- Это было его задачей... Где-то в конце второго тома он сам об этом говорит. - Беляев заглянул в книгу. - Вот... "разработать до мелочей изложенное вкратце". Короче, Манн коротенькую легенду из Книги Бытия раздул на тысячу четыреста страниц!
- Зачем?
- Затем, чтобы ты, балбес, погрузился в мир мыслей, в эпоху, в другие измерения. И чтобы выковал свое терпение.
- Ты сам-то прочитал эту словесную эквилибристику?
- Последовательно, страница за страницей - нет...
- Ну, а мне говоришь...
- Но очень детально просматривал. Меня не интересовал Иосиф, меня интересовал сам Манн, его взгляд на библейские события.
Комаров встал, показывая всем своим видом, что его это абсолютно не волнует.
В комнату вбежал Миша, но сразу же остановился, смущаясь постороннего дяди. Комаров приветливо раскинул руки в стороны, присел и заулыбался. Маленькие детские ручки потянулись к нему, крепенькие, полненькие ручки с грязными ноготками. Миша был любитель поползать по полу, под столами и под кроватями. Однажды он заснул под кроватью и его долго искали. Комаров втащил его к себе на колени и стал тискать, качать, щекотать, нюхать детское тельце, целовать маленькие, пытливо-разбойничьи глазки, только что ставшие познавать мир.
Миша потащил за руку Комарова в свою комнату, устланную красным мохнатым синтетическим ковром, по которому были разбросаны яркие пластмассовые кубики. Миша пришел в неописуемый восторг, когда Комаров в мгновение ока выстроил из этих кубиков башню.
Глава XXII
В комнате было темно, когда Беляев обнял Лизу и привлек к себе.
- Осторожно, - сказала она.
- Я хочу осмотреть твой животик, - сказал Беляев, потянулся рукой к розетке и включил елку.
И в темноте вспыхнула елочная гирлянда, целые созвездия. Лампочки, снабженные прерывателем, мигали, целые кучки вспыхивающих и гаснущих огоньков. Лампочки были всех цветов - и зеленые, и красные, и лиловые, и желтые... Казалось, что в комнату залетело множество фосфоресцирующих бабочек. Они вспыхивали то на одной, то на другой мохнатой ветке, выхватывая из тьмы блестящие елочные украшения.
- Как красиво! - прошептала Лиза.
- Очень красиво, - согласился Беляев, лаская ее.
- Ты меня любишь?
- Да.
- Между нами - третий, - сказала она. - Осторожно.
- Я всегда люблю тебя осторожно. На потолке от елочных лампочек был цветастый луг: с травой, цветами, бабочками.
- Когда ты молчишь, о чем ты думаешь? - спросила она.
Он сжимал в своей руке ее руку.
- Когда я молчу, я чаще всего ни о чем не думаю. Вернее, о чем-то думаю, но точно не могу сформулировать - о чем.
- Странно. У меня такое же бывает. Вроде бы думаю, а о чем - не знаю.
- Общие места.
- Да.
- Но много есть в жизни такого, о чем не хочется думать, - сказал он. Это - запретные темы.
- Первый раз от тебя слышу о запретных темах.
- Их много и лучше о них не думать, хотя можно и думать.
- Например?
- Что тебе говорить, ты сама знаешь... Есть вещи, о которых начинаешь думать, и все становится бессмысленным...
- Молодец! Ты умный, и ты не думай о плохом.
- Стараюсь. Но елка!
- Что елка?
- Елка - самая страшная вещь! Запретная тема! А мы ее ставим каждый год.
- Почему "запретная"?
- Сигнал смерти...
Потом они лежали и смотрели в радужный от свечения елочной гирлянды потолок.
- Вот и еще один год прошел, - сказала Лиза, прерывисто дыша.
- Нам будет по тридцать! - с грустью сказал Беляев.
- Как много...
- И как все быстро совершается, - сказал он, стараясь не смотреть на Лизу, потому что после этого ему всегда было как-то неловко смотреть на нее.
- А откуда у Левы появилась машина? - вдруг спросила она.
- Тебе это очень нужно знать?
- Да нет, не очень, но все же... Ты можешь не говорить, я сама знаю... догадываюсь. Напрасно ты это сделал.
- Что сделал?
- Купил ему машину.
- Почему ты думаешь, что это я купил ему машину?
- Не притворяйся, я все знаю и все вижу. Ты с утра до ночи бегаешь, работаешь, а он... Он очень хитрый парень. Вот увидишь, что он тебя рано или поздно бросит.
Беляев едва слышно рассмеялся.
- Это может быть только наоборот - я его могу бросить.
- Тебе так кажется. Ты думаешь, что он тебя будет возить? Ты для этого покупал машину?
В душе Беляева шевельнулась некая тревога. Не оттого, что Комаров может увести машину и сам исчезнуть, а то, что Лиза читала его мысли, его жизнь. Это было неприятно. Чувство, похожее на ревность, возникло в нем.
- Да, я покупал машину для того, чтобы везде успевать.
- Почему ты себе... нам машину не купил? - спросила Лиза и в ее голосе послышалась обида.
- Потому что рано еще мне машину иметь! - достаточно грубо ответил Беляев, чтобы поставить Лизу на место.
- А Левке не рано?
Это был весомый аргумент, о котором почему-то Беляев не подумал, и этот аргумент с новой силой резанул его.
- Машина куплена для работы, - сказал он растерянно.
- И оформлена на него?
- Да никуда он не денется! - огрызнулся Беляев.
- Когда денется, будет поздно, - сказала Лиза. - Тебе нужно самому ездить. Послушай меня, купи себе машину и откажись ты от Левкиных услуг. Он как пиявка будет сосать тебя. Это такие люди, которые просто так не отвяжутся.
- Ты себе противоречишь, - сказал Беляев. - То ты говоришь, что он меня бросит, то - не отвяжется!
- Он тебя бросит тогда, когда поймет, что взять с тебя будет больше нечего.
Беляев пошевелил рукой, придавленной полным лизиным бедром, освободил эту руку и положил на ее гладкое и горячее бедро сверху, чтобы затекшая рука отошла.
- Ты думаешь, что наступит время, когда с меня нечего будет взять? усмехнулся Беляев.
- Со всеми такое время наступает, - сказала Лиза и внезапно с чувством добавила: - Зачем ты держишь деньги в этой чертовой коробке!
Беляев испуганно вздрогнул.
- В какой коробке?
- Не прикидывайся дурачком! Мишка залез к тебе под стол, пока я была на кухне, и выволок эту коробку! Разбросал фотохимикаты, а потом принялся за деньги! Хорошо, что я вовремя зашла в комнату! И хорошо, что ни Сашка, ни Колька не видели этих пачек! Господи, откуда ты набрал столько денег?!
У Беляева перехватило дыхание и он минуту лежал в полной растерянности. Потом стал мучительно соображать, что ответить Лизе. Она ведь довольно часто повторяла, что ей не хватает денег на хозяйство, а он с завидной регулярностью отвечал, что у него нет денег. Вариантов ответа было два:
либо сказать, что эти деньги не принадлежат ему, что выглядело бы достаточно глупо, поскольку кто бы ему дал такие деньги, допустим, на хранение;
либо рассказать о своей коммерческой деятельности и в этом случае как бы полностью впустить Лизу в свою жизнь. Он выбрал второе, разумеется, после некоторых колебаний.
- Я догадывалась, - резюмировала Лиза после услышанного откровения Беляева. - Но я не могла предположить, что у тебя такой талант! Теперь я понимаю, почему ты медлишь со всякими покупками, с той же машиной, например. Ты не хочешь показать окружающим, что ты не такой как они? Теперь я понимаю. Ты создаешь иллюзию, что очень медленно скапливаешь деньги, хотя бы на ту же квартиру.
- Квартира не стоила больших затрат, - сказал он.
- Конечно! - воскликнула Лиза. - Я - бесплатная, мои дети - бесплатные! А что, если я потребую с тебя по десять тысяч за каждого ребенка?
Беляев приподнялся на локте и заглянул в глаза Лизы. Они были злые. Но и Беляев ощетинился.
- А за Колю сколько ты мне дашь?! За то, что ты повела себя тогда с этим офицером как проститутка!
- Я - проститутка?! - почти что задохнулась в крике Лиза.
- Ты!
Лиза наотмашь ударила его по лицу и вскочила с постели, голая, с большим животом, она зачем-то метнулась к елке, затем вернулась к кровати, надела ночную рубашку и сказала:
- Мне до визгу надоело твое вранье! Откуда ты такой жлоб выискался?! Что ты хочешь с этими деньгами делать?!
Беляев, стиснув зубы, дрожал в гневе.
- Исчезни! - прошипел он.
- Нет уж, теперь я не исчезну, - ехидно произнесла Лиза. - Куда мне теперь с этой оравой исчезать? Скорее ты исчезнешь. Я схожу в институт, поговорю, как это они такого типа в парткоме держат!
Беляев вскочил в бешенстве с кровати, сжав кулаки.
- Замолчи, убью!
- Убей! - крикнула Лиза и подставила лицо. - У тебя силенок не хватит убить! Ты же трус! Каким же надо быть подлым человеком, чтобы иметь такие деньги и жене ни копейки не давать. Я едва свожу концы с концами. Хорошо, что моя мама помогает, а то бы совсем... А тебе наплевать на всех!
- Мне наплевать? А эту квартиру я для кого делал? А дети, что, чужие у меня?
- Я не уверена, что ты не ходишь по блядям! - крикнула Лиза.
Беляев пораженно смотрел на нее, дивясь столь не свойственной Лизе лексике. Он явно недооценивал ее, считая, что ей многое в жизни неведомо. Как он глубоко заблуждался! В мгновение ока Лиза ему раскрыла глаза.
Она повернулась и вышла из комнаты. Беляев удрученно заходил по комнате, собираясь с мыслями и успокаиваясь. Он поглядывал на огоньки елки и как бы пугался этих огоньков, которые каждый год манили его в год будущий, который тоже имел окончание такими же огоньками на такой же елке. Сколько можно повторений, словно вопрошал Беляев, а ему из угла кто-то отвечал: "Сколько нужно, столько и будет, деточка!" Черт, откуда взялось это "деточка"? Кто-то большой и суровый следил за ним из угла, и был так страшен в своей несгибаемой воле, что Беляев испуганно смирился с тем, что количество повторений в жизни не будет зависеть лично от него, Беляева, и что этими повторениями будет руководить некто, хотя и догадывался Беляев - к т о, но не мог даже про себя произнести это имя.
Обнаружив, что он бродит по комнате голым, Беляев запел "Утро красит нежным светом", подошел к кровати и сел. Посидев некоторое время, наблюдая за мигающими огнями елки, он лег и укрылся одеялом. Не идти же за Лизой, не уговаривать же ее! Сама придет.
- А кто ты, собственно, такой, чтобы к тебе приходили? - услышал он вопрос из угла. - Почему ты думаешь, что к тебе будут приходить? Ты должен уяснить одну простую мысль, что сам по себе ты никому не нужен. Приходят не к тебе, а к твоим деньгам. Помни это. Хорошенько помни и не переоценивай себя.
- И даже Лиза ко мне не придет? - спросил Беляев.
- Даже Лиза.
- А дети? Дети придут?
- И дети не придут.
- Я не верю этому! - вскричал Беляев и увидел, что в комнату вошла Лиза.
Она успела переодеться и была теперь в голубом платье, том, которое нравилось Беляеву. Лиза включила верхний свет.
- Ты долго будешь валяться?
- Что, уже утро?
- Уже утро.
- А почему на улице темно? - спросил он, глядя на темную щель в занавесках на окне.
- Потому что зимой светает поздно, - сказала Лиза. - На вот, почисть. Она протянула ему корзинку, доверху набитую ложками и вилками, золотисто поблескивающими. Он взял ложку, тяжелую, с вензелями на ручке, совершенно новую ложку и недоуменно уставился на нее. Что же тут чистить? Это же только что купленная ложка. Да притом не обыкновенная, а золотая. На обороте широкой ручки Беляев разглядел выдавленную пробу.
Беляев положил ложку в корзинку и вдруг увидел на своей руке, в которой он держал ложку, золотой отпечаток. Неужели она так пачкается? Он взял вновь ту ложку и увидел на ней отпечатки своих пальцев, то есть в том месте, где были отпечатки, не было золота, а был простой металл. Беляев торопливо принялся перебирать все ложки и вилки, лежавшие в корзинке. И со всех них слезала золотистая краска. Беляев догадался, что это, видимо, Коля так пошутил, покрасив ложки и вилки золотистой краской, но сам золотой порошок развел не на лаке, а на воде, как акварель, вот она и пачкается. А к чему тогда проба золота?
Пока он думал над этим, в комнату вошел Пожаров с подносом в руках.
Беляев ошалело взглянул на него и воскликнул:
- Толя, такие дела! Золото смывается! Пожаров держал в руках увесистый поднос, серебристо поблескивающий, на котором дымилась гора раскрасневшихся раков. Усы и клешни, хвосты и панцири были влажными, словно покрытые лаком.
- Это Колька лак вместо ложек на раков пустил? - спросил Беляев, радуясь появлению Пожарова.
- Какой лак? Это я в Елисеевском схватил вчера. Думаю, на Новый год в самый раз закуска будет!
- Слушай, Толя, мне однажды снились раки... А сны сбываются?
- На то они и сны, чтобы сбываться! - захохотал Пожаров голосом того, из угла.
Он поставил поднос на стол.
Беляев, забыв о нем, стал оттирать тряпкой ложки и вилки. Тряпка становилась золотой, и руки становились золотыми. Беляев вышел из комнаты и остановился у зеркала в прихожей. Он голый стоял перед зеркалом и вдруг стал натирать себя золотой тряпкой. Лицо, руки, шея, грудь становились золотыми. Тряпка была неистощимой. Она увеличилась в размерах, превратившись в целое полотенце. Беляев натер и спину, и ноги.
Он весь был золотой.
Приняв позу Аполлона, он долго любовался собою застывшим в зеркале. И волосы были золотыми! И золотыми были ресницы, и, казалось, глаза стали золотыми! И ногти на руках и на ногах были золотыми! И священный для Беляева символ оплодотворяющего или рождающего начала был золотым! И волосы вокруг фаллоса были золотыми! Мраморному Аполлону далеко было до золотого Беляева!
Но близко до золотого... осла, подумал Беляев, стараясь стереть с себя теперь краску, но она не стиралась.
- Ничего себе костюмчик, - сказал после того, как нагляделся на Беляева, Пожаров. У него в руках был кухонный молоток для отбивки мяса.
Беляев продолжал стоять в позе Аполлона.
- Ну-ка, мы сейчас попробуем, ты ли это или только статуя с твоего изображения? - сказал Пожаров и резко ударил молотком по фаллосу, который с металлическим лязгом отвалился и со звоном упал на мраморный мозаичный пол.
Беляев вышел из комнаты и подошел к своей скульптуре. Нагнулся, поднял то, что упало и ахнул. Это был его самый натуральный, с живой кожицей, нежной, как лепесток розы, символ.
- Как же мне теперь жить?
- Тебе жить незачем! - сказал Пожаров, поднимая и бросая Беляева на горку раков. И пока Беляев летел, успел заметить себя со стороны, каким он вдруг стал красным, усатым и хвостатым. Он был самым большим раком, самым красным, самым сочным, с самыми большими и с самыми острыми клешнями.
- Я в Елисеевский заходил, но раков не видел, - сказал Беляев.
- В рыбном отделе, - сказал Пожаров, поднимая Беляева и переламывая его пополам.
На белую скатерть брызнула кровь.
- Что это?! - вскричал Беляев.
- Это вино, - сказал Пожаров.
- Это же моя кровь!
- Твоя кровь белого цвета! - воскликнул Пожаров и расхохотался.
- Почему "белого"? - испуганно спросил Беляев.
- Потому что ты Снеговик!
Господи, подумал Беляев, почему же он вдруг превратился в Снеговика? Так холодно крутом, так снежно, так метельно, так вьюжно... И так одиноко!
Он пошевелил рукой, Лизы рядом не было. Елка светилась и за окнами был рассвет. Одеяло сползло на пол, он лежал раскрытым и дрожал от холода, хотя в комнате было довольно-таки тепло. Это всегда так во сне бывает холодно, если раскрываешься, подумал он. Во сне организм охлаждается. Состояние было не из приятных. Он был на грани сна и яви. Вспомнился Лизин крик. Реальный крик. И пожаровский басовитый хохот. Нереальный хохот. Но и то, и другое Беляев слышал!
Прежде чем натягивать трусы, Беляев с каким-то страхом осмотрел себя: не стал ли он золотым и осталось ли на месте т о, что со звоном упало на пол?
Затем он оделся и тут же полез под письменный стол за коробкой, в которой, действительно, все лежало не так. Подумав, он достал со дна три пачки, сунул поспешно, оглянувшись, их в карман домашних брюк, и стал думать, что делать с коробкой, в которой этих пачек под химикатами год от году становилось все больше. Наконец, ничего не придумав, он сунул коробку опять под стол.
В шкафу он нашел розовую ленточку, перевязал ею пачки из кармана, вновь сунул их, перевязанные, с красивым бантом, в карман и пошел искать Лизу. Она спала на диване, укрытая пледом, в комнате Миши. Беляев тронул Лизу за плечо. Она медленно открыла глаза и уставилась на Беляева с некоторым остатком вчерашней враждебности.
- Это тебе к Новому году, - сказал Беляев, протягивая ей тридцатитысячный подарок.
Лиза смотрела на связанные пачки и никак не могла спросонья понять, что это.
- Это тебе, - повторил Беляев. Лиза села на диване и поспешно прикрыла оголившиеся ноги.
- Что это? - никак не могла сообразить она.
- Подарок... От меня... Деньги...
Лиза осторожно, не веря себе, взяла пачки и прижала их к груди. Глаза ее стали чистыми и веселыми.
- Мне?! - воскликнула она.
- Тебе.
Она торопливо развязала бантик и поочередно осмотрела каждую пачку, шевеля губами и шепотом прочитывая: "Десять тысяч...", "Десять тысяч...", "Десять тысяч..."
- И это все - мне?
- Ну, а кому же? Конечно, тебе.
- Дай я тебя поцелую, - сказала она и протянула к нему обнаженную руку.
Он склонился к ней, и она с каким-то крепко-благодарным жаром расцеловала его.
- Пойдем, пойдем, а то Мишку разбудим! - прошептала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38