что-нибудь там непременно оказывается не так.
— У мистера Аллена большое тепличное хозяйство? — спросил генерал, объясняя устройство теплиц во время их осмотра.
— У него всего лишь одна маленькая теплица, которую миссис Аллен зимой использует для цветов. Время от времени ее протапливают.
— Счастливый человек! — заметил генерал с видом блаженного самодовольства.
Проведя их по всем закоулкам и показав Кэтрин каждый уголок, он настолько исчерпал ее возможности чем-нибудь любоваться и восхищаться, что в конце концов позволил девицам выйти через калитку. После этого генералу захотелось осмотреть недавно перестроенный чайный домик, и он предложил продолжить приятную прогулку, если мисс Морланд еще не устала.
— Но куда же ты, Элинор? Зачем нам идти по этой холодной сырой дороге? Мисс Морланд промочит ноги! Гораздо лучше пройтись по парку.
— Я так люблю этот путь, — сказала мисс Тилни, — что он мне всегда кажется самым лучшим и самым коротким. Хотя он и впрямь может оказаться сыроватым.
Перед ними была узкая вьющаяся тропинка через старый и густой ельник. И Кэтрин, привлеченная суровым видом леса и мечтая в него зайти, не смогла себе в этом отказать, даже риск вызвать неудовольствие генерала. Генерал почувствовал ее решимость и, тщетно выразив еще раз заботу о ее здоровье, был столь любезен, что больше не настаивал. Однако сам он не захотел их сопровождать, объяснив, что солнце светит здесь с неприятной для него стороны, так что он выйдет к ним навстречу по другому пути. Он удалился, и Кэтрин была даже встревожена, почувствовав, насколько ей стало легче в его отсутствие. Но поскольку тревога была не такой сильной, как переживаемое ею облегчение, она от нее не пострадала. Весело и беззаботно заговорила она о прелестной грусти, которую навевает подобное место.
— Мне оно особенно дорого, — ответила ее подруга со вздохом. — Здесь любила прогуливаться моя мать.
До сих пор Кэтрин ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь из членов семьи упомянул о миссис Тилни. Поэтому интерес, вызванный в ней печальным воспоминанием, явно отразился в выражении ее лица и в робком молчании, с которым она ждала каких-нибудь пояснений.
— Я часто гуляла здесь вместе с ней, — добавила Элинор, — хотя в те времена и не дорожила этими прогулками так, как сейчас. Я даже удивлялась тогда, что она выбрала это место. Оно стало мне дорого благодаря ее памяти.
«Разве оно не должно быть столь же дорого ее мужу? — подумала Кэтрин. — А между тем генерал даже не захотел сюда заглянуть!» Мисс Тилни молчала, и Кэтрин осмелилась сказать вслух:
— Ее смерть, наверно, была огромной утратой?
— Огромной, и даже растущей с годами ответила ее спутница приглушенно. — Когда это случилось, мне было всего тринадцать. И хотя переживала утрату с отчаянием, какое только возможно в этом возрасте, она до моего ее знания полностью не доходила. Всей ее глубины я тогда понять не могла. — Немного помолчав, она более твердым голосом добавила:
— Вы знаете, у меня нет сестер. И хотя мои братья ко мне очень привязаны, Генри проводит большую часть времени здесь, я за это ему так благодарна! — мне все часто бывает трудно не сознавать своего одиночества.
— Конечно, вам его должно не хватать очень сильно.
— Мать была бы со мной рядом всегда. Она была бы мне верным другом, оказывала бы на меня самое большое влияние.
— Она ведь была прелестной женщиной, правда? Необыкновенно красивой? В доме сохранился ее портрет? А почему она так любила это место? Оно сочеталось с ее угнетенным настроением? — Кэтрин задавала один вопрос за другим.
На первые три Элинор сразу ответила утвердительно. Два последних — оставила без ответа. С каждым отвеченным и неотвеченным вопросом интерес Кэтрин к покойной миссис Тилни возрастал все сильнее. Она не сомневалась, что этот брак был несчастливым. Генерал, конечно, не был преданным мужем. Он не любил мест, где она гуляла, — разве в таком случае он мог любить ее самое? К тому же при всем его внешнем лоске чувствовалось, что его обращение с женой не могло быть хорошим.
— Портрет висит в спальне вашего отца? — спросила Кэтрин, смущенная утвердительной формой своего вопроса.
— Нет, он предназначался для гостиной. Но отцу не понравилась работа художника, и в течение какого-то времени ему не могли найти места. А после ее смерти я его вскоре взяла к себе и повесила в моей комнате. Мне приятно будет вам его показать.
Еще одно подтверждение! Портрет — очень похожий — покойной жены, которым не дорожит ее муж. Он, должно быть, был к ней страшно жесток.
Кэтрин больше не старалась подавить в себе чувство, которое генерал, несмотря на всю свою обходительность, вызывал в ней с первой же встречи. И если раньше он действовал на нее угнетающе и был ей просто не по душе, то теперь она испытывала к нему настоящую неприязнь. Да, неприязнь! Его жестокость к этой замечательной женщине была просто чудовищной. Она читала о таких людях в романах. Мистер Аллен обычно находил подобных злодеев надуманными и неестественными. Но вот жизнь доказывала, что они существуют.
Она как раз пришла к этому выводу, когда тропинка кончилась и подруги снова встретились с генералом. И несмотря на все ее справедливое возмущение, Кэтрин была вынуждена идти с ним рядом, выслушивать его слова, даже улыбаться в ответ на его улыбки. Не получая, однако, больше никакого удовольствия от окружавшей природы, она вскоре замедлила шаг. Генерал это заметил и, тревожась о ее здоровье и как бы укоряя ее тем самым за недоброе о себе мнение, настоял, чтобы она и мисс Тилни вернулись в дом. Сам он должен был присоединиться к ним через четверть часа Они снова расстались, но отец тут же подозвал к себе Элинор и строго ей наказал, чтобы до его прихода она не показывала подруге аббатства. Повторно высказанное им нежелание допустить именно то, к чему Кэтрин стремилась больше всего, удивило ее особенно сильно.

Глава XXIII

На протяжении целого часа, в течение которого они поджидали генерала, его юная гостья предавалась не слишком благоприятным размышлениям о хозяине дома, «Эта затянувшаяся отлучка, эти уединенные прогулки отнюдь не свидетельствуют о его душевном спокойствии и чистоте его совести». Наконец он предстал перед молодыми леди. И как бы мрачно ни было у него в это время на душе, дм он по-прежнему улыбался. Мисс Тилни, отчасти догадывавшаяся, до чего ее подруге не терпится осмотреть внутренность дома, вскоре напомнила ему о его обещании. И генерал, не прибегнув, вопреки ожиданиям Кэтрин, к новой отсрочке, — если не считать пяти минут, потребовавшихся, чтобы заказать легкий завтрак к их возвращению, — выразил готовность их сопровождать.
Они двинулись в путь. С исполненным достоинства видом, не ускользнувшим от взора, но не рассеявшим подозрений достаточно начитанной Кэтрин, он провел их через семейную гостиную и не используемую прихожую в помещение, отличавшееся от других размерами и меблировкой, — в парадную гостиную для приема именитых гостей. Кэтрин смогла ее назвать только «величественной», «огромной» и «чудесной», поскольку ее неискушенный взгляд едва ли подметил даже расцветку атласной обивки. Поэтому роль истинного ценителя, способного восхищаться всеми подробностями, вынужден был взять на себя сам генерал. Гостью мало занимали дороговизна и красота меблировки. Любой предмет, появившийся на свет после пятнадцатого столетия, не вызывал у нее никакого интереса. И когда тщательный осмотр каждого хорошо знакомого ему украшения вполне удовлетворил любознательность хозяина дома, они перешли в библиотеку — комнату в своем роде столь же великолепную, вмещавшую собрание книг, которое его скромный владелец мог созерцать с гордостью. Кэтрин, проявив тут ко всему более неподдельный интерес, чем в гостиной, извлекла из этого кладезя знаний все, что мог дать осмотр корешков половины книг на одной из полок, и была готова следовать дальше. Но анфилада апартаментов не выстраивалась перед ней так, как ей бы хотелось. Дом был велик, но большую его часть она ужа осмотрела. И, услышав, что, вместе с кухней шесть или семь виденных ею комнат охватывают двор с трех сторон, она не могла этому поверить, подозревая, что немало других помещений от нее утаили. Возвращаясь в жилое крыло дома, она, правда, немного утешилась, миновав несколько менее значительных комнат, выходивших во двор, который посредством запутанных переходов соединял различные стороны здания. Еще большее удовлетворение она испытала, узнав, что проходит по бывшей монастырской обители, где ей были показаны следы монашеских келий, заметив несколько дверей, которых перед ней не открыли и назначения которых не назвали, и оказавшись последовательно в бильярдной, в личных покоях генерала (как они соединялись между собой и в какую сторону следовало, выходя из них, поворачивать, осталось для нее загадкой) и, наконец, в принадлежавшей Генри маленькой темной каморке, занятой разбросанными в беспорядке книгами, ружьями и плащами.
Из столовой, в которой она уже побывала и куда ей надлежало являться ежедневно к пяти часам (проходя через эту комнату, генерал не удержался от того, чтобы измерить ее шагами и снабдить мисс Морланд проверенными при ней сведениями, вовсе ей не нужными и не вызывавшими у нее сомнений), они кратким путем проследовали на кухню — старинную монастырскую поварню с допотопными массивными стенами и копотью и новейшими печами и духовками. Генерал в своей погоне за нововведениями не терял здесь времени даром: любое новейшее изобретение, способствующее приготовлению пищи, было представлено на этом просторном поприще поварского искусства. И если чей-то творческий гений допускал в своем детище просчет, собственный гений генерала часто доводил дело до желаемого результата. Одних осуществленных им усовершенствований на кухне было достаточно, чтобы поставить этого человека в один ряд с самыми выдающимися покровителями монастыря.
Кухонными стенами исчерпывалась древняя часть аббатства — четвертую старую часть прямоугольника, по причине ее крайне плачевного состояния, снес отец генерала, построив это крыло в его нынешнем виде совершенно заново. Старины здесь не сохранилось. Новая постройка не только была новой, но ее новизна Даже подчеркивалась всем ее обликом. Она заключала в себе только служебные помещения, примыкала к конному двору и архитектурное единство с остальным зданием здесь не было сочтено необходимым. Кэтрин могла сколько угодно порицать человека, который ради презренной хозяйственной пользы поднял руку на то, что было, возможно, ценнее всего остального. Она могла желать всем существом, чтобы генерал избавил ее от этого жалкого зрелища. Но если у него и было сколько-нибудь тщеславия, то оно относилось именно к благоустройству хозяйственных служб. И будучи убежден, что человек с душой, как у мисс Морланд, должен радоваться созерцанию приспособлений и усовершенствований, смягчающих тяготы жизни тех, кто стоит у основания общественной лестницы, он не счел нужным извиниться в намерении показать ей эти службы. Они бегло осмотрели их все. И на Кэтрин, вопреки ее ожиданиям, произвело впечатление их разнообразие и удобство. То, чему в Фуллертоне считалось возможным отвести несколько бесформенных клетушек и неудобных чуланов, занимало здесь достаточно просторные и вместительные помещения. Не меньше, чем разнообразию служб, она дивилась количеству встречавшейся им на каждом шагу прислуги. Куда бы они ни заходили, перед ними непременно приседала девица в деревянных башмаках или от них ускользал по-домашнему одетый ливрейный лакей. И все же это было аббатство! Насколько же по-разному велось хозяйство здесь и в несомненно превосходивших размерами Нортенгер аббатствах и замках из романов, в которых вся грязная домашняя работа выполнялась не более чем двумя парами женских рук! Как они со всеми делами управлялись, часто озадачивало миссис Аллен. И когда Кэтрин увидела все, что здесь приходилось делать, она стала этому удивляться сама.
Чтобы подняться по главной лестнице и оценить всю красоту ее деревянных панелей и богатой резьбы, они вернулись в холл. С верхней площадки лестницы они пошли в сторону, противоположную той галерее, в которой находилась спальня Кэтрин, и вскоре оказались в галерее, похожей на нее, но более длинной и широкой. Им показали одну за другой три больших спальни с изящными и прекрасно оборудованными гардеробными. Для удобства и красоты этих помещений не пожалели ни вкуса, ни денег. И отделанные не более пяти лет назад, они удостоились бы всяческих похвал со стороны любого человека, хотя и не представляли интереса для Кэтрин. При осмотре последней из этих спален генерал перечислил как бы невзначай имена нескольких именитых особ, когда-то почтивших ее своим пребыванием, после чего, повернувшись с улыбкой к гостье, позволил себе выразить надежду, что одними из ее ожидаемых в недалеком будущем обитателей окажутся «наши друзья из Фуллертона». Она уловила заключавшийся в этих словах неожиданный комплимент и искренне пожалела, что не может хорошо думать о человеке, который столь добр к ней и так внимателен к ее близким.
Дальше галерею преграждала двустворчатая дверь. Шедшая впереди мисс Тилни успела ее распахнуть и пройти и уже было хотела так же поступить с дверью по левую руку в следующей части галереи, когда ускоривший шаг генерал поспешно и, как показалось Кэтрин, с некоторой досадой ее остановил, поинтересовавшись куда это она направляется и что еще собирается показывать. Разве мисс Морланд уже не увидела все, достойное ее внимания? И разве Элинор не понимает, что ее подруга была бы не прочь подкрепиться после такого утомительного хождения по дому? Мисс Тилни тотчас же вернулась, и перед разочарованной Кэтрин захлопнулась тяжелая дверь, за которой она успела разглядеть более узкий коридор с множеством выходов и признаками винтовой лестницы и представить там что-то в самом деле заслуживающее внимания. Когда она нехотя возвращалась по галерее, ей казалось, что ради этой части дома она не колеблясь пожертвовала бы осмотром всех остальных вместе со всеми их усовершенствованиями. Очевидное нежелание генерала допустить ее сюда еще больше разжигало ее любопытство. Что-то от нее явно скрывали. Воображение, — в последнее время дважды ее подводившее, — в данном случае не могло ее обманывать. И краткая фраза мисс Тилни, брошенная ею, когда они, немного отстав от генерала, спускались по лестнице, как будто указывала, в чем заключалось это «что-то». Она сказала всего лишь: «Я хотела вам показать бывшую спальню моей матери — ту, в которой она скончалась». Но при всей краткости этой фразы Кэтрин извлекла из нее достаточно. Что могло быть удивительного в нежелании генерала заглянуть в эту комнату — комнату, в которую, быть может, он не осмеливался войти после того, как в ней разыгралась трагедия, навеки избавившая от страданий его жену и обрекшая мукам совести его собственную душу?
Позже, оставшись наедине с Элинор, она осмелилась ей признаться, как ей хочется осмотреть эту комнату с прилегавшей к ней частью дома. Подруга обещала проводить ее туда, как только представится случай. Что под этим подразумевалось, Кэтрин поняла без труда: зайти в эту комнату они смогут только в отсутствие хозяина дома.
— Надеюсь, комната сохраняется неприкосновенной? — спросила она с понимающим видом.
— Да, вполне.
— Сколько же прошло времени после кончины вашей матери?
— Она умерла девять лет назад. Кэтрин знала, что девять лет — срок далеко недостаточный, чтобы к комнате, в которой умерла отвергнутая жена, стали относиться, как ко всем другим помещениям.
— Вы, наверно, не отходили от нее до конца?
— Увы, — ответила мисс Тилни со вздохом, — к несчастью, тогда меня здесь не оказалось. Ее болезнь была внезапной и непродолжительной — прежде чем я приехала, все было кончено.
От вызванных этими словами мыслей у Кэтрин похолодело в груди. Возможно ли это? Неужели на это был способен отец Генри? И все же, столько примеров, позволяющих питать самые жуткие подозрения! Сидя вечером бок о бок с мисс Тилни в гостиной за рукоделием и наблюдая, как генерал в молчаливой задумчивости, с опущенным взором и нахмуренным лбом на протяжении часа расхаживает по комнате, она сознавала, что любая из ее догадок не выглядела беспочвенной. Видом, осанкой он был похож на Монтони! Могло ли что-нибудь лучше подтверждать состояние духа человека, не вполне заглушившего в себе естественные чувства и вынужденного постоянно помнить о своей вине?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27