Фирма «Шерлок, Мегз и Браун» из Стэмфорда предложила Лему Херши двадцать процентов прибавки, если он перейдет к ним. «Остин, Коул и Блум» держат совет. Они сами дадут Лему прибавку. Он стоит того.
Миссис Эплтон, уборщица, в своем чрезмерном усердии выбросила в мусорный ящик упавший на пол лист с крупно вычерченными деталями отделки дома Вертенсонов. Рафф снова берется за эту кропотливую работу и чертит чуть ли не всю ночь напролет.
Ожесточенные дебаты по поводу самого незначительного из проектов, находящихся в работе: магазина Хьюнид-жера. Рафф не соглашается с решением Винса (фасад, претенциозно разделенный, словно шахматная доска: кирпичные прямоугольники перемежаются со стеклянными витринами для цветов). У Эбби другое предложение, У Раффа третье. Целый день они пререкаются. Наконец Удается договориться. Но тут является Хьюниджер, бракует их решение, и все начинается сначала.
Винсент Коул на свой страх и риск передает пачку эскизов школы сестер Татл одному их крупнейших архитектурных журналов в надежде, что там поместят эти эскизы. Эбби недоволен – и совершенно справедливо. Почему было не послать эскизы Дворца искусств и ремесел. Публикации в печати должны предварительно обсуждаться всеми. Рафф тоже обижен: Роджер Вертенсон просил его послать проект их нового дома именно в этот журнал.
И неслыханный взрыв ярости после того, как Рафф узнал, что Винс Коул на каком-то вечере спросил Роджера Вертенсона, считает ли подрядчик горизонтальные откидные створки, придуманные Раффом для ступенчатых окон в гостиной, действительно водонепроницаемыми? Роджеп после этого позвонил Раффу и попросил сделать модель такой створки и проверить, не потечет ли она.
Неприятности громоздились одна на другую. Их было втрое больше, чем обычно, так как источников в лучшем случае тоже было три. Для Раффа это было бесцельной тратой времени.
Потеря времени. А время вдруг приобрело громадное значение. Его попросту не хватало.
Но еще сильнее Раффа угнетало другое: боязнь через год-два утратить основу основ – свою индивидуальность. Она начнет стираться, тускнеть, и то особое, необычное, единственное, что составляло силу Рафферти Блума, станет простым, безликим символом фирмы «Остин, Коул и Блум».
Для него это отнюдь не было вопросом тщеславия или даже самолюбия. Речь шла о чем-то самом главном: одно дело – чувствовать, что твоя работа органически связана с твоей личностью, и совсем другое – добросовестно корпеть над чертежами, отсчитывать часы и понимать, что даже успех не принесет того, о чем ты мечтал, к чему стремился.
И все-таки при том положении, в котором находилась фирма, Рафф не мог заставить себя начать разговор с Эбби, не мог собственными руками разрушить все, что было создано с таким трудом.
В это сырое и ветреное мартовское утро, направляясь в Ньюхилл, чтобы вместе с Вертенсонами взволнованно смотреть, как начнут рыть котлован для фундамента, Рафф, раздираемый все новыми противоречиями и сомнениями, не переставал тревожиться: а вдруг что-нибудь помешает ему полностью насладиться этим долгожданным событием.
Такой знаменательный день для него. Да и для любого архитектора! Его первый дом...
Когда он въехал на гребень холма и увидел широкий полукруг Лонг-Айлендского пролива, все его дурные предчувствия как рукой сняло.
По крайней мере сейчас, в начале дня, еще не зная, что его ждёт, он ощутил полностью и до самого конца эту радость, этот тихий восторг.
Он вышел из машины и зашагал, щурясь, потому что ветер дул в лицо. Навстречу ему шли Лойс и Роджер Вертенсоны; лица их светились ожиданием, руки были потянуты к нему. А вот и Джозеф Келли, подрядчик, быкоподобная туша с румяным, как яблоко, лицом; он тоит в открытых дверях наскоро сколоченной будки разговаривает по временно установленному телефону. В землю на равных расстояниях вбиты колья, между ними аккуратно и туго натянут белый шнур, отмечающий контуры будущего котлована; потом Рафф увидел плотников в белых кепи с большими козырьками и в грязных фартуках, из-под которых выглядывали рваные свитеры; увидел каменщика с двумя помощниками, и огненно-красный бульдозер, и механика, который, сидя в стальном седле, прогревал двигатель; увидел двух землекопов, сидящих рядом прямо на земле, положив возле себя лопаты, и свежие, бледно-желтые бревна, и огромную бетономешалку, и шланг, соединявший ее с новым артезианским колодцем.
Он услышал чудесную громкую музыку молотков: то плотники сколачивали опалубку для бетонных плит будущего фундамента, и эти звуки напомнили ему далекий весенний день, когда он был мальчишкой. И еще он услышал ритмичное жужжание пил, распиливающих доски для опалубки.
А там, вдалеке, ветер гнал волны и вплетал в эту строительную музыку свою вагнеровскую мелодию.
Джозеф Келли, тяжело, по-медвежьи шагая, направился к Раффу. Он был без пальто, пиджак полосатого коричневого костюма расстегнут, карманы жилета раздулись от разноцветных карандашей, авторучек, бумажек, счетов, сигар.
– Не ругайтесь, что не начали вовремя! – добродушно заревел он, уже заранее обороняясь от упреков в бесчисленных неполадках, за которые всегда и везде ругают подрядчиков. – Мы готовы. – Он подтолкнул Раффа жирным локтем. – А если подзадержались, так это потому, что ждали их сиятельства архитехтура. – Он нарочно переврал это слово, зная по долгому опыту, как морщатся и кривятся архитекторы, когда искажают название их профессии.
– Я готов, Джозеф. Начинайте.
– И поскорей! – добавил Роджер Вертенсон.,.
– Я хотела принести шампанское и спрыснуть этот Ульдозер, или как там он называется, – сказала Лойс, и голос ее немного дрожал. – Но Роджи сказал, что рабочим это не очень-то понравится.
– Давай, Стив! – крикнул Келли механику.
Рафф, Роджер и Лойс увидели и услышали, как механическое чудовище зарычало, загрохотало, вздрогнуло зашевелилось и двинулось вперед, неумолимо вспарывая землю огромным ножом, выворачивая и отбрасывая вбок пласты срезанного грунта...
И Рафф успокоился. Все в порядке. Его дом, его первенец, рождался на свет.
Эта радость все нарастала и усиливалась, как нарастал и усиливался колючий ветер пасмурного мартовского дня. Часы шли, но Рафф и Вертенсоны никак не могли заставить себя уйти, хотя понимали, что их присутствие стесняет рабочих.
А к середине дня вдруг появилась Трой. И восторг, владевший Раффом, сразу улетучился.
Она приехала на машине; сзади сидел Пьетро с малышкой на руках. Эба и Винса, которые заглянули на участок в полдень, уже не было. Поставив машину, Трой быстро и легко пошла по изрытому полю. На ней было короткое, простеганное снаружи, ярко-красное спортивное пальто и серые кожаные перчатки. И серебряные серьги. Рабочие смотрели ей вслед.
– Я не выдержала! – воскликнула она, подходя к будке, где стояли Вертенсоны и Рафф. – Мне так хотелось приехать утром – это было, наверно, ужасно увлекательно, да? Но Пьетро должен был отнести больного кролика к ветеринару. Ох, Рафф! – Большие серые глаза скользили по участку. – Я так горда за вас. – Потом к Лойс Вертен-сон: – Было очень интересно, Лойс?
– Почти как родить ребенка, – серьезно ответила та.
– Можно мне осмотреть все? – спросила Трой у Раф-фа. Он не ответил, но она тут же взяла его под руку и повела туда, где шли работы. Ее голова касалась его плеча, короткие темные волосы растрепались на ветру; она говорила негромко, но так спокойно, уверенно и отчетливо, что ни рев бульдозера, ни стук молотков, ни вой ветра не заглушали ее слов. – Надеюсь, вы понимаете, что без меня ничего этого не было бы. Я всему причина – косвенная, конечно. Ведь это я свела всех со всеми. Не поселись вы в Тоунтоне, не встретили бы Вертенсонов. – Помолчав, она продолжала: – Связь довольно отдаленная, я понимаю. Но мне так приятно думать, что и я имею к этому какое-то отношение.
– Да, – сказал Рафф.
– Награда паразита, – заметила Трой.
Он освободил руку. Вертенсоны явно наблюдают за ними. Что ж, нужно играть свою роль. Он повернул Трой лицом к котловану.
– Вот эта каменная гряда ведет прямо к дому, – заговорил он уже серьезно. – Я старался использовать особенности участка так, чтобы природа слилась с домом. – Он указал на серо-зеленый скалистый гребень, который, мягко изгибаясь, доходил до самого котлована и продолжался за ним. – И не просто слилась, а как бы толкала вас войти в него. Крыльцо – оно будет вон там, – должно стать естественным продолжением гребня.
Она кивнула, глядя на скалистую гряду, которая описывала в этом месте плавную кривую. А Рафф в это время рассказывал, что котлован роют глубже линии промерзания и весь дом будет покоиться на бетонном массиве, в котором оставлено лишь одно углубление для отопительного котла. Потом он описал ей будущую гостиную – огромную пятистенную комнату с гигантским камином, сложенным из местного камня. Она будет выходить окнами на террасу, напоминающую нос каменного корабля, плывущего к морю...
– Насколько это интереснее, чем рассматривать макет! – сказала Трой и взглянула на море. – Какой удивительный вид отсюда! – Она снова взяла Раффа под руку. – Ей-богу, после этого просто не хочется возвращаться домой. – Она задумалась. – Знаете, утром я как-то даже боялась ехать сюда и смотреть на рытье котлована и прочее. Мне все вспоминался тот день, когда Верн...
– Да, – сказал Рафф.
Они обошли весь участок и вернулись к машине. Там стояли Роджер и Лойс: они заглядывали внутрь, на заднее сиденье, где в белой корзине лежала укутанная в одеяло Дебора. Возле корзины сидел Пьетро, тощий и веселый, и играл с девочкой, помахивая перед ней высушенной сероватой змеиной кожей. Дебора таращила на нее глаза, гукая и размахивая кулачками перед своим розовым личиком.
Рафф, не задумываясь, открыл дверцу, всунул голову и начал перебирать прелестные крошечные пальчики, греть и, болтать всякий вздор; но, погрузившись в эту игру и стараясь изо всех сил не думать о Трой, он не мог не слышать, как она говорила Лойс:
– Вы не находите, что она слишком самоуверенная для девчонки, которая еще не научилась проситься? – Потом: – Пьетро, пожалуйста, зажгите спиртовку.
Тут Рафф заметил на полу машины большую кастрюлю и спиртовку, и корзину для провизии, и еще корзинку поменьше с белыми китайскими чашками.
– Я же понимала, что вы продрогли здесь до мозга костей, – объяснила Трой. – И потом, нужно ведь было отметить сегодняшний день. Вот я и решила намешать всякой дряни и сварить горячий ром; во всяком случае, я надеюсь, что через минуту он будет горячим.
«Дрянь» оказалась смесью из дымящегося черного рома, масла, лимона, корицы и ванили.
Роджер Вертенсон взял чашку и облизнулся.
– Трой, я готов расцеловать вас.
– Идея блестящая, что и говорить, – подтвердила Лойс. – К сожалению, мы успеем выпить только по одной: к четырем нужно заехать за детьми.
Роджер покосился на нее.
– Да, ты права. – Когда Трой разлила ром по чашкам, он сказал: – Что ж, нам остается только провозгласить тост за «их сиятельство архитехтура».
Усмехнувшись, Рафф наклонил чашку в знак благодарности и медленно выпил, смакуя нежный, пряный, вкусный, с удивительным искусством приготовленный напиток; только Трой с ее необыкновенным, прирожденным умением украсить любое событие могла приготовить этот ром, привезти его, согреть, подать. Ему хотелось сказать ей об этом. Но он не мог.
– За всех!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
– Почему?
– Она чудовище.
– Но, кажется, она сногсшибательно красива?
– Да.
– Так в чем же дело?
– Она чудовище, – повторил Рафф. Он рассказал Трой Мэрион.
– О боже! – Трой состроила гримасу. – Как вы могли иметь с ней дело?
Что ответить на это? Нельзя же сказать, что у него не стало воли не иметь с ней дела? Рафф пожал плечами.
– Подождите, миленький, я отыщу вам по-настоящему «мпатичную девушку. – Трой помолчала. – Только вот беда: все симпатичные девушки замужем.
На этот раз он действительно встал, поставил стакан на кофейный столик и направился в холл за пальто. Но тут на лестнице показался Винс; в руках у него была пустая бутылочка.
– Уже уходишь? – спросил Винс и, увидев Трой, добавил: – Дочка выдула полных восемь унций.
Трой благосклонно улыбнулась.
– Леди из нее не выйдет. Вот увидите, она будет предаваться плотским забавам.
Рафф сказал «спокойной ночи» и посмотрел на нее. Он позволил себе посмотреть на нее долгим взглядом, зная, что уходит и вернется не скоро.
– Спокойной ночи, миленький, – сказала Трой.
– Я рад, что тебе удалось вырваться сегодня, – сказал Винс.
Рафф открыл дверь.
– Что с вами будет, Рафф? – спросила Трой, но не в шутку, а всерьез, потому что, хотя губы ее улыбались, глаза были грустны.
– Наверно, кончу монахом и дам обет молчания. – Ему вдруг стало нестерпимо тяжело при мысли о том, что надо уходить. – Спокойной ночи.
Он медленно ехал к спартанскому дворцу Эбби мимо сумрачных, геометрически четко очерченных полей. Огонь, который он разжег, теперь, наверно, пылает вовсю. Мистер и миссис Винсент Коул сядут перед камином и выпьют еще по стаканчику, а потом поднимутся в спальню...
Пока не началось строительство дома Вертенсонов, то есть до конца марта, Раффу более или менее удавалось Держаться в стороне от Трой, от домашнего очага семейства Коулов.
Более или менее. Но все-таки недостаточно.
Лучше бы она вообще оказалась вне пределов досягаемости.
Он все время был начеку, потому что чувствовал ее присутствие, даже когда ее не было рядом, даже когда он сосредоточенно чертил, склонившись над доской, или ощипывая неизменную ветку винограда, следил за бурением артезианской скважины на участке Вертенсонов, или совещался с подрядчиком. Ее образ мучил его, терзал, ни на минуту не оставляя в покое. Он неотступно преследовал Раффа и сводил его с ума, как непрерывный зуд между лопаток, куда не дотянуться рукой, как чернильное пятно которого никак не смыть.
А об отъезде из Тоунтона и думать было нечего, даже если бы он мог позволить себе такую роскошь.
Со дня на день можно было ожидать кризиса.
Нет, человеку его склада лучше обходиться без компаньонов. Конечно, с трудностями приходится сталкиваться каждому архитектору, но когда вас трое, то и трудностей втрое больше.
Проблемы каждого из компаньонов становятся проблемами для всех троих.
А когда фирма только начинает свою деятельность, проблемам нет конца.
Например.
Один из членов строительного комитета тоунтонского Дворца искусств и ремесел вступает в долгие пререкания, считая, что нужно пересмотреть проект отделки комнаты попечительского совета на втором этаже, придать ей солидный и старомодный вид, обшить ореховыми панелями и соорудить поддельный камин...
Поль Хьюниджер в сотый раз меняет свое решение и хочет теперь так переделать схему водопровода, чтобы можно было присоединить к нему стеклянный бак фантастической формы для каких-то водорослей и создать, так сказать, морской пейзаж.
Джозеф Келли, подрядчик, который строит дом Вертенсонов, сообщает буквально накануне начала работ, что его старший плотник Хенк Гриндлер попал в автомобильную катастрофу где-то возле Уайт-Плейнз и на несколько дней вышел из строя (хотя всем отлично известно, что Гриндлер просто запил...).
Сестры Татл, владелицы загородной дневной школы, обвиняют фирму в том, что счета подрядчиков все до единого превышают сметную стоимость! Что тут делать? От чего отказаться? От ярко раскрашенных часов на белом фасаде здания? Но сестры уже влюблены в эти часы: дети будут от них в восторге! В таком случае, сэкономим на бетонном навесе над входом? Ах, ах, что же делать в дурную погоду, не высаживать же детишек из автобусов под дождь! А нельзя ли сделать потолки пониже или изъять две уборные? Да, но ведь это нарушение строительного Законодательства, не так ли?..
В контору влетает Джозеф Келли. Ему удалось сэкономить на другом объекте три грузовика камня. Обойдется дешево. Не съездит ли кто-нибудь в Ньюхилл – посмотреть и принять камень? Рафф едет. И приходит в ярость. Все это пиленый камень, гладкий песчаник. Не годится, совершенно не годится. Было ясно сказано: нужен местный камень, грубой фактуры и неправильной формы, камень, которого сколько угодно здесь, на любом участке.
Бочком входит некий клерк из ближайшего городка, Комповилла, выдающий всякого рода лицензии и разрешения на строительство: он говорит, что бар Коркорана на Пост-роуд не может быть открыт для посетителей. Почему? Неправильно устроена спринклерная система пожаротушения. Это неправда. Но если вы хотите и дальше строить что-нибудь в этом районе, не возражайте. Вручите клерку пятьдесят долларов и успокойте его тревогу за общественное благополучие.
Проблемы внутренние, проблемы внешние и снова проблемы...
Фирма «Шерлок, Мегз и Браун» из Стэмфорда предложила Лему Херши двадцать процентов прибавки, если он перейдет к ним. «Остин, Коул и Блум» держат совет. Они сами дадут Лему прибавку. Он стоит того.
Миссис Эплтон, уборщица, в своем чрезмерном усердии выбросила в мусорный ящик упавший на пол лист с крупно вычерченными деталями отделки дома Вертенсонов. Рафф снова берется за эту кропотливую работу и чертит чуть ли не всю ночь напролет.
Ожесточенные дебаты по поводу самого незначительного из проектов, находящихся в работе: магазина Хьюнид-жера. Рафф не соглашается с решением Винса (фасад, претенциозно разделенный, словно шахматная доска: кирпичные прямоугольники перемежаются со стеклянными витринами для цветов). У Эбби другое предложение, У Раффа третье. Целый день они пререкаются. Наконец Удается договориться. Но тут является Хьюниджер, бракует их решение, и все начинается сначала.
Винсент Коул на свой страх и риск передает пачку эскизов школы сестер Татл одному их крупнейших архитектурных журналов в надежде, что там поместят эти эскизы. Эбби недоволен – и совершенно справедливо. Почему было не послать эскизы Дворца искусств и ремесел. Публикации в печати должны предварительно обсуждаться всеми. Рафф тоже обижен: Роджер Вертенсон просил его послать проект их нового дома именно в этот журнал.
И неслыханный взрыв ярости после того, как Рафф узнал, что Винс Коул на каком-то вечере спросил Роджера Вертенсона, считает ли подрядчик горизонтальные откидные створки, придуманные Раффом для ступенчатых окон в гостиной, действительно водонепроницаемыми? Роджеп после этого позвонил Раффу и попросил сделать модель такой створки и проверить, не потечет ли она.
Неприятности громоздились одна на другую. Их было втрое больше, чем обычно, так как источников в лучшем случае тоже было три. Для Раффа это было бесцельной тратой времени.
Потеря времени. А время вдруг приобрело громадное значение. Его попросту не хватало.
Но еще сильнее Раффа угнетало другое: боязнь через год-два утратить основу основ – свою индивидуальность. Она начнет стираться, тускнеть, и то особое, необычное, единственное, что составляло силу Рафферти Блума, станет простым, безликим символом фирмы «Остин, Коул и Блум».
Для него это отнюдь не было вопросом тщеславия или даже самолюбия. Речь шла о чем-то самом главном: одно дело – чувствовать, что твоя работа органически связана с твоей личностью, и совсем другое – добросовестно корпеть над чертежами, отсчитывать часы и понимать, что даже успех не принесет того, о чем ты мечтал, к чему стремился.
И все-таки при том положении, в котором находилась фирма, Рафф не мог заставить себя начать разговор с Эбби, не мог собственными руками разрушить все, что было создано с таким трудом.
В это сырое и ветреное мартовское утро, направляясь в Ньюхилл, чтобы вместе с Вертенсонами взволнованно смотреть, как начнут рыть котлован для фундамента, Рафф, раздираемый все новыми противоречиями и сомнениями, не переставал тревожиться: а вдруг что-нибудь помешает ему полностью насладиться этим долгожданным событием.
Такой знаменательный день для него. Да и для любого архитектора! Его первый дом...
Когда он въехал на гребень холма и увидел широкий полукруг Лонг-Айлендского пролива, все его дурные предчувствия как рукой сняло.
По крайней мере сейчас, в начале дня, еще не зная, что его ждёт, он ощутил полностью и до самого конца эту радость, этот тихий восторг.
Он вышел из машины и зашагал, щурясь, потому что ветер дул в лицо. Навстречу ему шли Лойс и Роджер Вертенсоны; лица их светились ожиданием, руки были потянуты к нему. А вот и Джозеф Келли, подрядчик, быкоподобная туша с румяным, как яблоко, лицом; он тоит в открытых дверях наскоро сколоченной будки разговаривает по временно установленному телефону. В землю на равных расстояниях вбиты колья, между ними аккуратно и туго натянут белый шнур, отмечающий контуры будущего котлована; потом Рафф увидел плотников в белых кепи с большими козырьками и в грязных фартуках, из-под которых выглядывали рваные свитеры; увидел каменщика с двумя помощниками, и огненно-красный бульдозер, и механика, который, сидя в стальном седле, прогревал двигатель; увидел двух землекопов, сидящих рядом прямо на земле, положив возле себя лопаты, и свежие, бледно-желтые бревна, и огромную бетономешалку, и шланг, соединявший ее с новым артезианским колодцем.
Он услышал чудесную громкую музыку молотков: то плотники сколачивали опалубку для бетонных плит будущего фундамента, и эти звуки напомнили ему далекий весенний день, когда он был мальчишкой. И еще он услышал ритмичное жужжание пил, распиливающих доски для опалубки.
А там, вдалеке, ветер гнал волны и вплетал в эту строительную музыку свою вагнеровскую мелодию.
Джозеф Келли, тяжело, по-медвежьи шагая, направился к Раффу. Он был без пальто, пиджак полосатого коричневого костюма расстегнут, карманы жилета раздулись от разноцветных карандашей, авторучек, бумажек, счетов, сигар.
– Не ругайтесь, что не начали вовремя! – добродушно заревел он, уже заранее обороняясь от упреков в бесчисленных неполадках, за которые всегда и везде ругают подрядчиков. – Мы готовы. – Он подтолкнул Раффа жирным локтем. – А если подзадержались, так это потому, что ждали их сиятельства архитехтура. – Он нарочно переврал это слово, зная по долгому опыту, как морщатся и кривятся архитекторы, когда искажают название их профессии.
– Я готов, Джозеф. Начинайте.
– И поскорей! – добавил Роджер Вертенсон.,.
– Я хотела принести шампанское и спрыснуть этот Ульдозер, или как там он называется, – сказала Лойс, и голос ее немного дрожал. – Но Роджи сказал, что рабочим это не очень-то понравится.
– Давай, Стив! – крикнул Келли механику.
Рафф, Роджер и Лойс увидели и услышали, как механическое чудовище зарычало, загрохотало, вздрогнуло зашевелилось и двинулось вперед, неумолимо вспарывая землю огромным ножом, выворачивая и отбрасывая вбок пласты срезанного грунта...
И Рафф успокоился. Все в порядке. Его дом, его первенец, рождался на свет.
Эта радость все нарастала и усиливалась, как нарастал и усиливался колючий ветер пасмурного мартовского дня. Часы шли, но Рафф и Вертенсоны никак не могли заставить себя уйти, хотя понимали, что их присутствие стесняет рабочих.
А к середине дня вдруг появилась Трой. И восторг, владевший Раффом, сразу улетучился.
Она приехала на машине; сзади сидел Пьетро с малышкой на руках. Эба и Винса, которые заглянули на участок в полдень, уже не было. Поставив машину, Трой быстро и легко пошла по изрытому полю. На ней было короткое, простеганное снаружи, ярко-красное спортивное пальто и серые кожаные перчатки. И серебряные серьги. Рабочие смотрели ей вслед.
– Я не выдержала! – воскликнула она, подходя к будке, где стояли Вертенсоны и Рафф. – Мне так хотелось приехать утром – это было, наверно, ужасно увлекательно, да? Но Пьетро должен был отнести больного кролика к ветеринару. Ох, Рафф! – Большие серые глаза скользили по участку. – Я так горда за вас. – Потом к Лойс Вертен-сон: – Было очень интересно, Лойс?
– Почти как родить ребенка, – серьезно ответила та.
– Можно мне осмотреть все? – спросила Трой у Раф-фа. Он не ответил, но она тут же взяла его под руку и повела туда, где шли работы. Ее голова касалась его плеча, короткие темные волосы растрепались на ветру; она говорила негромко, но так спокойно, уверенно и отчетливо, что ни рев бульдозера, ни стук молотков, ни вой ветра не заглушали ее слов. – Надеюсь, вы понимаете, что без меня ничего этого не было бы. Я всему причина – косвенная, конечно. Ведь это я свела всех со всеми. Не поселись вы в Тоунтоне, не встретили бы Вертенсонов. – Помолчав, она продолжала: – Связь довольно отдаленная, я понимаю. Но мне так приятно думать, что и я имею к этому какое-то отношение.
– Да, – сказал Рафф.
– Награда паразита, – заметила Трой.
Он освободил руку. Вертенсоны явно наблюдают за ними. Что ж, нужно играть свою роль. Он повернул Трой лицом к котловану.
– Вот эта каменная гряда ведет прямо к дому, – заговорил он уже серьезно. – Я старался использовать особенности участка так, чтобы природа слилась с домом. – Он указал на серо-зеленый скалистый гребень, который, мягко изгибаясь, доходил до самого котлована и продолжался за ним. – И не просто слилась, а как бы толкала вас войти в него. Крыльцо – оно будет вон там, – должно стать естественным продолжением гребня.
Она кивнула, глядя на скалистую гряду, которая описывала в этом месте плавную кривую. А Рафф в это время рассказывал, что котлован роют глубже линии промерзания и весь дом будет покоиться на бетонном массиве, в котором оставлено лишь одно углубление для отопительного котла. Потом он описал ей будущую гостиную – огромную пятистенную комнату с гигантским камином, сложенным из местного камня. Она будет выходить окнами на террасу, напоминающую нос каменного корабля, плывущего к морю...
– Насколько это интереснее, чем рассматривать макет! – сказала Трой и взглянула на море. – Какой удивительный вид отсюда! – Она снова взяла Раффа под руку. – Ей-богу, после этого просто не хочется возвращаться домой. – Она задумалась. – Знаете, утром я как-то даже боялась ехать сюда и смотреть на рытье котлована и прочее. Мне все вспоминался тот день, когда Верн...
– Да, – сказал Рафф.
Они обошли весь участок и вернулись к машине. Там стояли Роджер и Лойс: они заглядывали внутрь, на заднее сиденье, где в белой корзине лежала укутанная в одеяло Дебора. Возле корзины сидел Пьетро, тощий и веселый, и играл с девочкой, помахивая перед ней высушенной сероватой змеиной кожей. Дебора таращила на нее глаза, гукая и размахивая кулачками перед своим розовым личиком.
Рафф, не задумываясь, открыл дверцу, всунул голову и начал перебирать прелестные крошечные пальчики, греть и, болтать всякий вздор; но, погрузившись в эту игру и стараясь изо всех сил не думать о Трой, он не мог не слышать, как она говорила Лойс:
– Вы не находите, что она слишком самоуверенная для девчонки, которая еще не научилась проситься? – Потом: – Пьетро, пожалуйста, зажгите спиртовку.
Тут Рафф заметил на полу машины большую кастрюлю и спиртовку, и корзину для провизии, и еще корзинку поменьше с белыми китайскими чашками.
– Я же понимала, что вы продрогли здесь до мозга костей, – объяснила Трой. – И потом, нужно ведь было отметить сегодняшний день. Вот я и решила намешать всякой дряни и сварить горячий ром; во всяком случае, я надеюсь, что через минуту он будет горячим.
«Дрянь» оказалась смесью из дымящегося черного рома, масла, лимона, корицы и ванили.
Роджер Вертенсон взял чашку и облизнулся.
– Трой, я готов расцеловать вас.
– Идея блестящая, что и говорить, – подтвердила Лойс. – К сожалению, мы успеем выпить только по одной: к четырем нужно заехать за детьми.
Роджер покосился на нее.
– Да, ты права. – Когда Трой разлила ром по чашкам, он сказал: – Что ж, нам остается только провозгласить тост за «их сиятельство архитехтура».
Усмехнувшись, Рафф наклонил чашку в знак благодарности и медленно выпил, смакуя нежный, пряный, вкусный, с удивительным искусством приготовленный напиток; только Трой с ее необыкновенным, прирожденным умением украсить любое событие могла приготовить этот ром, привезти его, согреть, подать. Ему хотелось сказать ей об этом. Но он не мог.
– За всех!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61