А потому вполне удовлетворился ножкой каплуна и кусочком отбивной.
Тут его внимание привлекли какие-то звуки на склоне. Он прислушался. Догадался, что кто-то карабкается вверх. Неужели возвращается сумасшедший, подумал Николан. Этого ему очень не хотелось: от психа можно было ждать чего угодно.
Николан поднялся. Оказалось, что тело слушается его, да и спина при движениях болит не так сильно. Взяв лампу, подошел к окну, выглянул из него.
Тот, кто карабкался по склону, похоже, следил за окном, потому что застыл, как только в нем возник Николан.
— Кто тут? — прошептал юноша.
Ответ пришел после долгой паузы.
— Николан?
— Да. Это я.
— Ты один?
— Да. Не знаю, надолго ли, но до утра ко мне наверняка никто не придет.
— Тогда я поднимаюсь.
То был Ивар. Николану показалось, что он сразу узнал голос, а уж когда лампа осветила рыжие волосы и широкие плечи бритонца, отпали последние сомнения. Для того, чтобы их не заметили из других окон дворца, Николан отнес лампу на стол.
Ивар перебросил мускулистую ногу через подоконник и одним плавным движением оказался на полу.
— Мой дорогой друг, как же нам повезло. Я постоянно получал известия о тебе, через других рабов, и давно хотел повидаться с тобой. И надо же мне было прийти в такой день, когда в больничке кроме тебя никого нет.
— Ты сильно рискуешь, — озаботился Николан.
Ивар беззаботно махнул рукой.
— Уже три недели я живу под страхом смерти. И привык к этому, — взгляд его прошелся по больничке и остановился на блюде с едой. — Мой друг, прошептал он, принюхиваясь, — за эти три недели мне редко удавалось поесть. Еще одна такая неделя, и я просто умру от голода. Ты не обидишься, если я попрошу тебя поделиться тем, что я вижу на столе?
— Можешь съесть все, — ответил Николан. — Я уже отужинал.
Высокий бритонец осторожно приблизился к столу, словно хищный зверь, выслеживающий добычу, сел и набросился на еду, как голодный волк. Несколько минут спустя блюдо опустело, а Ивар повернулся в Николану с подозрительно блестящими глазами.
— Неужели я умер и попал в Вальхаллу? по скандинавской мифологии находящееся на небе и принадлежащее Одину жилище павших в бою храбрых воинов, которые там вечно пируют
Никогда в жизни не ел такой вкуснятины, — он доглодал косточку отбивной и принялся за пирожное с клубникой. Когда же последняя крошка исчезла у него во рту, он вновь посмотрел на Николана.
— Я сбежал.
Глаза Николана широко раскрылись. Редко кто решался на побег и уж совсем единицам удавалось покинуть Италию. А пойманных ждало жесточайшее наказание: после бичевания их распинали на кресте. Поэтому, хотя рабы часто говорили об побеге, дальше разговоров дело не шло.
— Ты знаешь, что будет, если тебя поймают?
Бритонец кивнул.
— Ничего другого мне не оставалось. Слишком далеко все зашло, — от дальнейших объяснений Ивар воздержался, но Николан и раньше слышал сплетни о том, что принцесса Гонория явно благоволит к рыжеволосому бритонцу. — Я убежал до того, как принцесса выехала в Равенну. Три недели прятался на холмах к востоку от города. Бывший раб, тоже бритонец, женившийся на римлянке, держит там овец. Он показал мне пещеру, из которой я не высовывал носа, и иногда приносил мне еду. К сожалению, жена его — женщина прижимистая, без капли жалости или симпатии к кому-либо, так что еды ему удавалось урывать самые крохи. Я медленно умирал от голода, — он помолчал, прежде чем продолжить. — Я ждал, потому что думал, что ты захочешь уйти со мной. После того, что ты перенес, ты, возможно, согласишься рискнуть. Согласен ли ты… хватит ли у тебя сил? Впрочем, при необходимости, если ты очень устанешь, я смогу нести тебя на спине.
Николан задумался. Так ли велик риск? Хозяин мог убить его, когда заблагорассудится, что едва не произошло. Вряд ли ему повезет вновь, если он еще раз попадет Аэцию под горячую руку. «Это мой единственный шанс, — решил Николан. — Когда еще окажется рядом сильный и верный друг. Вопрос стоит ребром: сейчас или никогда. Если я откажусь, я до конца своих дней останусь рабом».
— Я не хочу принуждать тебя, — нарушил затянувшееся молчание Ивар. — Но вдвоем идти лучше, чем одному. Видишь ли, идти придется только по ночам, а днем надо прятаться. Один может спать, а второй стоять на страже. А еду придется выпрашивать или красть. У меня есть план. Мой друг, бритонец с холмов, сказал, что пытаться бежать по суше — чистое безумие. Мы не сможем пересечь холмы и ломбардскую равнину. Ни один раз заблудимся и тогда придется спрашивать дорогу. И уж кто-нибудь обязательно донесет на нас. Лучше всего удрать из Италии на корабле. Капитанам всегда не хватает людей и они не задают лишних вопросов. Мой друг назвал мне имена двух капитанов, которые готовы взять нас. К сожалению, поплывут они на Восток, а не к Геркулесовым столбам.
Идея Николану не понравилась.
— Но говорят, что жизнь на корабле — то же рабство. А то и хуже. Ты спишь в трюме, еда кишит червями, а капитан при малейшем неповиновении хватается за хлыст. А в восточном порту ты не понимаешь языка. В кошельке у тебя будет лишь несколько монет, капитан заберет большую часть жалования, так что тебе ничего не останется, как болтаться в порту в ожидании очередного корабля. В надежде, что придет день, когда ты попадешь на корабль, который доставит тебя в родные края, — Николан покачал головой. — Я не вижу смысла менять одно ярмо на другое. Если уж мы готовы рискнуть своей жизнью, убежав от хозяина, мы должны твердо знать, что в случае успеха мы получим свободу, — он уже принял решение. — По мне лучше умереть, чем остаться здесь. Прошло три года с той поры, как мою мать и меня продали в рабство. Но мысль о побеге никогда не покидала меня. И у меня тоже есть план, причем более надежный, чем бегство по морю.
Он подошел к своей одежде, висевшей на крючке у кровати, достал из кошелька, закрепленного под пряжкой пояса, две монетки и сложенную полоску пергамента. Развернул ее, и Ивар увидел, что это карта.
— Она поможет нам уйти из этой страны, — уверенно заявил Николан. И рассказал, как он рисовал оригинальную карту, углем на материи, после того как все засыпали, а затем, уже у Аэция, перенес все на полоску пергамента, которую держал сейчас в руках. — С ней нам не придется задавать вопросы. Мы будем идти ночью, а днем спать в укромном месте. При должной осторожности нас никто не увидит. Все нужная информация у нас есть.
Ивар внимательно всмотрелся в карту. Затем посмотрел на Николана, его глаза зажглись ярким огнем.
— Так ты идешь со мной?
Николан ответил без запинки.
— Да, мой друг, я готов. Я не согласился сразу лишь потому, что сомневался, а хватит ли у меня сил. Я не хочу быть тебе обузой.
Ивар поднялся, лицо его сияло.
— Так чего мы ждем? Пора в путь.
Пять недель спустя двое мужчин, оборванных, босоногих, ослабевших, плелись по дороге. Все это время они следовали карте, нарисованной Николаном, и ни разу не заблудились, хотя шли только по ночам и ни у кого не спрашивали, куда ведет та или иная дорога. Лишь несколько раз обращались они к незнакомцам, когда голод становился нестерпимым. Обычно они стучались в хижины пастухов. И всегда получали и еду, и пожелание доброго пути. Еще в одном случае им оказали куда более существенную помощь, но об этом будет упомянуто ниже. В основном же они питались фруктами, украденными из садов, да лесной ягодой. Случалось им и ловить рыбу в реках.
И в конце концов они поняли, что ступили на землю, где не властвовали римские законы. Николан указал на показавшегося впереди всадника.
— Это гунн.
Ивар прикрыл глаза рукой, всмотрелся в приближающегося незнакомца. Увидел, что на гунне красная войлочная шапка и высокие сапоги, а вооружен он изогнутым мечом.
— Значит, он один из тех, кто хочет покорить мир. Похоже, он опытный наездник.
— Достаточно опытный. Подожди, пока мы доберемся до моей родины. Там ты увидишь настоящих наездников, скачущих на лучших в мире лошадях.
Высокий бритонец повернулся к своему спутнику.
— Я это подозревал. Но теперь убедился в том, что моя догадка верна. Ты специально выбирал дороги, идущие на восток. Сначала-то я думал, что мы идем на твою родину, к плоскогорью на западе, то ты всегда находил причину выбрать другую дорогу. Ты хотел прийти туда, где мы сейчас и находимся — в центр империи гуннов. Это так?
— Так, — кивнул Николан, не отрывая глаз от всадника, пустившего лошадь вскачь и быстро приближающегося к ним. — Сидя в кабинете Аэция, я все видел и слышал, а потому многое узнал. Конечно, я никому ничего не рассказывал, потому что за одно слово меня могли убить. Так едва не произошло, когда Аэций только заподозрил меня в том, что я проговорился. Так вот, Аэций пребывает в полной уверенности в том, что столкновение с гуннами неизбежно. Возможно, это произойдет через несколько лет, но он уже начал подготовку к решительному сражению. Он не сомневается, что сумеет победить Аттилу, когда тот двинется на Рим, но полагает, что малой кровью победы ему не добыть. Он презирает Аттилу, но и начинает бояться его. Ивар, если будет война между гуннами и этим деградирующим народом, во главе которого станет Аэций, я хочу сражаться на стороне Аттилы. Никогда ранее Николан не высказывался столь откровенно. Бритонец нахмурился.
— Ник, друг мой, в таком вопросе нельзя руководствоваться личной обидой.
— Меня обидели, и обидели жестоко, — ответил Николан, — но дело не в этом. Все свободное время я проводил в Риме, наблюдая, как живут люди, и бедные, и богатые. Нигде нет такого вызывающего богатства и такой ужасающей бедности. Бедняки живут не лучше рабов. А богатство всего мира растрачивается несколькими сотнями семей. Но это еще не все. Я не приемлю римской морали. Эти гордые и жестокие люди озабочены одним: как бы подольше хапнуть. Все идеалы забыты, и этим они даже гордятся. Каждый стремится обогнать остальных в гонке за властью и богатством. Вот два их кумира. Ивар, мы оба знаем, что мир не может существовать без искренности и порядочности. Он рухнет, если люди, его населяющие, забудут об идеалах.
— Значит, ты хочешь увидеть Рим побежденным, — подвел итог Ивар. — А кто придет ему на смену?
— Я не пророк. Я не пытаюсь заглянуть так далеко. Я озабочен только одним — внести посильную лепту в победу над этим развращенным городом, который мы покинули. И кто бы не пришел ему на смену, все будет лучше.
Когда гунн остановил лошадь перед ними, из-за поворота дороги показались другие всадники. Гунн быстро заговорил. Слов они не поняли, но интонации были явно враждебными.
— Мы говорим по латыни, — пояснил Николан и указал на запад, добавил. — Я из Бакони.
Всадник кивнул, поняв, о чем речь. Николан указал на Ивара.
— Британия. Остров. Британия.
Гунн покачал головой. Эти слова для него ничего не значили.
Подскакали другие всадники, окружив Николана и Ивара плотным кольцом, о чем-то жарко заспорили между собой. В конце концов все двинулись к повороту, из-за которого они появились. Всадники жестами требовали, чтобы Николан и Ивар шли быстрее. Некоторые даже вытаскивали мечи.
— Похоже, мы пленники, — заметил Ивар.
— Столица Аттилы где-то рядом. Туда они нас и ведут.
— Хотелось бы, чтобы они проявили больше заботы о моих уставших ногах, — пробурчал бритонец.
— Гунны рождаются в седле, так что к ногам не испытывают ничего, кроме презрения, — пояснил Николан. — Я вспоминаю те слова на гуннском языке, которые знал мальчиком. Если я не ошибаюсь, они думают, что мы шпионы. И очень довольны тем, что поймали нас.
— Наверное, полагают, что нас скоро казнят, — вздохнул Ивар. — И это радует их еще больше.
Столица гуннов только строилась. Она широко распласталась по равнине, но ей еще недоставало той бурной активности, что пришла с подготовкой большой войны. Однако, штандарт Аттилы уже развивался над главными воротами, показывая миру, где живет его будущий повелитель. Из-за деревянных стен доносились людские голоса, ржание лошадей, лай собак.
Группа всадников, с копьями и кожаными мишенями на всем скаку вырвалась из ворот. Не снижаясь скорости, они помчались на обоих путников и их конвоиров. Пролетели мимо, нахлестывая лошадей и что-то крича. Копыта их лошадей подняли пыль, которая затмила все, даже штандарт над воротами.
— Они сумасшедшие? — озабоченно спросил Ивар. Никогда в жизни он не видел ничего подобного.
— Да. Но они также хитры и расчетливы, — ответил Николан. — Никогда не знаешь, что они учудят в следующий момент. Так что нельзя их недооценивать.
Один из сумасшедших всадников мчался прямо на Ивара, с нацеленным ему в грудь копьем. И отвел его лишь за мгновение, по ходу вырвав клок из рукава туники бритонца. Лошади — маленькие, верткие — похоже, с удовольствием участвовали в этом спектакле. Они брыкались и неистово ржали.
— Мы пришли сюда по своей воле, друг мой, — вздохнул Ивар. — И я вот думаю, а не ошибка ли это.
Двум путешественникам, видевшим и мраморные дворцы Рима, и громаду Колизея, столица Аттилы показалась жалкой и убогой. А его дворец, вызывавший такие восторги у гуннов — бревенчатой хижиной, пусть и увеличенной во много раз. Во всяком случае, деревянные колонны и заостренная крыша их не впечатлили. Пленников провели через большой обеденный зал. По лестнице они спустились в маленькие комнатки под ним, где Аттила проводил большую часть дня.
Одну из стен его кабинета занимала только что принесенная карта. Бич Божий, в синей тунике (той же самой синей тунике, тогда еще совсем новой, богато расшитой золотом), сидел за маленьким столиком. Тяжелым взглядом немигающих глаз он прошелся по пленникам. Толмач начал допрашивать их по латыни, обращаясь к Ивару, габариты которого произвели впечатление не только на него. Пока Ивар объяснял, кто они такие и как попали к гуннам, Николан не отрывал глаз от карты.
Аттила молча сидел за своим столиком. Сначала он смотрел на Ивара, но затем его внимание привлек Николан, по-прежнему разглядывающий карту. На ней была изображена сеть дорог, ведущих от Рима к Альпам. Его, естественно, более всего интересовала та, по которой они пришли из Италии.
Оба пленника решили, что император гуннов может общаться с ними только через толмача, поэтому немало изумились, когда он заговорил на латыни.
— Мои рисовальщики карт лучшие в мире, — Аттила указал на карту на стене и обратился к Николану. — Ты, который так заинтересовался ею, что ты о ней думаешь?
К своему удивлению, Николан не испытывал ни малейшего страха перед великим завоевателем.
— Лучше этой мне видеть не доводилось. Она прекрасно вычерчена. Выдержан и масштаб. Но, о могущественный император, должен отметить, что она неточна.
Аттила громко рассмеялся, но в смехе его не было веселья.
— Этот молодой петушок не боится махать крылышками и кукарекать, — уголки его рта опустились. — Значит, моя карта неточна! Откуда сбежавший раб знает, как рисовать военные карты?
Николан почувствовал сгущающееся напряжение. Он посмел покритиковать то, что понравилось Аттиле. По сощурившимся глазам императора и суровым лицам гуннов он понял, что должен привести веские аргументы, подтверждающие его точку зрения или готовиться к самому худшему.
— Возможно, я высказался слишком резко, о великий император. Но правда и то, что от Рима до границы мы шли только по ночам. И ни разу не сбились с пути. Мы всегда знали, куда сворачивать на развилке. Нам не пришлось спрашивать, по той ли дороге мы идем.
— Ты проходил этот путь много раз? — спросил Аттила.
— Нет, господин мой. Ранее лишь однажды. Мы шли по карте, которую я тогда нарисовал.
В глазах Аттилы мелькнуло удивление.
— И сколько тебе было лет, когда ты нарисовал ту карту?
— Пятнадцать.
— И твоя карта точнее той, что нарисовали мои мастера? — он оглядел кабинет и улыбнулся своим военачальникам. — Да в тебе больше нахальства, чем в римском ученом, утверждающим, что он знает все. И где же эта на удивление точная карта?
Николан достал из кошелька на поясе потрепанную полоску пергамента. По знаку Аттилы пересек кабинет и положил свою карту на стол. Император несколько мгновений пристально смотрел на нее.
— Онегезий, приведи сюда моих рисовальщиков, — распорядился он. — Нет, сделаем по-другому. Приведи моих разведчиков, что ходили по дорогам к Риму. Посмотрим, что они скажут.
Кабинет очистили от посторонних. Вывели даже офицера, который возглавлял отряд, приведший пленника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Тут его внимание привлекли какие-то звуки на склоне. Он прислушался. Догадался, что кто-то карабкается вверх. Неужели возвращается сумасшедший, подумал Николан. Этого ему очень не хотелось: от психа можно было ждать чего угодно.
Николан поднялся. Оказалось, что тело слушается его, да и спина при движениях болит не так сильно. Взяв лампу, подошел к окну, выглянул из него.
Тот, кто карабкался по склону, похоже, следил за окном, потому что застыл, как только в нем возник Николан.
— Кто тут? — прошептал юноша.
Ответ пришел после долгой паузы.
— Николан?
— Да. Это я.
— Ты один?
— Да. Не знаю, надолго ли, но до утра ко мне наверняка никто не придет.
— Тогда я поднимаюсь.
То был Ивар. Николану показалось, что он сразу узнал голос, а уж когда лампа осветила рыжие волосы и широкие плечи бритонца, отпали последние сомнения. Для того, чтобы их не заметили из других окон дворца, Николан отнес лампу на стол.
Ивар перебросил мускулистую ногу через подоконник и одним плавным движением оказался на полу.
— Мой дорогой друг, как же нам повезло. Я постоянно получал известия о тебе, через других рабов, и давно хотел повидаться с тобой. И надо же мне было прийти в такой день, когда в больничке кроме тебя никого нет.
— Ты сильно рискуешь, — озаботился Николан.
Ивар беззаботно махнул рукой.
— Уже три недели я живу под страхом смерти. И привык к этому, — взгляд его прошелся по больничке и остановился на блюде с едой. — Мой друг, прошептал он, принюхиваясь, — за эти три недели мне редко удавалось поесть. Еще одна такая неделя, и я просто умру от голода. Ты не обидишься, если я попрошу тебя поделиться тем, что я вижу на столе?
— Можешь съесть все, — ответил Николан. — Я уже отужинал.
Высокий бритонец осторожно приблизился к столу, словно хищный зверь, выслеживающий добычу, сел и набросился на еду, как голодный волк. Несколько минут спустя блюдо опустело, а Ивар повернулся в Николану с подозрительно блестящими глазами.
— Неужели я умер и попал в Вальхаллу? по скандинавской мифологии находящееся на небе и принадлежащее Одину жилище павших в бою храбрых воинов, которые там вечно пируют
Никогда в жизни не ел такой вкуснятины, — он доглодал косточку отбивной и принялся за пирожное с клубникой. Когда же последняя крошка исчезла у него во рту, он вновь посмотрел на Николана.
— Я сбежал.
Глаза Николана широко раскрылись. Редко кто решался на побег и уж совсем единицам удавалось покинуть Италию. А пойманных ждало жесточайшее наказание: после бичевания их распинали на кресте. Поэтому, хотя рабы часто говорили об побеге, дальше разговоров дело не шло.
— Ты знаешь, что будет, если тебя поймают?
Бритонец кивнул.
— Ничего другого мне не оставалось. Слишком далеко все зашло, — от дальнейших объяснений Ивар воздержался, но Николан и раньше слышал сплетни о том, что принцесса Гонория явно благоволит к рыжеволосому бритонцу. — Я убежал до того, как принцесса выехала в Равенну. Три недели прятался на холмах к востоку от города. Бывший раб, тоже бритонец, женившийся на римлянке, держит там овец. Он показал мне пещеру, из которой я не высовывал носа, и иногда приносил мне еду. К сожалению, жена его — женщина прижимистая, без капли жалости или симпатии к кому-либо, так что еды ему удавалось урывать самые крохи. Я медленно умирал от голода, — он помолчал, прежде чем продолжить. — Я ждал, потому что думал, что ты захочешь уйти со мной. После того, что ты перенес, ты, возможно, согласишься рискнуть. Согласен ли ты… хватит ли у тебя сил? Впрочем, при необходимости, если ты очень устанешь, я смогу нести тебя на спине.
Николан задумался. Так ли велик риск? Хозяин мог убить его, когда заблагорассудится, что едва не произошло. Вряд ли ему повезет вновь, если он еще раз попадет Аэцию под горячую руку. «Это мой единственный шанс, — решил Николан. — Когда еще окажется рядом сильный и верный друг. Вопрос стоит ребром: сейчас или никогда. Если я откажусь, я до конца своих дней останусь рабом».
— Я не хочу принуждать тебя, — нарушил затянувшееся молчание Ивар. — Но вдвоем идти лучше, чем одному. Видишь ли, идти придется только по ночам, а днем надо прятаться. Один может спать, а второй стоять на страже. А еду придется выпрашивать или красть. У меня есть план. Мой друг, бритонец с холмов, сказал, что пытаться бежать по суше — чистое безумие. Мы не сможем пересечь холмы и ломбардскую равнину. Ни один раз заблудимся и тогда придется спрашивать дорогу. И уж кто-нибудь обязательно донесет на нас. Лучше всего удрать из Италии на корабле. Капитанам всегда не хватает людей и они не задают лишних вопросов. Мой друг назвал мне имена двух капитанов, которые готовы взять нас. К сожалению, поплывут они на Восток, а не к Геркулесовым столбам.
Идея Николану не понравилась.
— Но говорят, что жизнь на корабле — то же рабство. А то и хуже. Ты спишь в трюме, еда кишит червями, а капитан при малейшем неповиновении хватается за хлыст. А в восточном порту ты не понимаешь языка. В кошельке у тебя будет лишь несколько монет, капитан заберет большую часть жалования, так что тебе ничего не останется, как болтаться в порту в ожидании очередного корабля. В надежде, что придет день, когда ты попадешь на корабль, который доставит тебя в родные края, — Николан покачал головой. — Я не вижу смысла менять одно ярмо на другое. Если уж мы готовы рискнуть своей жизнью, убежав от хозяина, мы должны твердо знать, что в случае успеха мы получим свободу, — он уже принял решение. — По мне лучше умереть, чем остаться здесь. Прошло три года с той поры, как мою мать и меня продали в рабство. Но мысль о побеге никогда не покидала меня. И у меня тоже есть план, причем более надежный, чем бегство по морю.
Он подошел к своей одежде, висевшей на крючке у кровати, достал из кошелька, закрепленного под пряжкой пояса, две монетки и сложенную полоску пергамента. Развернул ее, и Ивар увидел, что это карта.
— Она поможет нам уйти из этой страны, — уверенно заявил Николан. И рассказал, как он рисовал оригинальную карту, углем на материи, после того как все засыпали, а затем, уже у Аэция, перенес все на полоску пергамента, которую держал сейчас в руках. — С ней нам не придется задавать вопросы. Мы будем идти ночью, а днем спать в укромном месте. При должной осторожности нас никто не увидит. Все нужная информация у нас есть.
Ивар внимательно всмотрелся в карту. Затем посмотрел на Николана, его глаза зажглись ярким огнем.
— Так ты идешь со мной?
Николан ответил без запинки.
— Да, мой друг, я готов. Я не согласился сразу лишь потому, что сомневался, а хватит ли у меня сил. Я не хочу быть тебе обузой.
Ивар поднялся, лицо его сияло.
— Так чего мы ждем? Пора в путь.
Пять недель спустя двое мужчин, оборванных, босоногих, ослабевших, плелись по дороге. Все это время они следовали карте, нарисованной Николаном, и ни разу не заблудились, хотя шли только по ночам и ни у кого не спрашивали, куда ведет та или иная дорога. Лишь несколько раз обращались они к незнакомцам, когда голод становился нестерпимым. Обычно они стучались в хижины пастухов. И всегда получали и еду, и пожелание доброго пути. Еще в одном случае им оказали куда более существенную помощь, но об этом будет упомянуто ниже. В основном же они питались фруктами, украденными из садов, да лесной ягодой. Случалось им и ловить рыбу в реках.
И в конце концов они поняли, что ступили на землю, где не властвовали римские законы. Николан указал на показавшегося впереди всадника.
— Это гунн.
Ивар прикрыл глаза рукой, всмотрелся в приближающегося незнакомца. Увидел, что на гунне красная войлочная шапка и высокие сапоги, а вооружен он изогнутым мечом.
— Значит, он один из тех, кто хочет покорить мир. Похоже, он опытный наездник.
— Достаточно опытный. Подожди, пока мы доберемся до моей родины. Там ты увидишь настоящих наездников, скачущих на лучших в мире лошадях.
Высокий бритонец повернулся к своему спутнику.
— Я это подозревал. Но теперь убедился в том, что моя догадка верна. Ты специально выбирал дороги, идущие на восток. Сначала-то я думал, что мы идем на твою родину, к плоскогорью на западе, то ты всегда находил причину выбрать другую дорогу. Ты хотел прийти туда, где мы сейчас и находимся — в центр империи гуннов. Это так?
— Так, — кивнул Николан, не отрывая глаз от всадника, пустившего лошадь вскачь и быстро приближающегося к ним. — Сидя в кабинете Аэция, я все видел и слышал, а потому многое узнал. Конечно, я никому ничего не рассказывал, потому что за одно слово меня могли убить. Так едва не произошло, когда Аэций только заподозрил меня в том, что я проговорился. Так вот, Аэций пребывает в полной уверенности в том, что столкновение с гуннами неизбежно. Возможно, это произойдет через несколько лет, но он уже начал подготовку к решительному сражению. Он не сомневается, что сумеет победить Аттилу, когда тот двинется на Рим, но полагает, что малой кровью победы ему не добыть. Он презирает Аттилу, но и начинает бояться его. Ивар, если будет война между гуннами и этим деградирующим народом, во главе которого станет Аэций, я хочу сражаться на стороне Аттилы. Никогда ранее Николан не высказывался столь откровенно. Бритонец нахмурился.
— Ник, друг мой, в таком вопросе нельзя руководствоваться личной обидой.
— Меня обидели, и обидели жестоко, — ответил Николан, — но дело не в этом. Все свободное время я проводил в Риме, наблюдая, как живут люди, и бедные, и богатые. Нигде нет такого вызывающего богатства и такой ужасающей бедности. Бедняки живут не лучше рабов. А богатство всего мира растрачивается несколькими сотнями семей. Но это еще не все. Я не приемлю римской морали. Эти гордые и жестокие люди озабочены одним: как бы подольше хапнуть. Все идеалы забыты, и этим они даже гордятся. Каждый стремится обогнать остальных в гонке за властью и богатством. Вот два их кумира. Ивар, мы оба знаем, что мир не может существовать без искренности и порядочности. Он рухнет, если люди, его населяющие, забудут об идеалах.
— Значит, ты хочешь увидеть Рим побежденным, — подвел итог Ивар. — А кто придет ему на смену?
— Я не пророк. Я не пытаюсь заглянуть так далеко. Я озабочен только одним — внести посильную лепту в победу над этим развращенным городом, который мы покинули. И кто бы не пришел ему на смену, все будет лучше.
Когда гунн остановил лошадь перед ними, из-за поворота дороги показались другие всадники. Гунн быстро заговорил. Слов они не поняли, но интонации были явно враждебными.
— Мы говорим по латыни, — пояснил Николан и указал на запад, добавил. — Я из Бакони.
Всадник кивнул, поняв, о чем речь. Николан указал на Ивара.
— Британия. Остров. Британия.
Гунн покачал головой. Эти слова для него ничего не значили.
Подскакали другие всадники, окружив Николана и Ивара плотным кольцом, о чем-то жарко заспорили между собой. В конце концов все двинулись к повороту, из-за которого они появились. Всадники жестами требовали, чтобы Николан и Ивар шли быстрее. Некоторые даже вытаскивали мечи.
— Похоже, мы пленники, — заметил Ивар.
— Столица Аттилы где-то рядом. Туда они нас и ведут.
— Хотелось бы, чтобы они проявили больше заботы о моих уставших ногах, — пробурчал бритонец.
— Гунны рождаются в седле, так что к ногам не испытывают ничего, кроме презрения, — пояснил Николан. — Я вспоминаю те слова на гуннском языке, которые знал мальчиком. Если я не ошибаюсь, они думают, что мы шпионы. И очень довольны тем, что поймали нас.
— Наверное, полагают, что нас скоро казнят, — вздохнул Ивар. — И это радует их еще больше.
Столица гуннов только строилась. Она широко распласталась по равнине, но ей еще недоставало той бурной активности, что пришла с подготовкой большой войны. Однако, штандарт Аттилы уже развивался над главными воротами, показывая миру, где живет его будущий повелитель. Из-за деревянных стен доносились людские голоса, ржание лошадей, лай собак.
Группа всадников, с копьями и кожаными мишенями на всем скаку вырвалась из ворот. Не снижаясь скорости, они помчались на обоих путников и их конвоиров. Пролетели мимо, нахлестывая лошадей и что-то крича. Копыта их лошадей подняли пыль, которая затмила все, даже штандарт над воротами.
— Они сумасшедшие? — озабоченно спросил Ивар. Никогда в жизни он не видел ничего подобного.
— Да. Но они также хитры и расчетливы, — ответил Николан. — Никогда не знаешь, что они учудят в следующий момент. Так что нельзя их недооценивать.
Один из сумасшедших всадников мчался прямо на Ивара, с нацеленным ему в грудь копьем. И отвел его лишь за мгновение, по ходу вырвав клок из рукава туники бритонца. Лошади — маленькие, верткие — похоже, с удовольствием участвовали в этом спектакле. Они брыкались и неистово ржали.
— Мы пришли сюда по своей воле, друг мой, — вздохнул Ивар. — И я вот думаю, а не ошибка ли это.
Двум путешественникам, видевшим и мраморные дворцы Рима, и громаду Колизея, столица Аттилы показалась жалкой и убогой. А его дворец, вызывавший такие восторги у гуннов — бревенчатой хижиной, пусть и увеличенной во много раз. Во всяком случае, деревянные колонны и заостренная крыша их не впечатлили. Пленников провели через большой обеденный зал. По лестнице они спустились в маленькие комнатки под ним, где Аттила проводил большую часть дня.
Одну из стен его кабинета занимала только что принесенная карта. Бич Божий, в синей тунике (той же самой синей тунике, тогда еще совсем новой, богато расшитой золотом), сидел за маленьким столиком. Тяжелым взглядом немигающих глаз он прошелся по пленникам. Толмач начал допрашивать их по латыни, обращаясь к Ивару, габариты которого произвели впечатление не только на него. Пока Ивар объяснял, кто они такие и как попали к гуннам, Николан не отрывал глаз от карты.
Аттила молча сидел за своим столиком. Сначала он смотрел на Ивара, но затем его внимание привлек Николан, по-прежнему разглядывающий карту. На ней была изображена сеть дорог, ведущих от Рима к Альпам. Его, естественно, более всего интересовала та, по которой они пришли из Италии.
Оба пленника решили, что император гуннов может общаться с ними только через толмача, поэтому немало изумились, когда он заговорил на латыни.
— Мои рисовальщики карт лучшие в мире, — Аттила указал на карту на стене и обратился к Николану. — Ты, который так заинтересовался ею, что ты о ней думаешь?
К своему удивлению, Николан не испытывал ни малейшего страха перед великим завоевателем.
— Лучше этой мне видеть не доводилось. Она прекрасно вычерчена. Выдержан и масштаб. Но, о могущественный император, должен отметить, что она неточна.
Аттила громко рассмеялся, но в смехе его не было веселья.
— Этот молодой петушок не боится махать крылышками и кукарекать, — уголки его рта опустились. — Значит, моя карта неточна! Откуда сбежавший раб знает, как рисовать военные карты?
Николан почувствовал сгущающееся напряжение. Он посмел покритиковать то, что понравилось Аттиле. По сощурившимся глазам императора и суровым лицам гуннов он понял, что должен привести веские аргументы, подтверждающие его точку зрения или готовиться к самому худшему.
— Возможно, я высказался слишком резко, о великий император. Но правда и то, что от Рима до границы мы шли только по ночам. И ни разу не сбились с пути. Мы всегда знали, куда сворачивать на развилке. Нам не пришлось спрашивать, по той ли дороге мы идем.
— Ты проходил этот путь много раз? — спросил Аттила.
— Нет, господин мой. Ранее лишь однажды. Мы шли по карте, которую я тогда нарисовал.
В глазах Аттилы мелькнуло удивление.
— И сколько тебе было лет, когда ты нарисовал ту карту?
— Пятнадцать.
— И твоя карта точнее той, что нарисовали мои мастера? — он оглядел кабинет и улыбнулся своим военачальникам. — Да в тебе больше нахальства, чем в римском ученом, утверждающим, что он знает все. И где же эта на удивление точная карта?
Николан достал из кошелька на поясе потрепанную полоску пергамента. По знаку Аттилы пересек кабинет и положил свою карту на стол. Император несколько мгновений пристально смотрел на нее.
— Онегезий, приведи сюда моих рисовальщиков, — распорядился он. — Нет, сделаем по-другому. Приведи моих разведчиков, что ходили по дорогам к Риму. Посмотрим, что они скажут.
Кабинет очистили от посторонних. Вывели даже офицера, который возглавлял отряд, приведший пленника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45