Казалось, что она лежит прямо на остром осколке гранита, среди которых они брели весь минувший день. Тресси онемела от ужаса, решив, что это и есть обещанная болезнь. Так она и пролежала без сна остаток ночи, попеременно дрожа то от холода, то от сильного жара. Когда резь в животе усилилась, Тресси сунула кулачок в рот, чтобы стонами не разбудить Рида.Он проснулся на заре и отошел от стоянки. Вернувшись, он окликнул Тресси:– Подъем, детка, пора в путь! Она шевельнулась и застонала:– Не могу! Больно!Рид присел рядом с ней и тыльной стороной ладони коснулся пылающего лба. На миг его черные глаза словно остекленели, уставясь в никуда. «Господи, – взмолился он мысленно, – только не это!»– Я сейчас приду в себя, – пролепетала Тресси, – дай мне немного отлежаться. Наверное, это из-за кактусов… или тухлой оленины.В ответ на эту слабую попытку пошутить Рид в упор, без тени улыбки поглядел на Тресси и покачал головой.Сраженная новым приступом боли, она схватилась за живот и застонала. Глядя снизу вверх в бородатое, озабоченное лицо Рида, она вспомнила вдруг, как глядел он на нее той блаженной ночью, в ручье, как улыбался, что-то шепча, и в черных глазах светились нежность и страсть…– Ты вернулся, Рид! Как я по тебе соскучилась! Где же ты пропадал?И тут волна желанного забытья накрыла Тресси с головой… но и в бреду она все твердила имя Рида.Он подхватил узкую загрубевшую ладошку и нежно прижал к губам. С той самой ночи у ручья они больше не были близки – грубая и жестокая реальность все время разделяла их, а незабытая ссора мешала заговорить об этом вслух. Какая же она маленькая и слабая! Только бы выжила, только бы не умерла…Он понимал, что должен найти место, где они могли бы пока остаться. Рид боялся, что у Тресси холера, исход этой болезни почти всегда смертелен… но ему случалось видеть и выживших. Надо попытаться. Он сплел из березовых веток волокушу, перенес на нее девушку, закрепил вещи и впрягся в наскоро связанную сбрую.Тресси между тем блуждала в жутком мире бреда, преследуя человека, который видом и голосом был похож на отца… но потом он обернулся, и она увидела, что у него кабаньи клыки, изо рта течет слюна, а голова лысая, как речной валун. Порой кошмар отступал, и тогда девушка ощущала на губах вкус ледяной воды. Изредка, она ненадолго приходила в себя, но тут же начинала корчиться от нестерпимой боли. Ей казалось, что нечто страшное поймало ее в силки и теперь волочит прочь. Один раз Тресси даже закричала, зовя на помощь отца. О боже, если б только он спас ее от этой чудовищной пытки, вернул домой, в Миссури, чтобы снова увидеть маму…Весь день Рид Бэннон упорно тащил тяжелую волокушу. Каждая клеточка его тела ныла от усталости, в глазах мутнело, но он все искал места, где можно укрыть Тресси от холода и непогоды – ночью в горах зябко и сыро, да и весенние грозы нередки… К тому времени, как Рид наткнулся на трапперскую хижину, ему уже начало казаться, что он опять на войне, бредет по полю боя между раненых и умирающих, оглохнув от их жалобных стонов.Неприглядное строеньице прилепилось к скальному выступу на тропинке, тянущейся вверх по склону горы. Эта хижина вполне могла послужить неким подобием форта – при известной сноровке в ней можно выстоять и против человека, и против дикого зверя. Да это и неважно – есть стены и крыша, а для Тресси это спасение. Кроме того, здесь была вода – рядом с тропинкой журчал ручей, сбегавший с гор.Рид выпутался из сбруи и долгое время так и стоял, ссутулясь и постепенно приходя в себя. Нельзя тащить волокушу вверх по узкой козьей тропе – это слишком рискованно. Значит, придется нести Тресси на руках, потом переносить припасы, а это значит – самое меньшее три похода вверх и вниз по предательской, ненадежной тропе. Сил у него почти не осталось, вот-вот свалится с ног… и что тогда?Над горами прокатился дальний, но зловеще отчетливый раскат грома. Ветер усилился, явственно похолодало. «Нет, – сказал себе Рид, – ты должен укрыть Тресси в хижине, и немедленно. До того, как начнется дождь. Иначе Тресси умрет, и это будет невыносимо».Шагнув к девушке, надежно укутанной в одеяла, он негнущимися пальцами распутал узлы кожаных ремней.– Мама… отец… – мотнув головой, едва слышно позвала она.Рид потрогал ладонью ее лоб – и с ужасом отдернул руку. Бедняжка! Он старался не думать о том, что в бреду Тресси зовет отца – человека, который ее бросил и предал. После двух неудачных попыток ему наконец удалось поднять хрупкое, охваченное жаром тело девушки, не уронив одеял. В его руках она казалась такой маленькой, беспомощной, что Рид замер, ужаснувшись тому, что может ее потерять. Потерять!.. Как будто Тресси и впрямь принадлежит ему.– Тресси, девочка моя, – прошептал Рид, чувствуя, как слезы подступают к глазам. От ее щеки исходил нестерпимый жар.В лицо ударил хлесткий ледяной ветер, и тогда Рид начал подниматься в гору. Он шел медленно, осторожно нащупывая ногой дорогу перед тем, как сделать следующий шаг. Одно неверное движение – и оба они рухнут в пропасть.С края тропы, шурша, осыпались камни, и в наступившей темноте Рид не мог различить даже собственных ног. То и дело он останавливался передохнуть, опираясь локтями о крутой склон, чтобы не выронить Тресси. Он пытался думать о чем-нибудь хорошем, но в памяти неизменно всплывало лицо Тресси, когда ранним утром она сказала, что больна. В глазах ее застыл ужас, какого Рид прежде не видел. Даже в тот день, когда они переправлялись через Норт-Луп.Еще шаг – и он добрался до расселины в скале, где прилепилась хижина. Всем телом Рид навалился на ветхую дощатую дверь и на коленях вполз внутрь, лихорадочно прижимая к себе Тресси. Внутри хижина оказалась еще хуже, чем он ожидал. Рид надеялся, что время от времени в ней ночует какой-нибудь траппер… но на самом деле это был лишь давно заброшенный навес. Повсюду валялся помет. Риду пришлось согнать с места семейство крыс – прочие обитатели хижины улетели либо удрали, едва распахнулась дверь.Оставалось одно – положить Тресси прямо на полу. Первым делом он перенесет в хижину припасы, потом расчистит пол и устроит для девушки ложе у земляного очага в дальнем углу хижины. Кое-как разбросав ногой грязь, Рид уложил Тресси и получше укутал, прежде чем отправиться вниз за вещами.В очередной раз очнувшись, Тресси увидела над собой низкий, затянутый паутиной потолок. Она попыталась было повернуть голову и оглядеться, но от малейшего движения гулко и болезненно застучало в висках. Тресси крепко зажмурилась, ожидая, пока стихнет боль. Затем, осторожно сглотнув, она приоткрыла один глаз и хрипло позвала, сама не зная кого.Солнечный свет, лившийся в дверной проем хижины, заслонила гигантская тень, и Тресси прикрыла глаза ладонью. Неужели опять то клыкастое чудище. Она уже не понимала, что бред, а что явь? До слуха ее долетел едва слышный всхлип. Кто это? Неужели малыш? Его надо покормить, а мама…– Мама, ох, мамочка…Дрожащей рукой Тресси зашарила по груди, пытаясь расстегнуть платье, но пальцы ее ощутили влажную кожу. Под тонким одеялом она была совершенно нагой, живот прикрыт горячей влажной тряпкой. Тресси нетерпеливо сдернула и одеяло, и тряпку.– Мамочка, не умирай, слышишь? Младенчик вот-вот родится! Только не умирай! Тебе нельзя умирать! Кто же тогда его выкормит?Мгновение Рид недвижно стоял в проеме двери, затем подошел к Тресси. Яркий солнечный свет бил ему в спину, отчего лицо казалось неразличимым. Ему до боли хотелось обнять ее, но вместо этого он опустился на колени около ложа и бережно прикрыл одеялом ее обнаженную грудь. Рид помнил, помнил, как целовал эту грудь, упиваясь нежностью шелковистой юной кожи…Тресси облизала сухие растрескавшиеся губы и поморщилась от боли.– Где отец? Ты его видел?Рид печально покачал головой и, смочив в воде чистый лоскут, увлажнил ее губы.– Все будет хорошо, Тресси, – шепнул он.И тут она вспомнила все – точно вспышка молнии озарила грозовую мглу беспамятства.– Это ты, Рид? Где мы? Что со мной случилось? Вместо того чтобы ответить, он встал, отошел прочь и вскоре принес миску с горячим мясным отваром.Усевшись на пол рядом с Тресси, Рид зачерпнул ложкой дымящийся отвар, подул и осторожно поднес ложку ко рту девушки. После нескольких глотков она отвернулась.– Вот и славно, – сказал Рид, бережно отерев ее губы. – Потом съешь еще.Он так и не ответил ни на один вопрос Тресси. А она ни о чем больше не спрашивала, а просто крепко заснула. И когда проснулась, в хижине совсем стемнело, только в очаге плясало низкое пламя. Тресси была одна, и это ее ужаснуло. Она беспокойно провела ладонью по своему телу. Господи, да ведь она совсем голая! Кто же ее раздел? И где он? Отец, мама… нет, Рид Бэннон. Рид, который провел Тресси через прерии и нагорья и спас ей жизнь, как когда-то она спасла его.Словно сквозь сон припомнился его негромкий голос, его ласковые ободряющие слова. Потом Тресси со сладостной ясностью вспомнила ту ночь, когда они так неистово ласкали друг друга, и даже ледяная вода ручья не могла остудить их пылкой страсти. Какими жаркими и властными были его ненасытные губы, как бережно и нежно он овладел ею, и мгновенная боль сменилась восхитительным блаженством… Но все кончилось, не успев начаться. Больше Рид даже не прикоснулся к ней, хотя они были вместе день и ночь. В глазах Тресси заблестели слезинки.Осторожно повернув голову, она посмотрела на дверной проем – теперь его прикрывали грубо выделанные шкуры. Сумрак хижины слабо разгоняли красноватые отблески пламени. Не было слышно ни шагов, ни шороха, и когда Рид, откинув шкуры, шагнул в хижину, Тресси вцепилась зубами в мякоть ладони, чтобы не закричать.– А, – сказал он, – ты уже проснулась. Есть хочешь?– Тебя не было… и я испугалась. – Едва слышный голос Тресси уже немного окреп, но все равно казался ей чужим.– Чепуха, – буркнул Рид и плеснул в миску новую порцию отвара, на сей раз добавив в него несколько ломтиков мяса. – С каких это пор ты стала бояться, Тресси Мэджорс?В его отрывистом тоне промелькнула странная нотка, но Тресси ее не заметила. Она с удовольствием съела все до последнего кусочка.– Ты сумеешь подняться сама? – спросил Рид, когда миска опустела.Девушка попыталась привстать – и отрицательно покачала головой. Нет, она еще слишком слаба.– Тогда я понесу тебя, – сказал он и сгреб Тресси в охапку вместе с одеялом. – Подышишь свежим воздухом, а заодно и проветришься, а то от тебя уже попахивает.Тресси не видела его лица, но в голосе уловила необидную насмешку. «Неисправимый», – подумала она, крепко обвив руками его мускулистую шею.Оказавшись снаружи, Тресси глубоко вдохнула чистый вечерний воздух. Далеко на западе серебрился тонкий, едва различимый серпик месяца, и в его изгибе притаилась одинокая храбрая звездочка.– Погляди-ка, Тресси, – сказал Рид, поворачиваясь так, чтобы она могла лучше рассмотреть эту картину. – Старина-месяц просто пылинки сдувает с этой яркой малютки. Бьюсь об заклад, он не допустит, чтобы с ней случилась беда.Он ниже опустил голову, и с его губ сорвался невнятный звук – то ли вздох, то ли стон. Даже сквозь одеяло Тресси ощутила на своем обнаженном плече его жаркое дыхание. Ее охватила дрожь, и она крепче ухватилась руками за шею Рида.Он молча вдыхал запах ее тела, все еще напоминавший о недавней болезни. Нет, теперь Тресси не умрет, и наверняка ей скоро опять захочется искупаться. При мысли об этом губы Рида дрогнули в невольной улыбке, хотя ему было не до веселья. Тресси жива… и все же ему суждено безвозвратно потерять ее.– Пойдем-ка в хижину, детка, – проговорил он вслух. – Я просто хотел показать тебе, что за время твоей болезни мир не провалился в тартарары.Когда Рид бережно опустил Тресси на ее жестковатое ложе, она спросила:– Долго я проболела?– Я каждый день делал зарубку на стене хижины. – Рид просиял знакомой широкой улыбкой. – Так и знал, что ты непременно об этом спросишь. Дай-ка подсчитаем… пять, шесть… всего восемь. Правда, я их начал делать только когда принес тебя сюда, а до того минул еще целый день и часть ночи. Всего, стало быть, ты провалялась в бреду девять-десять дней и ночей. – На секунду Рид отвернулся, ковыряя носком сапога земляной пол.– Вначале мне казалось, что ты умрешь, – прибавил он глухо и лишь тогда снова повернулся к Тресси. – Плохо же я знал тебя, детка! Ты у меня крепкий орешек.– Что же это со мной такое было? Шулерия? – Тресси не смогла сдержать дрожи в голосе.– Да нет, что ты! Без доктора точно не скажешь, но мне думается, что тебя скрутила холера.– Ох! – Тресси в ужасе зажала кулачком рот. – Просто чудо, что я осталась жива! Ты спас мне жизнь, Рид Бэннон.– Всему виной та проклятая вода из фургона. Мне бы следовало сообразить это сразу, когда хоронил тех несчастных. Забрать их воду… вот болван! Просто затмение нашло. Они, должно быть, подцепили хворь в пути, и скорее всего от воды. Вот зараза и осталась в бурдюке. Словом, я сжег эту штуку.Глаза Тресси смыкались сами собой, но ей так хотелось смотреть на Рида. Смотреть, как он, волнуясь, расхаживает по хижине, как отбрасывает волосы со лба, прежде чем взглянуть на нее. Он все больше становился похож на индейца – кровь матери-сиу оставила в нем неизгладимый след. Тресси с жадностью вслушивалась в его низкий волнующий голос, отгонявший от нее все страхи, точно материнская колыбельная, – ни с кем прежде она не чувствовала себя так хорошо и спокойно. И все же сон неумолимо сморил ее. Этой ночью Тресси спала крепко, без кошмаров и, проснувшись, почувствовала себя окрепшей.После завтрака Рид снова вынес ее наружу, но на сей раз усадил на большом валуне неподалеку от хижины, а сам отправился привести в порядок постель. Едва он скрылся в хижине, как Тресси распахнула одеяло и подставила нагое бледное тело ласковым лучам утреннего солнца. Только сейчас она смогла как следует оглядеться по сторонам, и увиденное привело ее в восторг. Далеко внизу расстилался край, которым они прошли, – россыпи валунов, меж которых торчали кактусы, золотился низкий кустарник и отливали медью корявые крепкие сосенки. Прямо от хижины круто вниз вела опасная узкая тропка, а позади величаво высились горы. В их складках лежали глубокие тени – лиловые, синие, коричневые – и еще белее казались снежные шапки, искрившиеся под летним солнцем.Пригревшись, Тресси откинулась на спину и прикрыла глаза. Так и нашел ее вернувшийся Рид. Прежде чем окликнуть ее, он долго смотрел, запоминая каждый изгиб ее стройного тела. Эта картина останется в его памяти, когда Тресси окончательно покинет его.– Устала? – наконец спросил он, и Тресси от неожиданности тихонько ойкнула. Когда она открыла глаза, Рид с неподдельным восторгом любовался видом далеких заснеженных гор.– Ты меня испугал, – прошептала Тресси, осознав, что лежит перед ним нагишом… если только Рид вообще удосужился посмотреть на нее.– Извини, я не хотел. Ты бы лучше… то есть я хотел сказать… а, черт, ладно! Словом, я пойду в хижину, а ты покуда погрейся. И кстати, когда позовешь меня, будь добра прежде укрыться!Тресси посмотрела ему вслед, потом окинула взглядом свое бледное исхудавшее тело и невольно хихикнула. Да уж, было бы на что глазеть!Вечером она сидела у огня, завернувшись в одеяло и подтянув колени к подбородку.– Послушай, Рид… может быть, останемся здесь еще ненадолго? Так хорошо, когда есть крыша над головой и можно уснуть, не боясь, что в постель заползет гремучка или скорпион.Рид, сидевший поодаль, безразлично пожал плечами.– Дело твое. Так или иначе, ты еще недостаточно окрепла, чтобы пускаться в путь. И это ведь тебе, а не мне втемяшилось в голову отыскать блудного папашу. Мне-то спешить особо некуда.– Почему? – мягко спросила Тресси.– Что – почему?– Почему тебе некуда спешить, Рид? Почему мы скитаемся в глуши вместо того, чтобы идти Орегонским трактом? Ты боишься солдат?Рид упрямо уставился в пол.– Вовсе нет, детка. Не болтай чепухи. Просто я не люблю людей. Помнишь, что случилось с нами, когда мы наткнулись на человеческие останки? Ты подцепила заразу. Так оно всегда и случается. Люди вечно несут с собой заразу – если не в теле, так в душе. Одному живется куда лучше.– Мужчине – да, а вот женщина не может быть одна.– Ты и не одна.Тресси кивнула и улыбнулась ему:– Так ведь и ты не один.Рид легко поднялся, притворяясь, что не услышал ничего особенного. Будь он проклят, если поддастся искушению! Хорошо бы заключить малышку в объятия, но об этом нельзя даже думать. Вместо этого он сказал:– А завтра, думается мне, тебе лучше ходить одетой. Что-то ты уж очень расхрабрилась.И торопливо вышел, не желая искушать судьбу.Тресси не слишком обрадовалась тому, что Рид оставил ее одну. Точнее будет сказать, что ее это просто взбесило. Побродив по хижине, она решила проветрить постель и запасную одежду, и когда сунула нос в нехитрые пожитки Рида – наткнулась на кисет из хорошо выделанной оленьей кожи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34