- подмигивая, осведомился аптекарь, при этом еще успевая бинтовать многострадальную ногу. Посыльный от боли потерял сознание, и аптекарь решил удовлетворить свое любопытство прежде, чем что-то сделать для него. Да и работать было спокойнее: не отвлекал стонами и жалобами.
- Оступился, - Юрий пожал широкими плечами. Аптекарь ухмыльнулся, погрозил пальцем.
- Пожалуй, мы сможем перевезти его на моей тачке. Он где живет?
Юрий опять пожал плечами. Аптекарь ему нравился.
- Покорми Марусю остатками супа, - велел он Тильде. Девочка неохотно отправилась.
- Он пришел за какой-то картиной?
Юрий пожал плечами в третий раз.
- Удостойте лицезреть! Дабы не зря пострадал! Жалованье... - мученик оттолкнул от длинного носа пузырек с солями.
- Подите к лешему. Я не буду ее продавать. И показывать не буду. Ее дед рисовал, ясно вам?!
- Прачку?
- Ах, так вот что вам надо! - Юрий сгреб шпиона обеими руками: правой за шкирку, левой за ногу; распахнул пинком дверь и выбросил его в канавку для нечистот. Вытер о рубашку руки. Не слушая душераздирающих воплей, захлопнул дверь.
- Тильда!! Вина! И беги за Регином, да шевелись, дрянь такая.
Упал в кресло, в котором до этого сидел посыльный, обхватил руками голову.
- Простите, мастер, - сказал аптекарь. - Может быть, я смогу вам помочь?
10.
Ястреб проснулся среди ночи и лежал, медленно приходя в себя, чувствуя, как безмятежно дышит вокруг дом. Давно уже ему не выпадало таких спокойных ночей, а вечная настороженность хищной птицы... сейчас она, к счастью, не была нужна. Задумчиво и нежно тренькал сверчок, отблеск огня из приоткрытого поддувала облизывал цветочные шпалеры, тихо потрескивали и похрустывали двери и половицы, и зеленоватый язык луны плыл по ясеневым плашкам пола. Ястреб как-то незаметно заснул и вздернулся спущенной тетивой. Гремело над крышами. Синие молнии, врываясь в щель занавесей, взламывали мрак. Он бросился в комнату государыни. Огни там не горели, Сёрен пропала. А огромное арочное окно было распахнуто настежь. Ветер отдувал мокрые тяжелые ветки, и огромные ветвистые молнии сверкали прямо в лицо. Государыня стояла у окна спиной к Ястребу, совершенно нагая. Он метнулся к ней, споткнулся о маслянистую груду бинтов, рванул занавески. С омерзительным скрипом проехался на кольцах тяжелый бархат. Ястреб рывком перенес мокрую заледеневшую женщину в облака перин.
- Что ж ты творишь? Дурочка! Нельзя.
У нее не было сил вырываться. Но она вырывалась все равно. Горячечный шепот плескал отчаяньем. Он разобрал только, что любая прирожденная ведьма, любая, любая может принять родовой клинок. Она не хочет их ноши. Она не может так жить.
- Я ненавижу себя!
- Тише. Поранишься.
- Ну и что?..
И тогда мужчина встал на колени.
Не было ни полной луны, ни трижды вспаханного поля. Душная комната, молнии, дождевые потеки на щербатом оконном стекле.
- Берегиня! Я требую полного благословения.
Смысл слов сначала не дошел до нее. А когда она поняла, то едва сдержала смешок.
- Я мертвец, Ястреб!
- "Любой мужчина страны по имени Берег раз в жизни имеет право просить, и ему не может быть отказано."
- Я помню.
Государыня выпрямилась.
- Я спрашиваю тебя, Ястреб, - ритуальные слова текли сами собой, хотя она уже и забыла, когда произносила их в последний раз, - осознаешь ли ты все последствия своей просьбы?
Он встал, подошел к окну, проверил задвижки, проверил, надежно ли закрыты занавесы, не просочится ли хоть искра света. Проверил дверь, наложил засов. Защелкнул печную заслонку. Вернулся к постели.
- Да, осознаю.
Это случилось неожиданно. Он знал, как это будет, и все равно едва не опоздал. Когти полоснули по щеке и груди. Рысь. Значит, сначала рысь... Потом даже ему не стало хватать дыхания. Отстраненно Ястреб помнил, что прошло не более двух мгновений. Порождения этой земли были прекрасны. Он держал, прижимая к груди, захлебываясь воздухом и кровью... Лань... медведица... змея... мышонок... кошка... хлестнувший по глазам ивовый прут... язык огня. Молния. Молния извивалась в руках, колола искрами, сжигала кожу, пошли волдырями ладони. Ястреб зашипел сквозь зубы, отворачивая лицо. Не кричать. Берегиня, Бережка... ни полной луны, ни трижды вспаханного поля... но я же люблю тебя, всю, любую, эту сотню лет. Зубы хрустнули, наполнив рот кровью. Женщина бесконечно вздрагивала в его руках.
Молния взорвалась над домом, заставив его содрогнуться до корней. Застучали по черепице кирпичи разбитой трубы. Обрушился град. Ветер с корнем вырвал вековые осокори в саду. А потом наступило утро.
Солнечный луч прокрался в комнату робко и даже виновато - ведь пускать его не хотели! Покачал тени листьев на полу, заглянул в кувшин с водой для умывания, запнулся о завиток зеркальной рамы, обогнул брошенную одежду и пелены и неуверенно прикоснулся к мужскому плечу. Ястреб вскочил, словно и не спал, и тут же зашипел сквозь зубы: ожоги и царапины напомнили о себе непереносимой болью. Он взял с печной полки чашу с вином и пил большими глотками, руки тряслись, он ухмылялся, шипел, когда вино проливалось на израненную грудь. После в ход пошла бутыль с льняным маслом.
Государыня продолжала спать, когда Ястреб, точно завершая ритуал, бинтовал щедро сдобренным маслом полотном ее тело, несмотря на обожженные руки, аккуратно и точно накладывая каждый виток. Солнечный зайчик сердито дулся в уголке. Ястреб нагнулся поцеловать спящую, когда двери заколотились от стука. Он с мечом встал на пороге, резко рванул створку на себя. Гостиничный слуга охнул, перепугавшись не меча, а его вида - вздувшихся красных рубцов на широкой груди.
- Ми-милостивец... к в-вам...
- Там паутинник, - объяснила из коридора совершенно одетая, сумрачная Сольвега. - Ночью был трясун и град, крыши посрывало. Они думают, мы виноваты.
- Оч-чень хорошо, - оскалился Ястреб. - Сейчас выйду. А вы на конюшню, берите самых лучших...
- Конокра...
- Я всегда плачу за то, что бью, - Ястреб переступил через ноги растянувшегося слуги. - Давай, Сольвега!
Он легко, танцуя, сбежал по лестнице. Мышами метнулись в стороны какие-то люди. Ястреб рубанул ожидающий на крыльце почти человеческий силуэт. Успел закрыться от вспышки дверью. Сталь меча вишнево светилась, черен жег и без того обожженную ладонь.
- Ходу, детки, ходу! Верхом не ездил, понимаете...
Истосковавшиеся по скачке кони шутя перепрыгнули хлипкий заборчик, задами гостиницы вымкнулись на кривую уличку, простучали под брамой и по подъемному, прикипевшему к берегам рва мостику. Лови ветра в поле...
Женщина смотрела в воду. Ручей струился, как атласная лошадиная шкура. Сквозь нее проступали песок... яркие камушки. Крупная рыба замерла в хрустале. Слабо пошевеливала плавниками, светила серебристо-серой в пятнышках спинкой. Форель. Солнечные блики, скольжение придонных трав... Женщина вдруг перегнулась пополам, зажимая рот перевязанными ладонями.
- А-а-а!!...
Крик разметал кусты, разодрал вечерние тени, заставил умолкнуть жабий хор.
Савва, криво поставив истертые скачкой ноги, пробовал дотянуться до веревки, а она крутилась, как живая, и вместе с ней крутилось тело Сашки. Андрей подпрыгнул, рубанул ножом, Ястреб поймал висельника. Беспощадно давил скрещенными ладонями остановившееся сердце. Андрей, отодвинув высунутый язык, припал губами к Сашкиному рту.
- Что? Что здесь?! - добивалась перепуганная Сёрен.
- Сашка повесился.
На полянке был короткий ад.
И когда Сашка хрипло, но самостоятельно вздохнул, девушки, и Микитка за компанию, разразились слезами. А Ястреб сделал три коротких шага и упал под березой, прямо под веревочным обрезком. Серый, как небеленое полотно.
Сольвега кинулась перевязывать Сашке грудь - ребра ему все-тки здорово помяли; обмотала холстиной и лубом шею. А когда закончила, подошел Лэти и рывком поставил Сашку на ноги.
- Идем. И вы тоже.
- Эй! Ему нельзя! - крикнула Сольвега.
Лэти кивнул головой куда-то в сторону Ястреба и государыни.
Мужчины отошли совсем недалеко, за пахнущий кислыми яблоками ивняк. Лэти швырнул на траву свой серый плащ. Срезал лозовую ветку, ошкурил.
- Снимай штаны.
Сашка стоял перед ним потный и недоумевающий. Тогда Лэти одним коротким движением, как перед тем ветку, перерезал гашник, и штаны опали, скрутив Сашке ноги.
- Ложись.
- Д-да в-вы что... - заикнулся Савва. Один взгляд проводника заставил его заткнуться.
Сашку разложили на плаще, Тумаш придавил ему плечи, Андрей уселся на ноги. А Лэти без злобы перетянул лозиной голый зад. Отсчитал десять ударов, переломал прут, отбросил. И, не оглядываясь, ушел. Ушли и остальные. Савва полез было с жалостью, но Сашка взглянул так, что слезы утирать расхотелось.
Сашка очнулся от того, что кто-то смазывал болезненно ноющие рубцы. Откачнулся. Кровь с прокушенной губы окрасила траву.
- Уй-ди...
Он отшвырнул и плащ Лэти, и целительную руку. Извернулся, опрокинув горшок с мазью. В сумерках увидел две полные луны - голые колени Сёрен. Девушка плакала.
- Уйди. Тошно...
Несмотря на сопротивление, она сжимала в ладонях его мокрые то ли от росы, то ли от слез щеки:
- Что же ты... ты же не себя... ты нас...
Словно колеблясь, закусила кончик косы.
- Она сорвала бинты. Ей же нельзя- на свет. А Ястреб...
Сашка сделался малиновым - щеки, уши, грудь... это было видно даже в сумерках. Сёрен подобрала горшок, встала. Луны коленей светили у лица. Пахли яблоками и крапивой. Потом опала плахта, и стало темно.
11.
Юрий Крадок сидел над кувшином вина, сжимая голову обеими руками, как будто она вот-вот могла развалиться от напора чувств, как спелая тыква.
- Дед, ну если бы я знал... дед...
- Если ты больше ничего не можешь сказать, то хотя бы покажи мне мои комнаты.
Ястреб содрал с плеча развесистый клок паутины, сдул, подкинув, с ладони:
- Не знаю уж, что Сольвега имела против кочевой жизни. Во всяком случае, там было чище.
- Но дед... но я же...
- Не знал, что я заявлюсь с черного хода? Уж мог бы догадаться.
Ястреб отобрал у внука кувшин и сделал большой глоток.
- Вкус у тебя отменный. Понимаю, что в доме больше ничего нет.
- Я пошлю Тильду...
- Это кто еще?
- Служанка.
Ястреб потянулся, взлохматил волосы:
- Поздновато для покупок. Утром разбуди ее пораньше, пусть прибирает. Девочки ей помогут. О, что это? - он осмотрел и даже ощупал старое, с вылезающей набивкой, тяжеленное кресло. - Сойдет, по-моему. Садись.
Знаменщик покорно уселся.
- Возьмись за подлокотники. Покрепче!
- Дед?
- Я хочу сразу сообщить, что привожу в дом жену. Леший! Плечи некуда девать?
Запахло сладко и терпко, густая лужица кровью впитывалась в старые половицы.
- Ее опять тошнило.
Сольвега смотрела на Ястреба синими внимательными глазами, стоя в низу лестницы, спрятав руки под заляпанный зеленью передник. На ведьме было не идущее ей совсем платье из красной тафты, волосы укрывал проколотый высоким гребнем платок.
- Ты просил меня говорить.
- Да, девочка. Спасибо. Юрий! - позвал он. - Мне нужен хороший травник. Пойдешь...
Он повернулся на неясный звук. Сольвега поднесла руки ко рту:
- Я...
- Сейчас приду, девочка. Юрий, купишь тминных семян, жгучей крапивы, молока и меда. И еще... Нет, не так, - перебил он себя. - Ты все напутаешь или выберешь не то. Веди! Сольвега, где эти лентяи?
- Лэти забрал Микитку на рынок, и Сёрен, - слабым голосом отозвалась она. - Остальные мне помогают.
- Издому - ни шагу, - велел Ястреб.
... Юрий едва поспевал за дедом, и было неясно, кто кому показывает дорогу. Наконец он не выдержал:
- Дед!
Ястреб резко обернулся.
- Я вчера хотел сказать. Они могут прийти. Я... нарисовал одну женщину. Не понимаю, как узнали. Регин не говорил. Они обыскивали, когда меня не было.
- Нашли?
- Нет. Я спрятал. Вот, - они остановились возле аптеки, под ярко размалеванной вывеской. Очень чистая, толстенькая, ухоженная псина, развалясь в невозможно пушистом розовом облаке, подмигивала прохожим. Ястреб задрал голову, пригляделся и громко захохотал. Звонко ляпнул Юрия по плечу.
- Дед, ты мне всю спину отобьешь!
- А чего ты хотел? Привыкай.
И щедро распахнул аптечную дверь.
Визг пронзил перекрытия и унесся в небо. Сёрен, которая, в сопровождении Лэти как раз подходила к дому, уронила корзинку с карпами и зеленью. Радостно запищал на плечах у разведчика Микитка. Сбежались не только все домочадцы, но и половина улицы - раздолье для воришек; а кто не сбежался - едва не повыпадал в окошки.
- Они решили, ты колотишь любовницу, - ядовито прошептал Ястреб на ухо внуку, вместе с ним взбегая по лестнице. - И одобряют.
Визг набирал красочность и силу, в нем появились добавочные тона. Савва, успевший, как ни странно, первым, держась за сердце, созерцал загадочные движения Сольвеги. Она подпрыгивала, отталкивала что-то полосатое, одновременно зажатое в кулаке и, разумеется, изо всех сил визжала. Ястреб втянул запах трухи и плесени, ловко поймал Сольвегу и лишил ее полосатого предмета. С укоризной взглянул на Юрия.
- Тут со смерти бабки никто не спал, - покаянно выдохнул тот.
Через какое-то время выяснилось, что в порыве хозяйственного рвения Сольвега взялась перетряхивать кровать. Кровати этой, громадному коробу на слоновьих ногах, поставленному под балдахин на возвышение, было никак не меньше трех сотен лет. Не касались же его, как правильно сказал Юрий, со смерти бабки, то есть лет пятнадцать. Все заросло пылью, паутиной, цвет покрывала определить не представлялось возможным. Сама же кровать из мореного дуба, на взгляд Сольвеги, была еще ничего. Ведьма слегка удалила пыль, поснимала тряпки и взялась за сенник. Мирно живущие там который год мыши и вообразить не могли, что кто-то схватится за их гнездо!
Сенник выкинули вместе с мышами, Сольвегу отпоили мяун-травой, после чего она, придя в страшный гнев, накинулась на Юрия.
- Где твоя служанка?! Я тут ломаюсь... А она что, раньше прибрать не могла?!
- Она маленькая, - оправдывался Юрий. - А в самом деле, где?
Тильда обычно вставала очень рано, занималась хозяйством, даже не пробуя сбежать, как при удобном случае другие дети. Заспаться она не могла: от визга Сольвеги вскочил бы и мертвый. Следующие пять минут девочку усиленно и напрасно искали по дому, перебрав все, даже мало подходящие места.
Вопль был одновременно ликующим и яростным. Потом в нем прорезались слова.
- Назад! Осторожно! Она разлила...
Юрий успел отскочить от едких горячих капель. С грохотом каталось по верхней площадке лестницы тяжелое ведро. Торжествующая Сольвега, осторожно ставя ноги в деревянных башмаках, тащила вниз за пламенеющее ухо их потерю. Ухо раздулось до размеров оладушки, девчонка сопела, но не плакала.
- Картину собиралась облить. Я ее в последний миг поймала.
- Й-ах!!
Юрий с Ястребом переглянулись. Сёрен странно, по-кроличьи, дернула носом:
- Пахнет.
- Ах ты! - Сольвега яростно пнула Тильду в тощий зад. - Я-то все понять не могла! А ты-то, - кинулась она на Юрия, - ты-то куда смотрел? Сколько она тут живет? Пылевую ведьму не разглядеть...
Тильда попыталась выкрутиться, Сольвега прижала ее к животу, заматывая голову передником. Тильда молча, остервенело пиналась. Сольвега стонала от боли, но не отпускала.
- Сёрен, звезду, - Лэти перехватил брыкающуюся девчонку, - быстрее!
Сёрен сдернула висящую на шее цепь.
- Думаешь, вытащим? - выдохнула Сольвега сквозь зубы.
- Усыпим, по крайней мере.
Он сжал в ладони шуршащую бронзу, украшение мерно раскачивалось, разбегались по прихожей солнечные зайчики.
- Давай!
Они одновременно отпустили Тильду, содрав передник с ее головы. Тускло завыл во дворике за домом Грызь. Девчонка вздернула руки и упала, уцепившись за камень глазами. Глаза закатились. Сольвега подобрала на колени стукнувшуюся о пол голову. Лэти, не выпуская оберега, потрогал окаменевшую руку Тильды.
- Она из дома соки сосала. Потому такой ветхий, - во время борьбы платок сбился, Сольвега сумела закусить волосы, и дальше слова выходили невнятно. - И что теперь делать?.. Не можем же мы ее все время держать.
- А кто они вообще, эти ведьмы? - спросил Андрей.
Андрей, Савва, Тумаш уперто стояли над душой, мешая соображать. Вдруг Савва вздрогнул, нервно указал рукой. В полумраке, пронизанном солнечными лучами, лицо девочки изменялось, и сквозь него проступало другое. Так, подумал Андрей, словно сложили, а теперь медленно раздвигают негативы. В этом, втором, лице было что-то старушечье, морщинистое и нехорошее. Хитрое. А еще - не было тела. Только паутинно-серое, расправляющееся огромное крыло. И вместе с крылом расходился, обретал силу замеченный Сёрен запах. Пока еще существуя на краю сознания, полуреальностью. Сольвега ойкнула, отдернув руки, словно ожглась крапивой. Отпрыгнул Лэти. И тут, пролетев у плеча Сольвеги, пригвоздил крыло к полу сверкнувший сталью нож. Тумаш недоуменно смотрел на свою руку, потом зачем-то вытер ее о штаны. Запах стал нестерпимым.
1 2 3 4 5 6 7 8