- Но ведь о данной эпохе и идет речь!
- Почему же? Мы можем обсуждать эту эпоху с точки зрения другой эпохи, - наконец, с точки зрения свободы вообще.
- С точки зрения абсолюта?
- Да... Хотя бы с точки зрения абсолюта.
- Но, к сожалению, никакого абсолюта нет.
- А относительное есть?
- Относительное есть.
- И только оно и существует?
- Да.
- И больше нет ничего?
- Нет.
- И, значит, оно зависит только от себя?
- Конечно.
- И оно всегда и везде?
- Я уже вам сказал, что кроме относительного вообще ничего не существует.
- Но что же у вас получается? Вы признаете существование "относительного", которое есть всегда и везде, которое одно и существует и притом ни от чего не зависит, а зависит только от себя. Тогда это и есть абсолютное?
- Это не абсолютное, но относительное.
- Тем не менее это относительное вы сами изображаете как абсолютное?
- Совершенно верно. Вы абсолютным называется абсолютное, я абсолютным называю относительное.
- Но тогда как будто прав я, а не вы?
- Все равно! В бесклассовом обществе будет полная свобода для всех, потому что для кого она могла бы не быть, тех не будет, а кто захотел бы дать иную свободу для всех, у того не будет никакого для этого критерия, ибо без воздуха, наполняющего его атмосферу, он все равно не сможет жить.
- Значит, - не пойман, не вор.
- Да! Поймать-то мог бы только абсолют.
- Значит, и не вор?
- Значит, и нет категории воровства.
Тут взмолился я жалобным голосом:
- Товарищи! Невозможно! Будем мы когда-нибудь говорить о технике или нет? Кажется, вопрос стоит ясно: для технического прогресса выдвинут абсолютный критерий - диктатура пролетариата. Спрашивается: что такое техника в эпоху диктатуры пролетариата?
Этот вопрос поставлен так ясно, что, кажется, даже несочувствующие диктатуре пролетариата могут тут высказывать правильные вещи. Угодно обсуждать этот вопрос или мы опять ударимся в философию?
- Надо кончать, надо кончать! - заговорили многие. - Время идет.
- Тогда, - сказал Абрамов, - я перейду к оценке высказанных у нас взглядов с точки зрения выставленного критерия.
- Слушаем! Просим! - говорили присутствующие.
- Критерий диктатуры пролетариата важен тем, что это не есть принцип отвлеченный, философский, но диктатура пролетариата есть живая действительность. Если бы она была отвлеченным принципом и осуществлялась в качестве такового, то, - добавил Абрамов с улыбкой, - все присутствующие давно были бы уничтожены...
В комнате послышался смешок, но не столько насмешливый иронический, сколько почтительный и даже благодарный.
- Диктатура пролетариата. - продолжал Абрамов, - и есть то, с точки зрения чего мы смотрим на технику. Техника - служанка диктатуры пролетариата. Отсюда уже легко дать ей и положительную и отрицательную характеристику. Начну с отрицательной.
Мы отвергаем "технику для техники", так же как принцип "искусство для искусства" или "наука для науки". Взгляды эти вызваны потребностями дифференцированного, самоуглубленного субъекта, относящегося к действительности пассивно и не желающего ее переделывать. Техника в этом смысле, равно как и наука, искусство, мораль и всякая иная сфера духовной жизни, сказывается объективной проекцией только одной стороны личности. Потому она и не переделывает самой действительности, но, соглашаясь с нею как с таковой, в ее субстанции, переделывает лишь ее внешние формы, подобно тому, как врач стал бы лечить гангрену не леча ее причину, заражение крови.
Мы отвергаем и научно-технический подход к технике. Он нужен студентам, исследователям, изобретателям, самим инженерам, так как не владея математикой, механикой, физикой, химией, строительным искусством и т. д., конечно, нельзя владеть и техникой. Но для нас это - только глина и камень, из которых мы строим здание социализма.
Мы отвергаем и всякий потребительский подход к технике. Конечно, техника, не облегчающая нашей жизни, личной и общественной, нам совершенно не нужна. Но чистое потребление совсем не есть наш принцип. Если надо, мы пойдем на голод, на неравномерное распределение, на сокращение техники в смысле потребительского принципа, потому что есть у нас цели несравненно более высокие, чем простое потребление. Это - бесклассовое общество, к которому мы идем через диктатуру пролетариата.
Мы отвергаем и эстетический подход к технике. Мы, разумеется, признаем только художественно-высокие произведения технического искусства. И если мы здесь еще часто хромаем, то ведь всякому же ясно, что мы еще учимся и что проделанные успехи вполне гарантируют нам высочайшую художественность нашей техники в будущем. Но все же ни красота, ни искусство-как таковые-не являются нашим принципом. Мы не просто глазеем на техническое сооружение и восторгаемся его красотами. Для нас гораздо важнее то, что каждое сооружение есть показатель строительства социализма в нашей стране и что оно приближает нас к бесклассовому обществу. Для нас техника и искусство есть одно и то же, так как мы отрицаем чистое искусство. Но единственная техника и единственное искусство, которое мы признаем, есть техника того, как осуществлять диктатуру пролетариата, и искусство того, как перейти к бесклассовому обществу. Остальное приложится.
Но что же мне сказать о положительной стороне нашей техники? Раз техника для нас не есть самоцель, ее судьба всецело зависит от судьбы диктатуры пролетариата. Но эта диктатура не есть свод отвлеченных правил, она - живое существо. Поэтому я утверждаю, что не может быть абсолютно никаких формальных критериев для того, в каком виде должна существовать у нас техника. Когда живет живое существо, оно руководствуется отнюдь не какими-нибудь доводами, соображениями или принципами. Оно живет инстинктами, интуициями, органическими процессами жизни, и уже на них строит (если только строит) свою теорию. Так и мы живем не формалистически, но - по образу всякой живой жизни. Поэтому, на вопрос о том, какова должна быть у нас техника, на этот вопрос мы можем отвечать по-разному ежесекундно, и не ждите никакой формалистической последовательности в наших суждениях.
А отсюда и - последнее. Мы - коллектив, а коллектив - внеличен. Где же тот наш ощущающий центр, где мы не просто внеличны, но где мы, как живая жизнь, и ощущаем и действуем лично? Ведь все живое - индивидуально. Где же наш коллектив как живая индивидуальность? Где тот мозг, то сердце, тот живой организм, который ориентирует нас в мире, в жизни и который диктует эти неформалистические принципы техники. Эта живая индивидуальность есть наш вождь, и мудрость вождя и есть мудрость диктатуры пролетариата.
Товарищи! Здесь неумолимая логика. Или техника есть что-то самостоятельное, тогда мы ничем не отличаемся от буржуазно-капиталистического мира. Или мы отличаемся от него, тогда вождь пролетариата и есть наш принцип для урегулирования технического прогресса. Или доверие вождю или мы - в объятиях капитализма.
Все присутствующие встали и началась овация по адресу Сталина.
Абрамов продолжал:
- Я не буду квалифицировать высказанные здесь мнения политически, продолжал Абрамов нисколько не злым, а скорее дружеским тоном, - потому что те, кому доступен политический смысл, те и сами знают, кого они своими речами вызывают к жизни и поддерживают. А те, кому он недоступен, напрасно стали бы выслушивать его от меня. Но диктатура пролетариата, повторяю, есть живая сила. Потому она нашла дорогу даже к тем из вас, которые сами мало способны и оценить ее и приблизиться к ней. И вот об этой чуткости, которую я тут ощущаю в нашей действительности в отношении всех нас я и буду говорить.
Товарищ Коршунов! Вы - проповедник неумолимой необходимости в социально-исторической жизни. Вы здесь готовы дойти до фатализма. По-вашему, в техническом прогрессе ничто ни на одну йоту не зависит от индивидуальных усилий. Пусть так! Я не буду вас переубеждать. Я буду просить вас только об одном: будьте честны! Коммунизм убедил вас в течение лет в своей необходимости. Теперь если случаются какие-нибудь задержки в развитии коммунизма или даже повороты назад, то - будьте только честны в оценке того, действительно ли необходимы эти задержки и повороты. От вас не требуется никаких политических убеждений. Вы имеете право, при условии вашего детерминизма, быть только честным. Другой не имеет этого права, но вы его имеете. И потому ваш оппортунизм безопасен. Вы согласны?
- Это меня вполне устраивает, - весело сказал Коршунов. - Я только просил бы оставить мне еще одно право... Это - право... пассивности... иной раз... право скуки, что ли... поскучать....
- Я думаю, это вам будет разрешено, если вы будете в своем детерминизме честны... Обращаюсь к товарищу Михайлову. Сергей Петрович! При вашей точке зрения на технику, да и на всю жизнь, вы обрекаете себе на созерцательность, на безделие, на неделание, как торжественно говорили в старину. В самом деле, когда неизвестны никакие начала и концы, когда все существующее чуждо и навязано насильственно, - что остается делать, как не прекратить всякое делание, ввиду его бессмысленности или внесмысленности (что ли)? Но-вы имеете на это право. При другой точке зрения созерцательность могла бы быть преступной. Но у вас такие взгляды и такое ощущение жизни, что вы имеете на это право. Скажу только одно: будьте созерцательны, а не деятельны, как того требует именно ваша философия. Вы аккуратный советский работник и часто даже энтузиаст своего дела. Это потому, что ваше созерцание есть именно созерцание и презирает переход в делание. Ваше реальное делание - одно, а ваше созерцание - другое. Так пусть же оно остается в глубине вашего сознания, как вы того сами хотите. От этого вы только выиграете, и советская власть не потеряет в вас превосходного чертежника!
- Но этого мне мало, - задумчиво сказал Михаилов. - Мне нужно право на... тоску, на скорбь... Не отнимайте у меня моей тоски, моих страданий...
- Вы правы! Где созерцание, там и скорбь. Где неделание, там и томление. Скорбите и томитесь себе на здоровье, только оставайтесь всегда созерцательны!... Товарищ Елисеев! Вы взяли на себя ответственность не только за технику, но и за весь мир. Для нас достаточно уже то одно, что вы взяли на себя ответственность за советский строй. Если нам не так важна ваша ответственность за старый режим, то во всяком случае необходимо воспользоваться вашей ответственностью за теперешнее. Но только не оставайтесь ответственными на словах. Если вы будете всерьез и на деле отвечать за русскую революцию, вы не останетесь равнодушными ни к ее хорошим, ни к ее плохим сторонам. Кто всерьез отвечает за свое дело, для того оно интимное, близкое; он всегда будет стараться сохранить в нем лучшее и исправить худшее. Поэтому - оставайтесь с вашей ответственностью во всех ее мировых размерах, но только прошу вас об одном: в своей ответственности не будьте созерцательны, а будьте деятельны, как того требует и сама природа вашей ответственности.
- Не согласен, не согласен, - быстро заговорил Елисеев. - А трагедия? Где же трагедия?
- Какая трагедия? - спросил Абрамов.
- Мир, это - трагедия. История, это - сплошная боль; это - постоянная вещая тревога души.... Бытие, это трагическая поэма.
- Но чтобы быть трагическим героем, надо действовать.
- Однако, кто познал тайну противоречия, тому противно действовать.
- Действие придет само собой! Вы только не сопротивляйтесь.
- Это - другой вопрос.
- Итак, вам оставляется ваша трагедия. Будьте только в своей трагедии -деятельными... Товарищ фокстротный романтик! В вашем техническом энтузиазме я не боюсь фокстрота, хотя он и порождение гнилой буржуазии...
- Вовсе нет, вовсе нет!... - перебил тот Абрамова. - Гниение тут ни при чем. На Западе все гниет. Наука и техника тоже гниет, а мы ей тем не менее учимся... Да потом теперь уже поздно ханжить о фокстроте... После недолгого аскетизма в этой области, когда фокстрот запрещался и за него чуть не высылали, - теперь фокстрот завывает и млеет своим певучим и расхлябанным развратом по всей святой Руси, в каждом доме, в каждой квартире, на каждой площади... Нет ни одного ресторана, ни одного учреждения, ни одной семьи, где бы его ни играли или ни танцевали... Суровый коммунизм великолепно уживается с негритянским лупанарием! И это великолепно! Это - сильно! И утешительно! Изящно!
- Постойте, постойте... - замахал на оратора руками Абрамов. Постойте... Слишком много перцу... Ваш соус слишком переперчен... Я вовсе не против фокстрота... Я только боюсь за судьбу вашего энтузиазма... Вы не боитесь?
- Я не боюсь!
- Но все же за этим последите... Ваш фокстротизм интересен нам лишь в смысле энтузиазма... Оставьте фокстрот у себя, как он есть. Я препятствовать не буду... Но нам отдайте ваш энтузиазм... Если ваш энтузиазм не пострадает, то... фокстротируйте себя хоть до упаду...
- Но мне нужна комедия...
- Комедия?
- Да! Чистый энтузиазм слишком суров и аскетичен. Его нужно подправить... улыбочкой, смешком, хихиканьем, гримасой...
- Я думаю, что, в конце концов, не худо... В вашем изображении тут есть нечто, простите меня, телячье...
- По добродушию?
- По беспомощности...
- А иначе не будет энтузиазма...
- Ну, я согласен, - весело говорил Абрамов. - Лучше энтузиазм с последующими Соловками, чем ровное и пустое делячество с нормальным премвознаграждением... Товарищ Харитонов! Вы - фашист. Вы воскрешаете феодальную наивность. Вы - мой самый опасный, злейший враг. И вот, этому злейшему из всех тут выступавших ораторов я преподам самый добродушный, самый невинный из всех моих советов... Я согласен на ваш организм! Слышите ли вы, товарищ Харитонов? Это не так просто случается, что я, защищающий интересы советской власти, именно в целях этой защиты прощаю вам весь ваш фашистский анти-техницизм. Но - с одним условием, с одним дружеским советом. Будьте последовательны в своем органицизме... До сих пор вы, главным образом, только говорили. Но ведь это же только эстетство, в особенности в сравнении с самим содержанием вашей отнюдь не-эстетской философии. Надо осуществить победу организма над механизмом! Надо на деле показать, как можно человека освобождать от его порабощения машиной. А сделать это можно, только тогда, когда вы сделаете человека хозяином машины. Да, товарищ Харитонов! Сделайте рабочего хозяином машины. Для этого большинству надо иметь твердые социально-политические убеждения. Для вас же достаточно быть только последовательным с самим собою. Ведь для вас кустарничество, это - идеал? Но кустарь работает только на себя... Устраивайте же нашу жизнь так, чтобы работающий работал только для себя... Хотя это еще и не все, но для вас и притом от вас - покамест это вполне достаточно. Но только - будьте последовательны и не ограничивайтесь фразой.
- Но я - филолог... И я - человек... - с некоторой улыбкой говорил Харитонов
- И потому вы любите слова? - без всякого недоброжелательства спросил Абрамов
- Да, я люблю слова! - с живостью ответил тот - Я люблю слова! Слова, это-тоже дела. Слова часто сильнее дел, глубже и действеннее дел. Слова человека, это - сам человек. Слова жизни - сама жизнь, но только уже осознанная, понятная, выраженная жизнь... Я люблю выражение жизни, выражение хаоса. Слова - изваянная мудрость жизни Я хочу хаоса, люблю хаос и-я люблю слова...
- А царя вы тоже любите?
- Царя?
- Ну, да, царя! Ведь это тоже выражение жизни и тоже, если хотите, изваянное (во всяком случае созданное железом и кровью), да в конце концов если и не мудрое, то и не глупое.
- Поликарп Алексеевич, - отвечал Харитонов без тени смущения - Вы сейчас как будто обвиняли меня в феодализме... В эпоху феодализма цари и короли довольно-таки бессильны, бесправны и ничтожны...
- Да, а в эпоху фашизма их часто и совсем не бывает, но от этого не легче .
- Значит дело не в царе.
- Значит, дело в том, чтобы вы поменьше говорили и побольше делали.
- А это не будет еще хуже?
- Нет, это будет лучше Когда вы реально столкнетесь с передачей работающему его продукта, вы сами убедитесь в правоте коммунизма... Я уверен, что если вас держат в живых и дают вам ответственную работу, то только в надежде на вашу искренность в последовательном проведении в жизнь ваших же собственных взглядов.
- Может быть, вы правы... - тихо сказал Харитонов.
- Борис Николаевич! - обратился Абрамов к инженеру, восхвалявшему технические произведения с художественной точки зрения. - Мне понравился ваш здоровый эстетизм в оценке технических сооружений. Вы против пошлых восторгов, и вы-за глубокую духовную радость перед лицом технического прогресса. Мы ценим все здоровое, радостное, непошлое, и ваш художественный вкус нам важен. Но - не будьте столь... разумны. Вы ужасно разумны, ужасно объективны. Ваш восторг перед техникой тщательно избегает задеть интересы искусства, философии, религии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10