Это человек, говорю я тебе.
— Это бревно.
— Нет, человек. То есть, бревно тоже есть. Я не против бревна. Но есть и человек.
По мере приближения к бревну стало ясно, что человек действительно наличествует. Один из гребцов попытался придвинуть человека веслом, но не рассчитал, выронил весло, и, хрипло крикнув, упал за ним сам. Человек отделился от бревна и в несколько взмахов доплыл до гребца. Помогая ему взобраться на борт, он взобрался и сам, мотая головой и отвергая чью-либо помощь.
— Здравствуй, — сказал рулевой.
— Отойди, — огрызнулся человек с бревна. — Я вас не трогал, и рассчитывал, что и вы меня не тронете. Но вам понадобилось зачем-то… — он не окончил фразу, потому что голос его в этот момент дал петуха. Эрик пригляделся. На вид человеку с бревна было лет семнадцать.
— Тебя как зовут? — спросил Эрик, приближаясь.
— Тебе-то какое до этого дело? Я ждал наступления ночи.
— И что бы ты делал после того, как ночь наступила? — с любопытством спросил Эрик.
Человек вдруг вздрогнул всем телом и кашлянул. Зубы его застучали. Один из гребцов нехотя полез под кормовую часть палубы и вскоре вернулся с узлом.
— Плыл бы к берегу, — ответил человек с бревна.
— Это далеко, — заметил Эрик.
— Ничего не далеко! — возмутился человек, кашляя и ежась. — Вон там, — он показал рукой, — Лапландская дурная Лужа, в полуарже. Это что?
— Сухая одежда, — объяснил гребец, протягивая человеку узел.
— Ага, — сказал человек. — Что ж, спасибо.
Он опять вздрогнул всем телом. Пытаясь развязать узел, он невнятно ругался и ворчал, стуча зубами и тыкая и захватывая материю негнущимися пальцами, а потом швырнул узел на палубу.
— Так обсохну, — сказал он.
Эрик поднял узел и развязал его.
— Я мог бы ссадить тебя на берег, а мог бы и подвезти, если тебе по пути, — сказал он.
— Вообще-то, господин, пора бы и привал делать, — вмешался рулевой. — Жрать охота, горячего не ели три дня.
Никакого уважения, подумал Эрик. Сколько им не плати — знают, кто я такой, и никакого уважения. До чего люди все-таки противный народ.
— Ладно, — сказал он. — До Лапландской Лужи, положим, не пол-аржи, а все три, и вовсе не там она, а вон там, — он показал рукой. — Но, в общем, наверное действительно нужно где-то пристроиться. Драккары либо уже в Луже, либо тоже заночевали.
* * *
Ночь, несмотря на ветер, выдалась ясная. Жареная рыба показалась Эрику пресной, но человек с бревна ел жадно и молча, временами кашляя и вздрагивая.
— Жар у тебя, — сказал Эрик.
— Нет. И не такое видел, и не в таком побывал.
— Ладно, — сказал Эрик. — Давай знакомиться.
— А мы знакомы, — сказал юноша мрачно, вгрызаясь в рыбу. — Ты — Эрик Рауде. Я тебя в прошлом году видел в Ютланде. На празднике.
Эрик задумался.
— Точно, — вспомнил он. — Только ты тогда совсем мальчик был. Как же тебя зовут-то? Сейчас вспомню. Тор? Лиф? Нет, что-то более распространенное. О! Хелье. Точно, Хелье.
Юноша ничего не ответил.
— И что же ты здесь делаешь, Хелье? Помимо плавания на бревнах?
— Изучаю фауну, что же еще.
— И много успел изучить?
Хелье вдруг насмешливо посмотрел на Эрика.
— Ниддинг ниддинга видит, — сказал он.
Эрик не удержался — оглянулся по сторонам. Гребцы спали вповалку, кроме одного, но он сидел далеко и не слышал замечания. Большого секрета в том, что он, Эрик — ниддинг, не было. Гребцам это было прекрасно известно. Но вслух такие вещи лучше не произносить. Как говорят христиане — не след подвергать ближнего твоего соблазну великому.
Удивительно было то, что Хелье тоже оказался ниддингом. Что мог натворить этот семнадцатилетний… нет, пожалуй, все девятнадцать есть, при ближнем рассмотрении… ну хорошо, девятнадцать — но что он мог такое сделать, что теперь он был — пария, изгой, легкая добыча для любого, носящего сверд и любящего получить выкуп?
— Куда же ты все-таки едешь, Хелье? — спросил Эрик с любопытством.
— Еще не знаю. Может, в императорские варанги заступлю в Кьельгарде.
Эрик засмеялся тихо.
— Не возьмут, — сказал он. — Хлипок ты больно.
— Ну и что, — возразил Хелье. — Зато ловок и быстр.
— Теперь такие не нужны, — заметил Эрик. — Императорская охрана раньше была боевая и деятельная. А нынче, при Базиле Втором, она только для виду. А для виду требуются малые, на кряжистые дубы похожие. Поменьше соображения, побольше мяса. Кроме того, даже если ты дуб, платить все равно надо. Место в охране императора стоит денег. Это все славянские дела. Как славяне повалили в охрану, так сразу придумали, чтобы за это деньги брать. А у тебя денег нет.
— Ну, не знаю, — сказал Хелье. — Может, я в Хольмгарде остановлюсь. А то и в Киеве. Дело всегда найдется.
— Я бы на твоем месте ехал бы прямо в Африку, — сказал Эрик. — Оно, конечно, восточные князья спелись со славянами, и сами стали славяне, и колонии больше не колонии но суть независимые государства, все честь по чести, а только связи старые все остались. Для тебя, если не врешь, что ты ниддинг, что Киев, что Сигтуна. Везде найдут.
— А ведь ты тоже туда едешь.
— Нет. То есть, в данный момент да. Но это не конечный причал. Собираюсь я ехать значительно дальше. И предлагаю тебе ехать со мной.
— Это куда же?
— Далеко. Очень далеко. Что тебе делать у славян?
— А я сам почти славянин, — сказал Хелье. — Большинство предков из Смоленска.
— По-славянски говоришь?
— Не переставая.
Эрик засмеялся.
— Это хорошо. Но ты подумай. Рассказать тебе, куда я ехать собрался?
— Расскажи. Люблю байки.
А ведь действительно славянин, подумал Эрик. Вон какие скулы вздыбленные. А глазищи-то огромные, синие. Славянин Хелье, надо же.
— Когда-то, а было это давно, — сказал он, — отца моего сослали в Исландию, и я его там навещал.
Хелье доел рыбу, вытер руки о сленгкаппу, которая выглядела не как сленгкаппа, а как тряпка, которой моют полы в богатых домах, лег на бок, подпер щеку рукой, и посмотрел на Эрика вопросительно.
— А дальше, за Исландией, есть еще один остров. И даже не остров, а большая земля, — сообщил доверительно Эрик, делая большие глаза. — Очень большая. Там хорошо.
— Чем же?
— Луга там, поля, солнце все время, и виноградные кущи, огромные. Каждая виноградина величиной с поммель. Пасутся там дикие коровы, молоко у них — как вино. И золото там есть, и серебро.
— И залежи горячей каши для завтрака в прибрежных горах, — добавил Хелье.
— С новым поколением невозможно разговаривать, — помолчав, сказал сердито Эрик. — Это влияние христианства. Все стали циничные и глупые, ничему и никому не верят, и делать ничего не хотят. Ты христианин?
— Да.
— Ну вот, что я говорил. Ну да ладно. Времени много, пока до Ладоги доберемся, может надумаешь дослушать. Давай теперь спать.
До Ладоги добирались долго. Эрик приглядывался к новому спутнику. Хелье, выспавшийся, повеселевший, и умудрившийся не заболеть после купания в балтийских волнах, оказался приятным собеседником. Давешний его цинизм объяснялся, очевидно, усталостью. Слушал он охотно, с интересом, а комментировал мало, и Эрику это нравилось. Гребцы были люди неловкие, полностью поглощенные нехитрым своим делом, и на посторонние вещи отвлекаться не любили, поэтому до появления Хелье Эрик скучал. Теперь ему было весело. О себе Хелье говорить отказывался, и причины его ниддингизма оставались загадкой, но все загадки все равно не разгадаешь.
Поведал ему Эрик, что у Содружества Неустрашимых есть свои пути и свои связи, и даже тайные хувудваги с подставами, чтобы можно было быстро добираться из одного большого поселения в другое по суше, все время скача рысью. К примеру, из Константинополя в Киев — неделями добираются, ежели обычным путем, а путник с опознавательным знаком Содружества идет себе на юго-западную окраину Константинополя, и там, сразу за городской стеной, пройдя через Тибериевы Ворота, у конюшен, встречает нужного человека по имени Гильом Старый Франк, и тот дает ему лошадь, и разъясняет, как ехать к следующей подставе, а там другая лошадь, и через земли болгар добирается путник до Киева в считанные дни, а подставы все тайные, спрятаны хорошо.
На Ладоге было очень холодно, но как только кнорр вошел в Волхов и начал продвигаться к Хольмгарду, сделалось теплее и уютнее. Величественная северная флора по берегам умиляла Эрика своей первозданностью, настраивала на торжественный лад. Он перестал болтать непрерывно о Винлянде, который якобы видел с какого-то совершенно безумного хребта в исландских горах, и перешел на легенды об истории этих мест, заговорил о скифах и их стычках с римлянами, о древних путях, о том, что там, где нынче кнеррир переволакивают или переносят между реками, раньше были прорыты каналы, о древних летописях, в которых таятся разные непонятные премудрости, о Золотом Руне, которое хранилось когда-то именно в этих местах, или чуть южнее. Рассказывал он всегда интересно, завораживал, и Хелье нравилось.
Аржей за десять от Хольмгарда или, на местном наречии, Новгорода, заприметили прямо по ходу драккар, и Эрик решил больше не рисковать. Кнорр причалил к берегу. Эрик расплатился с гребцами, и они отправились дальше по реке, а они с Хелье, закутавшись в сленгкаппы, неспешно побрели по широкому хувудвагу. В предместьях начали им пападаться навстречу, помимо местного населения, шведские, норвежские, и датские ратники, конные и пешие, в неожиданно больших количествах, и оба, Эрик и Хелье, не сговариваясь, даже не кивнув друг другу, сошли с хувудвага на лесную тропинку и продолжали путь под прикрытием тени деревьев. У Хелье не было с собой даже кинжала.
— Откуда их столько в этих краях, — озабоченно сказал, а не спросил, Эрик, молчаливый против обыкновения.
Хелье не ответил, хоть и знал — откуда и почему. Ранее неосновательность его положения как-то не приходила ему в голову, было не до того. Теперь же, когда Эрик примолк, а непосредственная опасность исчезла, у Хелье было время подумать о дальнейших планах, и планы эти были зыбкие, какие-то туманные, непрочные, необоснованные.
Средств нет. Есть две серебряные монеты в сапоге, на них можно предположительно раза четыре поесть, и все. Знакомых у него в Хольмгарде нет. Письмо от Олофа потеряно. Заявиться в потрепанном виде к Ярислифу, без письма — немыслимо. Возвращаться назад? Это было бы самым разумным решением, но тогда он опоздает в Киев, и Матильда уедет неизвестно куда. Может, действительно плюнуть на все и поехать с Эриком, попытать счастья в дальних краях.
«Найдем что-нибудь» прозвучало достаточно неопределенно но, приглядевшись к уверенному шагу Эрика и выбору улиц, на которые они сворачивали не останавливаясь, Хелье решил, что Эрик знает, куда идет. В одном из темных окраинных переулков Эрик остановился, вглядываясь в двухэтажное строение за изгородью, деревянное, как большинство строений, но с претензией на стиль.
— Похоже на постоялый двор, — сказал Хелье.
— Не совсем, — откликнулся Эрик. — Но это именно то, что нам нужно. Обыкновенный крог, а хозяйка весьма необыкновенная, да и некоторые посетители тоже.
Пройдя через незапертую калитку во двор, они постучались. Дверь им открыла средних лет плотная, ширококостная женщина с румяным и радушным лицом, волосами цвета соломы, и большим бревнообразным носом, не слишком ее портящим.
— Эрик! — тихо воскликнула она, густо покраснела, и сверкнула синими глазами.
— Здравствуй, Евлампия, — Эрик улыбнулся.
Женщине хотелось обнять Эрика, но она не решилась. Некоторое время они молчали, любуясь друг другом.
— Кто это с тобой? — спросила Евлампия. — Заходите, заходите.
— Попутчик. Звать Хелье.
— Как?
— Хелье.
— Красивый мальчик. Норвежец?
— Он говорит, что он славянин.
— Да ну? Пусть скажет что-нибудь по-славянски.
— Хелье, не откажи, — попросил Эрик, забавляясь.
— Зачем?
— Действительно, чисто говорит, не то, что ты, — одобрила женщина и улыбнулась обворожительно, сверкнув глазами.
Теперь покраснел Хелье.
— Жрать будете?
За сенями оказалось большое помещение с несколькими столами и большой печкой в центре, и со множеством посетителей.
— Это не срочно, — ответил Эрик к неудовлетворению Хелье, который был голоден до звона в ушах. — Нам нужны постели, и нам совершенно необходима новая одежда. Пошли человека к Луке Франку.
— Это мигом, — пообещала Евлампия. — Крайняя комната слева свободна. Гречин!
Откуда-то материализовался сонный и флегматичный малый с выступающей вперед нижней губой.
— Пойдешь к Луке, — строго сказала Евлампия. — Одежда. Два полных набора.
Эрик выволок из кармана кошель и дал Гречину четыре золотые монеты.
— Мне как обычно, — сказал он. — А для Хелье… — он критически оглядел Хелье. — А пожалуй… да… пусть подберет что-нибудь из местных фасонов. Будешь ты, Хелье, новгородский купец. А только вот что… — он подумал, и к четырем монетам прибавил сходу еще пятнадцать. — К нужным людям иду завтра.
— Э! — заметила Евлампия, наблюдавшая за действиями. — Это ж десять сапов, милый мой! Княжеский корзно купить надумал?
— Двенадцать, — поправил Эрик. — Встречают по одежке. Если я вместо одежки покажу нужным людям эти самые двенадцать сапов, эффект будет совсем другой. Так что, Гречин, рассветный мой, бери побогаче. Чего у Луки есть из богатого платья, то и бери.
Гречин не возражал и не удивлялся. Ему было все равно.
Посетители оглядели новоприбывших, и, в отличие от обычных завсегдатаев крогов, не попытались вступить с ними в разговор. Прав Эрик — необычное место.
* * *
Через час Эрик и Хелье, поев и выпив бодрящего свира и получив два свертка с одеждой, ушли в отведенную им комнату. Еще через час гости разошлись, а Гречин, позевав и поглядев, как хозяйка Евлампия что-то подсчитывает, отмечает, и царапает длинным стилом на бересте, растянулся на лавице и задремал. Вскоре из внутреннего прохода в крог вышел славянин Хелье в новой одежде. Для новгородского купца он, пожалуй, слишком молодо выглядел. Хорошие сапоги, отороченные мехом, длинная вышитая рубаха, а поверх рубахи — сленгкаппа на легком меху. Шапку с меховым околышем держал он в руке так, как будто боялся ее помять.
— Я посижу в уголку немного, ладно? — спросил он.
Евлампия улыбнулась радостно.
— Бодрящего свира хочешь?
— Да.
Сидя в углу, пробуя бодрящий свир и морщась, Хелье заметил, что Евлампия украдкой, но с большим интересом, его разглядывает.
Непроизвольным движением он поправил длинные белокурые волосы, а затем, уже сознательно, пригладил пушок над верхней губой, заменяющий ему в данной стадии физиологического развития усы, от чего Евлампия хихикнула в кулак и стрельнула глазами.
Допив, Хелье спросил хозяйку, нет ли на заднем дворе бани.
— Есть, — сказала Евлампия. — Натопить?
— Нет ли в доме сверда?
— Есть, как не быть. А что?
— Так, ничего. Я еще спущусь.
Озадачив таким образом хозяйку, Хелье поднялся обратно в комнату, подошел к кровати Эрика, и перевернул спутника со спины на бок, чтобы тот не так зычно храпел. Сев на свою кровать, он долгое время смотрел в одну точку.
Он выполнял поручение Олофа, но почему бы заодно не воспользоваться случаем и не устроить свои дела? Сходить за свердом. Отрубить голову человеку, который спас тебе жизнь. Вернуться в Сигтуну, представить страшное доказательство, получить выкуп от тестя убиенного.
Нет, не выйдет. И дело даже не в том, что нельзя, выполняя поручение конунга, заниматься чем-то еще. Хелье был уже не тот Хелье, что выехал намедни из Старой Рощи, уверенный в себе, спокойный и храбрый в меру. Да, за ним погнались лихие люди, ищущие легкой добычи. Он так думал. Теперь он знал, что гнались вовсе не за ним, а искали Эрика — и это было еще унизительнее. Он потерял контроль над событиями. По неумелости, уходя, как он думал тогда, от пиратов, он позволил смехотворно пологой волне подтащить легкое судно к берегу и хрястнуть его килем о прибрежную скалу. Он потерял сверд, кошель с деньгами, и письмо Олофа к Ярислифу, и был настолько поражен этим бесцеремонным вмешательством судьбы, или Провидения, в его планы, что позволил течению отнести себя на аржу в открытое море. Нет, он, конечно же, греб одной рукой и колотил ногами, но как-то вяло. И надо же было такому случиться — именно в этом месте Эрик, дабы избавиться от преследования, повернул свою посудину к горизонту и выловил его, Хелье, из воды в тот самый момент, когда к посланнику Олофа вернулась воля к жизни и одновременно стало понятно, что до берега он уже не доберется. Он прекрасно плавал, но окончательно замерз и еле двигался. В тех переделках, в каких он бывал раньше, всегда был шанс выжить. В море этого шанса не было.
Теперь Хелье был человеком, видевшим смерть в лицо. Спасение его иначе как чудом назвать было нельзя. Балтика очень велика, а в каждых сутках есть двадцать четыре часа, в любой из которых можно пройти по любой точке Балтики. Вероятность встречи двух объектов в одном месте — никакая, особенно если учесть, что курсирующие по Балтике суда предпочитают ходить близко к берегу и не углубляться в серые и страшные водные пространства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
— Это бревно.
— Нет, человек. То есть, бревно тоже есть. Я не против бревна. Но есть и человек.
По мере приближения к бревну стало ясно, что человек действительно наличествует. Один из гребцов попытался придвинуть человека веслом, но не рассчитал, выронил весло, и, хрипло крикнув, упал за ним сам. Человек отделился от бревна и в несколько взмахов доплыл до гребца. Помогая ему взобраться на борт, он взобрался и сам, мотая головой и отвергая чью-либо помощь.
— Здравствуй, — сказал рулевой.
— Отойди, — огрызнулся человек с бревна. — Я вас не трогал, и рассчитывал, что и вы меня не тронете. Но вам понадобилось зачем-то… — он не окончил фразу, потому что голос его в этот момент дал петуха. Эрик пригляделся. На вид человеку с бревна было лет семнадцать.
— Тебя как зовут? — спросил Эрик, приближаясь.
— Тебе-то какое до этого дело? Я ждал наступления ночи.
— И что бы ты делал после того, как ночь наступила? — с любопытством спросил Эрик.
Человек вдруг вздрогнул всем телом и кашлянул. Зубы его застучали. Один из гребцов нехотя полез под кормовую часть палубы и вскоре вернулся с узлом.
— Плыл бы к берегу, — ответил человек с бревна.
— Это далеко, — заметил Эрик.
— Ничего не далеко! — возмутился человек, кашляя и ежась. — Вон там, — он показал рукой, — Лапландская дурная Лужа, в полуарже. Это что?
— Сухая одежда, — объяснил гребец, протягивая человеку узел.
— Ага, — сказал человек. — Что ж, спасибо.
Он опять вздрогнул всем телом. Пытаясь развязать узел, он невнятно ругался и ворчал, стуча зубами и тыкая и захватывая материю негнущимися пальцами, а потом швырнул узел на палубу.
— Так обсохну, — сказал он.
Эрик поднял узел и развязал его.
— Я мог бы ссадить тебя на берег, а мог бы и подвезти, если тебе по пути, — сказал он.
— Вообще-то, господин, пора бы и привал делать, — вмешался рулевой. — Жрать охота, горячего не ели три дня.
Никакого уважения, подумал Эрик. Сколько им не плати — знают, кто я такой, и никакого уважения. До чего люди все-таки противный народ.
— Ладно, — сказал он. — До Лапландской Лужи, положим, не пол-аржи, а все три, и вовсе не там она, а вон там, — он показал рукой. — Но, в общем, наверное действительно нужно где-то пристроиться. Драккары либо уже в Луже, либо тоже заночевали.
* * *
Ночь, несмотря на ветер, выдалась ясная. Жареная рыба показалась Эрику пресной, но человек с бревна ел жадно и молча, временами кашляя и вздрагивая.
— Жар у тебя, — сказал Эрик.
— Нет. И не такое видел, и не в таком побывал.
— Ладно, — сказал Эрик. — Давай знакомиться.
— А мы знакомы, — сказал юноша мрачно, вгрызаясь в рыбу. — Ты — Эрик Рауде. Я тебя в прошлом году видел в Ютланде. На празднике.
Эрик задумался.
— Точно, — вспомнил он. — Только ты тогда совсем мальчик был. Как же тебя зовут-то? Сейчас вспомню. Тор? Лиф? Нет, что-то более распространенное. О! Хелье. Точно, Хелье.
Юноша ничего не ответил.
— И что же ты здесь делаешь, Хелье? Помимо плавания на бревнах?
— Изучаю фауну, что же еще.
— И много успел изучить?
Хелье вдруг насмешливо посмотрел на Эрика.
— Ниддинг ниддинга видит, — сказал он.
Эрик не удержался — оглянулся по сторонам. Гребцы спали вповалку, кроме одного, но он сидел далеко и не слышал замечания. Большого секрета в том, что он, Эрик — ниддинг, не было. Гребцам это было прекрасно известно. Но вслух такие вещи лучше не произносить. Как говорят христиане — не след подвергать ближнего твоего соблазну великому.
Удивительно было то, что Хелье тоже оказался ниддингом. Что мог натворить этот семнадцатилетний… нет, пожалуй, все девятнадцать есть, при ближнем рассмотрении… ну хорошо, девятнадцать — но что он мог такое сделать, что теперь он был — пария, изгой, легкая добыча для любого, носящего сверд и любящего получить выкуп?
— Куда же ты все-таки едешь, Хелье? — спросил Эрик с любопытством.
— Еще не знаю. Может, в императорские варанги заступлю в Кьельгарде.
Эрик засмеялся тихо.
— Не возьмут, — сказал он. — Хлипок ты больно.
— Ну и что, — возразил Хелье. — Зато ловок и быстр.
— Теперь такие не нужны, — заметил Эрик. — Императорская охрана раньше была боевая и деятельная. А нынче, при Базиле Втором, она только для виду. А для виду требуются малые, на кряжистые дубы похожие. Поменьше соображения, побольше мяса. Кроме того, даже если ты дуб, платить все равно надо. Место в охране императора стоит денег. Это все славянские дела. Как славяне повалили в охрану, так сразу придумали, чтобы за это деньги брать. А у тебя денег нет.
— Ну, не знаю, — сказал Хелье. — Может, я в Хольмгарде остановлюсь. А то и в Киеве. Дело всегда найдется.
— Я бы на твоем месте ехал бы прямо в Африку, — сказал Эрик. — Оно, конечно, восточные князья спелись со славянами, и сами стали славяне, и колонии больше не колонии но суть независимые государства, все честь по чести, а только связи старые все остались. Для тебя, если не врешь, что ты ниддинг, что Киев, что Сигтуна. Везде найдут.
— А ведь ты тоже туда едешь.
— Нет. То есть, в данный момент да. Но это не конечный причал. Собираюсь я ехать значительно дальше. И предлагаю тебе ехать со мной.
— Это куда же?
— Далеко. Очень далеко. Что тебе делать у славян?
— А я сам почти славянин, — сказал Хелье. — Большинство предков из Смоленска.
— По-славянски говоришь?
— Не переставая.
Эрик засмеялся.
— Это хорошо. Но ты подумай. Рассказать тебе, куда я ехать собрался?
— Расскажи. Люблю байки.
А ведь действительно славянин, подумал Эрик. Вон какие скулы вздыбленные. А глазищи-то огромные, синие. Славянин Хелье, надо же.
— Когда-то, а было это давно, — сказал он, — отца моего сослали в Исландию, и я его там навещал.
Хелье доел рыбу, вытер руки о сленгкаппу, которая выглядела не как сленгкаппа, а как тряпка, которой моют полы в богатых домах, лег на бок, подпер щеку рукой, и посмотрел на Эрика вопросительно.
— А дальше, за Исландией, есть еще один остров. И даже не остров, а большая земля, — сообщил доверительно Эрик, делая большие глаза. — Очень большая. Там хорошо.
— Чем же?
— Луга там, поля, солнце все время, и виноградные кущи, огромные. Каждая виноградина величиной с поммель. Пасутся там дикие коровы, молоко у них — как вино. И золото там есть, и серебро.
— И залежи горячей каши для завтрака в прибрежных горах, — добавил Хелье.
— С новым поколением невозможно разговаривать, — помолчав, сказал сердито Эрик. — Это влияние христианства. Все стали циничные и глупые, ничему и никому не верят, и делать ничего не хотят. Ты христианин?
— Да.
— Ну вот, что я говорил. Ну да ладно. Времени много, пока до Ладоги доберемся, может надумаешь дослушать. Давай теперь спать.
До Ладоги добирались долго. Эрик приглядывался к новому спутнику. Хелье, выспавшийся, повеселевший, и умудрившийся не заболеть после купания в балтийских волнах, оказался приятным собеседником. Давешний его цинизм объяснялся, очевидно, усталостью. Слушал он охотно, с интересом, а комментировал мало, и Эрику это нравилось. Гребцы были люди неловкие, полностью поглощенные нехитрым своим делом, и на посторонние вещи отвлекаться не любили, поэтому до появления Хелье Эрик скучал. Теперь ему было весело. О себе Хелье говорить отказывался, и причины его ниддингизма оставались загадкой, но все загадки все равно не разгадаешь.
Поведал ему Эрик, что у Содружества Неустрашимых есть свои пути и свои связи, и даже тайные хувудваги с подставами, чтобы можно было быстро добираться из одного большого поселения в другое по суше, все время скача рысью. К примеру, из Константинополя в Киев — неделями добираются, ежели обычным путем, а путник с опознавательным знаком Содружества идет себе на юго-западную окраину Константинополя, и там, сразу за городской стеной, пройдя через Тибериевы Ворота, у конюшен, встречает нужного человека по имени Гильом Старый Франк, и тот дает ему лошадь, и разъясняет, как ехать к следующей подставе, а там другая лошадь, и через земли болгар добирается путник до Киева в считанные дни, а подставы все тайные, спрятаны хорошо.
На Ладоге было очень холодно, но как только кнорр вошел в Волхов и начал продвигаться к Хольмгарду, сделалось теплее и уютнее. Величественная северная флора по берегам умиляла Эрика своей первозданностью, настраивала на торжественный лад. Он перестал болтать непрерывно о Винлянде, который якобы видел с какого-то совершенно безумного хребта в исландских горах, и перешел на легенды об истории этих мест, заговорил о скифах и их стычках с римлянами, о древних путях, о том, что там, где нынче кнеррир переволакивают или переносят между реками, раньше были прорыты каналы, о древних летописях, в которых таятся разные непонятные премудрости, о Золотом Руне, которое хранилось когда-то именно в этих местах, или чуть южнее. Рассказывал он всегда интересно, завораживал, и Хелье нравилось.
Аржей за десять от Хольмгарда или, на местном наречии, Новгорода, заприметили прямо по ходу драккар, и Эрик решил больше не рисковать. Кнорр причалил к берегу. Эрик расплатился с гребцами, и они отправились дальше по реке, а они с Хелье, закутавшись в сленгкаппы, неспешно побрели по широкому хувудвагу. В предместьях начали им пападаться навстречу, помимо местного населения, шведские, норвежские, и датские ратники, конные и пешие, в неожиданно больших количествах, и оба, Эрик и Хелье, не сговариваясь, даже не кивнув друг другу, сошли с хувудвага на лесную тропинку и продолжали путь под прикрытием тени деревьев. У Хелье не было с собой даже кинжала.
— Откуда их столько в этих краях, — озабоченно сказал, а не спросил, Эрик, молчаливый против обыкновения.
Хелье не ответил, хоть и знал — откуда и почему. Ранее неосновательность его положения как-то не приходила ему в голову, было не до того. Теперь же, когда Эрик примолк, а непосредственная опасность исчезла, у Хелье было время подумать о дальнейших планах, и планы эти были зыбкие, какие-то туманные, непрочные, необоснованные.
Средств нет. Есть две серебряные монеты в сапоге, на них можно предположительно раза четыре поесть, и все. Знакомых у него в Хольмгарде нет. Письмо от Олофа потеряно. Заявиться в потрепанном виде к Ярислифу, без письма — немыслимо. Возвращаться назад? Это было бы самым разумным решением, но тогда он опоздает в Киев, и Матильда уедет неизвестно куда. Может, действительно плюнуть на все и поехать с Эриком, попытать счастья в дальних краях.
«Найдем что-нибудь» прозвучало достаточно неопределенно но, приглядевшись к уверенному шагу Эрика и выбору улиц, на которые они сворачивали не останавливаясь, Хелье решил, что Эрик знает, куда идет. В одном из темных окраинных переулков Эрик остановился, вглядываясь в двухэтажное строение за изгородью, деревянное, как большинство строений, но с претензией на стиль.
— Похоже на постоялый двор, — сказал Хелье.
— Не совсем, — откликнулся Эрик. — Но это именно то, что нам нужно. Обыкновенный крог, а хозяйка весьма необыкновенная, да и некоторые посетители тоже.
Пройдя через незапертую калитку во двор, они постучались. Дверь им открыла средних лет плотная, ширококостная женщина с румяным и радушным лицом, волосами цвета соломы, и большим бревнообразным носом, не слишком ее портящим.
— Эрик! — тихо воскликнула она, густо покраснела, и сверкнула синими глазами.
— Здравствуй, Евлампия, — Эрик улыбнулся.
Женщине хотелось обнять Эрика, но она не решилась. Некоторое время они молчали, любуясь друг другом.
— Кто это с тобой? — спросила Евлампия. — Заходите, заходите.
— Попутчик. Звать Хелье.
— Как?
— Хелье.
— Красивый мальчик. Норвежец?
— Он говорит, что он славянин.
— Да ну? Пусть скажет что-нибудь по-славянски.
— Хелье, не откажи, — попросил Эрик, забавляясь.
— Зачем?
— Действительно, чисто говорит, не то, что ты, — одобрила женщина и улыбнулась обворожительно, сверкнув глазами.
Теперь покраснел Хелье.
— Жрать будете?
За сенями оказалось большое помещение с несколькими столами и большой печкой в центре, и со множеством посетителей.
— Это не срочно, — ответил Эрик к неудовлетворению Хелье, который был голоден до звона в ушах. — Нам нужны постели, и нам совершенно необходима новая одежда. Пошли человека к Луке Франку.
— Это мигом, — пообещала Евлампия. — Крайняя комната слева свободна. Гречин!
Откуда-то материализовался сонный и флегматичный малый с выступающей вперед нижней губой.
— Пойдешь к Луке, — строго сказала Евлампия. — Одежда. Два полных набора.
Эрик выволок из кармана кошель и дал Гречину четыре золотые монеты.
— Мне как обычно, — сказал он. — А для Хелье… — он критически оглядел Хелье. — А пожалуй… да… пусть подберет что-нибудь из местных фасонов. Будешь ты, Хелье, новгородский купец. А только вот что… — он подумал, и к четырем монетам прибавил сходу еще пятнадцать. — К нужным людям иду завтра.
— Э! — заметила Евлампия, наблюдавшая за действиями. — Это ж десять сапов, милый мой! Княжеский корзно купить надумал?
— Двенадцать, — поправил Эрик. — Встречают по одежке. Если я вместо одежки покажу нужным людям эти самые двенадцать сапов, эффект будет совсем другой. Так что, Гречин, рассветный мой, бери побогаче. Чего у Луки есть из богатого платья, то и бери.
Гречин не возражал и не удивлялся. Ему было все равно.
Посетители оглядели новоприбывших, и, в отличие от обычных завсегдатаев крогов, не попытались вступить с ними в разговор. Прав Эрик — необычное место.
* * *
Через час Эрик и Хелье, поев и выпив бодрящего свира и получив два свертка с одеждой, ушли в отведенную им комнату. Еще через час гости разошлись, а Гречин, позевав и поглядев, как хозяйка Евлампия что-то подсчитывает, отмечает, и царапает длинным стилом на бересте, растянулся на лавице и задремал. Вскоре из внутреннего прохода в крог вышел славянин Хелье в новой одежде. Для новгородского купца он, пожалуй, слишком молодо выглядел. Хорошие сапоги, отороченные мехом, длинная вышитая рубаха, а поверх рубахи — сленгкаппа на легком меху. Шапку с меховым околышем держал он в руке так, как будто боялся ее помять.
— Я посижу в уголку немного, ладно? — спросил он.
Евлампия улыбнулась радостно.
— Бодрящего свира хочешь?
— Да.
Сидя в углу, пробуя бодрящий свир и морщась, Хелье заметил, что Евлампия украдкой, но с большим интересом, его разглядывает.
Непроизвольным движением он поправил длинные белокурые волосы, а затем, уже сознательно, пригладил пушок над верхней губой, заменяющий ему в данной стадии физиологического развития усы, от чего Евлампия хихикнула в кулак и стрельнула глазами.
Допив, Хелье спросил хозяйку, нет ли на заднем дворе бани.
— Есть, — сказала Евлампия. — Натопить?
— Нет ли в доме сверда?
— Есть, как не быть. А что?
— Так, ничего. Я еще спущусь.
Озадачив таким образом хозяйку, Хелье поднялся обратно в комнату, подошел к кровати Эрика, и перевернул спутника со спины на бок, чтобы тот не так зычно храпел. Сев на свою кровать, он долгое время смотрел в одну точку.
Он выполнял поручение Олофа, но почему бы заодно не воспользоваться случаем и не устроить свои дела? Сходить за свердом. Отрубить голову человеку, который спас тебе жизнь. Вернуться в Сигтуну, представить страшное доказательство, получить выкуп от тестя убиенного.
Нет, не выйдет. И дело даже не в том, что нельзя, выполняя поручение конунга, заниматься чем-то еще. Хелье был уже не тот Хелье, что выехал намедни из Старой Рощи, уверенный в себе, спокойный и храбрый в меру. Да, за ним погнались лихие люди, ищущие легкой добычи. Он так думал. Теперь он знал, что гнались вовсе не за ним, а искали Эрика — и это было еще унизительнее. Он потерял контроль над событиями. По неумелости, уходя, как он думал тогда, от пиратов, он позволил смехотворно пологой волне подтащить легкое судно к берегу и хрястнуть его килем о прибрежную скалу. Он потерял сверд, кошель с деньгами, и письмо Олофа к Ярислифу, и был настолько поражен этим бесцеремонным вмешательством судьбы, или Провидения, в его планы, что позволил течению отнести себя на аржу в открытое море. Нет, он, конечно же, греб одной рукой и колотил ногами, но как-то вяло. И надо же было такому случиться — именно в этом месте Эрик, дабы избавиться от преследования, повернул свою посудину к горизонту и выловил его, Хелье, из воды в тот самый момент, когда к посланнику Олофа вернулась воля к жизни и одновременно стало понятно, что до берега он уже не доберется. Он прекрасно плавал, но окончательно замерз и еле двигался. В тех переделках, в каких он бывал раньше, всегда был шанс выжить. В море этого шанса не было.
Теперь Хелье был человеком, видевшим смерть в лицо. Спасение его иначе как чудом назвать было нельзя. Балтика очень велика, а в каждых сутках есть двадцать четыре часа, в любой из которых можно пройти по любой точке Балтики. Вероятность встречи двух объектов в одном месте — никакая, особенно если учесть, что курсирующие по Балтике суда предпочитают ходить близко к берегу и не углубляться в серые и страшные водные пространства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9