А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 



Николай Наседкин
Жизнь собачья
Рассказ
1
Наш безразмерно-необъятный дом, громоздящийся Казбеком в центре города, вместил в свои квартирные клетушки население, по крайней мере, крупного села, а то и целого райцентра. Не дом — архитектурный монстр. И собак в нём обитает целая стая, голов эдак в сто — сто пятьдесят, а может быть, и — в двести.
Часов с шести утра, с самой несусветной рани, а вечером до полночи, до самой кромешной тьмы, во дворе нашего дома-Вавилона приливами и отливами вскипает псиное столпотворение — брех, визг, лай, вой. И вся эта собачья какофония щедро приправляется мерзко-повелительными хозяйскими криками-воплями:
— Стоять! Стоять! — Сидеть, сука! — Рядом! Рядом, я сказал! — Джексон, ищи, ищи! — Фу! Фу! — Назад! Наза-а-ад, Бим! — Маркиза, Маркиза, Маркиза, ко мне! — Цыц! Держите свою тварь, в конце концов! — Фас, Гамлет, фас!…
Порой, чаще по вечерам, мы с Фирсиком, моим великолепным котом (медово-рыжий, в белой манишке и белых же носочках), устраиваемся на лоджии и с безопасной высоты пятого этажа рассматриваем-наблюдаем эту тявкающую, гавкающую и скулящую публику. Фирсик мой принадлежит к самому благородно-плебейскому роду: кошачий метис, кошачья дворняга, если можно так выразиться. Поэтому — я чувствую, да и вижу по его реакции — ему особливо ненавистны и омерзительны собачьи чистопородные аристократы, всякие там немецкие овчарки, доги, ротвейлеры, эрдельтерьеры, ньюфаундленды, пинчеры, пекинесы, чихуахуа и прочие ризеншнауцеры. Котяра мой смотрит на этих надутых голубокровных тварей злобным взглядом, фыркает презрительно и чихает на них с пятого этажа. На бездомных же барбосов, шмыгающих робко через двор к мусорным контейнерам, Фирсик посматривает, я бы сказал, с доброжелательным любопытством.
Тут я с ним не совсем согласен. И среди породистых собак встречаются симпатяги — с добрым, умным и благородным взглядом. Ну, можно ли не улыбнуться при виде лохматой узкомордой колли, длиннющей безразмерно таксы, сеттера с ушами до земли или совсем игрушечной болонки? И, напротив, городские бездомные псы… Не каждый из них вызывает симпатию. В большинстве своём они отвратно грязны, лишайно-облезлы, с поджатыми уродливо хвостами, забиты и трусливы. Нет, всё же лучше не найти собаки, чем домашняя дворняжка. С детских лет, с той сельской поры моей жизни, когда рядом с крыльцом всегда стояла у нас обжитая собачья будка, с того далёкого времени и сохранилась в душе моей приязнь именно к дворнягам, этим самым добрейшим, преданным и скромным существам из собачьего племени. Дворняжки подкупают своей естественностью и отсутствием густопсовой злобной спеси.
Кстати, и в мире людей — да простится мне такая параллель! — скромная дивчина с природным румянцем на щеках и стыдливо потупленным взором куда как привлекательнее, чем самая породистая разфотомодель или разманекенщица с фиолетовыми губами и веками, взачмок жующая лошадиными вставными зубами заморскую отравную жвачку.
Впрочем, параллель-то ведь недаром выскочила. Оно так и есть: размалёванные девки проститутского вида выгуливают как раз догов и овчарок, причём, как правило, — кобелей. Похабная, надо сказать, картина: вихляет задом, обтянутым мини-юбкой или джинсами, равнобедренная хозяйка, а рядом трясёт выставленными напоказ кобелиными причиндалами здоровенный дог проминаются. Болонок же, такс и коккер-спаниелей выгуливают, в основном, нормальные девчушки, очкарики-мужчины да престарелые бабуси. А уж если навстречу тебе ковыляет на кривых лапчонках какой-нибудь японский хин, мопс или бульдог с уродливой мордой пёсьего Вельзевула — ищи рядом ожирелого хозяина или сухопарую хозяйку с брюзгливо-надменной физиономией. Собаченции, действительно, на удивление пародийно передразнивают обликом своих хозяев. Или, наоборот, — хозяева своих псов.
— Ну, что, Фирс Иваныч, — шучу я иногда, — примем в нашу семью какого-нибудь лопоухого собачьего славянина — а? Назовём Емелей или Кузьмой. Будешь за уши его трепать.
Кот мудро щурится, коротко взмурлыкивает: мол, что попусту языком-то бить, — и опять свешивает пушистый усатый шар головы за барьерчик лоджии. И он прав, мой всё понимающий красавец котище: куда ж брать собаку, если в нашей с ним однокомнатной конуре уголка лишнего нету. Да и, признаться, я ленив и вял. Даже представить себе не могу, как можно дважды в день и при любой погоде выходить с хвостато-клыкастым питомцем во двор — гулять. Меня в дождь и под автоматом на улицу не вытолкаешь, я существо тёплокровное, люблю сухость, покой и уют.
И, если уж на то пошло, не о себе надо думать, — о собаке. Даже трёх вылазок в открытый мир по четверти часа для любого сильного пса — мизер и издевательство. Да, да! Заточить овчарку, водолаза или сеттера в городскую квартиру-камеру — преступление против природы, насилие над животным, нарушение его естественных земных прав. Вот так, Фирсик. Поэтому мы с тобой не заведём даже добродушную дворняжку, хотя и очень хочется. Мы ж с тобой не инквизиторы, не фашисты, не красно-коричневые изверги, в самом деле, не скоты бесчувственные. Мы с тобой, Фирс Иваныч, — настоящие собаколюбы и псинофилы. Да?
— Мр-р-р! Мр-р-р! Мр-р-р!…
Фирс всеми четырьмя лапами — за.
2
С Полиной Яковлевной познакомились мы случайно, по воле водопроводного рока. Есть такой. Взыграет от скуки, шутканёт и — превратит в одночасье жизнь вашу, ваше повседневное бытие в сырой кошмар и мокрую пытку. Ладно ещё, если свищ в горячей трубе проклюнется, и гейзер кипятковый зашипит мощно в ванной, а то и в комнате. Или — чёрт уж с ним! — стык в радиаторе отопления закапает-заструится горячими слезами. Это — не по вашей вине. Совесть человеческая и соседская ваша чиста, как носовой платок гимназистки.
Со мной же случился самый паскудный из сантехнических вывертов. В середине дня в городе нашем по решению мэрии, в целях чрезМЭРной экономии, отключают воду. И вот как-то, потревожив по забывчивости пустой кран, я по склерозности же забыл барашек крутануть обратно. И — ушёл. Вернулся я не скоро — гулял-прогуливался по Набережной, — и…
У двери своей квартиры я застал взволнованную особу в махровом купальном халате. Она одной рукой давила-жала на звонок, а маленький кулачок второй разбивала яростно о дерматин моей двери. И при этом интеллигентно вскрикивала вполголоса:
— Эй! Ну, кто-нибудь! Эй, откройте же!…
Дверь пропускала сквозь себя парок, словно служила прикрытием в большую коммунальную баню.
Первая мысль моя — Фирсик! Моего пушистого шустряка я, увы, ограничивал в свободе, уходя из дому, — оставлял ему во владения лишь ванную и коридорчик. Сейчас явственно слышался из-за двери дикий нечеловеческий вопль — кошачий.
— Минутку, мадам!
Я схватил довольно бесцеремонно Полину Яковлевну (еще не зная тогда, что это Полина Яковлевна) за покатые плечи, переставил в сторону. Она залепетала что-то вроде: «Вы? Вы — хозяин? Ой, что же вы делаете!…» Я быстро и молча заскрежетал замками, кое-как справился со всеми тремя и распахнул дверь. Через порожек плеснула клубящаяся вода. Раздался мяучий взвыв-стон, и мой обезумевший Фирс с табуреточки шуганул через всю прихожую на площадку. И тут же, уже в полёте, узрев чужого человека (а чужих он терпеть не мог и трусил), котяра мой мокро-медовый задавленно хрюкнул, отпружинил от цементного пола и взлетел ко мне на шею. Я перехватил его, скрутил, зажал под левой мышкой, бросился вместе с ним по горячему озеру в ванную и перекрыл-заткнул, наконец, дымящийся водопад. Потом сел на край ванны, задрал мокрые туфли на унитаз, приладил Фирсика на коленях и перевёл немного дух. Размеры катастрофы представлялись мне уже вполне.
Послышались шаги-шлепки, и в ванную-парную заглянула «мадам».
— Ужас! Кошмар! Ну, как же можно кран не закрывать? У вас-то хоть пол, а у меня и стены, и потолки — на кухне, в ванной, в прихожей… А я ремонт только-только закончила — трёх строителей нанимала. Сколько денег истратила!
Она вдруг заплакала буквально навзрыд, закрыв лицо перламутровым маникюром. Из-за розовой полы халата выглядывала розовая же, в ямочках, коленка. Да и лицо моей нижней соседки по стояку я уже успел рассмотреть: ничего, симпатичная — крашеная блондинка со светло-карими глазами. Глаза у нее были Фирсикового цвета — медовые.
Но ему-то, Фирсу Иванычу, чувствовалось, соседка как раз не по душе пришлась. Он — уже упоминалось об этом — чужих людей терпеть не мог, а женщин почему-то и на нюх не выносил. Он даже бывшую супружницу мою, когда она заскакивает порой за какой-нибудь юбкой или сумочкой, перестал узнавать и, с прищуром фыркая, исчезает моментально в своей цитадели-ванной, лишь только та появляется на пороге. А в Полине Яковлевне Фирсик сразу унюхал к тому же и самый невыносимый для него человеческий тип — собаковладельца. Да, как выяснилось пятью минутами позже, в квартире под нами помимо субтильной комнатной хозяйки обитало довольно рослое дворовое существо чёрной с подпалинами окраски, с беспрерывно мотающимся от хронического добродушия хвостом и совершенно дикой кличкой — Принтер. «Гм, — удивился я про себя, редкость в наше время — дворняжка в доме».
Но пока было не до нее. Обезобразили мы с Фирсом келью Полины Яковлевны, действительно, на славу. Даже плитка в ванной принялась уже отскакивать. Бедная женщина не переставала всхлипывать и культурно причитать. Я понял, что весь почти отпускной сладкий пирог, от которого успел я откусить лишь три кусочка-дня, придётся докушивать в заляпанной робе строителя.
Прощай наше с Фирсиком лелеемое путешествие в деревню! Ауфвидерзеен окуни, плотвички и лещи; гуд бай — волнушки и маслята; оревуар — черника и лесной орех; счастливо оставаться и прощальное вам «мяу!» — упитанные сельские мышата и вкусные, пьянящие, как валерьянка, воробьи…
Увы, нам, увы!
3
И возвернулась моя стройотрядовская студенческая юность.
К слову, навыков столярно-малярно-сантехнических я никогда не терял, свою берлогу содержал в пристойном виде. Вот и нынче хотел перед деревней провернуть у себя очередную реставрацию. Но пришлось вот повозиться вначале этажом ниже.
Полина Яковлевна трудилась на благо отечества и собственного кармана на дому — в комнате беспрерывно скрипел и попискивал компьютер, стучали клавиши, — поэтому я работал, особенно в первые дни, под строгим хозяйским доглядом. Совал в мои ремонтные дела свой нос, пачкал его алебастром и неугомонный Принтер. Ко мне он привязался с первой же минуты от всей своей собачьей души. Даже исходивший от меня терпкий для пёсьего носа Фирсиковый аромат Принтера не коробил. Впрочем, он ко всему сущему на земле относился, так сказать, с распростёртыми объятиями. Правда, пока я не ляпнул лишнего, рокового для бедного пса словечка, Полина Яковлевна чересчур уж не порицала антисобачье поведение Принтера. Когда в минуты отдыха-перерыва я присаживался на прикрытый газетой табурет и большой щен клал тяжёлую голову ко мне на заляпанные колени, умильным взглядом выпрашивая ласку, Полина Яковлевна вполушутку-вполусерьёз ворчала:
Ишь, сторожевая собака называется! Как же ты, подлый изменник, охранять меня будешь — а? Ну, дармоед! А ещё «Чаппи» да сырой печёнкой его кормлю…
Я оказывался как бы между двух огней. С одной стороны, мне нравился беззлобный пёс, и я был полностью на его стороне. С другой — я с всё большим вниманием и особым интересом поглядывал на хозяйку квартиры. Она ходила дома в неизменном розовом халате, который как-то невзначайно приоткрывал моему холостяцкому жадному взору то аппетитные коленки, то не менее соблазнительную ложбинку в вырезе — там поблёскивал-вспыхивал массивный золотой крестик на цепочке. Да-а, о Полине Яковлевне нельзя было сказать даже в состоянии алкогольного цинизма: мол, дамочка эта уже основательно помята жизнью и потёрта мужиками. Стройна, свежа, прельстительна! Полина Яковлевна влекла меня к себе с каждым днём всё магнитнее, всё жарче. «Эге, думал я, замывая жёлтые круги на потолке и прислушиваясь к собственному сердцу, — неужто?…»
Однажды, уже под конец ремонтной эпопеи, хозяйка пригласила меня на чай — вечером, после смены. Я отмылся дома, переоделся, нацепил галстук, прыснул на платочек одеколона. Фирс, наблюдая мои жениховские сборы, смотрел тигром и неодобрительно мявкал. Я, подчёркнуто игнорируя его, прихватил коробку ассорти и отправился вниз.
Полина Яковлевна, на моё удивление, красовалась всё в том же домашнем интимно-розовом неглиже. В комнате на придвинутом к софе журнальном столике теснились пиалы, блюдца с салатами, сыром, колбасой-салями, печеньем и конфетами, ваза с яблоками, господин Коньяк. Ого! Под столиком лежал Принтер и бил хвостом по ковру. Он обожал конфеты. Хозяйка предложила мне раскупоривать «Белый аист», а сама принялась грациозно разливать чай в пиалы. И вот тут в подвздохе у меня тревожно ёкнуло и сладко защекотало.
Она нагнулась слишком неосмотрительно над столиком, половинки халата сверху разбежались вовсе, и холёные полноватые груди Полины Яковлевны с ярко-пунцовыми сосками открылись взору моему полностью и до конца. Полина Яковлевна тут же спохватилась, зашторилась, а я вынужден был покраснеть и потупиться.
Потом, когда мы пили чай вперемежку со сладко-жгучим «Аистом», руки наши пару раз совсем случайно соприкоснулись. Выяснилось: температура у обоих одинаково повышенная. Полина Яковлевна, откинув прядку с влажного лба, пролепетала томно:
— Не посмотреть ли нам видик? У меня неплохой выбор: есть «Империя страсти», «Эммануэль», «Калигула»…
Ничего себе! Видеть мне подобного не приходилось, но слыхать слыхивал. Между прочим, в квартире Полины Яковлевны, насколько я заметил, книг не водилось ни единой. На книжных стеллажах блестели яркой чешуёй видеокассеты. Красный угол в комнате занимал лупастый «Панасоник».
— Гм… — замялся я. Было ясно: после фильма, а скорей всего во время демонстрации его мы с Полиной Яковлевной законтачим, станем близкими людьми. А я ещё не знал, не уверен был — надо ли?
— Разве что — «Эммануэль», — пробормотал я, смутно припоминая, что это, судя по слухам, наиболее мягкий фильмец из предложенных. Обрадованная хозяйка резко вскочила. Задремавший в ногах у нас Принтер вспрянул, рванулся и поддел на мощные лопатки ажурный столик со всеми его тремя ножками и тарелочно-пиальным грузом. Грохот, звон, крик.
— Поросёнок! — взвизгнула Полина Яковлевна, замахиваясь на незадачливого пса. — А ещё — чистокровная овчарка! Глупoй, как дворняга паршивая. Обормот!
И вот тут, на беду Принтера, встрял я. Стряхивая с парадно-выходных брюк остатки оливье, я великодушно выступил на защиту лопоухого пса, — он приниженно распластался на ковре и смотрел печально-виновато маслеными глазами…
Еще в самый первый день я чуть было не подвёл злосчастное животное. Когда нервозность чуть улеглась, когда хозяйка поняла уже до конца: катастрофу с потопом не отменишь и остаётся надеяться, что виновник, то бишь я, полностью загладит, замажет и забелит свою вину, тогда и появилась возможность расслабить разговор, пошутить. Я погладил собаченцию хозяйки по незлобивой башке:
— Вот какой барбосик! Помогать мне будешь, барбос?
— Хе, «барбос»! — фыркнула задетая Полина Яковлевна. — Да если этот пёс знал бы человеческий язык, он бы ни с вами, ни со мной разговаривать не стал. У него знаете, какая родословная — аристократ! Восточно-европейская овчарка чистейших кровей…
У меня хватило тогда такта не разубеждать хозяйку в обратном. Я лишь с лёгкой иронией поинтересовался:
— И сколько же в наши дни стоит голубокровный принц-овчар?
Оказывается, доверчивая женщина выложила за фальшивого «принца» сто тысяч рубликов. Да и то торговалась: фальшивособачники требовали полторы сотни штук. Щенки, выходит, по цене сейчас переплёвывают мой месячный оклад…
И вот на сей раз, вздумав оправдать как-нибудь неповинного барбоса, я разоблачил его подлинную сущность.
— Зря вы, Полина Яковлевна, так на него. Он не виноват, потому что он не овчарка. Понимаете? Вы держите его не за того и требуете невозможного.
— Как то есть не овчарка? — поджала губы Полина Яковлевна. — У меня и бумага есть, с печатью — там вся родословная…
— Господи, да при чём тут печать? — раздражился я (терпеть не могу глупости, особенно — женской). — Вы только поглядите внимательнее на уши, на хвост, на окрас. Где вы видели у овчарок такие очёсы? А разве вы не замечаете, что формат у вашего Принтера сильно укорочен — индекс наверняка намного меньше сотни. А подвес шеи? Да любая овчарка с таким подвесом от стыда сгорела бы! А уж подуздоватость так и бросается в глаза… Короче, если с таким экстерьером собаку считать восточно-европейской овчаркой, то у меня в доме живёт тогда император персидских котов и кошек.
1 2