немного смутился Андрей.
– Почему же! – усмехнулся Платонов. – Сразу видно напористого кавалериста! В нашей стране пока безработица, мест не хватает, но вы – орденоносец… – он заглянул в бумаги, – … комсомолец с восемнадцатого года. Опять же, рекомендация командарма Блюхера имеется… Только почему наш город?
– Видите ли, все мои родственники погибли в гражданскую, здесь проживала тетка, сестра матери; думал, найду, но и о ней, как оказалось, нет вестей, – пояснил Андрей.
Председатель покивал головой:
– Да-а, нелегко складываются судьбы… А что за ранение у вас? Тяжелое?
– Получил ранение головы в бою на границе. Но работать смогу.
Платонов полистал документы:
– Что сказать? Опытных, преданных партии кадров не хватает. Дел невпроворот – индустрию поднимать нужно… Как вы отнесетесь к идее – послать вас командовать одним из цехов машиностроительного комбината?
– Что ж? Будет указание – попробую.
Платонов поднялся из-за стола и подошел к Андрею:
– Мы возрождаем завод «Красный ленинец», у них там нет начальника столярного производства. Рискнете?
– Так точно.
– Вот это по-большевистски! – обрадовался Платонов. – Сейчас же на хозактиве согласую ваше назначение с Трофимовым – это директор завода.
«„По-большевистски!“ Достойный белогвардейского офицера комплимент!» – подумал Андрей.
Предгубисполкома обратился к телефону, поднял трубку и приказал:
– Свищов! Выпиши-ка мандат на имя Рябинина Андрея Николаевича о назначении его начальником столярного цеха к Трофимову, да, на «Красный ленинец», – он оторвался от трубки. – Вы где остановились?
– В гостинице.
– Нэпманскую мошну пополняете? Не дело! Свищов! Отпиши Лаптеву, пусть подыщет товарищу Рябинину квартиру, и – срочно!.. Да, я иду на хозактив, а ты с Рябининым – на завод, покажешь там, что и как, с людьми познакомишь. А за себя Миронову оставь, давай! – Платонов повесил трубку. – Свищов все организует, он парень шустрый. Вечером познакомитесь с Трофимовым – дельный мужик, из старых партийцев.
Он подал Андрею руку:
– Удачи, Рябинин! Придет время – спросим об успехах.
* * *
Свищов и вправду оказался шустрым малым – молниеносно оформил бумаги и отдал распоряжение насчет квартиры.
– Теперь идемте на завод, – объявил он, натягивая картуз.
Они вышли из здания и направились вниз по Губернской. По улице двигался поток совработников – мужчин в толстовках с портфелями в руках и строго одетых женщин с папками под мышкой. Они спешили по делам службы – на собрания, заседания, в комиссии и на встречи с начальством. Они пребывали в привычном, вполне рабочем настроении: на ходу перебрасывались фразами со знакомыми, закусывали бутербродами и покупали у мальчишек-разносчиков газеты.
Устроенные, знающие свое место люди… Андрей подумал, что и у него жизнь налаживается – получена работа, обещали дать квартиру. На душе стало радостно, он улыбнулся и ускорил шаг.
Подобное настроение было летом шестнадцатого, перед отправкой на фронт.
…Последнее лето и последние радости. Новенькая форма, хрустящая пахучая портупея. Уголком глаза видится сверкающая звездочка на золотом погоне.
А в голове еще шумит после выпускной юнкерской попойки… Эх, какое горделивое светлое счастье распирало грудь! Впереди – сражения и подвиги во имя Отечества, славная победа (а как же иначе?), мундир в орденах и карьера!..
Кстати, о мундире. Поначалу грубый фельдфебель повалил его, своего командира, в грязную воронку и, тыча пальцем в заляпанный китель, кричал: «Снарядам и пулям, ваш-бродие, кланяться не зазорно!»; а года полтора спустя он сам швырнул в канаву зеленые, пропахшие порохом боевые погоны. Снарядам и пулям он теперь не кланялся – поклониться пришлось его величеству народу русскому…
Свищов отвлек Андрея от воспоминаний:
– Вы не устали с дороги, товарищ Рябинин? Можно поехать на трамвае.
Андрей посмотрел на серьезное, но простодушное лицо Свищова, на конопатый нос и выбивающиеся из-под картуза рыжеватые пряди.
– Свищов, вас как зовут?
– Коля, Николай.
– Вот что, Коля, давай-ка на «ты». Зови меня Андреем. А на трамвае мы не поедем – пойдем пешком, погода сегодня чудная, да и трамваи у вас в городе слишком переполнены, я видел.
Свищов улыбнулся и кивнул:
– Пешком так пешком, товарищ Андрей! Трамваи у нас, точно, битком набиты, мало у нас пока трамваев. Скоро будет побольше – принято постановление о покупке целых трех штук!
– Коля, расскажи лучше о заводе «Красный ленинец», – прервал его Рябинин.
Свищов запальчиво взмахнул рукой:
– О-о! «Ленинец» – это флагман!
– Флагман?
– Ну, флагман индустрии, самый большой завод в городе. На нем до революции, почитай, человек пятьсот работало. Там была большая разруха, запустение, многое оборудование разграбили во время войны. Но работа возобновилась, начали восстановление. Партсекретарь, товарищ Михеев, – крепкий большевик. Как начнет говорить – заслушаешься! Он был делегатом Восьмого съезда партии, встречался с Лениным! Комса Комса – разговорное название комсомольцев в 20-е годы.
тоже на «Ленинце» мощная – пятьдесят человек. Рулит ячейкой Санька Самыгин, ох, веселый парень, фронтовик, воевал с Врангелем. Девчонок на заводе мало – ячейка мужицкая. Тебе там хорошо будет. Они недавно знаешь, какой диспут с оппозицией устроили? Сражение! Ванька Лабутный как вышел, как начал троцкистов клеймить! И все ленинскими цитатами по памяти! Они – слово, а он – цитату; они опять за свое, а Ванька их цитатой – хрясь! Вот голова, не смотри, что только вчера читать научился. Зато в школе политграмоты был лучшим…
Андрей обреченно поглядывал по сторонам. Дослушав про Лабутного, быстро спросил:
– Коля, нам далеко еще?
– Пришли уже, сейчас срежем по улице товарища Луцкого, пять минут – и на заводе! – поспешил заверить Свищов.
– Кто такой Луцкий? – поинтересовался Рябинин.
– О-о! Товарищ Луцкий – наш секретарь губкома. В гражданскую…
Вполуха слушая рассказ Свищова, Андрей вспомнил, что где-то читал о Луцком.
Они перешли Каменный мост и свернули налево, в сторону мрачных бараков. Одно из строений носило следы недавнего пожара. Рябинин прервал монолог «о товарище Луцком»:
– Коля, давно пожар случился?
Свищов забыл о секретаре губкома и ответил:
– Намедни. У жиганов Жиганы (жарг.) – бандиты.
в этом доме склад награбленного был. Как выследили их угрозыск и ГПУ, налетчики и давай стрелять, не захотели добром сдаться. И уж не знаю как, но только загорелся дом во время перестрелки. Так все вещички и сгорели.
– А люди?
– Какие люди? Жиганье? Поубивали их чекисты.
Они помолчали. Глядя на пепелище, Андрей спросил:
– Много бандитов в городе?
– Хватает, – вздохнул Свищов. – И налетчиков, и воров, и жулья всякого предостаточно.
Впереди показались металлические ворота с вывеской:
МАШИНОСТРОИТЕЛЬНЫЙ ЗАВОД
«КРАСНЫЙ ЛЕНИНЕЦ»
Глава III
Заводоуправление находилось в двухэтажном здании красного кирпича, чем-то напоминавшем крепость. На фронтоне – заржавевшие цифры: «1888» – дата основания завода.
Свищов и Андрей поднялись на второй этаж по железной решетчатой лестнице. Здесь располагалась администрация – на выкрашенных коричневой краской дверях поочередно значилось: «Председатель завкома профсоюза металлистов», «Ячейка РКСМ», «Директор», «Гл. инженер».
Свищов остановился перед последней дверью:
– Сначала сюда. Директор на хозактиве, покамест побеседуйте с главным инженером. Зовут его Бехметьев, буржуазный спец.
– Бехметьев? Что, бывший хозяин? – удивился Андрей.
– Не хозяин, его младший брат. Хозяин-то в Париже. А этот поначалу тоже был в деле, да промотал свою долю. Так и работал инженером при брате-хозяине. Братец-то суровый был, мне мать рассказывала, сам не помню – тогда я еще пацаненком бегал.
– Очень интересно! – покачал головой Андрей и отворил дверь.
В скромно обставленном кабинете, во главе длинного стола, заваленного трубками чертежей, восседал крупный человек лет пятидесяти.
– Разрешите? – спросил Андрей.
Главный инженер кивнул.
– Здравия желаю! – по-военному поприветствовал его Рябинин и, приблизившись, протянул мандат губисполкома.
– Присаживайтесь, в ногах правды нету, – бросил хозяин кабинета и принялся читать мандат.
Андрей с интересом разглядывал этот осколок минувшего: лицо неглупое, породистое, безвольное и усталое; аккуратно подстриженные усики и бородка с легкой сединой, пухлые руки и чистые ногти.
Бехметьев дочитал мандат до конца и проговорил густым баритоном:
– Ну-с, давайте знакомиться. Величать меня Павлом Ивановичем, ваше имя-отчество я прочитал. Вас назначают начальником столярного цеха, отсюда резонный вопрос: на производстве работать приходилось?
– Нет, я в армии с шестнадцатого года, – пожал плечами Андрей.
– Офицер? – быстро спросил Бехметьев.
– Был. А что, похож? – нахмурился Рябинин.
– Похож. Закалку старой армии никакими социальными катаклизмами не выведешь, – усмехнулся главный инженер.
– Простите, гражданин Бехметьев, но социальные катаклизмы – не средство для выведения крыс, – поклонился Андрей.
Бехметьев примирительно замахал руками:
– Ну-ну, не беспокойтесь! Я не стремился оскорбить вас. А звать меня прошу Павлом Ивановичем… У вас какое образование?
– Закончил гимназию, два курса университета и фронт, – сухо ответил Андрей.
– Превосходно, – удовлетворенно закивал Бехметьев. – Гимназия и начатки университетских знаний – все лучше, чем ничего. Какой, простите, факультет?
– Историко-филологический.
Бехметьев поднял брови, поглядел на орден и пробормотал в бороду:
– Г-мм… Неисповедимы пути Твои… – И добавил громче: – Ну да будет с ним, с образованием.
Он поднялся и явил Андрею гигантский рост и обширный живот, обтянутый серой жилеткой.
– Я введу вас, Андрей Николаевич, в курс дела. – Бехметьев покрутил пальцами у живота и прошелся вдоль стола. – Завод наш образован тридцать шесть лет назад Савелием Ивановичем Бехметьевым. Я, как вы понимаете, его единоутробный брат, лояльный к Советской власти, служу на предприятии главным инженером. Завод выпускает сельхозмашины и инвентарь: косилки, жатки, плуги, бороны, лопаты, грабли, даже подковы. Разрабатывается сеялка нового типа. Месяца за три до Октябрьской революции брат мой закупил оборудование для столярного цеха, американское. После переворота станки и механизмы запрятали невесть куда. Во время диктатуры завкома и бесхозяйственного рабочего контроля многое растащили. Теперь эта практика признана вашей партией пагубной, и наконец-то пытаются по уму наладить экономику… Так вот! Эти американские станки мы случайно обнаружили замурованными в подвале одного из цехов. Спасибо Савелию, постарался сохранить, хитрец! Мы начали монтаж столярного производства для удовлетворения собственных нужд в литейных моделях и помощи селу деревянными изделиями. Обученных кадров не хватает – трудится, в основном, демобилизованная молодежь и старики. Профессиональных рабочих мы так с гражданской и не дождались… Гм-да. Из шести цехов функционируют три, остальные пытаемся запустить.
В вашем ведении будет двадцать девять рабочих, два мастера и табельщик. Старший мастер Сергунов – грамотный человек, из старых кадров, по-вашему, разумеется, неблагонадежный, но работник отменный. Одним грешен – пьет много, подлец.
Бехметьев отодвинул стул и сел напротив Андрея:
– Хорошо, что вы человек военный, быть может, сумеете навести порядок, укрепить дисциплину. Подробнее рассказывать не стоит – увидите своими глазами. Хотелось бы, Андрей Николаевич, работать дружно, рука об руку.
Он протянул Андрею его мандат.
– Все, что смогу, сделаю, Павел Иванович. Куда мне прикажете дальше? – поднимаясь из-за стола, ответил Рябинин.
– Дождитесь директора, – развел руками Бехметьев и откланялся. – Приятно было познакомиться.
* * *
На подоконнике, покуривая, сидел Свищов. Увидев Рябинина, он соскочил:
– Ну как? Вредный главный спец?
– Отчего же вредный? Вполне нормальный, порядочный человек, – ответил Андрей и, взяв Свищова за пуговицу, добавил: – Спецов, Коля, партия призвала поднимать народное хозяйство, и с ними надобно считаться!
Коля махнул рукой:
– Директор приехал, пойдем!
Приемная «красного директора» Трофимова выделялась дубовыми панелями и молоденькой секретаршей Танечкой. Тряхнув искусственными кудряшками, она поприветствовала Андрея:
– А-а, товарищ Рябинин! Директор вас ждет, – Танечка кивнула на обитую кожей дверь.
Взявшись за медную ручку, Андрей посмотрел на русые пряди секретарши и подумал: «На ночь на бумажки накручивает… И к чему это я?»
У директора – добротная мебель, белые шторы на окнах, шкафы с книгами. Трофимов поднялся навстречу Андрею, улыбнулся приветливо и крепко пожал руку:
– Таким я вас и представлял. Звать меня Николай Николаевичем. Прошу садиться.
Красному директору – лет сорок семь, бодрый, седовласый, среднего роста, не толстый и не худой. Внешность не интеллигентская, но и не управленческая.
«Наверняка из рабочих», – решил Андрей.
– Чайку хотите? – предложил Трофимов. – Вижу, хотите, не стесняйтесь. Таня! Подавай, дочка, чай.
Трофимов потер руки и спросил:
– Где побывали у нас на заводе, что видели?
Андрею нравилось его простоватое дружелюбие.
– Заходил к главному инженеру.
– Как вам наш Бехметьев-младший? Хорош?
– Думаю: грамотный человек, – честно ответил Андрей.
– Точно. Подготовка у него прекрасная – Московский университет. Я под его началом работал, дай бог памяти, с девятьсот второго года, был литейщиком. Меня наши ортодоксы бехметьевским адвокатом окрестили – мол, пригрел буржуя. А какой он, спрашивается, буржуй? Всего-навсего непролетарский элемент.
Вошла Танечка.
– Вот и чаек! – обрадовался Трофимов. – У меня, знаете, кипяток всегда наготове, я мужик чаевный… Спасибо, голубушка.
Чай был превосходный – густой, янтарный, с двумя кусочками синеватого сахара на блюдечке.
Трофимов пил и продолжал рассказ:
– У нас ведь – война! Воюю с завкомовскими стариками. Партком и комса, конечно, на моей стороне. Оставил мне «военный коммунизм» эти распри-то!
– В чем же конфликт, Николай Николаевич? – не понял Андрей.
– В тактике, друг ты мой, в тактике. Раньше ведь что было? «Рабочий контроль»! Всем правили директор и завком. Этакий Змей-Горыныч о двух головах. А на деле – неразбериха, бестолочь! Завком у нас – ох, крутой! Сплошь старые рабочие, потомственные пролетарии. Упрутся – битюгом Битюг (разг.) – рабочая лошадь-тяжеловоз.
не свезешь. Мы переоборудуем литейку – они шумят: ломаете традиции производства; помогаем молодым рабочим – кричат: уравниловка. Тяжко! Комсомольцев ненавидят, что беляков. Ворчат: бездельники, горлопаны, дармоеды…
– Много среди них партийных? – поинтересовался Андрей.
– В завкоме-то? Двое. Да один – старый меньшевик. Но они все одно – коммунары, только каждый из них по-своему экономику мыслит.
Трофимов отставил чашку в сторону:
– Где мандат Платонова?
Андрей протянул документ. Директор пробежал его глазами и, посерьезнев, сказал:
– Приказ оформим завтра, пропуск будет уже к утру. Рабочие начинают по гудку, в шесть, а ты выходи к восьми. Познакомься с персоналом и сразу же займись подготовкой к губпартконференции: надлежит отремонтировать актовый зал губкома партии. Поезжай туда, посмотри да прикинь, что надо. Далее: послезавтра необходимо организовать приемку пиломатериала с пристани. Сложи древесину на склад.
И главное – учет и контроль, учет и контроль! Ты не смотри, Андрей Николаич, что мы «Красный ленинец» – воруют у нас похлеще, чем при старике Савелии, бывшем хозяине, Бехметьеве.
Трофимов помолчал.
– Где остановился-то, кавалерист? – прищурившись, спросил он.
– В гостинице. Обещали выделить квартиру.
– Свищов занялся?
– Кажется, да.
– Найдет, – Трофимов поднялся. – До завтра, начальник столярки!
В приемной пребывала только Танечка.
1 2 3 4 5 6 7
– Почему же! – усмехнулся Платонов. – Сразу видно напористого кавалериста! В нашей стране пока безработица, мест не хватает, но вы – орденоносец… – он заглянул в бумаги, – … комсомолец с восемнадцатого года. Опять же, рекомендация командарма Блюхера имеется… Только почему наш город?
– Видите ли, все мои родственники погибли в гражданскую, здесь проживала тетка, сестра матери; думал, найду, но и о ней, как оказалось, нет вестей, – пояснил Андрей.
Председатель покивал головой:
– Да-а, нелегко складываются судьбы… А что за ранение у вас? Тяжелое?
– Получил ранение головы в бою на границе. Но работать смогу.
Платонов полистал документы:
– Что сказать? Опытных, преданных партии кадров не хватает. Дел невпроворот – индустрию поднимать нужно… Как вы отнесетесь к идее – послать вас командовать одним из цехов машиностроительного комбината?
– Что ж? Будет указание – попробую.
Платонов поднялся из-за стола и подошел к Андрею:
– Мы возрождаем завод «Красный ленинец», у них там нет начальника столярного производства. Рискнете?
– Так точно.
– Вот это по-большевистски! – обрадовался Платонов. – Сейчас же на хозактиве согласую ваше назначение с Трофимовым – это директор завода.
«„По-большевистски!“ Достойный белогвардейского офицера комплимент!» – подумал Андрей.
Предгубисполкома обратился к телефону, поднял трубку и приказал:
– Свищов! Выпиши-ка мандат на имя Рябинина Андрея Николаевича о назначении его начальником столярного цеха к Трофимову, да, на «Красный ленинец», – он оторвался от трубки. – Вы где остановились?
– В гостинице.
– Нэпманскую мошну пополняете? Не дело! Свищов! Отпиши Лаптеву, пусть подыщет товарищу Рябинину квартиру, и – срочно!.. Да, я иду на хозактив, а ты с Рябининым – на завод, покажешь там, что и как, с людьми познакомишь. А за себя Миронову оставь, давай! – Платонов повесил трубку. – Свищов все организует, он парень шустрый. Вечером познакомитесь с Трофимовым – дельный мужик, из старых партийцев.
Он подал Андрею руку:
– Удачи, Рябинин! Придет время – спросим об успехах.
* * *
Свищов и вправду оказался шустрым малым – молниеносно оформил бумаги и отдал распоряжение насчет квартиры.
– Теперь идемте на завод, – объявил он, натягивая картуз.
Они вышли из здания и направились вниз по Губернской. По улице двигался поток совработников – мужчин в толстовках с портфелями в руках и строго одетых женщин с папками под мышкой. Они спешили по делам службы – на собрания, заседания, в комиссии и на встречи с начальством. Они пребывали в привычном, вполне рабочем настроении: на ходу перебрасывались фразами со знакомыми, закусывали бутербродами и покупали у мальчишек-разносчиков газеты.
Устроенные, знающие свое место люди… Андрей подумал, что и у него жизнь налаживается – получена работа, обещали дать квартиру. На душе стало радостно, он улыбнулся и ускорил шаг.
Подобное настроение было летом шестнадцатого, перед отправкой на фронт.
…Последнее лето и последние радости. Новенькая форма, хрустящая пахучая портупея. Уголком глаза видится сверкающая звездочка на золотом погоне.
А в голове еще шумит после выпускной юнкерской попойки… Эх, какое горделивое светлое счастье распирало грудь! Впереди – сражения и подвиги во имя Отечества, славная победа (а как же иначе?), мундир в орденах и карьера!..
Кстати, о мундире. Поначалу грубый фельдфебель повалил его, своего командира, в грязную воронку и, тыча пальцем в заляпанный китель, кричал: «Снарядам и пулям, ваш-бродие, кланяться не зазорно!»; а года полтора спустя он сам швырнул в канаву зеленые, пропахшие порохом боевые погоны. Снарядам и пулям он теперь не кланялся – поклониться пришлось его величеству народу русскому…
Свищов отвлек Андрея от воспоминаний:
– Вы не устали с дороги, товарищ Рябинин? Можно поехать на трамвае.
Андрей посмотрел на серьезное, но простодушное лицо Свищова, на конопатый нос и выбивающиеся из-под картуза рыжеватые пряди.
– Свищов, вас как зовут?
– Коля, Николай.
– Вот что, Коля, давай-ка на «ты». Зови меня Андреем. А на трамвае мы не поедем – пойдем пешком, погода сегодня чудная, да и трамваи у вас в городе слишком переполнены, я видел.
Свищов улыбнулся и кивнул:
– Пешком так пешком, товарищ Андрей! Трамваи у нас, точно, битком набиты, мало у нас пока трамваев. Скоро будет побольше – принято постановление о покупке целых трех штук!
– Коля, расскажи лучше о заводе «Красный ленинец», – прервал его Рябинин.
Свищов запальчиво взмахнул рукой:
– О-о! «Ленинец» – это флагман!
– Флагман?
– Ну, флагман индустрии, самый большой завод в городе. На нем до революции, почитай, человек пятьсот работало. Там была большая разруха, запустение, многое оборудование разграбили во время войны. Но работа возобновилась, начали восстановление. Партсекретарь, товарищ Михеев, – крепкий большевик. Как начнет говорить – заслушаешься! Он был делегатом Восьмого съезда партии, встречался с Лениным! Комса Комса – разговорное название комсомольцев в 20-е годы.
тоже на «Ленинце» мощная – пятьдесят человек. Рулит ячейкой Санька Самыгин, ох, веселый парень, фронтовик, воевал с Врангелем. Девчонок на заводе мало – ячейка мужицкая. Тебе там хорошо будет. Они недавно знаешь, какой диспут с оппозицией устроили? Сражение! Ванька Лабутный как вышел, как начал троцкистов клеймить! И все ленинскими цитатами по памяти! Они – слово, а он – цитату; они опять за свое, а Ванька их цитатой – хрясь! Вот голова, не смотри, что только вчера читать научился. Зато в школе политграмоты был лучшим…
Андрей обреченно поглядывал по сторонам. Дослушав про Лабутного, быстро спросил:
– Коля, нам далеко еще?
– Пришли уже, сейчас срежем по улице товарища Луцкого, пять минут – и на заводе! – поспешил заверить Свищов.
– Кто такой Луцкий? – поинтересовался Рябинин.
– О-о! Товарищ Луцкий – наш секретарь губкома. В гражданскую…
Вполуха слушая рассказ Свищова, Андрей вспомнил, что где-то читал о Луцком.
Они перешли Каменный мост и свернули налево, в сторону мрачных бараков. Одно из строений носило следы недавнего пожара. Рябинин прервал монолог «о товарище Луцком»:
– Коля, давно пожар случился?
Свищов забыл о секретаре губкома и ответил:
– Намедни. У жиганов Жиганы (жарг.) – бандиты.
в этом доме склад награбленного был. Как выследили их угрозыск и ГПУ, налетчики и давай стрелять, не захотели добром сдаться. И уж не знаю как, но только загорелся дом во время перестрелки. Так все вещички и сгорели.
– А люди?
– Какие люди? Жиганье? Поубивали их чекисты.
Они помолчали. Глядя на пепелище, Андрей спросил:
– Много бандитов в городе?
– Хватает, – вздохнул Свищов. – И налетчиков, и воров, и жулья всякого предостаточно.
Впереди показались металлические ворота с вывеской:
МАШИНОСТРОИТЕЛЬНЫЙ ЗАВОД
«КРАСНЫЙ ЛЕНИНЕЦ»
Глава III
Заводоуправление находилось в двухэтажном здании красного кирпича, чем-то напоминавшем крепость. На фронтоне – заржавевшие цифры: «1888» – дата основания завода.
Свищов и Андрей поднялись на второй этаж по железной решетчатой лестнице. Здесь располагалась администрация – на выкрашенных коричневой краской дверях поочередно значилось: «Председатель завкома профсоюза металлистов», «Ячейка РКСМ», «Директор», «Гл. инженер».
Свищов остановился перед последней дверью:
– Сначала сюда. Директор на хозактиве, покамест побеседуйте с главным инженером. Зовут его Бехметьев, буржуазный спец.
– Бехметьев? Что, бывший хозяин? – удивился Андрей.
– Не хозяин, его младший брат. Хозяин-то в Париже. А этот поначалу тоже был в деле, да промотал свою долю. Так и работал инженером при брате-хозяине. Братец-то суровый был, мне мать рассказывала, сам не помню – тогда я еще пацаненком бегал.
– Очень интересно! – покачал головой Андрей и отворил дверь.
В скромно обставленном кабинете, во главе длинного стола, заваленного трубками чертежей, восседал крупный человек лет пятидесяти.
– Разрешите? – спросил Андрей.
Главный инженер кивнул.
– Здравия желаю! – по-военному поприветствовал его Рябинин и, приблизившись, протянул мандат губисполкома.
– Присаживайтесь, в ногах правды нету, – бросил хозяин кабинета и принялся читать мандат.
Андрей с интересом разглядывал этот осколок минувшего: лицо неглупое, породистое, безвольное и усталое; аккуратно подстриженные усики и бородка с легкой сединой, пухлые руки и чистые ногти.
Бехметьев дочитал мандат до конца и проговорил густым баритоном:
– Ну-с, давайте знакомиться. Величать меня Павлом Ивановичем, ваше имя-отчество я прочитал. Вас назначают начальником столярного цеха, отсюда резонный вопрос: на производстве работать приходилось?
– Нет, я в армии с шестнадцатого года, – пожал плечами Андрей.
– Офицер? – быстро спросил Бехметьев.
– Был. А что, похож? – нахмурился Рябинин.
– Похож. Закалку старой армии никакими социальными катаклизмами не выведешь, – усмехнулся главный инженер.
– Простите, гражданин Бехметьев, но социальные катаклизмы – не средство для выведения крыс, – поклонился Андрей.
Бехметьев примирительно замахал руками:
– Ну-ну, не беспокойтесь! Я не стремился оскорбить вас. А звать меня прошу Павлом Ивановичем… У вас какое образование?
– Закончил гимназию, два курса университета и фронт, – сухо ответил Андрей.
– Превосходно, – удовлетворенно закивал Бехметьев. – Гимназия и начатки университетских знаний – все лучше, чем ничего. Какой, простите, факультет?
– Историко-филологический.
Бехметьев поднял брови, поглядел на орден и пробормотал в бороду:
– Г-мм… Неисповедимы пути Твои… – И добавил громче: – Ну да будет с ним, с образованием.
Он поднялся и явил Андрею гигантский рост и обширный живот, обтянутый серой жилеткой.
– Я введу вас, Андрей Николаевич, в курс дела. – Бехметьев покрутил пальцами у живота и прошелся вдоль стола. – Завод наш образован тридцать шесть лет назад Савелием Ивановичем Бехметьевым. Я, как вы понимаете, его единоутробный брат, лояльный к Советской власти, служу на предприятии главным инженером. Завод выпускает сельхозмашины и инвентарь: косилки, жатки, плуги, бороны, лопаты, грабли, даже подковы. Разрабатывается сеялка нового типа. Месяца за три до Октябрьской революции брат мой закупил оборудование для столярного цеха, американское. После переворота станки и механизмы запрятали невесть куда. Во время диктатуры завкома и бесхозяйственного рабочего контроля многое растащили. Теперь эта практика признана вашей партией пагубной, и наконец-то пытаются по уму наладить экономику… Так вот! Эти американские станки мы случайно обнаружили замурованными в подвале одного из цехов. Спасибо Савелию, постарался сохранить, хитрец! Мы начали монтаж столярного производства для удовлетворения собственных нужд в литейных моделях и помощи селу деревянными изделиями. Обученных кадров не хватает – трудится, в основном, демобилизованная молодежь и старики. Профессиональных рабочих мы так с гражданской и не дождались… Гм-да. Из шести цехов функционируют три, остальные пытаемся запустить.
В вашем ведении будет двадцать девять рабочих, два мастера и табельщик. Старший мастер Сергунов – грамотный человек, из старых кадров, по-вашему, разумеется, неблагонадежный, но работник отменный. Одним грешен – пьет много, подлец.
Бехметьев отодвинул стул и сел напротив Андрея:
– Хорошо, что вы человек военный, быть может, сумеете навести порядок, укрепить дисциплину. Подробнее рассказывать не стоит – увидите своими глазами. Хотелось бы, Андрей Николаевич, работать дружно, рука об руку.
Он протянул Андрею его мандат.
– Все, что смогу, сделаю, Павел Иванович. Куда мне прикажете дальше? – поднимаясь из-за стола, ответил Рябинин.
– Дождитесь директора, – развел руками Бехметьев и откланялся. – Приятно было познакомиться.
* * *
На подоконнике, покуривая, сидел Свищов. Увидев Рябинина, он соскочил:
– Ну как? Вредный главный спец?
– Отчего же вредный? Вполне нормальный, порядочный человек, – ответил Андрей и, взяв Свищова за пуговицу, добавил: – Спецов, Коля, партия призвала поднимать народное хозяйство, и с ними надобно считаться!
Коля махнул рукой:
– Директор приехал, пойдем!
Приемная «красного директора» Трофимова выделялась дубовыми панелями и молоденькой секретаршей Танечкой. Тряхнув искусственными кудряшками, она поприветствовала Андрея:
– А-а, товарищ Рябинин! Директор вас ждет, – Танечка кивнула на обитую кожей дверь.
Взявшись за медную ручку, Андрей посмотрел на русые пряди секретарши и подумал: «На ночь на бумажки накручивает… И к чему это я?»
У директора – добротная мебель, белые шторы на окнах, шкафы с книгами. Трофимов поднялся навстречу Андрею, улыбнулся приветливо и крепко пожал руку:
– Таким я вас и представлял. Звать меня Николай Николаевичем. Прошу садиться.
Красному директору – лет сорок семь, бодрый, седовласый, среднего роста, не толстый и не худой. Внешность не интеллигентская, но и не управленческая.
«Наверняка из рабочих», – решил Андрей.
– Чайку хотите? – предложил Трофимов. – Вижу, хотите, не стесняйтесь. Таня! Подавай, дочка, чай.
Трофимов потер руки и спросил:
– Где побывали у нас на заводе, что видели?
Андрею нравилось его простоватое дружелюбие.
– Заходил к главному инженеру.
– Как вам наш Бехметьев-младший? Хорош?
– Думаю: грамотный человек, – честно ответил Андрей.
– Точно. Подготовка у него прекрасная – Московский университет. Я под его началом работал, дай бог памяти, с девятьсот второго года, был литейщиком. Меня наши ортодоксы бехметьевским адвокатом окрестили – мол, пригрел буржуя. А какой он, спрашивается, буржуй? Всего-навсего непролетарский элемент.
Вошла Танечка.
– Вот и чаек! – обрадовался Трофимов. – У меня, знаете, кипяток всегда наготове, я мужик чаевный… Спасибо, голубушка.
Чай был превосходный – густой, янтарный, с двумя кусочками синеватого сахара на блюдечке.
Трофимов пил и продолжал рассказ:
– У нас ведь – война! Воюю с завкомовскими стариками. Партком и комса, конечно, на моей стороне. Оставил мне «военный коммунизм» эти распри-то!
– В чем же конфликт, Николай Николаевич? – не понял Андрей.
– В тактике, друг ты мой, в тактике. Раньше ведь что было? «Рабочий контроль»! Всем правили директор и завком. Этакий Змей-Горыныч о двух головах. А на деле – неразбериха, бестолочь! Завком у нас – ох, крутой! Сплошь старые рабочие, потомственные пролетарии. Упрутся – битюгом Битюг (разг.) – рабочая лошадь-тяжеловоз.
не свезешь. Мы переоборудуем литейку – они шумят: ломаете традиции производства; помогаем молодым рабочим – кричат: уравниловка. Тяжко! Комсомольцев ненавидят, что беляков. Ворчат: бездельники, горлопаны, дармоеды…
– Много среди них партийных? – поинтересовался Андрей.
– В завкоме-то? Двое. Да один – старый меньшевик. Но они все одно – коммунары, только каждый из них по-своему экономику мыслит.
Трофимов отставил чашку в сторону:
– Где мандат Платонова?
Андрей протянул документ. Директор пробежал его глазами и, посерьезнев, сказал:
– Приказ оформим завтра, пропуск будет уже к утру. Рабочие начинают по гудку, в шесть, а ты выходи к восьми. Познакомься с персоналом и сразу же займись подготовкой к губпартконференции: надлежит отремонтировать актовый зал губкома партии. Поезжай туда, посмотри да прикинь, что надо. Далее: послезавтра необходимо организовать приемку пиломатериала с пристани. Сложи древесину на склад.
И главное – учет и контроль, учет и контроль! Ты не смотри, Андрей Николаич, что мы «Красный ленинец» – воруют у нас похлеще, чем при старике Савелии, бывшем хозяине, Бехметьеве.
Трофимов помолчал.
– Где остановился-то, кавалерист? – прищурившись, спросил он.
– В гостинице. Обещали выделить квартиру.
– Свищов занялся?
– Кажется, да.
– Найдет, – Трофимов поднялся. – До завтра, начальник столярки!
В приемной пребывала только Танечка.
1 2 3 4 5 6 7