- Кухня, - сказал Петр Игнатьевич, - а по ту сторону сеней класс, завтра осмотрите. Тут в кухне русская печка. Натопишь - жарища. Нынче наверняка-то не ждали, не топлено. Из кухни в комнату ход.
Он ввел их в продолговатую комнату. Здесь было светлее от звезд. В три окна вдоль стены глядело звездное небо. Стены и здесь бревенчатые. Один угол занимала голландская печка.
- Стало быть, так, здесь будете жить, - сказал Петр Игнатьевич. Кровать одна. Учительницу одну ждали, узка, однако, будет для двоих. Нынче ночь перебьетесь, а завтра дам команду, топчан смастерят, железной кровати другой по всей деревне не сыщешь, и эту у попа реквизировали. На топчане тоже неплохо, сенник свежим сеном набьете, как хорошо! Поужинать запаслись? Вода на кухне. Дай-ка проверю, есть ли вода.
Он быстро вышел, что-то повалилось, загремело за стенкой; он тотчас вернулся.
- Цельное ведро. Вода у нас колодезная, считай, ключевая. Авдотья толковая деваха, хвалю - запаслась. Вот так. Чем богаты. Крыс в школе нет, не пужайтесь. И мышам поживиться нечем. Так что прощевайте, спокойного сна.
Он ушел, стуча сапогами.
- Но-о, Лыцарь! - послышалось с улицы.
- Катя! - позвала Ксения Васильевна. - Давай устраиваться, Катя. Господи, что же это?..
У нее сорвался голос. Катя в потемках шагнула, ощупью нашла бабу-Коку, уткнулась в плечо.
- Баба-Кока, что это, что это? Темно, холодно, жутко. Все чужое. А если бы вас не было? Если бы я одна?.. Не умею жить, не могу, не умею. Баба-Кока, зачем мы приехали сюда? В какое-то чужое далекое место! Бросили нас, никому до нас нет дела. Почему Клава Пирожкова осталась в городе, устроилась секретаршей с пайком? У них даже свет электрический есть. А Лина заведует красным уголком, но ведь в своем селе, дома, а мы?.. А Надька Гирина с отцом во Франции...
Она испуганно и жалобно плакала. Баба-Кока гладила ее растрепанные, спутанные ветром волосы и не отвечала, потому что боялась, голос снова сорвется. Как бы и ей не заплакать.
Вдруг под окошком раздалось громовое:
- Тпрр-у-у! Дурак стоеросовый, стой!
В комнату, стуча сапогами, вбежал председатель. Налетел на дверной косяк, чертыхнулся:
- Черт! Спички забыл вам оставить. У нас со спичками плохо, полкоробка как-нибудь выделю, зря-то не жгите, жалейте. А, да что говорить, ежели голова на плечах, соображаете сами... А еще... - Он покашлял, помялся. - А еще, позвал бы к себе ночевать, да положить негде, избенка тесна, пятеро нас, сами вповалку спим. Вы думаете, сельсоветом да крестьянским обществом управлять прынцев из дворцов приглашают? Как же! Нужна Советская власть богачам! Советская власть есть диктатура пролетариата плюс крестьянская беднота. Бедней моей избы во всем Иванькове нет. Добавьте пролетарскую идейность - это я самый и есть! Значит, прочитана для ознакомления лекция. А вы духом не падайте. Приобыкнете, еще и полюбится. Завтра школьная сторожиха Авдотья к вам прибежит. Обижена девка судьбой, немая, убогая, а безотказная, за ласковое слово расшибется в лепешку. Ну, ночуйте как уж нибудь, с грехом пополам. Утро вечера мудренее.
И под окном бодро раскатилось на все ночное Иваньково:
- Лыцарь, но-о!
Некоторое время баба-Кока и Катя молчали.
- Где ты там? - позвала Ксения Васильевна.
- Не буду плакать, - ответила Катя.
- Францию вспомнила! - упрекнула в потемках Ксения Васильевна.
- Баба-Кока, не браните меня. Не браните, забудьте.
- Чего уж там! Давай на ночевку устраиваться; узел с постелью развязывай. Хлебца по кусочку на ужин съедим. Спички зря тратить не будем. Хныкать не будем. Крыша над головой есть? У Робинзона поначалу и крыши не было. Утро вечера мудренее. С новосельем, учительница!
22
Направляя Катю в Иваньковскую школу, в уездном отделе народного образования, кроме напутственных слов, вооружили тоненькой брошюркой под названием "Религия - опиум для народа". Других пособий не было.
- Расхватали. Потянулась учительская масса к новому слову, добились перелома! - с гордостью сообщили Кате в унаробразе. - На данный момент центральной задачей поставлена партией перед профсоюзом, комсомолом и работниками просвещения - ликвидация неграмотности. Товарищ Бектышева, держите курс на выполнение центральной задачи. И всесторонне развивайте юное поколение крестьянского класса.
С таким напутствием отправили Катю в неизвестное плавание.
Кажется, ясно? Учи грамоте и развивай всесторонне. Но как? Вот этого и не объяснили в унаробразе. Непрерывно шли совещания, заседания, обсуждения планов, программ, и чего-то еще, и чего-то еще, а попросту рассказать новичку, как подступиться к уроку, не хватило догадки.
Как? Она перерыла школьный шкаф с учебниками. Бедный шкаф! Облезлый, без запора - приходилось всовывать меж дверцами закладку из газеты, чтобы не распахивались настежь. На пыльных полках два десятка задачников, букварей и книг для чтения Ушинского, несколько грифельных досок и тощая стопка тетрадей, выданных Петру Игнатьевичу в уоно по разверстке. Больше не будет, не ждите.
В тот сентябрьский день конца месяца, какой назначен был сельсоветом для начала занятий, Катя и баба-Кока проснулись, естественно, рано. Впрочем, сколько времени, неизвестно. Часов нет, еще в прошлом году обменяли на три фунта пшена.
Должно быть, солнце взошло недавно: на востоке рдела полоска зари, разливаясь выше нежно-розовым светом; голубизна неба была еще блеклой. Утро едва начиналось.
- Что ж, приспособимся узнавать время по солнцу, - неунывающе сказала баба-Кока.
Катя вышла на кухню. Там из окошка видно крыльцо. Так и есть, у крыльца, возле длинной, тонкой березки с золотой в луче солнца листвой на макушке, собралась толпа ребятишек. Больше двадцати, бог ты мой! Солнце чуть встало, а они все уже тут.
Катя разглядывала их, прячась за оконный косяк.
Девочки в платках, немногие в ситцевых платьях, а больше в холщовых юбках и кофтах, с узенькой вышивкой красным и черным крестом. Мальчишки в холщовых портах, без ремней. Вместо ремня бечевка. А то просто навыпуск рубаха.
Надо отодвинуть в сенях дверной засов, не держать же их у крыльца.
- Здравствуйте, Катерина Платоновна!
Разноголосо, нестройно:
- Здравствуйте, Катерина Платоновна!..
Полные любопытства, они ожидали, что будет. За два года привыкли, школа стоит под замком, отпиравшимся только для сельских сходов или в каких-то особенных случаях.
Впервые школа открылась для них. Они вступали в класс тихо, робея. И садились, где скажет учительница.
Три ряда черных, облезлых парт. Класс большой, темный. Не располагающий к жизнерадостным мыслям.
Но у Кати продумано все. Обсуждено с бабой-Кокой каждое слово, даже запланированы шутки.
- Младшие сядут здесь, ближе к окнам. Здесь светлее, садитесь. Старшим ряд первый от входа. Средние в среднем ряду. Складно: средние в среднем?
Немудрящая шутка. Видно, они и не поняли. Без улыбки занимают места. Сидят. Как неживые. А ведь живые. По глазам видно - живые.
Уф! Начало положено. Смелей, Катерина Платоновна! Вглядись, какие славные рожицы, пытливо-внимательные! Не мигая изучают учительницу. Как идет, как стоит. Красива ли? В каком платье?
Платье шито-перешито бабой-Кокой из старого, а ничего, держится: темно-лиловое, с серым газовым шарфиком. Сущий пустяк этот шарфик на шее, а в нем самая необыкновенность и есть. И какие умницы они с бабой-Кокой: догадались изменить Кате прическу. Расплели косички. Волосы на затылке перевязали черным шнурком (ленточки нет) - пучок не пучок, гривка не гривка, во всяком случае, больше подходит учительнице, чем две короткие косицы.
Хотелось Кате перед встречей с ребятами поглядеться в зеркало, но зеркала тоже нет. Даже осколка нет.
Верьте не верьте, пришлось глядеться в ведро с водой, а это уж почти что из сказки об Аленушке или другой героине фольклора.
- Хороша! - одобрила баба-Кока.
Милые ребята! Неизвестно, как пойдет дальше, а начало обнадеживало Катю: дисциплина в Иваньковской школе идеальная. Может быть, потому такими милыми ей и показались ребята?
Ужасно трудно: три класса в одной комнате. Сообрази, как их одновременно учить.
- Вы будете решать задачу номер сто тридцать два, - велела Катерина Платоновна старшим, раздавая задачники по одному на двоих. - Будете решать задачу в уме. Поняли?
Средним она дала старые газеты, собранные когда-то учителем Тихоном Андреевичем, слежавшиеся в шкафу до желтизны. Эта оригинальная идея пришла бабе-Коке.
- Голь на выдумки хитра, - заявила Ксения Васильевна и подсказала Кате газеты.
Это значит, средние будут отрывать от газет белые поля. Осторожно, осторожно. Заготовят полоски. Зачем? Как зачем? Вместо тетрадей.
Тетради лежали в шкафу. Чистенькие, в клетку и косую линейку. Аккуратная стопка. Довольно тощая стопка, едва ли хватит на ученика по тетрадке, но в целом - сокровище! У Кати дух захватывало при виде тетрадей. Как хочется взять в руки, открыть, разгладить по сгибу и писать на этой чистой, прекрасной бумаге!
О чем? Катя не знала. Что-то бродило в душе. Конечно, она не решится, никогда не станет писать дурацкие повести, какие без конца сочиняла в далеком отрочестве. Она не писательница. У нее нет таланта. Что же томит и тревожит ее? Печаль? Но о чем? Мечта? О чем я мечтаю? Чего хочу? Если бы знать!
Вон в бледном небе летит белое облако с розовыми кружевными краями. Что в этом облаке? Говорят, если долго глядеть, увидишь доброго волшебника в короне на седой голове. Или женщина в развевающейся одежде движется, скользит, ускользает. Или выплывет из синевы океана тяжелый и вместе легкий блуждающий айсберг.
Но сколько ни глядела Катя на облако, ни волшебника, ни айсберга не видела. Что же с ней? Почему она тоже летит? Кого-то любит. Над кем-то плачет. К кому-то тянутся руки...
Катя опомнилась. Куда ее понесло при виде тетрадей в школьном шкафу? Чуть не соблазнилась украсть ученическую тетрадку...
Младшие ждали. Первый день в школе. Учительница их оставила, листает у шкафа тетрадь. Наверное, так надо.
Они ждали.
Учительница вернулась к ним с какой-то смущенной и виноватой улыбкой. Качнула головой, словно прогоняя ненужную и напрасную мысль. Качнулась перевязанная шнурком у затылка волнистая метелка волос.
- Ребята, вы хотите научиться грамоте?
- Хоти-им! - несмело протянулось в ответ.
- Я научу вас читать и писать. Вы прочитаете много книг. Есть книги, где показана вся жизнь, вся! Вы узнаете умных и великих людей. И плохих узнаете. В жизни не только благородные люди, есть и плохие. Надо научиться узнавать людей. Книги научат вас любить и ненавидеть, чувствовать. Чувствовать! - выразительно повторила она. - Вы увидите разные земли и страны. И смешные книги бывают, обхохочешься! Но сначала надо потрудиться, одолеть грамоту и много еще. Согласны?
- Со-о-глас-ны-ы.
- Таким образом, - приступила Катя к уроку, - сегодня будем овладевать буквой "И". Почему буквой "И"? Ее легче писать. Начнем с легкого. Следите внимательно. - Пишу палочку, - говорила Катя ясным и нежным голосом, потому что сердце ее заливала нежность к малышам русоголовые, с выгоревшими добела бровками, круглыми носами в рыжих веснушках. Вон один - навалился грудью на парту, рот раскрыл, передних зубов нет. До чего смешон! - Тебя как зовут?
- Алеха.
- А фамилия?
- Смородин.
Батюшки мои, Алеха Смородин! Петра Игнатьевича старший. Беззубый. Волосы на макушке веерочком. Мужичок с ноготок. Юное поколение крестьянского класса.
- Будешь прилежно учиться, Алеха?
- А то!
- Итак, пишем палочку. Ведем сверху вниз. Внизу закругляем. Тянем тоненько вверх. Еще палочка. И еще закругляем. И что же? Перед нами буква "И", - радостно объяснила Катя. - Теперь пишите сами букву "И" на грифельных досках.
Младшие заскрипели грифелями. Довольная своим методом обучения, Катя пошла вдоль парт понаблюдать, как идет у малышей дело. Ахнула. Вот так каракули!
- Стирайте сейчас же. Плохо написали. Пишите снова, еще!
Снова каракули. Некрасивее, неуклюжее представить нельзя. Удивительные неумехи ее беззубые младшие! Бестолковые, может быть, просто тупые?
- Как ты держишь грифель? Нельзя держать в кулаке! Разве пишут кулаком? Так надо держать. Смотрите все. Вот так.
Она рассердилась. Они испугались, притихли, боялись дышать. Ей стало стыдно. Сама виновата: не сообразила научить сначала держать грифель. Ведь они первый день в школе. Однако хлопот с ними! Наверное, минут пятнадцать, а может быть, больше она учила их держать грифель.
Об остальных учениках она позабыла, все внимание ушло на младших, хоть бы с младшими справиться.
К счастью, дисциплина в Иваньковской школе отличная. Все занимаются своими делами. Серьезно, истово. По сторонам не глазеют.
Ох, трудно овладеть буквой "И"! Ох, трудно держать как следует грифель маленькими, непривычными пальцами! Билась, билась Катя, а младшие так и не освоили букву. Палочки валились набок, нажима не получалось, получалось уродство.
Только одна девочка с бледным, тоненьким личиком, светлыми, как спелый лен, волосами, аккуратно заправленными за уши, без слова протянула грифельную доску показать ровные, даже красивые строчки.
- Молодец! - обрадовалась Катя, ласково погладив ее льняные волосики. - Как зовут?
- Тайка.
Наверное, пора отпустить младших на перемену, тем более что средние кончили заготавливать белые полоски из газет, а старшие решили в уме задачку.
- Упражняйтесь, - велела Катя младшим, не решаясь отпустить их на перемену, не зная, как они себя поведут на свободе.
Средние терпеливо ждали, когда учительница подойдет, но она притворилась, что не замечает их ожидания, и направилась к старшим. Пора проверить задачу.
Она вызвала ученика, не узнав имени, не разглядев даже как следует.
- Иди к доске ты.
Двое других подтащили доску ближе к старшим, к их первому от входа ряду.
Ученик писал на доске цифры, сложение, умножение и прочее, бойко постукивая мелом о доску. Видно, он был доволен, что вызвали, и готовился смело объяснить решение задачи. Катя присела на край парты. "Хорошо, хорошо, - радостно пело сердце. - Ничего, что малыши не овладели буквой "И", в конце концов овладеют. Зато старшие-то как здорово соображают!"
- Землевладелец продал пятьсот десятин земли, - заключая задачку, стукнул мелом о доску ученик.
"Отжившее. Вздор! Какой-то землевладелец, где они, землевладельцы? Устарелый задачник. Надо сказать Петру Игнатьевичу: неужели нельзя раздобыть новый, советский?" - подумала Катя.
Она увидела протянутую руку. Кто-то из старших поднялся, стараясь привлечь внимание учительницы.
- Что ты? - спросила Катя, не чуя беды. Напротив, радуясь сообразительности и бойкости старших.
- Он неверно решил, - сказал мальчик. - Землевладелец продал четыреста десятин.
- Как четыреста! Что такое ты говоришь!
Катя почувствовала, сердце ёкнуло, заколотилось, в глазах зарябило, все задрожало внутри - так она растерялась. Она машинально следила, как ученик стукает мелом о доску, но не вникала в смысл действий. Доверилась ученику. Что он там нарешал? Неужели не пятьсот, а четыреста? Проклятый землевладелец! Неужели продал четыреста? Катя не понимала задачку. Что делать? Она погибла.
- Он решил верно. Землевладелец продал пятьсот десятин, - сказала не своим, казенным голосом.
Старшие принялись торопливо листать задачник, один на двоих, сверяясь на последней странице с ответом. А мальчик, первым поднявший руку, ткнул палец в страницу и, удивляясь и смущаясь, сказал:
- Здесь, в ответе, написано четыреста.
Тишина наступила в классе. Младшие, средние, старшие - все безмолвно уставили глаза на учительницу, ожидая развязки. Ужас, ужас! Что делать! Скорей найти выход, никто не поможет, спасайся сама.
- В задачнике неправильный ответ, - сказала Катя, не видя, не различая младших, средних и старших своих учеников.
Все лица слились в одно, расплывчатое, зыбкое и осуждающее. Грудь давило отчаяние. Но что случилось? Почему ошиблась? Ведь вчера она сама решила задачку.
Вдруг точно молнией ударило: она задала им не ту задачку. Она задала номер 132-й, а вчера, готовясь к уроку, решила другую, номер 131-й. А там вовсе не землевладелец. Там "Один путешественник отправился в путь"...
Несчастная! Перепутала, назвала не тот номер задачи. Перепутала землевладельца, продающего десятины, с путешественником! Смотрела, что пишется на доске, и не видела. Размечталась... И крах, полный крах!
- Урок окончен, - сказала Катя. - На сегодня занятия окончены. Идите домой.
23
- Баба-Кока, ау!
Так начинались воскресные утра. Можно вволю понежиться на сеннике. Сенник слежался, потерял первоначальную пышность, но стал даже мягче, уютнее. Однако в будни не разлежишься. В будние дни Катя вскакивала с рассветом: ученики чуть не затемно дожидаются в классе! Они с бабой-Кокой и входную дверь не запирали, чтобы не морозить ребят на улице. Ох, прилежны иваньковские школьники! Прямо какие-то выдуманные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28