Владимир берется за пулемет, бьет по самолетам, каптеркам, по разбегающимся гитлеровцам.
Уходя на восток, Владимир долго оглядывался назад, видел полыхающий там огонь, лучи прожекторов, разрывы снарядов зениток.
Несколько дней он ходил радостный, гордый, "преисполненный сознанием выполненного долга", как шутя сказал ему Жуков. И было от чего. Цель, обнаруженную им в таких сложных условиях обстановки, бомбили два полка. И еще: не кому-то другому, а именно ему, молодому штурману, сержанту, доверил штурман полка такое задание, доверил и не ошибся. Константинов выполнил его отменно.
Встреча с юностью... Бывает же такое. С аэродрома Попасное полк перелетел на аэродром Большой Лычак, на сто пятнадцать километров к востоку. Здесь, войдя в летную столовую, Владимир увидел типографский в красках плакат: Ил-2 пикирует на цель, взрываются бомбы, горят автомашины, в ужасе разбегаются гитлеровские солдаты. Надпись: "Бейте фашистов так, как их бьет Герой Советского Союза А. Степанов". Снимок в овале. Глянул Владимир и глазам не поверил: "Неужели Арсений? Да, он, Арсэн, как его звали товарищи".
И сразу - картина из детства. Родной город Калинин, поликлиника в больничном городке, на территории которого проживала семья Константиновых: отец, мать и сестры. Идет однажды Вододька мимо поликлиники и видит: стоит у дверей мальчишка - высокий, тонкий, болезненный. Решил: познакомиться надо. Но мальчишка не понял благих намерений, посчитал, что сверстник, наверное, хочет подраться. И в драку кинулся первым. Это было тек неожиданно, что Володьке пришлось отступить и довольно поспешно.
Встретились через два года в составе одной футбольной команды. У нее было длинное название: "Сборная третьей рабочей казармы текстильной фабрики "Вагжановка". Казармами называли три красных кирпичных дома, построенных фабрикантом Морозовым для рабочего люда. Квартир в доме не было. Были комнаты, их еще называли каморками. В такой каморке Степанов жил с отцом и матерью.
За два года, что Володька не видел Арсэна, парнишка окреп, подрос. Помня первую встречу, Константинов был настороже, но Степанов оказался добродушным, покладистым парнем, хорошим товарищем, упорным и стойким футболистом. Сражались казарма на казарму, играли босые - со спортивной одеждой и обувью было пока еще туговато.
И вдруг этот плакат. В овале - Арсений Степанов, Герой Советского Союза. Не удивительно ли? Если бы не было снимка, Владимир, наверное, не поверил. Подумал бы, что это другой Степанов.
Аэродром хутор Аверинский - полевая площадка, расположенная при впадении реки Донская Царица в Дон. Отсюда полк майора Хороших летает бомбить станцию Морозовская, аэродром рядом со станцией.
- Куда ни плюнь, все разно попадешь в фашиста, - горько усмехается Жуков.
Владимир молчит. А что говорить, все верно. И нет поэтому настроения. Да и летать далеко - в один конец сто тридцать километров. Чтобы сбросить бомбы, надо потратить два с половиной часа. Два полета сделал, и уже рассвело. А задачи как ставятся? "Бомбить скопление танков...", "Бомбить скопление моточастей...". Скопления... Скопления... Когда же не станет этих скоплений?
Вчерашнюю ночь провели в Сталинграде, на аэроклубном аэродроме, расположенном на южной окраине города. Садились уже в темноте. Посадочный знак - костер. Тот, кто приземлился первым, зарулил на посадочную, включил аэронавигационные огни своего самолета, и все приземлялись рядом. Так перелетел весь полк. Должны были возить мешки с боеприпасами в район Свечниковский, Майоровский, Манойлин. Там окружены наши войска. Но мешки почему-то не привезли, и ночь, к большому сожалению Владимира, была потеряна.
Но больше всего его удручает другое. Когда летели к Сталинграду, он заметил, что западнее Дона, там где, держат оборону наши войска, вдруг вспыхнул какой-то странный огонь. Частые вспышки, как отблески молний, следовали одна за другой, но не на небе, а внизу, на земле. Великое множество вспышек.
У Владимира сжалось сердце: он подумал, что фашисты применили какое-то новое оружие. "Сказать или не сказать в полку?" - думал он после посадки. Решил не говорить. Зачем ребятам портить настроение, и так всем нелегко. Кроме того, могут сделать нежелательный вывод: паникер, скажут, Константинов. А с паникером разговор короток. О нем, может, не подумают, знают, штурман он смелый, воюет отменно, но зачем рисковать, зачем репутацию портить? А главное - настроение людям.
Ночь прошла, день, опять ночь приближается. А настроение так и осталось подавленным. На стоянку пришел и молчит, на шутки летчика не отвечает. И вдруг подходит Бурмистров. Сдержан, как и обычно, но бодр, даже, пожалуй, весел. Спрашивает;
- К полету готовы, товарищи?
- Готовы, - вразнобой отвечают летчик и штурман. Уверенно, бойко вроде бы отвечают, но комиссара не проведешь. Вопрос, как говорится, в лоб:
- Замечаю, Константинов, что-то унылый ходишь, поникший. Почему?
Тут уже не отвертишься, тут, хочешь не хочешь, а отвечать надо.
- Прижимают нас немцы, - вздыхает Владимир, - вон куда уже подошли... А самое главное...
И Владимир рассказал об увиденном. А Бурмистров вдруг рассмеялся:
- Константинов! Это же наши "катюши", а официально, как их называют теперь, гвардейские минометы.- Перестав смеяться, спрашивает: - А в полку ты кому-нибудь говорил? Нет? А почему?
- Побоялся...
- Как же не стыдно тебе, Константинов! Ты же комсомолец...
Вот так он всегда. И заметит, и успокоит, и вдохновит. Стоит Владимир и улыбается: легко ему, хорошо, камень с сердца свалился.
31 июля - незабываемый день. Владимир потерял своего друга, своего командира Алешу Жукова. Это произошло на аэродроме близ хутора Верхне-Царицынский. А начался день обычно, даже лучше обычного. Перед обедом Бурмистров зашел в сарай, где экипажи отдыхали после ночной работы, предложил:
- Друзья! Есть небольшой бредешок, после обеда можно съездить на рыбалку. Кто хочет?
- Все хотят! - улыбнулся Жуков.- Едем, товарищ комиссар.
День теплый, безветренный. Донская Царица обмелела, местами пересохла, превратилась в отдельные водоемы. Завели бредешок, в хвосте завозилась щука, Владимир схватил ее, поднял.
- Смотрите!..
Рыбина изогнулась, вырвалась, блеснула на солнце и... нет ее, опять ушла в воду. Стоит Владимир красный, смущенный. Неудобно перед друзьями.
- Не беспокойся, Володя, - говорит Жуков, - поймаем, уйти ей некуда.
Щуку так и не поймали, но зато наловили другой рыбы, помельче. Пообедали, отдохнули еще немного, и рабочая ночь началась. Обычная ночь. Константинов и Жуков летали на бомбардировку и разведку вражеских войск по дорогам в районе пунктов Верхне-Набатовский, Верхне-Бузиновка, Манойлин. Видели сильный бой на берегу Дона: немцы теснили наши войска.
Выполнив три вылета, экипаж готовится к четвертому. Подошел капитан Морковкин.
- Новое боевое задание: пройти вдоль Дона от пункта Калач до Голубинского, посмотреть, где немцы навели переправы и где наводят. Будем бомбить.
Морковкин и Константинов, устроившись под крылом, прокладывают маршрут. Жуков сидит рядом. Механик сержант Родионов, заправив машину горючим, осматривает мотор, подсвечивает себе фонариком. Подошла полуторка, оружейники сняли четыре бомбы, четыре взрывателя. Кто-то прилетел с задания, приземлился, рулит. Все как обычно. И вдруг крик:
- Воздух!..
Кто бы ни крикнул, это команда для всех. Выключить источники света, замаскироваться по мере возможности. В наступившей тишине отчетливо слышен рокот моторов немецкого самолета. "Хейнкель-111" приближается с той стороны, откуда заходят на посадку. Морковкин распластался под плоскостью, Жуков сидит. Константинов приподнялся на локоть, слушает звук моторов, пытается определить, куда пойдут бомбы, надо ли бежать или оставаться на месте.
Послышался свист сброшенных бомб. Владимир понял, почувствовал, что серия пройдет по заправочной, там, где стоит их самолет, что бежать уже поздно.
- Ложись! - закричал он отчаянно, еще не веря, не желая верить, что поздно. Себе закричал, Жукову: - Ложись!
Невдалеке от самолета полыхнул взрыв, ударная волна качнула машину, прижала людей к земле. "Поздно, - мелькнуло в сознании.- Вторая бомба взорвется рядом с машиной, может ударить по ней".
И точно, взрыв полыхнул у самой машины. Жаркая, каменно-тяжелая волна отбросила Владимира метра на три-четыре, ударила оземь. Грудь сдавило будто клещами. Ему захотелось вдохнуть, но что-то мешало, казалось, что спеклись легкие. Потом он почувствовал боль под левой лопаткой и кровь - горячую, липкую. Загнув за спину руку, он полез под лопатку и сразу нащупал рану. Она была против сердца...
"Сейчас начну умирать, - подумал Владимир.- А может быть, уже умираю". И вдруг он услышал звук. Этот звук заставил его забыть о себе и глянуть под плоскость, туда, где сидел Жуков. Он уже не сидел, а лежал: навзничь. Невдалеке горел бензозаправщик - очевидно, от третьей бомбы, - и свет, яркий, как солнце, высвечивал все, что было поблизости. Владимир усидел, что Жуков хочет подняться, однако не в силах этого сделать, что он пытается что-то сказать, но не может: из горла хлынула кровь...
В эту минуту послышался крик:
- Идет на повторный заход!
Все, кто мог, бросились в разные стороны, в степь.
Из Сталинградского госпиталя, переполненного ранеными, Владимир вернулся через пять дней. Вернулся с осколком в спине. "Так и летай, сказал ему врач, - потом, при случае, вырежем. Сейчас некогда..."
Первый, кого Владимир встретил в полку, был штурман Морковкин.
- Налет "хейнкеля" обошелся дорого, - говорил ему капитан, одиннадцать человек убито, девять ранено. Разбит твой самолет, две автомашины, сгорел бензозаправщик.- Капитан помолчал и сердито продолжил: На фронте находимся, а вывода для себя не сделали, о бдительности, можно сказать, не думали. На старте собирались гурьбой, на стоянке тоже. Механики шага не делали без электрофонариков. Шоферы постоянно включали фары. А сколько шума ненужного, лишнего! Команду "Воздух!" попробуй услышать!
- Теперь этого нет? Теперь все по другому? - спросил Константинов, догадываясь, что Морковкин назначен постоянным ответственным за организацию и порядок на старте.
- Да, теперь этого нет! - Подтвердил капитан и добавил: - Но и людей уже нет.
- Из госпиталя прибыл Бушуев, - сказал Константинову Ломовцев, будешь летать в его экипаже. Так распорядился командир эскадрильи.
Сама судьба сводит их вместе: Бушуев похоронил штурмана Бибикова, Константинов - летчика Жукова. Но Константинову не по душе этот сухой, всегда недовольный, резкий на слово летчик. Кроме того, ему уже тридцать лет, на штурмана будет смотреть как на мальчишку. И еще: Бушуев долго был в госпитале, не летал целых два месяца. Утратил навыки. Когда он их восстановит?
Но Бушуев начал летать в тот же день. Так он хотел, и своего добился. Ему дали два полета по кругу и в зону. Это в светлое время. И два полета в сумерках. Ночью учиться было нельзя: в районе аэродрома мог появиться Ме-110, ночной охотник. Бушуев был раздражен - мало летал, Владимиру это понравилось: летчик болеет за дело. Подумал: "Я ему помогу". И действительно, он уже мог помочь: летая с Жуковым, научился взлетать, приземляться, водить самолет по маршруту.
Наступила ночь, и Бушуев не выдержал, решил идти к командиру полка, просить боевое задание,
- Не рано? - пожал плечами Владимир.- Потренироваться бы надо.
- По пути и потренируемся, - недовольно сказал Бушуев.- Ты видишь, где мы стоим? В Ерзовке. В двадцати километрах севернее Сталинграда. А почему не южнее? Потому что туда подходят фашисты. К Волге подходят.
Командир разрешил, и они полетели. При взлете Бушуев оторвал машину без скорости и Владимир ему помог, задержал самолет при переходе в угол набора, но Бушуев этого даже не почувствовал, так был напряжен. Владимир сравнил его с Жуковым, и у него засосало под ложечкой - а как он будет там, в огне? Там ведь надо быть не только отчаянным, дерзким, там надо быть и умелым. Но все обошлось хорошо. Они бомбили врага южнее Сталинграда, в районе пункта Плодовитое. Владимир сбросил светящую бомбу, и прожекторы их не нашли, "эрликоны" стреляли впустую.
На следующую ночь экипаж получил новую боевую задачу: транспортировать боеприпасы в район станции Донской. Там, за Доном, в окружении наши войска. Сигнал для сброса мешков - три костра. Перед вылетом Владимир ставит летчику вводную:
- Прилетим, а костров нет. Что будем делать?
- Нет костров, посигналят ракетами, - отвечает летчик.
- А если и ракет не увидим?
- Сбросим мешки там, где должны быть костры.
- А если они попадут к немцам?
- Тысячи людей погибли... Что такое два мешка с минами? Пустяк, сердится Бушуев и ставит крест на экзамене: - Довольно! Будем действовать по обстановке, рецептов на все случаи жизни не напишешь.
Несколько ночей подряд они бомбили скопления танков, автомашин, живой силы. Помогали окруженным войскам, возили им боеприпасы, медикаменты, продукты. Успевали делать по четыре-пять вылетов за ночь.
Неожиданная, тем более радостная весть: семь человек из полка награждены орденами. Летчики Дмитрий Бушуев, Иван Ломовцев, Виктор Шибанов, Василий Ряховский и штурманы Владимир Константинов, Николай Маркашанский и Михаил Косарев. Эту весть принес сам командир полка майор Хороших. Летчики, закончив ночную работу, сидели в столовой в ожидании завтрака. Сюда и пришел командир. Пришел и объявил. Просто, спокойно.
- Молодцы вы, - говорит командир и смотрит на всех теплым отцовским взглядом.- Все молодцы, хорошо воюете, много летаете. А вон тот, белый, кивает он на Константинова, - летает всех больше, на его счету сто пятьдесят один вылет...
Командир говорит о предстоящих делах полка, о людях. Говорит и тихонько ходит между рядами сидящих летчиков, штурманов. Непроизвольно, незаметно для себя тронет то одного, то другого за плечо, за руку. В жестах его, движениях - доброта, отеческое сочувствие: скольких друзей недосчитались они, скольких недосчитаются...
Владимира охватывает несказанно глубокое сыновнее чувство к этому немолодому уже, уставшему от забот человеку, командиру полка. Штурман, непосредственный участник боев, Владимир даже не думал считать свои боевые вылеты, а он, командир, отметил его перед всеми и представил к ордену. К такой высокой награда! Владимир не мог об этом даже мечтать. Летал, работал - это его обязанность, - и вдруг за это орден! Так высоко командир оценил его работу. Владимир чувствует: пошли его командир прямо в огонь, на смерть, и он пойдет. Не только безропотно - с великой готовностью.
Вместе с командиром полка пришел и его заместитель батальонный комиссар Бурмистров. Он тоже поздравил награжденных, сказал доброе слово в адрес техников и механиков - боевых друзей летчиков и штурманов, готовящих для них самолеты, обеспечивающих боевую работу. Как и положено комиссару, не скрывая трудностей, нацеливал людей на дальнейшую борьбу во имя успеха, победы.
- Нам сейчас тяжело, - говорил Бурмистров.- Враг, имея преимущество в силах и средствах, рвется вперед. Но Сталинград был и останется нашим, советским. Враг потерпит здесь поражение так же, как потерпел под Москвой. Ближайшая наша задача: выстоять. Перемолоть живую силу и технику вражеских войск, обескровить их. Чтобы выполнить эту задачу, недостаточно быть смелыми и отчаянными, способными на риск и самопожертвование, главное уметь хорошо воевать: внезапно выйти на цель, точно по ней ударить, быстро уйти на свою территорию. А для этого надо учиться, перенимать опыт старших товарищей, с глубоким анализом, критически оценивать каждый свой вылет, каждый удар по врагу.
Прошло несколько дней, и награжденных для вручения им орденов вызвали в штаб фронта в Сталинград. Поехали на автомашине. День стоял жаркий, безветренный, нечем дышать. Особенно в городе. Награжденных было много, а в кабинет, где регистрировались прибывшие, вызывали по одному. Вызывала женщина, капитан, строгая, требовательная. "Почему вошли без стука? Почему не доложили, как это положено? Делаю вам замечание!" Но на это мало кто реагировал. Стоит ли, если впереди такая радость. Поворчал только Бушуев: "Скажите, она недовольна! Будто свои ордена отдает..."
Самым интересным и загадочным было то, что никто не знал, что ему вручат, какой орден. Больше всего это волновало Ломовцева. Куда-то сходив, с кем-то поговорив, он вдруг объявил:
- Летчиков - орденом Красного Знамени, штурманов - Красной Звездой.
Однако ошибся. Константинова, единственного из штурманов, наградили орденом Красного Знамени. Все удивились: как, почему? Но Владимир сразу же понял: в сравнении с другими у него большее количество вылетов. Это же подтвердил и Ломовцев, одновременно сделал всем небольшое внушение:
- Мало того, что у него вылетов больше, чем у любого из нас, он и листовок сбросил значительно больше:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35