Если потому, что я вас нисколько не интересую, – тогда я только напрасно вас задерживаю и себя унижаю… Но если вы хоть на миг могли подумать, что я не желаю встречаться с вами… что я относилась бы к вам иначе, чем к другим, – тогда это… это было бы ужасно, это было бы жестоко. Если вас испугало то, что я хочу сказать вам…
Она замолкла. Она достаточно сказала. Наступила долгая пауза. Он пристально смотрел на нее, и ей казалось, что он читает в ее душе, как в раскрытой книге.
– Допустим, мисс Кассельмен, – заговорил он наконец, – я думал, что вы хотели обидеть меня.
Разговор подходил к желанной развязке.
– Вы боитесь меня? – спросила она.
– Возможно, – ответил он. – Людям, не знавшим никогда страданий, легко проповедовать добрые чувства людям, не знавшим ничего, кроме страданий.
Сильвия не знала, что ответить. Это было гораздо серьезнее, чем ей представлялось в начале этой встречи, когда она сунула под седло кольцо.
– О, – воскликнула она, – что же я могу вам сказать?
– Я предложу вам один вопрос, – начал он, – вы мне чистосердечно ответите на него, и тогда между нами все будет ясно. Вы предлагаете мне вашу дружбу, не правда ли?
– Да!
– Хорошо, а вы можете сказать мне: если я приму вашу дружбу, позор моей семьи никогда не встанет преградой между нами?
– Но ведь это я и хотела сказать вам, – воскликнула она. – Конечно, нет!
– Вы уверены в этом? – повторил он.
Она хотела ответить, но он не дал ей произнести ни одного слова.
– Подумайте хорошенько. Я хотел бы, чтобы вы поняли меня. Тут не должно быть никакого недоразумения. Подумайте о вашей семье, о ваших друзьях, о всей вашей среде. Вы уверены, что между нами никогда не встанет преграда?
Она изумленно смотрела на него. Ведь он спрашивал ее, может ли он любить ее, может ли он быть близким ей. Но у нее вовсе не было намерения заходить так далеко. Это ее легкомыслие, ее опрометчивая настойчивость навели его на такие мысли. Что она могла ему ответить?
– Подумайте, – повторил он, – и не давайте мне уклончивых ответов. Скажите мне только правду.
Он смотрел на нее в упор. Она молчала и думала. Когда она заговорила, голос ее дрожал.
– Между нами никогда не встанет никакая земная преграда!
Она не в силах была больше смотреть на него и залилась румянцем. Это была одна из ее ужасных привычек: она внезапно краснела, как пион.
Надо было что-нибудь сказать, что-нибудь сделать, чтобы выйти из неловкого положения, которое она чувствовала. От него помощи нечего было ждать. Она подняла глаза.
– Стало быть, мы теперь друзья? – спросила она.
– Да, – ответил он.
– Ну, тогда, – сказала она, смеясь, – вытащите, пожалуйста, из-под моего седла кольцо. Еще потеряется!
Он с изумленным лицом достал кольцо из-под седла и, догадавшись наконец в чем дело, расхохотался вместе с нею.
– Ну, а теперь, – ласково воскликнула Сильвия, – садитесь на лошадь. Едем!
Она хлопнула рукой свою лошадь и пустила ее галопом; она слышала за собою топот копыт его коня и в неудержимом порыве веселья запела:
Спешите, вставайте, день занялся
На тихо дремавших горах.
Я слышу лай псов, охотничий рог
В дремучих манящих лесах!
12
Они стали добрыми друзьями. Все тяжелые вопросы были выяснены, и оба жадно пили из кубка молодой радости. Сильвия никогда еще в своей жизни не была так блаженно возбуждена. Волны восторга взметались в ней одна за другой и возносили ее высоко на свои гребни. Она смеялась, пела, она бездумно носилась над стремниной своей фантазии. И на прогулках слышала за собою топот лошадиных копыт: мечта сказочно воплощалась в действительность.
В то же время она не переставала изучать своего спутника. Она всегда внимательно вглядывалась в людей, которых встречала. Наконец-то, наконец-то она встретила человека, который может быть самим собою, который может смеяться и веселиться от всей души. Он сбросил с себя уныние, радостно скакал за нею и удивлялся ей, восхищался ею. И она чувствовала его восхищение, как горячее дыхание ветра.
Однажды она остановила лошадь, едва дыша от волнения.
– Ах, Господи, как я заговорилась. И мы, наверно, в нескольких милях от дома.
– Да, вероятно, – ответил он.
– А я еще не завтракала. Надо вернуться домой! Он ничего на это не сказал, и они поехали обратно.
– Приезжайте повидаться со мной. Завтра после обеда я уезжаю.
Он покачал головой.
– Не зовите меня, – ответил он. – Вы знаете, я не подхожу к вашему обществу.
Она хотела было возразить, но вспомнила Билли Ольдрича с его высокими воротничками и модными булавками, вспомнила Малькольма Мак-Каллума с его камердинером-японцем. Нет, не надо настаивать. И потом, она не хотела, чтобы эти люди узнали ее тайну.
– Но где же мы можем встретиться? – спросила она и сама изумилась своей отчаянной смелости.
– Мы могли бы и завтра утром прогуляться вдвоем, – просто и спокойно предложил он.
Она ответила согласием, и они расстались на том месте, где дорога поворачивала к парку миссис Венэбль.
Он начал было благодарить ее, но она вдруг испугалась чего-то и не в силах была дольше стоять перед ним и слушать его голос. Она быстро махнула ему рукой и отъехала, ослабев от волнения.
Ехать одной ей пришлось еще около мили, и все это время ей казалось, что он едет рядом с нею. Она слышала топот копыт его лошади и чувствовала на себе его взгляд. Вспомнила Леди Ди и не могла не рассмеяться. Что бы сказала Леди Ди? Сколько правил светского кокетства она нарушила в продолжение этих двух коротких часов! Подумав немного, она утешила себя мыслью, что в этой игре должны быть и такие ходы, такие приемы, о которых не ведала Леди Ди. Не так уж плохо она вела игру.
Немного времени спустя она все рассказала Гарриет Аткинсон. Она не хотела этого, но тайна ее рвалась наружу. Ей необходимо было рассказать кому-нибудь, чем полна была ее душа.
– О дорогая моя, – воскликнула она, – это удивительный человек!
– Кто? О ком ты говоришь? – спросила Гарриет.
– О Франке Ширли!
– Как! Вы познакомились?
– Познакомились! Мы ездили вместе верхом все утро, и он почти что сделал мне предложение.
– Сильвия! – изумленно воскликнула Гарриет.
– Да, – сказала Сильвия и вдруг притихла, задумалась и добавила: – Завтра он, быть может, окончательно объяснится со мною…
– Солнышко, – воскликнула ее подруга, – ты ангел или бесенок?
Сильвия ничего не ответила. Она села за рояль и запела любимую сентиментальную песенку.
Сильвия в этот день была вся во власти своих чувств. Помимо того, надо было все время быть на людях и исполнять свой светский долг: спуститься вниз к завтраку и извиниться за свое странное желание ездить верхом одной; участвовать в охоте на перепелов и напоминать Чарли Пейтону, чтобы он время от времени стрелял; надо было завить волосы и выбрать платье для обеда – и все это время сознание счастья было так сильно в ней, что порою едва не переходило в чувство мучительной боли.
Она находилась в состоянии неизъяснимого блаженства. Ей казалось, что она слышит дивную музыку – пение ангелов небесных, тихий нежный звон золотых колокольчиков. И во все ощущения, во все ее переживания вплетался образ Франка Ширли. Она видела его глаза, чувствовала на себе его взгляд. Слышала его голос, глубокий, грудной звук его голоса, когда он сказал:
– Подумайте, не встанет ли какая-нибудь преграда между нами?
За обедом она внезапно вспыхивала и много возбужденно говорила, чтобы скрыть свое смущение.
Едва она легла уже поздно вечером, она тотчас погрузилась в блаженное забытье и проснулась на рассвете смущенная, испуганная тем, что она вела себя слишком смело, без обычного достоинства и сдержанности. Она ведь чуть не бросилась на шею мужчине. И, конечно, он презирает ее и будет теперь избегать. Она выпила свой кофе, оделась, не переставая все время думать о том, как она будет держать себя с ним сегодня утром.
Выехала она из дома на полчаса раньше условленного времени. Светило солнце, которого она не замечала, пели птицы, которых она не слышала. А если он не приедет? Когда она увидела его далеко на дороге, она хотела повернуть лошадь и ускакать в другую сторону. Сердце ее громко стучало, щеки горели, в ушах звучал немолчный бубен. Она сжала руки, прикусила немного язык, и, когда он подъехал ближе, он увидел перед собою безукоризненную светскую даму.
Она с первого взгляда поняла, что и он тоже не такой, какой был вчера. Он, видимо, тоже много передумал и перечувствовал и приехал на условленное место сдержанный и решительный. Он вежливо поздоровался с нею, и, когда они поехали рядом, произнес два-три незначительных слова и замолчал. У Сильвии упало сердце. Он приехал потому, что обещал, но он, очевидно, раскаивается в том, что сказано было накануне. Ну, хорошо, хорошо, она покажет ему, что и она тоже умеет быть холодной. Она могла в своей уязвленной гордости становиться вдруг беспечным ребенком и совершенно не замечать чужих мучений.
Они молча ехали рядом. День был так прекрасен, сосновый лес так чудесно благоухал, птицы так радостно пели, что Сильвия скоро и на самом деле забыла про своего безмолвного спутника. Она улыбалась, тихо напевала песенку. Оглянувшись и увидев его, она отважилась обратиться к нему с незлобивой шуткой:
Рыцарь храбрый, о чем скорбят твои глаза,
О чем молчат твои уста…
И так как у него не оказалось готового стиха для ответа, ей вдруг стало скучно с ним, она тронула поводья и пустила лошадь галопом. Пускай скачет за нею, если хочет! Какое ей, в сущности, дело до него? Она отлично ездила верхом, и не любоваться ею было нельзя. В это утро она была без шляпы, и ни один мужчина не мог смотреть на золотой венец ее волос без сердечного трепета.
Он пришпорил лошадь, догнал ее, поехал рядом с нею, и она почувствовала, что он смотрит на нее. Она повернула к нему голову, улыбнулась ему вежливой, рассеянной улыбкой и, решив еще больше наказать его, спросила, который час. Он посмотрел на часы и ответил на ее вопрос.
– Я хочу доехать до ключа, – сказала она, – потом должна вернуться домой.
Она ждала протеста с его стороны. Но он молчал. Она уезжает, а ему и горя мало. О, что за человек!
Когда они подъезжали к ключу, Сильвии опять стало не по себе. Она была огорчена, что ему безразлично – уедет она или останется. Она остановила лошадь, чтобы дать ей передохнуть и чтобы полюбоваться окаймленным мхом прудом, покрытым ненюфарами.
– Как красиво, – сказала она и повторила, – как красиво.
Он молчал, а она ждала, что он предложит посидеть здесь немного.
Ее раздражение росло. Лошадь отдохнула, напилась воды, что еще можно было предпринять?
– Мне бы хотелось несколько ненюфаров, – внезапно воскликнула она.
Что это с ним? Отчего он так странно смотрит в пространство? Неужели он совершенно не умеет обходиться с женщинами?
– Я хочу несколько ненюфаров, – повторила она. Он недвижно сидел на своей лошади.
– Подержите, пожалуйста, мою лошадь, – сказала она и хотела было сама соскочить. Но он мгновенно спрыгнул на землю, взял поводья ее и своей лошади в одну руку, а другую подал ей. Это было первое его прикосновение, и, вздрогнув с головы до ног, она быстро побежала к пруду, где могла скрыть свое пылающее лицо и смущение.
13
Он медленно, спокойно привязал лошадей к частоколу, а она тем временем собирала цветы, ощущая, как она живописна и красива на этом зеленом лугу. Когда он подошел к ней, она сделала вид, что поглощена собиранием цветов. Несколько мгновений спустя она услыхала его голос:
– Мисс Кассельмен!
Она вся задрожала, но сделала усилие над собою и взглянула на него.
– Да?
– Я должен сказать вам, – начал он, – я не могу продолжать эту игру… Я… я совершенно неподходящий для вас партнер.
– Почему?.. Что вы хотите этим сказать? – промолвила она.
– Я хочу сказать, что я не из тех людей, которые играют своими чувствами, – ответил он. – Вы должны понять это теперь же. Для меня все это очень серьезно, и я хочу знать, так ли это серьезно для вас?
Вот оно! Внезапный вихрь грозил смести все ее ухищрения, весь карточный домик ее кокетства. Но лишиться этого домика она не могла! Это было единственное ее убежище, и она делала невероятные усилия, чтобы его сохранить.
– Почему вы полагаете, что я играю моими чувствами? – спросила она.
– Вы не своими чувствами играете, а чувствами других людей. Я знаю, я давно уже слышал об этом.
Она надменно выпрямилась.
– Вы не одобряете моего поведения, мистер Ширли? Очень жаль!
– Вы должны знать… – начал он.
Но она быстро продолжала, пытаясь прикрыться, как щитом, своей болтовней:
– Вы думаете, что я пустая кокетка, что я играю человеческими сердцами? Это все, на что я способна?
Она откинула голову назад и вызывающе посмотрела на него.
– Нет, мисс Кассельмен, это не все, на что вы способны, – сказал он.
Но азарт, бывший у нее в крови, унаследованный ею от предков, упорно нашептывал ей безумные слова.
– Нет, нет, я себя прекрасно знаю, – это все, на что я способна.
Она нагнулась и стала быстро срывать полевые цветы.
– Разбивать мужские сердца? – спросил он. Она презрительно рассмеялась.
– У меня была двоюродная тетка Леди Ди, – вы, может, слыхали о ней. Она говорила мне – и я убедилась, что она была совершенно права: – «Никогда не печалься и не горюй о мужчинах. Пусть они добиваются твоего расположения. У них все преимущества в игре. Они приходят, уходят, когда им угодно. Они приближают и отдаляют от себя женщину, когда им вздумается. А мы должны учиться покорять их себе. И, поверь мне, им это нравится. Они для этого, в сущности, и созданы».
– И вы согласны с поучением вашей тетушки?
Она высокомерно рассмеялась и опять стала собирать цветы.
– Когда я была совсем молода, мне это казалось жестокостью, а теперь я вижу, что тетя Леди была права. Самое лучшее, что могут делать мужчины, это любить нас. Разве это не лучше, чем напиваться допьяна или играть в карты ночи напролет, или ломать себе шеи в погоне за лисицами! Любовь поднимает мужчину над зверем, облагораживает его, как говорила моя тетя, и, чем больше мужчин ты облагородишь, тем лучше.
– Хладнокровное глумление над сердцем мужчины ваша тетушка называла облагораживанием его души?
– Она рассказывала мне, что, когда она заказывала свое свадебное платье, у нее было двенадцать женихов и она не знала, на ком остановить свой выбор. Тогда она написала им, что выйдет за того, кто придет первым.
Он спокойно улыбнулся. Сильвия не знала, как он относится к ее болтовне.
– А вам не казались странными эти разговоры о мужчине, как о центре вселенной?
– Нет, ведь Бог тоже мужчина.
Он рассмеялся, но тотчас замолк, и лицо его опять стало серьезным.
– А зачем, – спросил он, – нужно столько мужчин? Ведь замуж вы можете выйти только за одного.
– Да, к сожалению. Но если я выйду замуж, то за человека, которого я захочу иметь моим мужем. Ну, а для этого необходим большой выбор. Когда мужчина видит девушку, окруженную почитателями, когда он не может даже приблизиться к ней, тогда он поймет, что эта девушка для него самая желанная в мире. У тети Леди был мудрый опыт в этой области, – с глубокомысленным видом добавила Сильвия. – Она говорила, что мужчины – бараны.
– Так, – угрюмо произнес он, – но я в таком состязании принимать участия не хочу.
– Решимости нет?
– Быть может. Говорят, что скромность – величайшее качество. Вы видите, как я понимаю любовь. Для меня это не игра, а большое серьезное чувство. Я боюсь, что в этом отношении мы с вами совершенно разные.
Бедная Сильвия! Она отчаянно старалась припоминать и пускать в ход все мудрые жизненные правила, внушенные ей воспитанием. Но ее учили править парусом на мирном озере, и никто не предполагал, что судьба вынесет ее утлый челн в такое бурное море. Она чувствовала себя растерянной, как мореплаватель, изо всех сил гребущий поломанным веслом и с ужасом взирающий на приближающийся огромный вал.
Этот человек слов на ветер не бросал. Она подошла к нему со своими вздорными уловками и только вызвала в нем чувство неприязни. Он сейчас уйдет от нее, и она уже не в силах будет вернуть его. Он сказал, что любовь никогда не будет для нее серьезной вещью. И с внезапными слезами в голосе она воскликнула:
– Нет! Нет!
Он мгновенно изменился. В глазах его вспыхнул огонек. Он двинулся к ней, но она тотчас отступила назад. Выставив вперед огромный сноп цветов, она сунула его ему в руки и отбежала дальше на усеянное цветами поле.
Он стоял, смущенный со своей нежданной ношей в руках. Потом молча повернулся, подошел к лошади и стал привязывать цветы к седлу. Она подбежала раньше, чем он успел справиться со своей задачей, и вскочила на свою лошадь, бросив равнодушным тоном:
– Поздно! Вернемся!
Они молча поехали рядом. Он заговорил первый.
– Вы сегодня уезжаете домой?
– Да!
– Где же я увижу вас?
– Вы приедете к нам. Он помолчал немного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Она замолкла. Она достаточно сказала. Наступила долгая пауза. Он пристально смотрел на нее, и ей казалось, что он читает в ее душе, как в раскрытой книге.
– Допустим, мисс Кассельмен, – заговорил он наконец, – я думал, что вы хотели обидеть меня.
Разговор подходил к желанной развязке.
– Вы боитесь меня? – спросила она.
– Возможно, – ответил он. – Людям, не знавшим никогда страданий, легко проповедовать добрые чувства людям, не знавшим ничего, кроме страданий.
Сильвия не знала, что ответить. Это было гораздо серьезнее, чем ей представлялось в начале этой встречи, когда она сунула под седло кольцо.
– О, – воскликнула она, – что же я могу вам сказать?
– Я предложу вам один вопрос, – начал он, – вы мне чистосердечно ответите на него, и тогда между нами все будет ясно. Вы предлагаете мне вашу дружбу, не правда ли?
– Да!
– Хорошо, а вы можете сказать мне: если я приму вашу дружбу, позор моей семьи никогда не встанет преградой между нами?
– Но ведь это я и хотела сказать вам, – воскликнула она. – Конечно, нет!
– Вы уверены в этом? – повторил он.
Она хотела ответить, но он не дал ей произнести ни одного слова.
– Подумайте хорошенько. Я хотел бы, чтобы вы поняли меня. Тут не должно быть никакого недоразумения. Подумайте о вашей семье, о ваших друзьях, о всей вашей среде. Вы уверены, что между нами никогда не встанет преграда?
Она изумленно смотрела на него. Ведь он спрашивал ее, может ли он любить ее, может ли он быть близким ей. Но у нее вовсе не было намерения заходить так далеко. Это ее легкомыслие, ее опрометчивая настойчивость навели его на такие мысли. Что она могла ему ответить?
– Подумайте, – повторил он, – и не давайте мне уклончивых ответов. Скажите мне только правду.
Он смотрел на нее в упор. Она молчала и думала. Когда она заговорила, голос ее дрожал.
– Между нами никогда не встанет никакая земная преграда!
Она не в силах была больше смотреть на него и залилась румянцем. Это была одна из ее ужасных привычек: она внезапно краснела, как пион.
Надо было что-нибудь сказать, что-нибудь сделать, чтобы выйти из неловкого положения, которое она чувствовала. От него помощи нечего было ждать. Она подняла глаза.
– Стало быть, мы теперь друзья? – спросила она.
– Да, – ответил он.
– Ну, тогда, – сказала она, смеясь, – вытащите, пожалуйста, из-под моего седла кольцо. Еще потеряется!
Он с изумленным лицом достал кольцо из-под седла и, догадавшись наконец в чем дело, расхохотался вместе с нею.
– Ну, а теперь, – ласково воскликнула Сильвия, – садитесь на лошадь. Едем!
Она хлопнула рукой свою лошадь и пустила ее галопом; она слышала за собою топот копыт его коня и в неудержимом порыве веселья запела:
Спешите, вставайте, день занялся
На тихо дремавших горах.
Я слышу лай псов, охотничий рог
В дремучих манящих лесах!
12
Они стали добрыми друзьями. Все тяжелые вопросы были выяснены, и оба жадно пили из кубка молодой радости. Сильвия никогда еще в своей жизни не была так блаженно возбуждена. Волны восторга взметались в ней одна за другой и возносили ее высоко на свои гребни. Она смеялась, пела, она бездумно носилась над стремниной своей фантазии. И на прогулках слышала за собою топот лошадиных копыт: мечта сказочно воплощалась в действительность.
В то же время она не переставала изучать своего спутника. Она всегда внимательно вглядывалась в людей, которых встречала. Наконец-то, наконец-то она встретила человека, который может быть самим собою, который может смеяться и веселиться от всей души. Он сбросил с себя уныние, радостно скакал за нею и удивлялся ей, восхищался ею. И она чувствовала его восхищение, как горячее дыхание ветра.
Однажды она остановила лошадь, едва дыша от волнения.
– Ах, Господи, как я заговорилась. И мы, наверно, в нескольких милях от дома.
– Да, вероятно, – ответил он.
– А я еще не завтракала. Надо вернуться домой! Он ничего на это не сказал, и они поехали обратно.
– Приезжайте повидаться со мной. Завтра после обеда я уезжаю.
Он покачал головой.
– Не зовите меня, – ответил он. – Вы знаете, я не подхожу к вашему обществу.
Она хотела было возразить, но вспомнила Билли Ольдрича с его высокими воротничками и модными булавками, вспомнила Малькольма Мак-Каллума с его камердинером-японцем. Нет, не надо настаивать. И потом, она не хотела, чтобы эти люди узнали ее тайну.
– Но где же мы можем встретиться? – спросила она и сама изумилась своей отчаянной смелости.
– Мы могли бы и завтра утром прогуляться вдвоем, – просто и спокойно предложил он.
Она ответила согласием, и они расстались на том месте, где дорога поворачивала к парку миссис Венэбль.
Он начал было благодарить ее, но она вдруг испугалась чего-то и не в силах была дольше стоять перед ним и слушать его голос. Она быстро махнула ему рукой и отъехала, ослабев от волнения.
Ехать одной ей пришлось еще около мили, и все это время ей казалось, что он едет рядом с нею. Она слышала топот копыт его лошади и чувствовала на себе его взгляд. Вспомнила Леди Ди и не могла не рассмеяться. Что бы сказала Леди Ди? Сколько правил светского кокетства она нарушила в продолжение этих двух коротких часов! Подумав немного, она утешила себя мыслью, что в этой игре должны быть и такие ходы, такие приемы, о которых не ведала Леди Ди. Не так уж плохо она вела игру.
Немного времени спустя она все рассказала Гарриет Аткинсон. Она не хотела этого, но тайна ее рвалась наружу. Ей необходимо было рассказать кому-нибудь, чем полна была ее душа.
– О дорогая моя, – воскликнула она, – это удивительный человек!
– Кто? О ком ты говоришь? – спросила Гарриет.
– О Франке Ширли!
– Как! Вы познакомились?
– Познакомились! Мы ездили вместе верхом все утро, и он почти что сделал мне предложение.
– Сильвия! – изумленно воскликнула Гарриет.
– Да, – сказала Сильвия и вдруг притихла, задумалась и добавила: – Завтра он, быть может, окончательно объяснится со мною…
– Солнышко, – воскликнула ее подруга, – ты ангел или бесенок?
Сильвия ничего не ответила. Она села за рояль и запела любимую сентиментальную песенку.
Сильвия в этот день была вся во власти своих чувств. Помимо того, надо было все время быть на людях и исполнять свой светский долг: спуститься вниз к завтраку и извиниться за свое странное желание ездить верхом одной; участвовать в охоте на перепелов и напоминать Чарли Пейтону, чтобы он время от времени стрелял; надо было завить волосы и выбрать платье для обеда – и все это время сознание счастья было так сильно в ней, что порою едва не переходило в чувство мучительной боли.
Она находилась в состоянии неизъяснимого блаженства. Ей казалось, что она слышит дивную музыку – пение ангелов небесных, тихий нежный звон золотых колокольчиков. И во все ощущения, во все ее переживания вплетался образ Франка Ширли. Она видела его глаза, чувствовала на себе его взгляд. Слышала его голос, глубокий, грудной звук его голоса, когда он сказал:
– Подумайте, не встанет ли какая-нибудь преграда между нами?
За обедом она внезапно вспыхивала и много возбужденно говорила, чтобы скрыть свое смущение.
Едва она легла уже поздно вечером, она тотчас погрузилась в блаженное забытье и проснулась на рассвете смущенная, испуганная тем, что она вела себя слишком смело, без обычного достоинства и сдержанности. Она ведь чуть не бросилась на шею мужчине. И, конечно, он презирает ее и будет теперь избегать. Она выпила свой кофе, оделась, не переставая все время думать о том, как она будет держать себя с ним сегодня утром.
Выехала она из дома на полчаса раньше условленного времени. Светило солнце, которого она не замечала, пели птицы, которых она не слышала. А если он не приедет? Когда она увидела его далеко на дороге, она хотела повернуть лошадь и ускакать в другую сторону. Сердце ее громко стучало, щеки горели, в ушах звучал немолчный бубен. Она сжала руки, прикусила немного язык, и, когда он подъехал ближе, он увидел перед собою безукоризненную светскую даму.
Она с первого взгляда поняла, что и он тоже не такой, какой был вчера. Он, видимо, тоже много передумал и перечувствовал и приехал на условленное место сдержанный и решительный. Он вежливо поздоровался с нею, и, когда они поехали рядом, произнес два-три незначительных слова и замолчал. У Сильвии упало сердце. Он приехал потому, что обещал, но он, очевидно, раскаивается в том, что сказано было накануне. Ну, хорошо, хорошо, она покажет ему, что и она тоже умеет быть холодной. Она могла в своей уязвленной гордости становиться вдруг беспечным ребенком и совершенно не замечать чужих мучений.
Они молча ехали рядом. День был так прекрасен, сосновый лес так чудесно благоухал, птицы так радостно пели, что Сильвия скоро и на самом деле забыла про своего безмолвного спутника. Она улыбалась, тихо напевала песенку. Оглянувшись и увидев его, она отважилась обратиться к нему с незлобивой шуткой:
Рыцарь храбрый, о чем скорбят твои глаза,
О чем молчат твои уста…
И так как у него не оказалось готового стиха для ответа, ей вдруг стало скучно с ним, она тронула поводья и пустила лошадь галопом. Пускай скачет за нею, если хочет! Какое ей, в сущности, дело до него? Она отлично ездила верхом, и не любоваться ею было нельзя. В это утро она была без шляпы, и ни один мужчина не мог смотреть на золотой венец ее волос без сердечного трепета.
Он пришпорил лошадь, догнал ее, поехал рядом с нею, и она почувствовала, что он смотрит на нее. Она повернула к нему голову, улыбнулась ему вежливой, рассеянной улыбкой и, решив еще больше наказать его, спросила, который час. Он посмотрел на часы и ответил на ее вопрос.
– Я хочу доехать до ключа, – сказала она, – потом должна вернуться домой.
Она ждала протеста с его стороны. Но он молчал. Она уезжает, а ему и горя мало. О, что за человек!
Когда они подъезжали к ключу, Сильвии опять стало не по себе. Она была огорчена, что ему безразлично – уедет она или останется. Она остановила лошадь, чтобы дать ей передохнуть и чтобы полюбоваться окаймленным мхом прудом, покрытым ненюфарами.
– Как красиво, – сказала она и повторила, – как красиво.
Он молчал, а она ждала, что он предложит посидеть здесь немного.
Ее раздражение росло. Лошадь отдохнула, напилась воды, что еще можно было предпринять?
– Мне бы хотелось несколько ненюфаров, – внезапно воскликнула она.
Что это с ним? Отчего он так странно смотрит в пространство? Неужели он совершенно не умеет обходиться с женщинами?
– Я хочу несколько ненюфаров, – повторила она. Он недвижно сидел на своей лошади.
– Подержите, пожалуйста, мою лошадь, – сказала она и хотела было сама соскочить. Но он мгновенно спрыгнул на землю, взял поводья ее и своей лошади в одну руку, а другую подал ей. Это было первое его прикосновение, и, вздрогнув с головы до ног, она быстро побежала к пруду, где могла скрыть свое пылающее лицо и смущение.
13
Он медленно, спокойно привязал лошадей к частоколу, а она тем временем собирала цветы, ощущая, как она живописна и красива на этом зеленом лугу. Когда он подошел к ней, она сделала вид, что поглощена собиранием цветов. Несколько мгновений спустя она услыхала его голос:
– Мисс Кассельмен!
Она вся задрожала, но сделала усилие над собою и взглянула на него.
– Да?
– Я должен сказать вам, – начал он, – я не могу продолжать эту игру… Я… я совершенно неподходящий для вас партнер.
– Почему?.. Что вы хотите этим сказать? – промолвила она.
– Я хочу сказать, что я не из тех людей, которые играют своими чувствами, – ответил он. – Вы должны понять это теперь же. Для меня все это очень серьезно, и я хочу знать, так ли это серьезно для вас?
Вот оно! Внезапный вихрь грозил смести все ее ухищрения, весь карточный домик ее кокетства. Но лишиться этого домика она не могла! Это было единственное ее убежище, и она делала невероятные усилия, чтобы его сохранить.
– Почему вы полагаете, что я играю моими чувствами? – спросила она.
– Вы не своими чувствами играете, а чувствами других людей. Я знаю, я давно уже слышал об этом.
Она надменно выпрямилась.
– Вы не одобряете моего поведения, мистер Ширли? Очень жаль!
– Вы должны знать… – начал он.
Но она быстро продолжала, пытаясь прикрыться, как щитом, своей болтовней:
– Вы думаете, что я пустая кокетка, что я играю человеческими сердцами? Это все, на что я способна?
Она откинула голову назад и вызывающе посмотрела на него.
– Нет, мисс Кассельмен, это не все, на что вы способны, – сказал он.
Но азарт, бывший у нее в крови, унаследованный ею от предков, упорно нашептывал ей безумные слова.
– Нет, нет, я себя прекрасно знаю, – это все, на что я способна.
Она нагнулась и стала быстро срывать полевые цветы.
– Разбивать мужские сердца? – спросил он. Она презрительно рассмеялась.
– У меня была двоюродная тетка Леди Ди, – вы, может, слыхали о ней. Она говорила мне – и я убедилась, что она была совершенно права: – «Никогда не печалься и не горюй о мужчинах. Пусть они добиваются твоего расположения. У них все преимущества в игре. Они приходят, уходят, когда им угодно. Они приближают и отдаляют от себя женщину, когда им вздумается. А мы должны учиться покорять их себе. И, поверь мне, им это нравится. Они для этого, в сущности, и созданы».
– И вы согласны с поучением вашей тетушки?
Она высокомерно рассмеялась и опять стала собирать цветы.
– Когда я была совсем молода, мне это казалось жестокостью, а теперь я вижу, что тетя Леди была права. Самое лучшее, что могут делать мужчины, это любить нас. Разве это не лучше, чем напиваться допьяна или играть в карты ночи напролет, или ломать себе шеи в погоне за лисицами! Любовь поднимает мужчину над зверем, облагораживает его, как говорила моя тетя, и, чем больше мужчин ты облагородишь, тем лучше.
– Хладнокровное глумление над сердцем мужчины ваша тетушка называла облагораживанием его души?
– Она рассказывала мне, что, когда она заказывала свое свадебное платье, у нее было двенадцать женихов и она не знала, на ком остановить свой выбор. Тогда она написала им, что выйдет за того, кто придет первым.
Он спокойно улыбнулся. Сильвия не знала, как он относится к ее болтовне.
– А вам не казались странными эти разговоры о мужчине, как о центре вселенной?
– Нет, ведь Бог тоже мужчина.
Он рассмеялся, но тотчас замолк, и лицо его опять стало серьезным.
– А зачем, – спросил он, – нужно столько мужчин? Ведь замуж вы можете выйти только за одного.
– Да, к сожалению. Но если я выйду замуж, то за человека, которого я захочу иметь моим мужем. Ну, а для этого необходим большой выбор. Когда мужчина видит девушку, окруженную почитателями, когда он не может даже приблизиться к ней, тогда он поймет, что эта девушка для него самая желанная в мире. У тети Леди был мудрый опыт в этой области, – с глубокомысленным видом добавила Сильвия. – Она говорила, что мужчины – бараны.
– Так, – угрюмо произнес он, – но я в таком состязании принимать участия не хочу.
– Решимости нет?
– Быть может. Говорят, что скромность – величайшее качество. Вы видите, как я понимаю любовь. Для меня это не игра, а большое серьезное чувство. Я боюсь, что в этом отношении мы с вами совершенно разные.
Бедная Сильвия! Она отчаянно старалась припоминать и пускать в ход все мудрые жизненные правила, внушенные ей воспитанием. Но ее учили править парусом на мирном озере, и никто не предполагал, что судьба вынесет ее утлый челн в такое бурное море. Она чувствовала себя растерянной, как мореплаватель, изо всех сил гребущий поломанным веслом и с ужасом взирающий на приближающийся огромный вал.
Этот человек слов на ветер не бросал. Она подошла к нему со своими вздорными уловками и только вызвала в нем чувство неприязни. Он сейчас уйдет от нее, и она уже не в силах будет вернуть его. Он сказал, что любовь никогда не будет для нее серьезной вещью. И с внезапными слезами в голосе она воскликнула:
– Нет! Нет!
Он мгновенно изменился. В глазах его вспыхнул огонек. Он двинулся к ней, но она тотчас отступила назад. Выставив вперед огромный сноп цветов, она сунула его ему в руки и отбежала дальше на усеянное цветами поле.
Он стоял, смущенный со своей нежданной ношей в руках. Потом молча повернулся, подошел к лошади и стал привязывать цветы к седлу. Она подбежала раньше, чем он успел справиться со своей задачей, и вскочила на свою лошадь, бросив равнодушным тоном:
– Поздно! Вернемся!
Они молча поехали рядом. Он заговорил первый.
– Вы сегодня уезжаете домой?
– Да!
– Где же я увижу вас?
– Вы приедете к нам. Он помолчал немного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25