Расположенная напротив церкви Красная ратуша (нем. Rotes Rathaus) строилась в 1861-1869 годах по плану Германа Фридриха Веземана. Как видно из ренессансного вида строения, архитектор был патриотом и одновременно большим поклонником итальянского зодчества. В здании, возведенном из традиционного для Берлина красного необожженного кирпича, нашли применение элементы бранденбургского строительного искусства, смотревшиеся не хуже мотивов, присущих мастерам Тосканы.
Трехэтажная ратуша увенчана 74-метровой башней, которая придает комплексу значительность и служит его визуальным центром. Аттик у подножия имеет не совсем обычную форму, поскольку оживлен аркадой, переходящей в колонны портала. На верхнюю площадку башни можно подняться, одолев 287 ступенек винтовой лестницы. Большой колокол городских часов настроен на низкую ноту «ре», а малый, отбивающий четверть часа, – на высокую «соль». Верхушку ратуши символически охраняют 8 берлинских медведей; трехметровые фигуры животных, олицетворяющих династию Асканиев, сделаны из песчаника и принадлежат резцу знаменитого немецкого ваятеля Вильгельма Вольфа. Стены здания опоясывает террако-товый фриз со сценами из истории города. Каменную летопись столицы Германии дополняет мозаичное окно над искусно выполненным главным порталом, где помещены пластические аллегории труда. Вызывая восхищение изначально, в послевоенные годы здание городского самоуправления стало объектом насмешек, ведь в нем заседал магистрат социалистического Берлина, поэтому, произнося слово «красный», западные немцы имели в виду не цвет, а политику.
Красная ратуша
Фонтан «Нептун» на площади перед Красной ратушей
Прилегающую к ратуше площадь сегодня украшает фонтан «Нептун». Созданный скульптором Бегасом в 1891 году, он был перенесен сюда из Берлинского замка, разрушенного после Второй мировой войны. Нетрудно догадаться, что в качестве основного персонажа скульптурной композиции автор выбрал морского царя. Однако не меньший интерес представляет свита, вернее, женская ее часть. Расставленные по краю фонтана девы из красного гранита, по твердому убеждению местных, составляют уникальную группу берлинок, способных «держать язык за зубами».
В отличие от остальных германцев обитатели Берлина невероятно болтливы. Каждый из них старается запомнить происходящие вокруг события, чтобы при встрече со знакомым поделиться впечатлениями. Молчаливый берлинец – явление крайне редкое. По наблюдениям путешественников, жители германской столицы не умеют общаться, а при разговоре происходит примитивный обмен монологами. Сосредоточенный вид одного из собеседников вовсе говорит о внимании: зачастую не слушая партнера, он обдумывает свою дальнейшую речь, которую начинает, едва визави замолчит. Поток слов здесь принято дополнять оригинальными фразами, антитезами, шутками, анекдотами. Знатоков юмора восхищает привычное для берлинского разговора изобилие продуманных конструкций, подобных описанию мужчины, который «выглядит как старушка, похожая на старичка».
В спорах, где берлинцы проявляют несвойственную северному темпераменту горячность, можно услышать преувеличенные угрозы и эпитеты, что свидетельствует не только о богатом воображении, но и о широком кругозоре: «Сейчас я тебе врежу так, что будешь пялиться из-за собственных ребер, как мартышка из клетки». Традиция словесных перепалок культивировалась в Берлине с варварских времен, в эпоху Просвещения поднявшись до уровня настоящего искусства. Тогдашний житель рабоче-крестьянской окраины, ругаясь с соседом, оперировал неожиданными, но удивительно меткими образами: «У тебя не все чашки в буфете». В ученых дебатах чаще использовались философские категории: «Прощаю тебе, ведь ты глуп!».
В рассуждениях о местном острословии принято выделять такие свойства, как грубость и находчивость. Первое объясняется свободной атмосферой большого города, каждый житель которого, невзирая на статус или положение в обществе, может стать объектом насмешек. Своей находчивостью берлинцы обязаны соревновательному духу, особенно заметному в коммерческой среде, где это явление возникло при великом курфюрсте Фридрихе-Вильгельме. Его правление ознаменовалось открытием судоходного канала между Одером и Шпрее, что заметно активизировало торговлю. При нем значительно возрос уровень текстильного дела, только тогда переросшего в полноценную отрасль промышленности.
Большой канал – водная магистраль в центре Берлина
Резиденция правителя – Берлинский, или Городской, замок – находилась на острове и вместо крепостного рва была окружена водами Шпрее. Курфюрст не скрывался за толстыми стенами: каждое утро ворота крепости широко распахивались, чтобы пропустить пышную свиту на мост, названный Собачьим из-за псов, всегда сопровождавших кавалькаду всадников. Чаще всего такие вылазки совершались ради охоты, благо в ближайшем к замку лесу Тиргартен водились олени. Путь к охотничьим угодьям указывала тянувшаяся от моста прямая аллея. Проложенная еще при Асканиях, дорога была широка и всегда расчищена, словом, хороша всем, кроме окружающего вида: простиравшиеся до горизонта пески, камни, редкие пожелтевшие кусты. Такой пейзаж, безусловно, не радовал владыку, который одинаково высоко ценил и удобство, и красоту. Гораздо приятнее конные прогулки проходили после 1647 года, когда Фридрих-Вильгельм приказал уложить на песок вдоль дороги плодородную почву и засадить весь путь от замка до леса молодыми липами. Именно так в Берлине появилась улица Унтер-ден-Линден (нем. Unter den Linden) – «бесконечный» бульвар под липами, где сегодня соединяются разные времена и стили, где старинные особняки и ультрасовременные постройки из стеклобетона выглядят свидетелями далекого прошлого и новейшей истории.
Проявляя бережливость во всем, что относилось к дворцовому хозяйству, курфюрст заботился о своих липах. Не полагаясь на слуг, он лично пускал пулю в лоб каждой свинье, замеченной вблизи аллеи. История сохранила курьезный указ, согласно которому егерям надлежало отстреливать свиней, стадами сбегавшихся к деревцам, чтобы полакомиться нежной корой. Потомки «хитрого лиса», как называли Фридриха-Вильгельма европейские монархи, постарались сделать бывший охотничий путь улицей-символом, наделенной монументальностью и сакральной силой по аналогии с властью германских королей. Впоследствии самый знаменитый из Гогенцоллернов, Фридрих II, не упускал случая проследовать по Унтер-ден-Линден, направляясь в Потсдам, где находилась его резиденция и где была расквартирована большая часть прусского войска.
Улица Унтер-ден-Линден. Фотография начала XX века
К началу XVII века население Берлина сильно увеличилось, достигнув 60 тысяч человек. Несмотря на военные потери, столица разрасталась в основном за счет гугенотов, потоком прибывавших из Франции: соблюдая правила Потсдамского эдикта, великий курфюрст позволял иностранным сторонникам Мартина Лютера укрываться от гонений в Германии. Берлин принимал французов дружелюбно, если не сказать с радостью, ведь приток «свежей крови» обеспечил городу значительный рост экономики. Трудно сказать, как складывались их отношения с бюргерами, но изысканные и деятельные чужаки показали свое умение в таких тонких делах, как производство шелка, пошив одежды, ювелирное и парикмахерское искусство. С того времени грубоватый местный диалект начал пополняться легкими французскими фразами, которые придавали изящество беседам в берлинских салонах.
Дворец искусств Софии-Шарлотты
В конце XVII века Берлин стал местом, откуда по Германии распространялась культура. Немалую роль в этом положительном процессе сыграла супруга сына великого курфюрста Фридриха-Вильгельма, красавица София-Шарлотта, которой немцы во многом обязаны своей нынешней цивилизованностью. Происходя из рода Стюартов, она отличалась веселым нравом и, к счастью, не унаследовала упрямства английских королей. Получив всестороннее образование по настоянию отца, Эрнста Августа, герцога Ганноверского, принцесса говорила на двух родных языках, прекрасно владела итальянским и французским, читала на латинском, превосходно музицировала, интересовалась философией, естественными и даже точными науками. Философия являлась фамильным увлечением, поскольку ею занимались многие представители рода. Восторженной поклонницей и другом философствующего математика Рене Декарта была сестра герцога, Элизабет, а ее племянница, по примеру матери, находила удовольствие в спорах с молодым Готфридом Вильгельмом Лейбницем, которого вместе с великим коллегой свободно принимали в царственном семействе.
Став женой наследника курфюрста в 1682 году, София-Шарлотта примкнула к династии, исконно занятой вопросами власти, престолонаследия и примитивного выживания. Бесконечные войны не оставляли ни сил, ни времени для раздумий о престиже государства, в определенной мере зависящем от того, какое внимание правители уделяют культуре. Муж ганноверской принцессы, занявший трон в 1688 году, не только сознавал это упущение, но и постарался его возместить, правда, с помощью показной роскоши. Обретя власть, Фридрих поручил голландскому архитектору Йоганну Арнольду Нерингу украсить Берлин по образцу Парижа.
Берлинский Арсенал (Цейхгауз)
Рельефная скульптура на фасаде Арсенала
В начале следующего столетия город получил первое здание в модном стиле барокко, где сначала размещался Арсенал (нем. Zeughaus), а с недавнего времени находится Немецкий исторический музей. Подобно многим берлинским дворцам, Цейхгауз задумывался в качестве символа политической власти и военной мощи государства. Однако фантазия авторов превратила его в самое красивое сооружение города, настоящий шедевр немецкого барокко, чем успешно пользуются власти современного Берлина: если раньше по внутреннему двору Арсенала чинно шествовали солдаты, то сегодня в нем устраиваются вечера серенад.
В облике бывшего военного склада воплощены принципы двух архитектурных школ, поскольку здание по чертежам голландца Йоганна Арнольда Неринга возводили немцы Мартин Грюнберг и Андреас Шлютер. Благодаря таланту последнего на крыше появилась великолепная пластическая композиция, логично завершившая декор фасада, выполненного Жаном де Бодтом. Среди высоких статуй на кровле особое впечатление производят 22 головы умирающих воинов. Скульптурный спектакль начинается с аллегорических фигур арифметики, геометрии, а также весьма популярных в Германии искусств пиротехники и механики.
Собственный дворец привлек внимание молодого монарха немного раньше, чем город. Перестройкой родового гнезда Гогенцоллернов занимался Шлютер, который обессмертил себя и первого бранденбургского курфюрста Фридриха конной статуей, установленной на одном из мостов столицы. Впоследствии монумент сменил адрес, украсив своими величественными формами двор загородного замка, преподнесенного правителем Софии-Шарлотте в качестве подарка на именины. При первой владелице он представлял собой не слишком обширный, огороженный стеной участок на берегу Шпрее с летним дворцом и парком. Будучи обыкновенной усадьбой, резиденция королевы называлась Лиценбург, поскольку стояла у деревни Лицов. Только после смерти Софии-Шарлотты, став настоящим дворцовым комплексом, замок получил свое нынешнее название Шарлоттенбург (нем. Charlottenburg).
Неринг приступил к проекту в 1695 году, а на рубеже веков был закончен центральный корпус – небольшая двухэтажная постройка с выступающим овальным залом. Когда курфюрст стал первым прусским королем, свита королевы увеличилась, что навело на мысль о расширении загородного дворца. Перестройку поручили шведскому архитектору Иоганну Фридриху Эозандеру. Вкусы того времени требовали версальского шика, поэтому дворец с одиннадцатью обращенными в парк высокими окнами обрел купол над главным залом и длинный фасад. Лицевая сторона королевского дома казалась длиннее, чем была в действительности, за счет боковых флигелей, где зодчий устроил жилые комнаты. Примыкавшие к правому крылу домик для кавалеров и хозяйственный блок отделывались так же роскошно, как сам дворец.
София-Шарлотта выбрала для своих апартаментов нижние комнаты, где залитые солнцем интерьеры как будто сливались с композицией парка. Цветы под террасой выращивались на восьми клумбах причудливой формы. Обрамлявшие их аллеи смыкались у большого пруда в северной части сада. Вдоль западной и восточной сторон партера тянулись ряды кустарника, который, доходя до цветника, защищал от нескромных взоров парковое убранство: скульптурные вазы, беломраморные статуи, растения, привезенные из дальних стран специально для прусской королевы.
Башня с куполом во дворце Шарлоттенбург
Большая дубовая галерея дворца воплощала в себе лучшие достижения мастеров берлинского барокко. Монарху это великолепное помещение виделось залом для приемов, потому его отделка отличалась особой тщательностью; больше всего постарались резчики, сумевшие покрыть тонкой резьбой практически все вертикальные поверхности. В отличие от барочной галереи декорированные в мягких пастельных тонах Белая и Золотая комнаты стали прекрасными образцами стиля рококо. Если бы королева строго придерживалась традиций, то соседняя комната могла бы называться Китайской, но ее назвали Фарфоровой, поскольку здесь хранилась ценная посуда, преимущественно китайский и японский фарфор.
Немного позже интерьеры дворца дополнились изумительными по изяществу банкетными залами, которые спроектировал и построил придворный зодчий Георг Венцеслаус фон Кнобельсдорф. Королевские покои, располагаясь рядом с приемными, не избежали парадности в отделке, но главным их украшением послужило не золото на стенах, а французская живопись – полотна Антуана Ватто, Николя Лансере и Жана Симеона Шардена. Сегодня в бывших спальных апартаментах, помимо картин, можно увидеть изысканную коллекцию табакерок и дворцовую утварь, часть которой относится ко временам Софии-Шарлотты.
Первая прусская королева почти не интересовалась зданиями и монументами, уделяя гораздо большее внимание изящным искусствам, в частности литературе, живописи, музыке. Она превратила свою летнюю резиденцию в культурный центр, где избранная публика могла наслаждаться тем, что вызывало неодобрение лютеранской церкви. В специальном зале летнего дворца почти каждый вечер давал концерты камерный оркестр, в нем проходили первые спектакли знаменитой берлинской оперы, собирались поэты, ученые, в том числе и богословы. Энергичная, остроумная, сведущая в науках королева устраивала диспуты, приглашая самых именитых философов своего времени. В летописях отмечено, что в Шарлоттенбурге красноречивый проповедник Якоб Шпенер яростно спорил со своим коллегой, лидером реформаторской конгрегации Даниелем Яблонски. После чтения книг, подобных «Словарю» Пьера Бейля, возникали дискуссии на такие щекотливые темы, как экуменизм, то есть возможность слияния конфессий.
В 1696 году заботами Софии-Шарлотты в Берлине появилась Академия искусств, которая вначале существовала на средства королевской семьи. Немного позже германская столица пополнилась еще одним полезным учреждением – Академией наук, так необходимой немецким ученым, до того вынужденным работать за границей. Первым ее президентом был назначен старый друг королевы Лейбниц. Вскоре членом Академии стал и другой личный знакомый Софии-Шарлотты, ведущий немецкий астроном Готтфрид Кирх.
Интерьер дворца Шарлоттенбург
Жена правителя не оставляла без внимания культуру страны, даже будучи тяжело больной. В ее предсмертных дневниках трудно найти слова жалоб или сожаления об окончании жизни, напротив, она рассматривала свое положение с научной точки зрения, воспринимая скорую смерть как своеобразный эксперимент: «Ныне я отхожу, чтобы удовлетворить любопытство касательно первопричин вещей, которые Лейбниц так и не смог мне объяснить – познать пространство и бесконечность, бытие и небытие, а для моего монаршего супруга я приготовила погребальную драму, которая, надеюсь, предоставит ему новую возможность продемонстрировать свое величие».
Во времена Фридриха Великого к основному корпусу дворца был присоединен флигель, получивший незатейливое название Нового. Устроенный перед ним парк состоял из двух рядов зеленого партера, эффектно окаймленного липами. Король не любил шумную столицу и еще меньше теплых чувств питал к Городскому замку. Он жил в Шарлоттенбурге поневоле, ожидая завершения работ в потсдамском дворце Сан-Суси.
Не слишком обширные помещения Нового флигеля предполагалось использовать как летние комнаты короля.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Парки и дворцы Берлина и Потсдама'
1 2 3
Трехэтажная ратуша увенчана 74-метровой башней, которая придает комплексу значительность и служит его визуальным центром. Аттик у подножия имеет не совсем обычную форму, поскольку оживлен аркадой, переходящей в колонны портала. На верхнюю площадку башни можно подняться, одолев 287 ступенек винтовой лестницы. Большой колокол городских часов настроен на низкую ноту «ре», а малый, отбивающий четверть часа, – на высокую «соль». Верхушку ратуши символически охраняют 8 берлинских медведей; трехметровые фигуры животных, олицетворяющих династию Асканиев, сделаны из песчаника и принадлежат резцу знаменитого немецкого ваятеля Вильгельма Вольфа. Стены здания опоясывает террако-товый фриз со сценами из истории города. Каменную летопись столицы Германии дополняет мозаичное окно над искусно выполненным главным порталом, где помещены пластические аллегории труда. Вызывая восхищение изначально, в послевоенные годы здание городского самоуправления стало объектом насмешек, ведь в нем заседал магистрат социалистического Берлина, поэтому, произнося слово «красный», западные немцы имели в виду не цвет, а политику.
Красная ратуша
Фонтан «Нептун» на площади перед Красной ратушей
Прилегающую к ратуше площадь сегодня украшает фонтан «Нептун». Созданный скульптором Бегасом в 1891 году, он был перенесен сюда из Берлинского замка, разрушенного после Второй мировой войны. Нетрудно догадаться, что в качестве основного персонажа скульптурной композиции автор выбрал морского царя. Однако не меньший интерес представляет свита, вернее, женская ее часть. Расставленные по краю фонтана девы из красного гранита, по твердому убеждению местных, составляют уникальную группу берлинок, способных «держать язык за зубами».
В отличие от остальных германцев обитатели Берлина невероятно болтливы. Каждый из них старается запомнить происходящие вокруг события, чтобы при встрече со знакомым поделиться впечатлениями. Молчаливый берлинец – явление крайне редкое. По наблюдениям путешественников, жители германской столицы не умеют общаться, а при разговоре происходит примитивный обмен монологами. Сосредоточенный вид одного из собеседников вовсе говорит о внимании: зачастую не слушая партнера, он обдумывает свою дальнейшую речь, которую начинает, едва визави замолчит. Поток слов здесь принято дополнять оригинальными фразами, антитезами, шутками, анекдотами. Знатоков юмора восхищает привычное для берлинского разговора изобилие продуманных конструкций, подобных описанию мужчины, который «выглядит как старушка, похожая на старичка».
В спорах, где берлинцы проявляют несвойственную северному темпераменту горячность, можно услышать преувеличенные угрозы и эпитеты, что свидетельствует не только о богатом воображении, но и о широком кругозоре: «Сейчас я тебе врежу так, что будешь пялиться из-за собственных ребер, как мартышка из клетки». Традиция словесных перепалок культивировалась в Берлине с варварских времен, в эпоху Просвещения поднявшись до уровня настоящего искусства. Тогдашний житель рабоче-крестьянской окраины, ругаясь с соседом, оперировал неожиданными, но удивительно меткими образами: «У тебя не все чашки в буфете». В ученых дебатах чаще использовались философские категории: «Прощаю тебе, ведь ты глуп!».
В рассуждениях о местном острословии принято выделять такие свойства, как грубость и находчивость. Первое объясняется свободной атмосферой большого города, каждый житель которого, невзирая на статус или положение в обществе, может стать объектом насмешек. Своей находчивостью берлинцы обязаны соревновательному духу, особенно заметному в коммерческой среде, где это явление возникло при великом курфюрсте Фридрихе-Вильгельме. Его правление ознаменовалось открытием судоходного канала между Одером и Шпрее, что заметно активизировало торговлю. При нем значительно возрос уровень текстильного дела, только тогда переросшего в полноценную отрасль промышленности.
Большой канал – водная магистраль в центре Берлина
Резиденция правителя – Берлинский, или Городской, замок – находилась на острове и вместо крепостного рва была окружена водами Шпрее. Курфюрст не скрывался за толстыми стенами: каждое утро ворота крепости широко распахивались, чтобы пропустить пышную свиту на мост, названный Собачьим из-за псов, всегда сопровождавших кавалькаду всадников. Чаще всего такие вылазки совершались ради охоты, благо в ближайшем к замку лесу Тиргартен водились олени. Путь к охотничьим угодьям указывала тянувшаяся от моста прямая аллея. Проложенная еще при Асканиях, дорога была широка и всегда расчищена, словом, хороша всем, кроме окружающего вида: простиравшиеся до горизонта пески, камни, редкие пожелтевшие кусты. Такой пейзаж, безусловно, не радовал владыку, который одинаково высоко ценил и удобство, и красоту. Гораздо приятнее конные прогулки проходили после 1647 года, когда Фридрих-Вильгельм приказал уложить на песок вдоль дороги плодородную почву и засадить весь путь от замка до леса молодыми липами. Именно так в Берлине появилась улица Унтер-ден-Линден (нем. Unter den Linden) – «бесконечный» бульвар под липами, где сегодня соединяются разные времена и стили, где старинные особняки и ультрасовременные постройки из стеклобетона выглядят свидетелями далекого прошлого и новейшей истории.
Проявляя бережливость во всем, что относилось к дворцовому хозяйству, курфюрст заботился о своих липах. Не полагаясь на слуг, он лично пускал пулю в лоб каждой свинье, замеченной вблизи аллеи. История сохранила курьезный указ, согласно которому егерям надлежало отстреливать свиней, стадами сбегавшихся к деревцам, чтобы полакомиться нежной корой. Потомки «хитрого лиса», как называли Фридриха-Вильгельма европейские монархи, постарались сделать бывший охотничий путь улицей-символом, наделенной монументальностью и сакральной силой по аналогии с властью германских королей. Впоследствии самый знаменитый из Гогенцоллернов, Фридрих II, не упускал случая проследовать по Унтер-ден-Линден, направляясь в Потсдам, где находилась его резиденция и где была расквартирована большая часть прусского войска.
Улица Унтер-ден-Линден. Фотография начала XX века
К началу XVII века население Берлина сильно увеличилось, достигнув 60 тысяч человек. Несмотря на военные потери, столица разрасталась в основном за счет гугенотов, потоком прибывавших из Франции: соблюдая правила Потсдамского эдикта, великий курфюрст позволял иностранным сторонникам Мартина Лютера укрываться от гонений в Германии. Берлин принимал французов дружелюбно, если не сказать с радостью, ведь приток «свежей крови» обеспечил городу значительный рост экономики. Трудно сказать, как складывались их отношения с бюргерами, но изысканные и деятельные чужаки показали свое умение в таких тонких делах, как производство шелка, пошив одежды, ювелирное и парикмахерское искусство. С того времени грубоватый местный диалект начал пополняться легкими французскими фразами, которые придавали изящество беседам в берлинских салонах.
Дворец искусств Софии-Шарлотты
В конце XVII века Берлин стал местом, откуда по Германии распространялась культура. Немалую роль в этом положительном процессе сыграла супруга сына великого курфюрста Фридриха-Вильгельма, красавица София-Шарлотта, которой немцы во многом обязаны своей нынешней цивилизованностью. Происходя из рода Стюартов, она отличалась веселым нравом и, к счастью, не унаследовала упрямства английских королей. Получив всестороннее образование по настоянию отца, Эрнста Августа, герцога Ганноверского, принцесса говорила на двух родных языках, прекрасно владела итальянским и французским, читала на латинском, превосходно музицировала, интересовалась философией, естественными и даже точными науками. Философия являлась фамильным увлечением, поскольку ею занимались многие представители рода. Восторженной поклонницей и другом философствующего математика Рене Декарта была сестра герцога, Элизабет, а ее племянница, по примеру матери, находила удовольствие в спорах с молодым Готфридом Вильгельмом Лейбницем, которого вместе с великим коллегой свободно принимали в царственном семействе.
Став женой наследника курфюрста в 1682 году, София-Шарлотта примкнула к династии, исконно занятой вопросами власти, престолонаследия и примитивного выживания. Бесконечные войны не оставляли ни сил, ни времени для раздумий о престиже государства, в определенной мере зависящем от того, какое внимание правители уделяют культуре. Муж ганноверской принцессы, занявший трон в 1688 году, не только сознавал это упущение, но и постарался его возместить, правда, с помощью показной роскоши. Обретя власть, Фридрих поручил голландскому архитектору Йоганну Арнольду Нерингу украсить Берлин по образцу Парижа.
Берлинский Арсенал (Цейхгауз)
Рельефная скульптура на фасаде Арсенала
В начале следующего столетия город получил первое здание в модном стиле барокко, где сначала размещался Арсенал (нем. Zeughaus), а с недавнего времени находится Немецкий исторический музей. Подобно многим берлинским дворцам, Цейхгауз задумывался в качестве символа политической власти и военной мощи государства. Однако фантазия авторов превратила его в самое красивое сооружение города, настоящий шедевр немецкого барокко, чем успешно пользуются власти современного Берлина: если раньше по внутреннему двору Арсенала чинно шествовали солдаты, то сегодня в нем устраиваются вечера серенад.
В облике бывшего военного склада воплощены принципы двух архитектурных школ, поскольку здание по чертежам голландца Йоганна Арнольда Неринга возводили немцы Мартин Грюнберг и Андреас Шлютер. Благодаря таланту последнего на крыше появилась великолепная пластическая композиция, логично завершившая декор фасада, выполненного Жаном де Бодтом. Среди высоких статуй на кровле особое впечатление производят 22 головы умирающих воинов. Скульптурный спектакль начинается с аллегорических фигур арифметики, геометрии, а также весьма популярных в Германии искусств пиротехники и механики.
Собственный дворец привлек внимание молодого монарха немного раньше, чем город. Перестройкой родового гнезда Гогенцоллернов занимался Шлютер, который обессмертил себя и первого бранденбургского курфюрста Фридриха конной статуей, установленной на одном из мостов столицы. Впоследствии монумент сменил адрес, украсив своими величественными формами двор загородного замка, преподнесенного правителем Софии-Шарлотте в качестве подарка на именины. При первой владелице он представлял собой не слишком обширный, огороженный стеной участок на берегу Шпрее с летним дворцом и парком. Будучи обыкновенной усадьбой, резиденция королевы называлась Лиценбург, поскольку стояла у деревни Лицов. Только после смерти Софии-Шарлотты, став настоящим дворцовым комплексом, замок получил свое нынешнее название Шарлоттенбург (нем. Charlottenburg).
Неринг приступил к проекту в 1695 году, а на рубеже веков был закончен центральный корпус – небольшая двухэтажная постройка с выступающим овальным залом. Когда курфюрст стал первым прусским королем, свита королевы увеличилась, что навело на мысль о расширении загородного дворца. Перестройку поручили шведскому архитектору Иоганну Фридриху Эозандеру. Вкусы того времени требовали версальского шика, поэтому дворец с одиннадцатью обращенными в парк высокими окнами обрел купол над главным залом и длинный фасад. Лицевая сторона королевского дома казалась длиннее, чем была в действительности, за счет боковых флигелей, где зодчий устроил жилые комнаты. Примыкавшие к правому крылу домик для кавалеров и хозяйственный блок отделывались так же роскошно, как сам дворец.
София-Шарлотта выбрала для своих апартаментов нижние комнаты, где залитые солнцем интерьеры как будто сливались с композицией парка. Цветы под террасой выращивались на восьми клумбах причудливой формы. Обрамлявшие их аллеи смыкались у большого пруда в северной части сада. Вдоль западной и восточной сторон партера тянулись ряды кустарника, который, доходя до цветника, защищал от нескромных взоров парковое убранство: скульптурные вазы, беломраморные статуи, растения, привезенные из дальних стран специально для прусской королевы.
Башня с куполом во дворце Шарлоттенбург
Большая дубовая галерея дворца воплощала в себе лучшие достижения мастеров берлинского барокко. Монарху это великолепное помещение виделось залом для приемов, потому его отделка отличалась особой тщательностью; больше всего постарались резчики, сумевшие покрыть тонкой резьбой практически все вертикальные поверхности. В отличие от барочной галереи декорированные в мягких пастельных тонах Белая и Золотая комнаты стали прекрасными образцами стиля рококо. Если бы королева строго придерживалась традиций, то соседняя комната могла бы называться Китайской, но ее назвали Фарфоровой, поскольку здесь хранилась ценная посуда, преимущественно китайский и японский фарфор.
Немного позже интерьеры дворца дополнились изумительными по изяществу банкетными залами, которые спроектировал и построил придворный зодчий Георг Венцеслаус фон Кнобельсдорф. Королевские покои, располагаясь рядом с приемными, не избежали парадности в отделке, но главным их украшением послужило не золото на стенах, а французская живопись – полотна Антуана Ватто, Николя Лансере и Жана Симеона Шардена. Сегодня в бывших спальных апартаментах, помимо картин, можно увидеть изысканную коллекцию табакерок и дворцовую утварь, часть которой относится ко временам Софии-Шарлотты.
Первая прусская королева почти не интересовалась зданиями и монументами, уделяя гораздо большее внимание изящным искусствам, в частности литературе, живописи, музыке. Она превратила свою летнюю резиденцию в культурный центр, где избранная публика могла наслаждаться тем, что вызывало неодобрение лютеранской церкви. В специальном зале летнего дворца почти каждый вечер давал концерты камерный оркестр, в нем проходили первые спектакли знаменитой берлинской оперы, собирались поэты, ученые, в том числе и богословы. Энергичная, остроумная, сведущая в науках королева устраивала диспуты, приглашая самых именитых философов своего времени. В летописях отмечено, что в Шарлоттенбурге красноречивый проповедник Якоб Шпенер яростно спорил со своим коллегой, лидером реформаторской конгрегации Даниелем Яблонски. После чтения книг, подобных «Словарю» Пьера Бейля, возникали дискуссии на такие щекотливые темы, как экуменизм, то есть возможность слияния конфессий.
В 1696 году заботами Софии-Шарлотты в Берлине появилась Академия искусств, которая вначале существовала на средства королевской семьи. Немного позже германская столица пополнилась еще одним полезным учреждением – Академией наук, так необходимой немецким ученым, до того вынужденным работать за границей. Первым ее президентом был назначен старый друг королевы Лейбниц. Вскоре членом Академии стал и другой личный знакомый Софии-Шарлотты, ведущий немецкий астроном Готтфрид Кирх.
Интерьер дворца Шарлоттенбург
Жена правителя не оставляла без внимания культуру страны, даже будучи тяжело больной. В ее предсмертных дневниках трудно найти слова жалоб или сожаления об окончании жизни, напротив, она рассматривала свое положение с научной точки зрения, воспринимая скорую смерть как своеобразный эксперимент: «Ныне я отхожу, чтобы удовлетворить любопытство касательно первопричин вещей, которые Лейбниц так и не смог мне объяснить – познать пространство и бесконечность, бытие и небытие, а для моего монаршего супруга я приготовила погребальную драму, которая, надеюсь, предоставит ему новую возможность продемонстрировать свое величие».
Во времена Фридриха Великого к основному корпусу дворца был присоединен флигель, получивший незатейливое название Нового. Устроенный перед ним парк состоял из двух рядов зеленого партера, эффектно окаймленного липами. Король не любил шумную столицу и еще меньше теплых чувств питал к Городскому замку. Он жил в Шарлоттенбурге поневоле, ожидая завершения работ в потсдамском дворце Сан-Суси.
Не слишком обширные помещения Нового флигеля предполагалось использовать как летние комнаты короля.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Парки и дворцы Берлина и Потсдама'
1 2 3