.. Джина и Тони получат сполна.
- А моя бы воля, я бы их в Сибирь, - возжаждала крови Лиза, - И пусть бы они там...
Как положено, так и будет. Сибирь далеко, но и в Австралии есть адские места. В одном из них Уэйны уже побывали. Паше припомнились голые, будто обглоданные стволы мертвых эвкалиптов, сырая, нездоровая зелень, стелющаяся по их корням, молчаливые люди, окружившие гигантский муравейник, и жалкая косица с ленточкой торчит над подвижной, дышащей его поверхностью...
...На скалу, с которой предстояло сбросить жуткую ношу, брат и сестра могли забраться и вдвоем, помогая друг другу. Инспектор, когда Павел сказал насчет этой скалы, - иначе как труп оказался в середине муравьиной кучи, окруженной непролазными зарослями? - заметил не без ехидства:
- Коллега, ваша наблюдательность вам несколько изменила. То, что вы посчитали скалой, на самом деле смотровая площадка. Посетители поднимаются по винтовой лестнице, находящейся внутри шестиметровой колонны, которой снаружи - ну да, придан как бы естественный вид. И оттуда широкий обзор, а гиды нередко обращают внимание туристов и на подножие колонны, где, вы сами видели...
Маккой не договорил, только рукой махнул. Любопытно, додумался бы он сам, что труп был сброшен именно с этой искусственной скалы? Впрочем, какая разница? Ведь Уэйны уже дают показания.
Нехитрая уловка с платком в крапинку - тут уж авторство наверняка принадлежит Джине. Взяла, выходя из комнаты Ионаса, а может, и Полина сама захватила его в то злосчастное утро, просто не успела повязать, иначе кто-нибудь бы заметил. Джина узнала случайно от самого Павла, что на орнитологической станции работают русские - даром, что грузины, здешним жителям мы все на одно лицо. И напросилась в группу биологов - знает кого-то в колледже Сент-Джон. Подбросила улику просто так, на всякий случай. В общим, это тоже не имеет значения - разве что личность преступника высвечивается ярче с помощью таких вот деталей. Пожалуй, не ревность толкнула на убийство, руководила Джиной, а ледяная злоба, долго копившаяся. Непредумышленное, конечно, убийство. Но не расправься она с соперницей под горячую руку, могла бы позднее, уразумев, что ошиблась в расчетах, выдумать и другой способ, понадежнее, чтобы избежать наказания. Кстати, нет никакой уверенности, что Ионас самостоятельно принял решение уйти из жизни. Шок после смерти Полины, сознание вины и утраты - а рядом постоянно находится женщина, которая сызмала им манипулировала... Павел видел её на ферме Гудхарт, в спальне бывшего жениха, ещё тогда, когда все надеялись на возвращение беглянки Полы. Она-то знала точно, что Полина не вернется. Хладнокровная гадина. Брата втянула, и уж, конечно, не пожалела бы главного обидчика. Ионас утверждает, что сам набрал в шприц смертельную дозу. Толкнула его на это Джина или просто не остановила? Бросилась за помощью, чтобы спастись от подозрений. Или все-таки пожалела? Кто её знает... И не она ли сама принесла наркотик?
Пока, на данный момент, убийцей объявлен Энтони Уэйн. Со слов сестры. Как в худших предположениях Павла: дескать, Джина только оглушила соперницу, а прибывший на место происшествия брат закончил черное дело. Он же вывез тело и придумал, как его запрятать. Странно - но Энтони на допросах подтверждает все это, выгораживает сестру...
- А я ещё всегда жалела, что у меня братьев и сестер нет, - сказала Лиза, перебив Павла, - Ну их к черту, без них лучше... "И враги человеку домашние его".
- В писании сказано - стало быть, верно. Только все относительно: Джине-то хорошо, что у её братца расцвели родственные чувства.
Оба рассмеялись. Уже известно было им, да и инспектору Маккою тоже: год назад, когда машина, в которой находилась вся семья Уэйнов, развила недозволенную скорость и врезалась в придорожный столб, за рулем был Энтони. Джина на следствии выгородила брата, солгав, будто бы виноват погибший отец. Понять можно: живой дороже мертвого, а тому все равно. Но все же, все же...
Лизе об этом рассказала прислуга Уэйнов, жившая в семье с юности. До сих пор оплакивает старых хозяев, не верит, что мистер Уэйн-старший мог сесть за руль нетрезвым, хотя и недоумевает, как он сыну позволил вести машину. Энтони вечно пьян, в семье из-за этого были постоянные скандалы... А кого любили родители - это жениха дочери, Ионаса Дизенхофа. Относились, как к родному.
Инспектор с прислугой Уэйнов не беседовал, достаточно оказалось поднять материалы позапрошлогоднего следствия. Показания брата и сестры и тогда вызывали сомнения, но опровергнуть их было невозможно, да и ненужно. А теперь вот получается: брат у сестры в долгу. Потому и взваливает на себя вину за страшное преступление, которого не совершал, - вот уж у кого никаких мотивов. Взаимная выручка, "почеши спинку мне, а я тебе", родственные чувства...
Разберется полиция, рассудит суд, что кому положено, то всяк и получит. Павлу, к примеру, благодарность от родни причитается - и получена сполна. Даже неловко - столько слов, да ещё подарки, сувениры. Бируте вручила собственноручно связанный из шерсти собственных овец толстый серый жилет - для мужа старалась, но ему ещё свяжет, нет проблем, руки-то здоровы, хотя голова все ещё побаливает... Такую добротную вещь в магазине не купишь...
Регина переглянулась с Пятрасом и притащила точно такой же:
- Твоему отцу, Пауль. У вас ведь холодно в России.
Ионас воротился из больницы - вроде бы здоров, но ходит по дому как потерянный, всех сторонится. Перед самым отъездом москвичей забрел к ним в комнату, прислонился к дверному косяку, устремил унылый взгляд на туго набитые дорожные сумки.
- Уже собрались?
- Как видишь.
Казалось, подогнутся вот-вот колени, длинное исхудавшее тело сложится пополам и рухнет бесформенной грудой на пол.
- Что вы посоветуете, Лиза и Пол? Поступать мне в университет?
Ответили одновременно:
- Это ты сам должен решить, - сказал Павел.
- Сделай так, как советует Пятрас.
- Почему Пятрас? - спросили у Лизы одновременно Павел и Ионас.
- Потому что он тут самый умный!
Вот так раз! Как припечатала. Павел бы ещё на эту тему поговорил: мол, если человек сумел хорошо заработать, его можно практичным назвать, здравомыслящим, не обязательно "самым умным"... Но Ионас воспринял Лизино суждение всерьез:
- Тогда остаюсь... - сказал он, и немедленно исчез, скрылся в коридоре, тяжело вздохнув напоследок.
Через открытую дверь люди, сидящие в полуосвещеной комнате, смотрелись как на сцене. Павлу из кухни виден был старинный портрет в тяжелой резной раме, лицо отсюда неразличимо, а под ним в креслах двое стариков. Серебрится в тусклом свете настольной лампы седина отца, глянцевито поблескивает лысина его старинного приятеля Конькова. Одинаково тощие, морщинистые куриные шеи выступают из одинаковых широких воротов серых жилетов крупной вязки. Павел отдал предназначенный ему подарок Дмитрию Макарычу - пусть греется и никому не завидует.
И ещё с места, где сидел Павел - специально ушел в кухню, якобы чайку попить, а на самом деле, чтобы не слушать про Австралию - виден был тонкий профиль рассказчицы: то наклонится, то откинется и скроется из виду, и руки, будто птицы, мелькают. Ездили вместе, смотрели одно и то же - а увидели разное.
- Ну прямо переселение душ. Чувствую, что я тут раньше бывала. Дежа вю. Купол стеклянный, мостики такие чугунные, витые наверху, по первому и второму этажу витрины, витрины... Потом соображаю: это же наш ГУМ. В точности!
- Строили, должно быть, в одно и то же время, по тогдашней архитектурной моде. Что в Москве, что в Сиднее, - рассудительно сказал Всеволод Павлович
Старики слушали Лизу с живым интересом - много ли им попадается людей, только что вернувшихся из Австралии и готовых поделиться впечатлениями? Старых людей всегда стороной обходят...
Всеволоду Павловичу о происшествиях на ферме Гудхарт знать и не надо зачем ему, с его усталым и больным сердцем, невеселые новости? Разве что Рудольф со временем вздумает посвятить его в дела семьи - в очередном письме изложит, как все было. Но письма из Австралии редки - будут бить, будем плакать. Что-нибудь придумается.
А вот Конькову рассказать надо непременно. Павел предвкушал, как усядутся они вдвоем и разберут данный случай профессионально. Ведь что тут главным оказалось: не прямые улики, а вещи вроде бы эфемерные. Семейные традиции, характер каждого из действующих лиц, отношения между ними. Пришлось вытянуть на свет божий тщательно скрывавшиеся факты, узнать о событиях, происшедших задолго до преступления и на другом конце земного шара. Любопытный, в общем, случай...
Павел поднялся, зажег свет. Пора вернуться в комнату, принять участие в беседе, а то Лиза обидится: что я, нанялась твоих стариков развлекать. Я не телевизор, не клуб путешествий...
С кухонного буфета на него оскалился зубастый зверюга - давно вымерший тасманский тигр, купленный Лизой на Саламанка-маркет. Жить теперь тебе здесь, приятель, - на московских Чистых прудах
1 2 3 4 5 6 7 8 9
- А моя бы воля, я бы их в Сибирь, - возжаждала крови Лиза, - И пусть бы они там...
Как положено, так и будет. Сибирь далеко, но и в Австралии есть адские места. В одном из них Уэйны уже побывали. Паше припомнились голые, будто обглоданные стволы мертвых эвкалиптов, сырая, нездоровая зелень, стелющаяся по их корням, молчаливые люди, окружившие гигантский муравейник, и жалкая косица с ленточкой торчит над подвижной, дышащей его поверхностью...
...На скалу, с которой предстояло сбросить жуткую ношу, брат и сестра могли забраться и вдвоем, помогая друг другу. Инспектор, когда Павел сказал насчет этой скалы, - иначе как труп оказался в середине муравьиной кучи, окруженной непролазными зарослями? - заметил не без ехидства:
- Коллега, ваша наблюдательность вам несколько изменила. То, что вы посчитали скалой, на самом деле смотровая площадка. Посетители поднимаются по винтовой лестнице, находящейся внутри шестиметровой колонны, которой снаружи - ну да, придан как бы естественный вид. И оттуда широкий обзор, а гиды нередко обращают внимание туристов и на подножие колонны, где, вы сами видели...
Маккой не договорил, только рукой махнул. Любопытно, додумался бы он сам, что труп был сброшен именно с этой искусственной скалы? Впрочем, какая разница? Ведь Уэйны уже дают показания.
Нехитрая уловка с платком в крапинку - тут уж авторство наверняка принадлежит Джине. Взяла, выходя из комнаты Ионаса, а может, и Полина сама захватила его в то злосчастное утро, просто не успела повязать, иначе кто-нибудь бы заметил. Джина узнала случайно от самого Павла, что на орнитологической станции работают русские - даром, что грузины, здешним жителям мы все на одно лицо. И напросилась в группу биологов - знает кого-то в колледже Сент-Джон. Подбросила улику просто так, на всякий случай. В общим, это тоже не имеет значения - разве что личность преступника высвечивается ярче с помощью таких вот деталей. Пожалуй, не ревность толкнула на убийство, руководила Джиной, а ледяная злоба, долго копившаяся. Непредумышленное, конечно, убийство. Но не расправься она с соперницей под горячую руку, могла бы позднее, уразумев, что ошиблась в расчетах, выдумать и другой способ, понадежнее, чтобы избежать наказания. Кстати, нет никакой уверенности, что Ионас самостоятельно принял решение уйти из жизни. Шок после смерти Полины, сознание вины и утраты - а рядом постоянно находится женщина, которая сызмала им манипулировала... Павел видел её на ферме Гудхарт, в спальне бывшего жениха, ещё тогда, когда все надеялись на возвращение беглянки Полы. Она-то знала точно, что Полина не вернется. Хладнокровная гадина. Брата втянула, и уж, конечно, не пожалела бы главного обидчика. Ионас утверждает, что сам набрал в шприц смертельную дозу. Толкнула его на это Джина или просто не остановила? Бросилась за помощью, чтобы спастись от подозрений. Или все-таки пожалела? Кто её знает... И не она ли сама принесла наркотик?
Пока, на данный момент, убийцей объявлен Энтони Уэйн. Со слов сестры. Как в худших предположениях Павла: дескать, Джина только оглушила соперницу, а прибывший на место происшествия брат закончил черное дело. Он же вывез тело и придумал, как его запрятать. Странно - но Энтони на допросах подтверждает все это, выгораживает сестру...
- А я ещё всегда жалела, что у меня братьев и сестер нет, - сказала Лиза, перебив Павла, - Ну их к черту, без них лучше... "И враги человеку домашние его".
- В писании сказано - стало быть, верно. Только все относительно: Джине-то хорошо, что у её братца расцвели родственные чувства.
Оба рассмеялись. Уже известно было им, да и инспектору Маккою тоже: год назад, когда машина, в которой находилась вся семья Уэйнов, развила недозволенную скорость и врезалась в придорожный столб, за рулем был Энтони. Джина на следствии выгородила брата, солгав, будто бы виноват погибший отец. Понять можно: живой дороже мертвого, а тому все равно. Но все же, все же...
Лизе об этом рассказала прислуга Уэйнов, жившая в семье с юности. До сих пор оплакивает старых хозяев, не верит, что мистер Уэйн-старший мог сесть за руль нетрезвым, хотя и недоумевает, как он сыну позволил вести машину. Энтони вечно пьян, в семье из-за этого были постоянные скандалы... А кого любили родители - это жениха дочери, Ионаса Дизенхофа. Относились, как к родному.
Инспектор с прислугой Уэйнов не беседовал, достаточно оказалось поднять материалы позапрошлогоднего следствия. Показания брата и сестры и тогда вызывали сомнения, но опровергнуть их было невозможно, да и ненужно. А теперь вот получается: брат у сестры в долгу. Потому и взваливает на себя вину за страшное преступление, которого не совершал, - вот уж у кого никаких мотивов. Взаимная выручка, "почеши спинку мне, а я тебе", родственные чувства...
Разберется полиция, рассудит суд, что кому положено, то всяк и получит. Павлу, к примеру, благодарность от родни причитается - и получена сполна. Даже неловко - столько слов, да ещё подарки, сувениры. Бируте вручила собственноручно связанный из шерсти собственных овец толстый серый жилет - для мужа старалась, но ему ещё свяжет, нет проблем, руки-то здоровы, хотя голова все ещё побаливает... Такую добротную вещь в магазине не купишь...
Регина переглянулась с Пятрасом и притащила точно такой же:
- Твоему отцу, Пауль. У вас ведь холодно в России.
Ионас воротился из больницы - вроде бы здоров, но ходит по дому как потерянный, всех сторонится. Перед самым отъездом москвичей забрел к ним в комнату, прислонился к дверному косяку, устремил унылый взгляд на туго набитые дорожные сумки.
- Уже собрались?
- Как видишь.
Казалось, подогнутся вот-вот колени, длинное исхудавшее тело сложится пополам и рухнет бесформенной грудой на пол.
- Что вы посоветуете, Лиза и Пол? Поступать мне в университет?
Ответили одновременно:
- Это ты сам должен решить, - сказал Павел.
- Сделай так, как советует Пятрас.
- Почему Пятрас? - спросили у Лизы одновременно Павел и Ионас.
- Потому что он тут самый умный!
Вот так раз! Как припечатала. Павел бы ещё на эту тему поговорил: мол, если человек сумел хорошо заработать, его можно практичным назвать, здравомыслящим, не обязательно "самым умным"... Но Ионас воспринял Лизино суждение всерьез:
- Тогда остаюсь... - сказал он, и немедленно исчез, скрылся в коридоре, тяжело вздохнув напоследок.
Через открытую дверь люди, сидящие в полуосвещеной комнате, смотрелись как на сцене. Павлу из кухни виден был старинный портрет в тяжелой резной раме, лицо отсюда неразличимо, а под ним в креслах двое стариков. Серебрится в тусклом свете настольной лампы седина отца, глянцевито поблескивает лысина его старинного приятеля Конькова. Одинаково тощие, морщинистые куриные шеи выступают из одинаковых широких воротов серых жилетов крупной вязки. Павел отдал предназначенный ему подарок Дмитрию Макарычу - пусть греется и никому не завидует.
И ещё с места, где сидел Павел - специально ушел в кухню, якобы чайку попить, а на самом деле, чтобы не слушать про Австралию - виден был тонкий профиль рассказчицы: то наклонится, то откинется и скроется из виду, и руки, будто птицы, мелькают. Ездили вместе, смотрели одно и то же - а увидели разное.
- Ну прямо переселение душ. Чувствую, что я тут раньше бывала. Дежа вю. Купол стеклянный, мостики такие чугунные, витые наверху, по первому и второму этажу витрины, витрины... Потом соображаю: это же наш ГУМ. В точности!
- Строили, должно быть, в одно и то же время, по тогдашней архитектурной моде. Что в Москве, что в Сиднее, - рассудительно сказал Всеволод Павлович
Старики слушали Лизу с живым интересом - много ли им попадается людей, только что вернувшихся из Австралии и готовых поделиться впечатлениями? Старых людей всегда стороной обходят...
Всеволоду Павловичу о происшествиях на ферме Гудхарт знать и не надо зачем ему, с его усталым и больным сердцем, невеселые новости? Разве что Рудольф со временем вздумает посвятить его в дела семьи - в очередном письме изложит, как все было. Но письма из Австралии редки - будут бить, будем плакать. Что-нибудь придумается.
А вот Конькову рассказать надо непременно. Павел предвкушал, как усядутся они вдвоем и разберут данный случай профессионально. Ведь что тут главным оказалось: не прямые улики, а вещи вроде бы эфемерные. Семейные традиции, характер каждого из действующих лиц, отношения между ними. Пришлось вытянуть на свет божий тщательно скрывавшиеся факты, узнать о событиях, происшедших задолго до преступления и на другом конце земного шара. Любопытный, в общем, случай...
Павел поднялся, зажег свет. Пора вернуться в комнату, принять участие в беседе, а то Лиза обидится: что я, нанялась твоих стариков развлекать. Я не телевизор, не клуб путешествий...
С кухонного буфета на него оскалился зубастый зверюга - давно вымерший тасманский тигр, купленный Лизой на Саламанка-маркет. Жить теперь тебе здесь, приятель, - на московских Чистых прудах
1 2 3 4 5 6 7 8 9