А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Храбрейший и благороднейший! Он рисковал своей жизнью, но спас Город от падения самолета прямо на дома и улицы! Посмотреть бы на него хоть одним глазком!
Тоуд понял, что про него — в его новом обличье — все забыли. Это навело его на рискованную, но очень уж заманчивую мысль. Терзаемый мрачными подозрениями, он все же позволил общему людскому водовороту увлечь себя и последовал за убегающей служанкой.
Вскоре он оказался в толпе слуг, сгрудившихся у двери, через которую он только что покинул парадный зал. То, что ему удалось разглядеть через спины и головы стоявших впереди, оказалось грустным и даже болезненно ужасным зрелищем.
Там, на сверкающей парадной лестнице, поддерживаемый с одной стороны дворецким, а с другой — одним из слуг, появился, спотыкаясь и пошатываясь, пьяный трубочист, облаченный в еще совсем недавно принадлежавшее Тоуду летное обмундирование и снаряжение.
— Не сказала бы, что он красавчик, — прошептала одна из кухарок.
— Но ведь… — начал было Тоуд и осекся.
— Ну и рожа! — присвистнул поваренок. — Подумать только — этот урод жрал картошку, которую я мыл и помогал чистить!
— Но… — снова запротестовал Тоуд.
— Если он посмотрит на меня — мне станет плохо и я упаду в обморок или даже хуже, — заявила горничная и для пущей убедительности вцепилась в рукав Тоуда.
— Но ведь это я… — Тоуд был не в силах дольше выносить эту пытку.
Подумать только, слава, почести и овации, которые по праву принадлежали ему, достались ни за что этому жалкому шатающемуся пьянице трубочисту, оказавшемуся дерзким самозванцем. Его, это ничтожество, приветствовали сейчас аплодисментами знатнейшие люди графства, не последние в стране.
— Я должен быть на твоем месте! — не выдержав, завопил Тоуд, голос которого тотчас же утонул в поднявшемся шуме, — как-никак «великий аэронавт» сумел-таки добраться до нижней ступеньки.
И все же, может быть к счастью, кое-кто расслышал странные крики, донесшиеся из комнаты слуг. Его честь господин судья и его превосходительство господин комиссар почти одновременно обернулись и посмотрели… Тоуду, уже готовому ворваться в зал и потребовать справедливого перераспределения почестей, показалось, что посмотрели они прямо на него. Под этими ледяными бессердечными взглядами он замер, ожидая всех земных кар. А затем к этим несчастьям добавились и кары небесные, которые пообещал ему третий страшный взгляд: прямо на него (как ему показалось) уставился его светлость господин епископ.
Тут слуги, чуть не сбив Тоуда с ног, хлынули в парадный зал, что, быть может, спасло его от немедленного разоблачения. Лжеавиатор скрылся из виду за спинами восторженных обожателей, а несчастный, сокрушенный горем Тоуд направился к черному ходу. Согбенный, с трясущимися лапами и дрожащими губами, развенчанный герой пробрался через кухню, пересек комнату для мытья посуды, прошел сквозь прачечную, подобрал в прихожей сумку трубочиста и вышел во двор. Свернув за угол конюшни, он обнаружил велосипед трубочиста с привязанными к раме щетками. Не без труда взгромоздившись на столь жалкое средство передвижения, никем не замеченный Тоуд, виляя из стороны в сторону, покатил по длинной подъездной дорожке поместья и дальше, дальше, дальше — в притихший перед зимой Белый Свет.
* * *
Чудесное возвращение живого и невредимого Крота лишь на день-другой вызвало всеобщее смятение и удивление. Вскоре Река вновь оказала свое целебное, успокаивающее влияние на Рэта, Крота, а заодно с ними и на всех их друзей и знакомых.
«Уж кто-кто, но я-то точно знал, что все будет хорошо, — утверждал про себя каждый. — Я ни на миг не усомнился в том, что мистер Крот вернется рано или поздно».
Эти двое суток Кротовый тупик просто бурлил — множество зверей приходило в гости к Кроту, несмотря на вновь ухудшившуюся погоду. Начатая заупокойная трапеза перешла в веселый пир и дружескую гулянку. Продолжалось это до тех пор, пока незаметно не оскудели запасы еды и питья и не подошла к пределу способность зверья есть и пить. Мало-помалу гости стали расходиться по домам, и наконец в доме Крота остались лишь Барсук, Рэт Водяная Крыса, Племянник Крота и, разумеется, сам Крот.
— Ну что ж, — сказал Барсук, — ты, Крот, сам видишь, как все обрадовались твоему возвращению, и больше всех — мы трое. Но пришло время немного отдохнуть и поразмыслить на досуге о том, что могло бы случиться, о том, что случилось, и о том, что имеется на данный момент. Я буду очень признателен, если твой Племянник пойдет ко мне и поможет подготовить обещанное ласкам и горностаям торжественное чаепитие. Сам понимаешь, мне потребуется сообразительный и расторопный помощник, чтобы избежать возникновения неловких ситуаций, провоцировать которые так горазды эти малосимпатичные животные. Рэт, кстати, тоже наверняка соскучился по дому, — добавил Барсук, явно намекая на то, что Кроту, может быть, хочется побыть одному после стольких передряг; кому, как не ему, Барсуку, была понятна тяга к одиночеству, особенно после таких потрясений, и к тому же — сейчас, в сонную зимнюю пору.
— Если мой Племянник хочет, то пусть идет с тобой, — с некоторым облегчением сказал Крот. — Кто я такой, чтобы удерживать его? Надеюсь, он будет тебе полезен в проведении торжественного чаепития. А Рэтти, если не возражает, пусть останется еще ненадолго. Мы тут с ним приберемся, да и вообще…
Крот как-то печально обвел глазами опустевшие комнаты своего дома, только недавно полные гостей. В окнах на фоне темнеющего зимнего вечернего неба вырисовывались покачивающиеся на ветру голые, без единого листочка, ветки деревьев. До весны было еще так далеко!
— Ну да, конечно…
Барсук тотчас же понял, что Кроту просто захотелось побыть немного вдвоем со старым верным другом, поболтать с ним о том о сем, посидеть, помолчать, а уж потом хорошенько (вполне заслуженно) выспаться.
Когда Барсук и Племянник ушли, Крот и Рэт, оставшись вдвоем, едва перекинулись парой фраз. Молча убрали они остатки пиршества; впрочем, Рэт еще раньше организовал на основную уборку кроликов и делать было особенно нечего. Быстренько вычистив топку камина, Рэт заново разжег его, и, когда над Кротовым тупиком стало смеркаться, в доме Крота весело пылал уютный, согревающий тело и душу огонек.
Кроту было немножко грустно, к тому же он сильно устал. Понимая это, Рэт усадил друга в его любимое кресло и, хитро улыбаясь, сообщил, что в таком случае, в такое время и в таких обстоятельствах нет лучшего лекарства, чем горшочек легкого супчика и пара кусочков свежеиспеченного хлеба.
— Но, Рэтти, у меня же нет ни супа, ни… — У Крота почему-то навернулись на глаза слезы; почему — он и сам не знал.
— Все продумано, все подготовлено! — довольно возразил Рэт. — Сиди себе в кресле и отдыхай. Все уже приготовлено и даже подогрето. Я еще утром распорядился. А сейчас будь хорошим зверем: сиди тихо и позволь мне обслужить тебя так, как ты этого заслужил.
— Я даже… я действительно не знаю… совсем не уверен. — Крот зашмыгал носом, по его щекам потекли слезы.
Рэт, конечно, увидел слезы и услышал шмыганье, но предпочел сделать вид, что ничего не происходит, — чтобы не смущать друга.
Вдвоем, сидя у камина за маленьким столиком, они быстро управились с вкусным супом, налили себе по второй порции и вскоре уже выскребли дно горшочков корочкой теплого свежего хлеба. За все это время они не произнесли ни слова. Лишь позже вечером, уже после того как Крот немного подремал прямо в кресле, а Рэт выкурил вторую вечернюю трубку, они пододвинулись поближе к огню, отбрасывавшему на их влажные носы алые и оранжевые отблески, и мирно заговорили.
— Дружище, — сочувственно сказал Рэт, видя, что Крот все еще время от времени шмыгает носом и всхлипывает, — если у тебя есть настроение и желание, можешь рассказать мне о том, что случилось тогда на реке. Я был бы рад выслушать твою историю.
— Настроение есть… — задумчиво произнес Крот и замолчал.
— Признаюсь, я очень беспокоился о тебе, — продолжал Рэт. — Река — штука опасная. Мало кто из зверей — даже я сам — выжил бы, доведись ему провалиться под лед.
— Ну да. Я думаю, вряд ли они выплыли бы… — так же задумчиво глядя в огонь, кивнул Крот.
— Но ты сумел. Ты выплыл, выжил и вернулся домой. И нет никого на свете, кто радовался бы этому больше меня.
— Да, — снова кивнул Крот, не отводя взгляда от огня.
— Ну так?.. — Рэт оборвал себя на полуслове и запыхтел трубкой.
Крот, помолчав, ответил:
— Я не знаю, Рэтти, как мне удалось выжить. Честное слово — не знаю. Я мало что помню. Нет, сначала я спустился к реке и ступил на лед, стремясь побыстрее добраться до твоего дома. Глупо, конечно, с моей стороны. И самонадеянно. Еще глупее было не обратить внимание на предупреждение, когда лед собрался трескаться. А когда он действительно раскололся на куски, я уже мало что мог предпринять для спасения. Практически все, что я мог, — это схватиться за край льдины и висеть на ней. А потом я почувствовал, что эта страшная, черная, студеная вода… мне было не вздохнуть… совсем… я уже подумал… мне показалось… что мне суждено…
Бедному Кроту нелегко дались воспоминания об этих тяжких мгновениях. Рэт почувствовал: лучшее, что он может сделать, — это тихо сидеть, изредка охая, цокая языком, понимающе покашливая и время от времени кивая головой в знак внимания. Когда же Крот, казалось, вот-вот разрыдается под грузом тяжелых переживаний, Рэт отложил трубку, подошел к нему и все так же молча обнял его за плечи в знак сочувствия и солидарности.
— Я… я ведь…
— Не торопись, дружище. Времени у нас достаточно, — успокаивающе сказал Рэт. — Не пытайся вспомнить и пережить все сразу. Все успеется: я же никуда не уйду, пока ты не попросишь меня…
— Нет, нет, не уходи! — не совсем поняв его, воскликнул Крот. — Мне бы хотелось, чтобы ты побыл со мной. Очень бы хотелось.
Вновь воцарилось молчание. Вскоре Крот чуть успокоился, и Рэт, вернувшись в свое кресло, взялся за трубку.
— Сейчас, когда все уже позади, когда все сказано и все сделано, — произнес Крот, — я могу сказать, что я не знаю, как мне удалось выжить. Все это как-то непонятно и странно. Очень странно.
— Но ведь хоть что-то ты запомнил? — переспросил Рэт, которого, конечно, распирало любопытство.
— Я? Я запомнил…
Рэт Водяная Крыса немало удивился, увидев, как изменился в этот момент Крот: он выпрямился в кресле и не мигая смотрел в огонь, словно увидел в языках пламени и горячих алых углях что-то очень важное и значительное. Сидя неподвижно и так же неподвижно глядя в камин, напряженно нахмурив лоб и сдвинув брови, Крот негромко продолжал:
— Я помню, как скользил и погружался в темную глубину — темнее и глубже, чем я мог себе представить. Намного дольше и глубже, чем к речному дну, в этом я уверен. Было холодно, очень холодно, но в том холодном забытьи, в которое я погружался, были покой и мир. И я хотел попасть в этот покой, я стремился к этой мирной тишине и пустоте, клянусь тебе, Рэтти! Я почувствовал, что не могу, да и не хочу больше бороться с быстрым течением, с несущимся по реке льдом, со всепроникающим холодом… Да, все это я помню. А потом… потом…
Крот наклонился, потянулся к огню, а за ним и Рэт приблизил свою мордочку к языкам пламени, словно вдвоем они быстрее могли бы обрести подсказку, ключ к ускользающим воспоминаниям Крота.
— Рэтти, — тряхнув головой, Крот оглянулся, словно желая убедиться, что его друг по-прежнему рядом и внимательно слушает. — Рэтти, помнишь, мы ведь всегда говорили, что знаем, что существует большой Бе лый Свет и Дальние Края и что-то еще более далекое, хотя мы никогда не были там, никогда не будем и даже не можем толком представить себе, что это такое.
— Да, — кивнул Рэт, очень удивленный и даже несколько испуганный.
— Так вот, я скользил, сползал к тому, что я назвал бы вечным сном, и у меня было странное чувство, почти реальное ощущение, что как есть Дальние Края, как есть Далеко, так есть и До и Перед. И как только во мне всплыли какие-то неясные воспоминания о До и Перед, что-то случилось: я почувствовал, или мне показалось, будто я почувствовал, что там был Некто.
Рэт молча ждал, пока Крот снова заговорит. И долго еще в маленькой гостиной единственным звуком, нарушавшим тишину, было негромкое потрескивание дров в камине.
— Я почувствовал… почувствовал, как Его руки подхватывают меня и выносят наверх — из черной ледяной воды. Они опустили меня где-то, где было тепло, тихо и сухо. Там я мог спокойно спать, зная, что, проснувшись, окажусь там, где река теряется в голубой дали, где синеет гладь моря, где возвышаются горы, освещенные солнцем, и где… Рэтти, ты понимаешь, о чем я говорю?
Рэт медленно кивнул, отводя задумчивые глаза от огня и понимающе глядя на друга. Почувствовав это понимание, Крот продолжал:
— И пока я думал об этом, познавал это, пока я догадывался, я не смел говорить. А потом я, кажется, сказал или подумал: «Оставайся со мной, не уходи». А он, этот Кто-то, он сказал… Что же он сказал мне? Ничего не могу вспомнить! Все плывет, меняется, ускользает, как подводные течения в реке, которые берутся неизвестно откуда и уносятся неведомо куда. Нет, нет, подожди, я вспомнил. Этот Кто-то ответил мне: «Твои друзья здесь, Крот. Они тебя ждут и ищут. И будут искать и ждать. Твое время еще не пришло. Ни твое, ни время твоих друзей».
Крот снова замолчал; он сидел неподвижно, даже не замечая, что по его рыльцу стекают одна за другой крупные слезы.
— Рэтти, я не знаю точно, что он хотел сказать этими словами, но стоило им прозвучать, как я тотчас же вспомнил всех вас: Барсука, Тоуда, моего Племянника, Выдру с Портли и тебя, а заодно и всех обитателей Берега Реки и Дремучего Леса. Я вспомнил всех их, всех вас, всех нас, вспомнил наши места, которые я так люблю, — и уже совсем другой сон окутал меня. Теперь я спал, зная и помня, что вы где-то рядом, ждете меня, ищете меня по всем окрестностям. И еще я четко понял, что то место, которое я, как мне кажется, видел…
— Далеко-далеко, — пробормотал Рэт, — за Дальними Краями.
— Да, Далеко, за Дальними Краями, — подхватил Крот, — оно ждет нас, оно никуда не денется, никогда не исчезнет. И когда придет время и мы будем готовы, оно встретит нас…
Больше Крот почти ничего не говорил. Утомленный, даже измученный воспоминаниями и переживаниями, он уснул прямо в кресле. Рэт подкинул дров в угасавший камин и укутал друга теплым пледом: за окном разгулялся ветер и из-под двери тянуло холодным сквозняком. Крот не хотел, чтобы Рэт уходил, да и сам Рэт не собирался покидать его, видя, что другу нужна поддержка и помощь. Крот спал беспокойно: порой он что-то бормотал про себя, порой всхлипывал, вздрагивал или начинал двигать лапками, словно вновь пытаясь выбраться из ледяной воды, вновь вырываясь из холодных объятий бесконечной темноты, едва не поглотившей его.
— Нет! Нет! — несколько раз восклицал он во сне, не соглашаясь с чем-то. — Нет, я не могу! — А потом, вдруг обмякнув, соглашался с неведомым собеседником: — Да. Да, хорошо. Конечно…
Все это немало удивило и даже обеспокоило Рэта, что, впрочем, не помешало ему в конце концов уснуть и проснуться от того, что над ним стоял Крот и обращался к нему самым озабоченным тоном:
— Рэтти, Рэтти! Что с тобой? Ты так разволновался во сне, так кричал. Я даже проснулся.
— Кричал? Я кричал во сне? — удивился Рэт. — Да, похоже, я и впрямь задремал…
— Заснул как сурок, а не задремал, — хитро прищурившись, уточнил Крот, который, Рэт это сразу заметил, уже куда больше походил на себя прежнего. — Слушай, я тут приготовил чайку с мятой да хлебца поджарил. Может, перекусим, раз уж проснулись?
Вдвоем они с удовольствием налегли на тосты и чай и быстро управились со всем, что было на столе, оставшись при этом весьма довольны собой и жизнью.
Отдышавшись после еды, Крот сказал:
— Слушай, обо мне мы уже достаточно поговорили. Давай-ка теперь ты — твоя очередь рассказывать. Что тут у вас произошло с тех пор, как я исчез? Надеюсь, никаких неприятных сюрпризов? Никаких неожиданностей?
— Ну как тебе сказать, — осторожно начал Рэт. — Не то чтобы очень приятные и не то чтобы очень уж неожиданные, но сюрпризы были. Сам понимаешь, какая уж тут неожиданность, если все понимали, что рано или поздно Тоуд опять возьмется за свое. Понимали и ждали, когда это случится. Вот и дождались. Так что — никаких тебе сюрпризов.
— Тоуд?! — не поверив своим ушам, воскликнул всепрощающий, терпеливый и всегда-видящий-во-всех-только-лучшее Крот. — Но разве он не изменился окончательно и бесповоротно? Разве он не исправился решительно — раз и навсегда? Он так долго вел себя самым достойным образом, так долго работал над собой, и я был бы немало удивлен, узнав, что он снова оступился.
— Ну так удивляйся, приятель! Ибо удивляться есть чему: на этот раз Тоуд выкинул такое, чему нет подобного далее в его похождениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28