Шофер спал, опустив голову на баранку. Рядом с ним похрапывал капитан. Я растолкал его:
- Почему спите?
- Так "пробка" же, товарищ полковник!
- Какая, к черту, "пробка"! Посмотрите...
Чувствуя свою вину, капитан проявил большую энергию. Он метнулся вдоль колонны и вместе с моим адъютантом разбудил шоферов. Но, пока машины двинулись, прошло еще немало времени.
Не успели мы проехать и трех километров, как натолкнулись на новую "пробку". В этом месте дорога проходила через заросшее молодыми сосенками болото и была так разбита, что в колдобинах машины садились намертво. Все попытки вытащить их приводили к тому, что из-под колес начинала хлестать жидкая грязь, а автомобили окончательно увязали в болоте.
Но хуже всего было то, что люди работали разрозненно, каждый старался только для себя.
Подозвав нескольких командиров, я приказал немедленно навести порядок. В ход пошли лежавшие у самой дороги телеграфные столбы, заготовленные, очевидно, еще до войны.
Кстати ко мне подошел незнакомый капитан:
- Товарищ полковник, примите нас под свое командование. Отбились от части, блуждаем по лесу четвертый день. С продовольствием у нас плохо и вообще не знаем толком, куда идти.
- А сколько у вас людей?
- Почти целый саперный батальон.
- Инструменты есть?
- Имеются пилы, топоры.
- Ну вот что. Я - командир корпуса. Пока будете. следовать с нашими частями. Но прежде постройте дорогу.
- Есть, товарищ полковник! - обрадовался капитан. Часа через два саперы построили бревенчатый настил длиной около километра. По нему бесконечная вереница машин двинулась без задержки.
В штаб я приехал только к полудню.
Около суток части корпуса занимали оборону на восточном берегу реки Стырь. В моем распоряжении были 45-я и 62-я стрелковые дивизии и приданный 589-й гаубичный артиллерийский полк РГК.
Потом появился полковник М. И. Бланк. Он вывел из окружения остатки 96-го и 283-го полков. Несмотря на перенесенные трудности, полки сохранили свои боевые знамена.
От полковника Бланка я впервые услышал о всех перипетиях, в которые попала 87-я дивизия. Командир ее, генерал-майор Ф. Ф. Алябушев погиб в самый ответственный момент, когда полки отходили из укрепленного района. В это время врагу и удалось отрезать два полка, которые вынуждены были занять круговую оборону.
Полковник Бланк и начальник отдела политической пропаганды дивизии полковой комиссар Диденко сделали все, чтобы подразделения сохранили боеспособность, чтобы не возникла растерянность и паника, решительно пресекли попытки отдельных командиров предпринять выход из окружения мелкими разрозненными группами.
Через сутки полки вырвались из вражеского кольца. Однако фронт к тому времени откатился на восток. По дорогам подтягивались резервы и вторые эшелоны гитлеровских дивизий.
В крайне сложной обстановке, с почти непрерывными боями по лесам восемь дней двигались два сильно поредевших полка. Они не просто выходили из окружения, а сами нападали на небольшие подразделения противника, уничтожали линии связи, поджигали склады. Немцы все время чувствовали, что в тылу у них действует регулярная воинская часть, и вынуждены были с этим считаться.
3 июля Центральный Комитет партии и Советское правительство призвали народ мобилизовать все силы и средства на борьбу с врагом.
Трудно описать, с каким огромным воодушевлением и патриотическим подъемом был встречен этот призыв. У нас словно прибавилось сил.
В частях, там, где позволяла обстановка, собирались короткие митинги. В ротах и взводах были проведены беседы, в которых агитаторы разъясняли солдатам обстановку на фронтах, рассказывали о том, что по зову партии на священную Отечественную войну поднимается весь советский народ. Подчеркивалось, что борьба будет упорной и трудной, что предстоит много испытаний, много лишений и жертв, но никогда фашистским захватчикам не победить нашего могучего, трудолюбивого народа.
Разъяснительная работа проводилась не только среди личного состава войск, но и среди населения деревень, через которые проходили наши части.
Работники отдела политической пропаганды корпуса, кроме того, занимались созданием боевых групп для действий в тылу у противника, помогали местным властям в организации отрядов самообороны, в эвакуации гражданского населения.
В ночь на 5 июля корпус начал отход с рубежа реки Стырь на восточный берег реки Случь. Два дня мы двигались форсированным маршем.
7 июля противник в нескольких местах пытался переправиться через Случь, но был отброшен.
Я приказал уничтожить все мосты, имевшиеся перед фронтом корпуса. Оставили только один мост через Случь для отхода арьергардов. Но 8 июля мы получили приказ отходить дальше к Коростеньскому укрепленному району, потребовалось уничтожить и его. А между тем на западный берег реки уже вышел противник.
Взорвать мост вызвался младший лейтенант Костюк, командир взвода 62-й дивизии Он отобрал 15 добровольцев и под вечер ушел на западный берег. А на следующий день догнал штаб на марше и доложил, что задача выполнена.
- Кроме того, захватил в плен немецкого полковника, - улыбнулся Костюк.
- Хотя это и не входило в вашу задачу, - сказал я, - но за проявленную инициативу благодарю.
- Очень уж удачно получилось, - принялся объяснять Костюк с напускной скромностью. - Только мы перешли мост, видим, едет легковая машина, похоже штабная, и в ней какая-то важная птица. Ну мы, конечно, не растерялись.
- Товарищ полковник, спросите у него, как он доставлял пленного, вмешался адъютант. - Прямо как батьку Махно в фильме "Красные дьяволята"!
- Этот фашистский офицер, - охотно рассказал Костюк, - вез ордена для своих разбойников. Целый мешок орденов Когда мы захватили его, он расстроился и не захотел идти. А у меня разведчик один, здоровый такой парень, говорит: "Давайте потащу фашиста в мешке, чтобы сподручней было". Ну, ордена высыпали, а немца - в мешок. Так и дотащили.
- Молодцы, что проявили находчивость, - похвалил я. - Но впредь запрещаю отвлекаться от выполнения боевой задачи.
- А на обратном пути, когда задача выполнена, можно? - спросил Костюк.
Мне оставалось только рукой махнуть - таких все равно не переубедишь! Впоследствии младший лейтенант Костюк был переведен в разведывательное подразделение и прославился своими исключительно дерзкими, инициативными действиями.
К 9 июля, как и предусматривалось директивой Ставки, соединения и части корпуса отошли на линию Коростеньского укрепленного района, построенного на старой государственной границе и законсервированного перед войной. Здесь имелось значительное количество железобетонных долговременных оборонительных сооружений.
В это время корпусу взамен выведенной в резерв 62-й дивизии была подчинена 200-я стрелковая дивизия 31-го стрелкового корпуса. Мы заняли оборону на фронте Рудище - Белокоровичи - Сербы.
Солдаты, привыкшие действовать в полевых условиях, на первых порах дотам не особенно доверяли. Доходило до смешного. Во время налетов вражеской авиации некоторые вместо того, чтобы укрываться в дотах, выбегали в траншеи.
- Завалит еще в этих коробках! - говорили бойцы.
Между тем доты были сделаны на совесть. Командирам и политработникам пришлось провести значительную разъяснительную работу, пока солдаты научились стойко обороняться в них.
10 июля войска 5-й армии с южного фаса Коростеньского укрепленного района нанесли контрудар по северному флангу группы армий "Юг" в направлении Новоград-Волынский - Червоноармейск. 14 июля наши механизированные корпуса перерезали шоссе между Новоград-Волынском и Житомиром.
В результате оказались скованными шесть пехотных и две моторизованные дивизии врага. Противник вынужден был направить им в помощь пять пехотных дивизий из района Бердичева.
Такому количеству сил войска 5-й армии противостоять не могли. С упорными боями ее левофланговые соединения начали отходить обратно к Коростеньскому укрепленному району.
В это время наш корпус был направлен в район Малин - Бородянка, откуда 16 июля совместно с 27-м стрелковым корпусом нанес удар в южном направлении во фланг 3-му моторизованному корпусу противника.
Наиболее ожесточенные бои завязались за крупный населенный пункт Малин. 45-й дивизии за два дня удалось несколько продвинуться вперед, но потом она вынуждена была остановиться. Полки три раза поднимались в атаку, и каждый раз сильный огонь врага прижимал их к земле.
Я в это время прибыл на НП командира дивизии генерал-майора Шерстюка, находившийся на опушке леса. Комдив доложил обстановку. Собственно, она была в основном ясна и без доклада: полки топтались на месте.
- Что же думаете предпринять? - спросил я.
- Произведу перегруппировку и буду наносить удар правым флангом. Вот здесь, - генерал Шерстюк указал место на карте, - должен быть стык между двумя пехотными батальонами немцев.
- Откуда у вас такие данные?
- Добыли кое-какие оперативные документы, товарищ командир корпуса. Шерстюк довольно улыбнулся, наверное впервые за этот трудный для него день, и пояснил: - Попал к нам в руки планшет вражеского офицера. Доставил его пулеметчик Александров. Вон он сидит под деревом.
Неподалеку от нас, под высокой сосной с обломленной верхушкой, сидел широкоплечий солдат в выгоревшей добела гимнастерке. Пристроив на коленях котелок, он проворно орудовал ложкой.
- Отъедается, - усмехнулся генерал Шерстюк. - Силен парень! Вчера при отражении контратаки его рота отошла. Он с пулеметом остался на месте и едва не попал в плен. Патроны у него кончились, а немцы уже рядом. Тогда он бросился на них с саперной лопатой. Наскочил прямо на офицера, прикончил его, забрал планшет, пистолет и скрылся в лесу. Блуждал целые сутки. Говорит, что еще двух фашистов уложил из трофейного пистолета. Сегодня добрался до своих. Командир полка его сразу ко мне прислал с планшетом.
- А это что за мальчишка у вас? - спросил я, заметив, что к Александрову подошел паренек лет четырнадцати, одетый в военную форму и увешанный оружием.
- Это наш воспитанник Леня Цыбарь, - объяснил генерал. - Пришел к нам и просится: "Примите меня в армию добровольцем". А как его примешь? Определили пока воспитанником. Родом он из села Рацева, Житомирской области.
- Вы его подальше в тыл отправьте, в медсанбат, что ли, - посоветовал я.
Бой несколько утих. Со стороны переднего края доносилась лишь редкая пулеметная стрельба. Генерал Шерстюк начал по телефону отдавать приказания, готовя новый удар. Но вскоре где-то совсем близко раздались частые выстрелы и послышался все усиливающийся гул моторов и лязг гусениц. Что такое?
Пока генерал Шерстюк выяснял, в чем дело, впереди в нескольких сотнях метров от нас показались танки. Даже без бинокля можно было разобрать, что это немецкие машины. Они двигались, ведя огонь с ходу.
Пришлось отходить в глубь леса. Генерала Шерстюка трудно было вывести из равновесия. Ни на минуту не растерялся он и на этот раз. Его приказания были короткими и точными. Вскоре прорыв группы противника был ликвидирован. Пехоту удалось отсечь от танков, которые, оставшись одни, повернули обратно.
В этом коротком бою был тяжело ранен воспитанник Леня Цыбарь. Смелый паренек по собственной инициативе принял участие в контратаке, подполз к вражеской огневой точке и гранатами уничтожил пулеметный расчет. Тут его и ранило.
Бои за Малин вообще изобиловали острыми моментами. Стремясь осуществлять более жесткое управление войсками, командиры полков и дивизий выносили свои НП как можно ближе к переднему краю. Личный пример и личное воздействие старших командиров на подчиненных имели большое значение.
Я помню, например, случай, когда командир дивизии генерал-майор Москаленко (ныне Маршал Советского Союза), увидев со своего наблюдательного пункта, что один из его полков дрогнул, в полной генеральской форме пошел в боевые порядки и вернул подразделения на прежние рубежи. Думается, что в той обстановке такие действия командира дивизии были в какой-то мере оправданны.
Более десяти дней продолжался бой за Малин. За это время войска 15-го корпуса нанесли серьезные потери 262-й и 113-й пехотным дивизиям противника.
При сложившемся соотношении сил июльский контрудар 5-й армии не мог получить развития. Но наши активные действия, принявшие затяжной характер, сковывали значительные силы противника, срывали его планы, способствовали обороне Киева.
Военный совет 5-й армии в отчете Военному совету Юго-Западного фронта о боевых действиях армии за период с 9 по 16 июля отмечал: "Действия левого крыла армии в период 10 - 17. 7. 41 года приняли характер борьбы с превосходящими силами противника на истощение.
Противник в этих боях понес колоссальные потери. Об этом свидетельствуют сами пленные, утверждающие, что в их частях осталось не более 50% наличного состава.
Весь район боев устлан массой немецких трупов. В письмах немецких солдат и офицеров все чаще встречаются выражения: "Это не Франция".
Несмотря на то что контрудар 5-й армии был предпринят малочисленными, крайне потрепанными в предыдущих боях и переутомленными войсками, на широком фронте (без танков и авиации), в обстановке только что прекратившегося отхода, тем не менее благодаря этому контрудару противник вынужден был оттянуть громадное количество сил (до трех армейских корпусов) с главного направления".
Далее в отчете указывалось: "Если в первые недели боев действия противника отличались дерзостью, граничащей с нахальством, то теперь немцы стали действовать гораздо осторожней и неохотно проникают в промежутки между нашими частями, которых при растянутом положении фронта очень много. Атаке пехоты и танков, даже на неукрепленных участках, предшествует мощная авиационная и артиллерийская подготовка. Пехота показывается лишь после того, как все кругом изрыто воронками от снарядов и авиационных бомб. Штыковых атак и рукопашных схваток противник не принимает".
К вечеру 7 августа войска 5-й армии прочно закрепились вдоль железной дороги Коростень-Киев и держали здесь оборону до 20 августа. Это создавало постоянную угрозу флангу и тылу группы армий "Юг" и сковало на этом направлении семнадцать пехотных дивизий противника.
Но 19 августа в связи со сложившейся на юге Украины обстановкой Ставка Верховного Главнокомандования поставила перед войсками Юго-Западного фронта. задачу отойти на рубеж реки Днепр.
Корпус совершал марш, когда офицер связи доставил пакет непосредственно из штаба фронта. Содержавшийся в пакете приказ подчинял мне еще несколько частей и возлагал на меня ответственность за оборону Чернигова.
Оборону пришлось организовать в предельно сжатые сроки.
Авиация противника совершала частые налеты на Чернигов, сбрасывая сотни зажигательных бомб и множество листовок. Гитлеровцы стремились вызвать в городе панику, растерянность.
Когда я приехал в Чернигов, чтобы уточнить обстановку, город горел. Автомашина двигалась по разбитым улицам, между горящими домами. Никого из представителей местных властей разыскать не удалось: они занимались созданием партизанских отрядов.
Противник не заставил себя долго ждать. Не прошло и суток, как мы после марша заняли оборону, а передовые части гитлеровцев уже подступили к нашим оборонительным рубежам.
Начались упорные бои. В течение дня противник. предпринял несколько сильных атак, но успеха не имел. Ночью во всей полосе обороны корпуса не смолкал ружейно-пулеметный и артиллерийский огонь. Разведка доносила, что гитлеровцы сосредоточиваются для нанесения новых ударов.
Ночь была исключительно темной, в таких случаях говорят: "хоть глаз выколи". К тому же штаб корпуса располагался в густом лесу, где даже днем стоял полумрак. Ночью же вообще было трудно пройти от одной штабной машины к другой. Хорошо еще, что комендант штаба предусмотрительно распорядился положить вдоль тропинок светящиеся гнилушки.
И вот в эту самую ночь, когда ни на минуту не затихал бой, когда мы все знали, что противник неминуемо усилит натиск, я неожиданно получил телеграмму за подписью начальника штаба 5-й армии генерал-майора Писаревского. Мне предлагалось немедленно выехать в штаб фронта с личными вещами. Причина вызова не указывалась.
Телеграмма меня обеспокоила. Чувствовалось, что придется расстаться с корпусом, с боевыми товарищами.
Рано утром выехал в штаб армии. С командующим армией генерал-майором Потаповым и членом Военного совета дивизионным комиссаром Никишевым я был знаком еще со времени монгольских событий. Они встретили меня с большой теплотой. Генерал Потапов сказал, что, насколько ему известно, меня вызывают в Москву и, видимо, назначат командующим армией.
За обедом вспомнили Халхин-Гол. М. И. Потапов командовал тогда Южной группой, Никишев был членом Военного совета 1-й армейской группы, а я командиром 24-го мотострелкового полка 36-й мотострелковой дивизии, входившей в состав Центральной группы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
- Почему спите?
- Так "пробка" же, товарищ полковник!
- Какая, к черту, "пробка"! Посмотрите...
Чувствуя свою вину, капитан проявил большую энергию. Он метнулся вдоль колонны и вместе с моим адъютантом разбудил шоферов. Но, пока машины двинулись, прошло еще немало времени.
Не успели мы проехать и трех километров, как натолкнулись на новую "пробку". В этом месте дорога проходила через заросшее молодыми сосенками болото и была так разбита, что в колдобинах машины садились намертво. Все попытки вытащить их приводили к тому, что из-под колес начинала хлестать жидкая грязь, а автомобили окончательно увязали в болоте.
Но хуже всего было то, что люди работали разрозненно, каждый старался только для себя.
Подозвав нескольких командиров, я приказал немедленно навести порядок. В ход пошли лежавшие у самой дороги телеграфные столбы, заготовленные, очевидно, еще до войны.
Кстати ко мне подошел незнакомый капитан:
- Товарищ полковник, примите нас под свое командование. Отбились от части, блуждаем по лесу четвертый день. С продовольствием у нас плохо и вообще не знаем толком, куда идти.
- А сколько у вас людей?
- Почти целый саперный батальон.
- Инструменты есть?
- Имеются пилы, топоры.
- Ну вот что. Я - командир корпуса. Пока будете. следовать с нашими частями. Но прежде постройте дорогу.
- Есть, товарищ полковник! - обрадовался капитан. Часа через два саперы построили бревенчатый настил длиной около километра. По нему бесконечная вереница машин двинулась без задержки.
В штаб я приехал только к полудню.
Около суток части корпуса занимали оборону на восточном берегу реки Стырь. В моем распоряжении были 45-я и 62-я стрелковые дивизии и приданный 589-й гаубичный артиллерийский полк РГК.
Потом появился полковник М. И. Бланк. Он вывел из окружения остатки 96-го и 283-го полков. Несмотря на перенесенные трудности, полки сохранили свои боевые знамена.
От полковника Бланка я впервые услышал о всех перипетиях, в которые попала 87-я дивизия. Командир ее, генерал-майор Ф. Ф. Алябушев погиб в самый ответственный момент, когда полки отходили из укрепленного района. В это время врагу и удалось отрезать два полка, которые вынуждены были занять круговую оборону.
Полковник Бланк и начальник отдела политической пропаганды дивизии полковой комиссар Диденко сделали все, чтобы подразделения сохранили боеспособность, чтобы не возникла растерянность и паника, решительно пресекли попытки отдельных командиров предпринять выход из окружения мелкими разрозненными группами.
Через сутки полки вырвались из вражеского кольца. Однако фронт к тому времени откатился на восток. По дорогам подтягивались резервы и вторые эшелоны гитлеровских дивизий.
В крайне сложной обстановке, с почти непрерывными боями по лесам восемь дней двигались два сильно поредевших полка. Они не просто выходили из окружения, а сами нападали на небольшие подразделения противника, уничтожали линии связи, поджигали склады. Немцы все время чувствовали, что в тылу у них действует регулярная воинская часть, и вынуждены были с этим считаться.
3 июля Центральный Комитет партии и Советское правительство призвали народ мобилизовать все силы и средства на борьбу с врагом.
Трудно описать, с каким огромным воодушевлением и патриотическим подъемом был встречен этот призыв. У нас словно прибавилось сил.
В частях, там, где позволяла обстановка, собирались короткие митинги. В ротах и взводах были проведены беседы, в которых агитаторы разъясняли солдатам обстановку на фронтах, рассказывали о том, что по зову партии на священную Отечественную войну поднимается весь советский народ. Подчеркивалось, что борьба будет упорной и трудной, что предстоит много испытаний, много лишений и жертв, но никогда фашистским захватчикам не победить нашего могучего, трудолюбивого народа.
Разъяснительная работа проводилась не только среди личного состава войск, но и среди населения деревень, через которые проходили наши части.
Работники отдела политической пропаганды корпуса, кроме того, занимались созданием боевых групп для действий в тылу у противника, помогали местным властям в организации отрядов самообороны, в эвакуации гражданского населения.
В ночь на 5 июля корпус начал отход с рубежа реки Стырь на восточный берег реки Случь. Два дня мы двигались форсированным маршем.
7 июля противник в нескольких местах пытался переправиться через Случь, но был отброшен.
Я приказал уничтожить все мосты, имевшиеся перед фронтом корпуса. Оставили только один мост через Случь для отхода арьергардов. Но 8 июля мы получили приказ отходить дальше к Коростеньскому укрепленному району, потребовалось уничтожить и его. А между тем на западный берег реки уже вышел противник.
Взорвать мост вызвался младший лейтенант Костюк, командир взвода 62-й дивизии Он отобрал 15 добровольцев и под вечер ушел на западный берег. А на следующий день догнал штаб на марше и доложил, что задача выполнена.
- Кроме того, захватил в плен немецкого полковника, - улыбнулся Костюк.
- Хотя это и не входило в вашу задачу, - сказал я, - но за проявленную инициативу благодарю.
- Очень уж удачно получилось, - принялся объяснять Костюк с напускной скромностью. - Только мы перешли мост, видим, едет легковая машина, похоже штабная, и в ней какая-то важная птица. Ну мы, конечно, не растерялись.
- Товарищ полковник, спросите у него, как он доставлял пленного, вмешался адъютант. - Прямо как батьку Махно в фильме "Красные дьяволята"!
- Этот фашистский офицер, - охотно рассказал Костюк, - вез ордена для своих разбойников. Целый мешок орденов Когда мы захватили его, он расстроился и не захотел идти. А у меня разведчик один, здоровый такой парень, говорит: "Давайте потащу фашиста в мешке, чтобы сподручней было". Ну, ордена высыпали, а немца - в мешок. Так и дотащили.
- Молодцы, что проявили находчивость, - похвалил я. - Но впредь запрещаю отвлекаться от выполнения боевой задачи.
- А на обратном пути, когда задача выполнена, можно? - спросил Костюк.
Мне оставалось только рукой махнуть - таких все равно не переубедишь! Впоследствии младший лейтенант Костюк был переведен в разведывательное подразделение и прославился своими исключительно дерзкими, инициативными действиями.
К 9 июля, как и предусматривалось директивой Ставки, соединения и части корпуса отошли на линию Коростеньского укрепленного района, построенного на старой государственной границе и законсервированного перед войной. Здесь имелось значительное количество железобетонных долговременных оборонительных сооружений.
В это время корпусу взамен выведенной в резерв 62-й дивизии была подчинена 200-я стрелковая дивизия 31-го стрелкового корпуса. Мы заняли оборону на фронте Рудище - Белокоровичи - Сербы.
Солдаты, привыкшие действовать в полевых условиях, на первых порах дотам не особенно доверяли. Доходило до смешного. Во время налетов вражеской авиации некоторые вместо того, чтобы укрываться в дотах, выбегали в траншеи.
- Завалит еще в этих коробках! - говорили бойцы.
Между тем доты были сделаны на совесть. Командирам и политработникам пришлось провести значительную разъяснительную работу, пока солдаты научились стойко обороняться в них.
10 июля войска 5-й армии с южного фаса Коростеньского укрепленного района нанесли контрудар по северному флангу группы армий "Юг" в направлении Новоград-Волынский - Червоноармейск. 14 июля наши механизированные корпуса перерезали шоссе между Новоград-Волынском и Житомиром.
В результате оказались скованными шесть пехотных и две моторизованные дивизии врага. Противник вынужден был направить им в помощь пять пехотных дивизий из района Бердичева.
Такому количеству сил войска 5-й армии противостоять не могли. С упорными боями ее левофланговые соединения начали отходить обратно к Коростеньскому укрепленному району.
В это время наш корпус был направлен в район Малин - Бородянка, откуда 16 июля совместно с 27-м стрелковым корпусом нанес удар в южном направлении во фланг 3-му моторизованному корпусу противника.
Наиболее ожесточенные бои завязались за крупный населенный пункт Малин. 45-й дивизии за два дня удалось несколько продвинуться вперед, но потом она вынуждена была остановиться. Полки три раза поднимались в атаку, и каждый раз сильный огонь врага прижимал их к земле.
Я в это время прибыл на НП командира дивизии генерал-майора Шерстюка, находившийся на опушке леса. Комдив доложил обстановку. Собственно, она была в основном ясна и без доклада: полки топтались на месте.
- Что же думаете предпринять? - спросил я.
- Произведу перегруппировку и буду наносить удар правым флангом. Вот здесь, - генерал Шерстюк указал место на карте, - должен быть стык между двумя пехотными батальонами немцев.
- Откуда у вас такие данные?
- Добыли кое-какие оперативные документы, товарищ командир корпуса. Шерстюк довольно улыбнулся, наверное впервые за этот трудный для него день, и пояснил: - Попал к нам в руки планшет вражеского офицера. Доставил его пулеметчик Александров. Вон он сидит под деревом.
Неподалеку от нас, под высокой сосной с обломленной верхушкой, сидел широкоплечий солдат в выгоревшей добела гимнастерке. Пристроив на коленях котелок, он проворно орудовал ложкой.
- Отъедается, - усмехнулся генерал Шерстюк. - Силен парень! Вчера при отражении контратаки его рота отошла. Он с пулеметом остался на месте и едва не попал в плен. Патроны у него кончились, а немцы уже рядом. Тогда он бросился на них с саперной лопатой. Наскочил прямо на офицера, прикончил его, забрал планшет, пистолет и скрылся в лесу. Блуждал целые сутки. Говорит, что еще двух фашистов уложил из трофейного пистолета. Сегодня добрался до своих. Командир полка его сразу ко мне прислал с планшетом.
- А это что за мальчишка у вас? - спросил я, заметив, что к Александрову подошел паренек лет четырнадцати, одетый в военную форму и увешанный оружием.
- Это наш воспитанник Леня Цыбарь, - объяснил генерал. - Пришел к нам и просится: "Примите меня в армию добровольцем". А как его примешь? Определили пока воспитанником. Родом он из села Рацева, Житомирской области.
- Вы его подальше в тыл отправьте, в медсанбат, что ли, - посоветовал я.
Бой несколько утих. Со стороны переднего края доносилась лишь редкая пулеметная стрельба. Генерал Шерстюк начал по телефону отдавать приказания, готовя новый удар. Но вскоре где-то совсем близко раздались частые выстрелы и послышался все усиливающийся гул моторов и лязг гусениц. Что такое?
Пока генерал Шерстюк выяснял, в чем дело, впереди в нескольких сотнях метров от нас показались танки. Даже без бинокля можно было разобрать, что это немецкие машины. Они двигались, ведя огонь с ходу.
Пришлось отходить в глубь леса. Генерала Шерстюка трудно было вывести из равновесия. Ни на минуту не растерялся он и на этот раз. Его приказания были короткими и точными. Вскоре прорыв группы противника был ликвидирован. Пехоту удалось отсечь от танков, которые, оставшись одни, повернули обратно.
В этом коротком бою был тяжело ранен воспитанник Леня Цыбарь. Смелый паренек по собственной инициативе принял участие в контратаке, подполз к вражеской огневой точке и гранатами уничтожил пулеметный расчет. Тут его и ранило.
Бои за Малин вообще изобиловали острыми моментами. Стремясь осуществлять более жесткое управление войсками, командиры полков и дивизий выносили свои НП как можно ближе к переднему краю. Личный пример и личное воздействие старших командиров на подчиненных имели большое значение.
Я помню, например, случай, когда командир дивизии генерал-майор Москаленко (ныне Маршал Советского Союза), увидев со своего наблюдательного пункта, что один из его полков дрогнул, в полной генеральской форме пошел в боевые порядки и вернул подразделения на прежние рубежи. Думается, что в той обстановке такие действия командира дивизии были в какой-то мере оправданны.
Более десяти дней продолжался бой за Малин. За это время войска 15-го корпуса нанесли серьезные потери 262-й и 113-й пехотным дивизиям противника.
При сложившемся соотношении сил июльский контрудар 5-й армии не мог получить развития. Но наши активные действия, принявшие затяжной характер, сковывали значительные силы противника, срывали его планы, способствовали обороне Киева.
Военный совет 5-й армии в отчете Военному совету Юго-Западного фронта о боевых действиях армии за период с 9 по 16 июля отмечал: "Действия левого крыла армии в период 10 - 17. 7. 41 года приняли характер борьбы с превосходящими силами противника на истощение.
Противник в этих боях понес колоссальные потери. Об этом свидетельствуют сами пленные, утверждающие, что в их частях осталось не более 50% наличного состава.
Весь район боев устлан массой немецких трупов. В письмах немецких солдат и офицеров все чаще встречаются выражения: "Это не Франция".
Несмотря на то что контрудар 5-й армии был предпринят малочисленными, крайне потрепанными в предыдущих боях и переутомленными войсками, на широком фронте (без танков и авиации), в обстановке только что прекратившегося отхода, тем не менее благодаря этому контрудару противник вынужден был оттянуть громадное количество сил (до трех армейских корпусов) с главного направления".
Далее в отчете указывалось: "Если в первые недели боев действия противника отличались дерзостью, граничащей с нахальством, то теперь немцы стали действовать гораздо осторожней и неохотно проникают в промежутки между нашими частями, которых при растянутом положении фронта очень много. Атаке пехоты и танков, даже на неукрепленных участках, предшествует мощная авиационная и артиллерийская подготовка. Пехота показывается лишь после того, как все кругом изрыто воронками от снарядов и авиационных бомб. Штыковых атак и рукопашных схваток противник не принимает".
К вечеру 7 августа войска 5-й армии прочно закрепились вдоль железной дороги Коростень-Киев и держали здесь оборону до 20 августа. Это создавало постоянную угрозу флангу и тылу группы армий "Юг" и сковало на этом направлении семнадцать пехотных дивизий противника.
Но 19 августа в связи со сложившейся на юге Украины обстановкой Ставка Верховного Главнокомандования поставила перед войсками Юго-Западного фронта. задачу отойти на рубеж реки Днепр.
Корпус совершал марш, когда офицер связи доставил пакет непосредственно из штаба фронта. Содержавшийся в пакете приказ подчинял мне еще несколько частей и возлагал на меня ответственность за оборону Чернигова.
Оборону пришлось организовать в предельно сжатые сроки.
Авиация противника совершала частые налеты на Чернигов, сбрасывая сотни зажигательных бомб и множество листовок. Гитлеровцы стремились вызвать в городе панику, растерянность.
Когда я приехал в Чернигов, чтобы уточнить обстановку, город горел. Автомашина двигалась по разбитым улицам, между горящими домами. Никого из представителей местных властей разыскать не удалось: они занимались созданием партизанских отрядов.
Противник не заставил себя долго ждать. Не прошло и суток, как мы после марша заняли оборону, а передовые части гитлеровцев уже подступили к нашим оборонительным рубежам.
Начались упорные бои. В течение дня противник. предпринял несколько сильных атак, но успеха не имел. Ночью во всей полосе обороны корпуса не смолкал ружейно-пулеметный и артиллерийский огонь. Разведка доносила, что гитлеровцы сосредоточиваются для нанесения новых ударов.
Ночь была исключительно темной, в таких случаях говорят: "хоть глаз выколи". К тому же штаб корпуса располагался в густом лесу, где даже днем стоял полумрак. Ночью же вообще было трудно пройти от одной штабной машины к другой. Хорошо еще, что комендант штаба предусмотрительно распорядился положить вдоль тропинок светящиеся гнилушки.
И вот в эту самую ночь, когда ни на минуту не затихал бой, когда мы все знали, что противник неминуемо усилит натиск, я неожиданно получил телеграмму за подписью начальника штаба 5-й армии генерал-майора Писаревского. Мне предлагалось немедленно выехать в штаб фронта с личными вещами. Причина вызова не указывалась.
Телеграмма меня обеспокоила. Чувствовалось, что придется расстаться с корпусом, с боевыми товарищами.
Рано утром выехал в штаб армии. С командующим армией генерал-майором Потаповым и членом Военного совета дивизионным комиссаром Никишевым я был знаком еще со времени монгольских событий. Они встретили меня с большой теплотой. Генерал Потапов сказал, что, насколько ему известно, меня вызывают в Москву и, видимо, назначат командующим армией.
За обедом вспомнили Халхин-Гол. М. И. Потапов командовал тогда Южной группой, Никишев был членом Военного совета 1-й армейской группы, а я командиром 24-го мотострелкового полка 36-й мотострелковой дивизии, входившей в состав Центральной группы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28