У роз на каминной полке осыпались все лепестки. Они в беспорядке рассыпались вокруг вазы. Некоторые лежали у подножия камина, на полу. Она налила ему виски, а себе коньяку. Она тянула время, разливая напитки, возилась со щипцами для льда, не торопилась снова взглянуть ему в глаза, хотя это было неизбежно. Но сейчас она могла думать только о Паоло, который остался за закрытой дверью, не зная, что она стояла с другой стороны. Возможно, он никогда об этом не узнает. Она могла думать только об этих маленьких девочках. И о своей малышке.
– Ты был прав, когда сказал, что он больше не желает меня видеть. – Она представила себе Ольгу, ее лицо было искажено болью и жаром, влажные пряди волос прилипли ко лбу. Она протянула Роберту виски, а сама устроилась на маленьком мягком стульчике у камина.
– И ты придумала заскочить сюда и спокойно провести здесь ночь, не так ли? А какие у тебя планы на завтра, на послезавтра, на дальнейшее будущее?
– У меня нет планов.
– Ты ведь никогда меня не любила, правда? Не надо, не отвечай, не стоит. Но, знаешь, Женевьева, ни один мужчина не любил тебя так, как я.
Она молча смотрела в свой бокал.
– Ты разорвала мое сердце и высосала весь сок, словно из апельсина. Теперь от меня осталась одна кожура, которая никому не нужна.
– Роберт…
– Что есть у этого парня, чего нет у меня? Неужели все дело в туфлях? Но разве я недостаточно покупал тебе туфель?
– Конечно. Дело не…
– Надеюсь, он сильно ранил тебя.
– Ты прав. – Она покачала коньяк в бокале, любуясь золотистой жидкостью.
– Замечательно.
Он достал сигару. Она наблюдала, как он зажег ее. Это была толстая сигара, ему пришлось долго раскуривать ее. Странно, но сейчас его настроение вдруг круто изменилось в лучшую сторону, несмотря на все разговоры об апельсинах, кожуре и настоящей боли. Похоже, его ярость утихла. Он словно спрятал ее в карман вместе со своей зажигалкой. Сейчас она видела перед собой человека, которого наверняка видели его коллеги по бизнесу, – уверенного, довольно вежливого. Умного и способного. Сегодня днем он успел побриться и надел свежий серый костюм.
– Ты вела себя непозволительно, – заметил этот новый, сдержанный и спокойный Роберт. – Ни один человек в здравом уме не принял бы тебя назад после того, что ты натворила.
Женевьева попыталась снова заговорить об отеле, но Роберт поднял руку, попрося ее замолчать.
– И все же теперь, когда ничего уже не вернешь, я хочу сказать, что ты родилась в чертовски странном месте. Твоя семья удивительно равнодушна. Они не воспитали тебя, как положено воспитывать молодую женщину.
Она ждала, наблюдая, как дым от его сигары клубится по комнате.
– Зачем ты сказала, что беременна?
– Не знаю.
– Это была нелепая ложь.
– Согласна. Но разве теперь это имеет значение? Наш брак в любом случае распался, мы оба это знаем.
– Между мужем и женой не должно быть секретов. – Он отхлебнул свой бурбон. – Именно здесь и начинается разлад. Ты выстроила эту «дорогу лжи» задолго до того, как познакомилась со своим башмачником.
– Уже поздно, Роберт. Утром я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать.
– Неужели? – Он удивленно приподнял бровь. Его тон стал ледяным. – Потому что есть вещи, о которых я непременно хочу узнать.
– Пожалуйста, позволь мне лечь спать.
– Это не твоя вина. Ты не виновата ни в чем, что произошло. – Роберт не сводил глаз с увядших роз. – Я нанял детектива, чтобы он следил за тобой и рылся в твоем прошлом. В протоколах школьного делопроизводства.
– Что ты сделал?
– Я вовсе не горжусь собой. Я поступил неправильно. Но есть нечто, о чем ты не рассказала мне, ведь так? Что-то произошло с тобой в детстве. И это «что-то» сгубило наш брак.
– Роберт, перестань.
– Когда ты сильно на кого-то злишься, можешь натворить много плохих вещей. Сегодня вечером я совершил очень плохой поступок. Думаю, я хотел рассчитаться с тобой.
– Не рассказывай больше. Я ни о чем тебя не спрашиваю.
На мгновение он заколебался, рассказывать ли дальше о том, что произошло, и в конце концов решил промолчать.
– Женевьева, я человек, который всегда смотрит только вперед и думает о будущем. Я не зацикливаюсь на прошлом. Но ты должна знать, что осталось там. Есть уроки, которые необходимо усвоить, и двигаться дальше. Только так можно достичь успеха. Я все еще люблю тебя, да поможет мне Бог.
– Значит, ты хочешь, чтобы я вернулась? Неужели ты действительно думаешь, что мы сможем возвратить нашу прошлую жизнь и зажить как ни в чем не бывало?
Он сухо усмехнулся:
– О нет, милая. Мы не вернемся в прошлую жизнь, мы пойдем вперед.
– Что ты имеешь в виду?
– Я хочу предложить тебе сделку. Я хочу, чтобы ты хорошенько подумала над моим предложением. Я скажу то, что должен сказать, а ты можешь остаться сегодня здесь и хорошенько подумай об этом. Утро вечера мудренее.
И снова она ждала. Теперь он казался выше, словно действительно вырос в ее глазах.
– Ты откроешь мне свой секрет. Секрет, который подорвал наш брак и заставил тебя броситься в объятия другого мужчины. Ты расскажешь мне, я выслушаю, и мы пойдем вперед. Мы больше никогда не станем об этом вспоминать. Мы уедем из Парижа, как только я завершу все дела и закажу билеты. Мы отправимся в Бостон. Ты станешь относиться ко мне, как и положено жене, с уважением. У нас будут дети.
– О, Роберт…
– Нет, ничего сейчас не говори. Подумай как следует над моим предложением. Бостон – не такое уж плохое место, если попытаться и рискнуть. У тебя не будет ни в чем недостатка. Ты познакомишься с моими мамой и сестрой. Вы подружитесь. Мы все будем заботиться друг о друге. Забудем наши неприятности, как страшный сон, начнем все сначала. – Он выпустил облако дыма. – Больше никаких любовных приключений, лжи и тайн.
Он допил свой бурбон. Его руки больше не дрожали.
– Почему ты думаешь, что я соглашусь поехать в Бостон? Ты же знаешь, что я никогда не хотела туда.
– У тебя нет выбора. В любом случае Париж – не твой город, это не то, что тебе необходимо.
– Что же мне необходимо?
Он наклонился вперед:
– Я знаю о туфлях, милая моя. О тех крошечных туфельках с пуговичками. О твоих детских туфельках. Из сотен своих туфель в той комнате ты взяла только туфельки от Мери Джейн.
Она попыталась что-то сказать, но не смогла вымолвить ни слова.
– Тебе необходимо чувствовать себя чьей-то маленькой девочкой. Стань моей. Именно об этом я всегда мечтал. – Он снова поднялся, отряхивая свой костюм. – Вот такое предложение. Ты можешь принять его или отвергнуть. Увидимся утром.
50
Луна освещала ее комнату бледным зеленоватым светом. Или это был свет от фонарей? Женевьева никак не могла найти серьезную причину, чтобы подняться и опустить жалюзи. Она совсем обессилела, но сон не шел к ней. Даже закрыть глаза и то было трудно. Глаза упорно не хотели закрываться.
Она тосковала по объятиям Паоло, по лимонному запаху его кожи, по сладко-соленому вкусу его губ.
Она думала о слащавых и душных объятиях Роберта. Как они могут жить вместе в Бостоне, да и где-либо еще? И разве может она раскрыть ему свою тайну? Это невозможно.
Она должна вернуться домой, к отцу.
Там она станет выращивать розы, вязать у камина, выгуливать собак, беседовать с викарием в церкви, пить по ночам и доливать бутылки водой, чтобы прислуга ни о чем не догадалась. И тосковать по тому, что могло произойти, но не произошло. Ухаживать за отцом, здоровье которого станет ухудшаться с каждым днем. Сидеть у его постели и бесконечно рассказывать о незначительных, минутных происшествиях в деревне, потому что, в конце концов, о чем еще говорить?
И еще она будет избегать взгляда доктора Петерса.
Она уснула, думая о туфельках Мери Джейн. О пуговках. О сияющей лаковой черной коже, которая ей так нравилась. Вспомнила, как она слюнила пальчик и стирала грязные пятна. Вспомнила свои ножки в туфельках. И еще – об одном особенном дне в Фортнуме со своей матерью и мистером Слэттери, джентльменом из Нью-Йорка.
Утро ворвалось неожиданно, вытянуло Женевьеву из сна прежде, чем она приготовилась к этому. Она села в кровати, выглянула в окно, увидела серые крыши, дымовые трубы, верхушки деревьев. Улица уже проснулась. Жалюзи звякали и открывались. Внизу кто-то насвистывал. Она долгое время сидела на постели, прислушиваясь к звукам пробуждающегося от сна города.
51
Улицы наполнял аромат свежей утренней выпечки. На каждом углу пестрели букеты цветов, которые торговки продавали с рыночных лотков или из простых цветочных корзин. Старик вел за собой стадо коз, колокольчики на их шеях мелодично позванивали. Из жилого дома вышла женщина с кувшином, стадо коз остановилось посреди дороги, хозяин принялся доить блеющую козу. За этой сценой наблюдала безупречно одетая седовласая женщина в розовых туфлях на шпильках от Перуджи, сидевшая в открытом кафе. Двое полицейских на противоположной стороне улицы смеялись и курили. Только в Париже можно увидеть нечто подобное.
Когда Женевьева вошла в кафе Рампельмайера, первым человеком, которого она увидела, оказалась Лулу. Она расположилась на своем любимом месте, за столиком в углу, три пустые кофейные чашки выстроились перед ней в ряд. Лулу с аппетитом поглощала шоколадный эклер.
Через мгновение она подняла глаза и заметила Женевьеву.
– Хочешь присоединиться ко мне, шери? – Она указала на пустой стул рядом с ее столиком.
– Если ты не возражаешь.
Лулу наклонилась вперед:
– Ты видела нового официанта?
– Где?
– Вон там. – Она указала на молодого человека, раскладывающего ножи, ложки и вилки на соседнем столике. У него были широкие плечи и привлекательные мускулистые руки. Его талия была узкой, волосы уложены назад и слишком сильно смазаны маслом. Женевьева подумала, что они наверняка упрямо-кудрявые и отказываются подчиняться своему владельцу.
– Как ты думаешь, он?.. – Лулу указала на багет, который подавался за соседним столиком.
Женевьева сжала губы, а затем медленно покачала головой.
– Думаю, он больше… – И она ткнула пальцем в эклер Лулу.
– Как жаль. У него красивые глаза.
– Итак, за кого это пирожное? За Кэмби?
Лулу нахмурилась:
– За него? Нет. Он вернулся, как я и предсказывала. С ним все в порядке, но он ничего не помнит ни о Виолетте, ни о том, где его носило. Или притворяется. Я испытываю такое облегчение, что просто не могу сердиться.
– Ты любишь его и всегда будешь любить. Но если не за Кэмби, за кого же это пирожное?
– За нас, Виви. За тебя, моя лучшая подруга. За девушку, которая всегда видела меня насквозь. Я предала и отравила нашу дружбу, потому что завидовала тебе. Теперь я ничего не могу исправить, как бы ни жалела о том, что сделала. То, что я совершила, невозможно простить.
– Позволь мне самой судить об этом. – Женевьева сжала ее руку.
Лулу смотрела на нее во все глаза.
– Ты хочешь сказать?..
– Я тоже стала завистливой, скрытной и недоверчивой. Я сама подтолкнула тебя к этому. Нам судьбой предназначено быть подругами, Лулу. Почему мы обе оказались здесь сегодня утром?
– Чтобы съесть пирожное и выпить кофе! Ты же на самом деле не веришь в эту ерунду про судьбу, правда, шери? Только не говори, что стала религиозной и будешь склонять к этому и меня? – Она широко улыбалась.
– Что ж, ведь это именно ты сказала, что мужчины приходят и уходят, а лучшие подруги остаются навсегда. Ты сказала это, когда мы виделись в последний раз, прежде чем сделала свое признание.
Лулу разглядывала помятый эклер на тарелке.
– Я всегда исповедуюсь. Полагаю, сказывается католическое воспитание.
Женевьева кивнула официантке:
– Шоколад по-африкански, пожалуйста. И кусочек того пралине, и одно пирожное с кремом.
– Два пирожных? – Лулу нахмурилась и неодобрительно покачала головой. – Ты скоро ужасно растолстеешь, шери, и не сможешь пролезть в дверь.
– Одно – за Паоло, а другое – за Роберта, – весело откликнулась Женевьева. – Думаю, это легкое тесто, понимаешь. Это в самый раз.
– Значит, с ними обоими все кончено? Ты сделала это намеренно?
– Не совсем. Я собиралась уехать вместе с Паоло, но все сорвалось. – Она подхватила карандаш, лежавший на столе, и принялась рисовать на другой стороне счета.
– О, шери, это я во всем виновата.
Но Женевьева в ответ лишь покачала головой.
– У него дети от Ольги. Ты знала об этом?
– Дети? – Глаза и рот Лулу широко открылись от изумления, язык был в шоколаде.
– Две дочери. У нее двое сыновей от покойного мужа, но дочери от Паоло.
– И как ты узнала об этом?
– Он не явился вчера вечером на встречу, и я отправилась разыскивать его. Паоло оказался в ее квартире. На самом деле это его квартира, это понятно с первого взгляда, стоит ступить на порог. Это объясняет многое о нем из того, чего я раньше не понимала. Она в жару лежала в постели. Очевидно, умирала. Я видела детей и даже разговаривала с ними.
– А Закари? Он тоже был там?
– Он разговаривал с врачом в другой комнате.
– Надеюсь, ты врезала ему как следует, шери. – Лулу коснулась руки Женевьевы. – И это была не просто пощечина. Такие мужчины заслуживают того, чтобы наброситься на них с кулаками.
– Нет. Я стояла за дверью и слушала его разговор. А затем просто ушла. – Она все еще рисовала. Это оказался набросок Лулу – глаза, губы и мушка.
– Значит, ты даже не поговорила с ним?
– Все изменилось, когда я увидела детей.
– Правда?
– Они теряли мать. Я стояла там, смотрела в их глаза и поняла, что должна уйти. Он – это все, что у них осталось, Лулу. Я люблю его, но им он нужен гораздо больше.
Лулу похлопала ее по плечу.
– Ты хороший человек.
– Нет, вовсе нет. На самом деле мне кажется, что я сделала это ради моего ребенка. Это звучит глупо? Тем не менее он тоже сделал свой выбор. Он выбрал их, а не меня. – Она вздохнула. – Я всегда чувствовала, что он прячется от чего-то в своем подвале.
– Все это выглядит ужасно благородно, шери. Чересчур благородно, если хочешь знать мое мнение.
Женевьева покачала головой:
– Я больше не могу сердиться на Паоло, как и ты на Кэмби. Я слишком хорошо знаю, что такое жить, храня тайну. Я сделала все возможное, чтобы спрятаться от прошлого, от Жозефины. Но она по-прежнему со мной, и я по-прежнему гадаю, что с ней произошло. Я не знаю, что мне с этим делать. И я не уверена, что смогу что-то сделать. Но я должна подумать об этом.
– А как насчет Роберта? Он знает об этом?
– Кое-что. Например, о Паоло, но не о Жозефине. Бедный Роберт, я разрушила его жизнь.
– Ах. – Лулу махнула рукой. – У вас с самого начала не заладилось. Разрушив этот брак, ты оказала ему большую услугу. Теперь он может найти себе простую милую девчонку, которая станет печь ему печенье.
Но ее слова не убедили Женевьеву.
Лулу указала на маленький чемоданчик, стоящий у ее ног.
– Итак, куда ты направляешься с этим чемоданом? В Лондон?
– Господи, нет. Когда вчера ночью я легла в постель, я не представляла, куда поеду и что стану делать. Никогда еще я не чувствовала себя такой потерянной. Я даже подумывала вернуться к отцу. Но проснулась сегодня утром, выглянула в окно и увидела, что все здесь по-прежнему принадлежит мне. Париж по-прежнему город, о котором я всегда мечтала. Это мой город, мой дом. – Ее губы задрожали. – А насчет всего остального я не знаю.
– Что на тебе сегодня? – Лулу нагнулась, чтобы взглянуть на туфли. – Ах, красные бархатные туфли от Закари.
– Туфли лучшего в мире сапожника, – ответила Женевьева. – Я просто не могла их оставить, разве это возможно? – Ком подкатил к ее горлу. – А что касается остальной коллекции… – Она отпила глоток из чашки, не в силах продолжать.
Лулу покачала пальцем.
– Чтобы я больше не слышала таких пораженческих разговоров! Виви, мы заберем твою коллекцию из той квартиры, даже если для этого придется взять швейцара на мушку! Мы сейчас доедим пирожные и отправимся прямо на рю де Лота, я отвлеку Роберта, пока ты будешь грузить коробки в такси. Если понадобится, я даже пересплю с ним, на войне все средства хороши, и…
– Моя коллекция не поместится в одном такси. И потом, куда мы отвезем ее?
Лулу пожала плечами:
– Ко мне?
Женевьева представила себе квартирку Лулу и едва смогла сдержать улыбку.
– Мы справимся, шери. Я больше не подведу тебя.
– Я знаю.
Принесли шоколад по-африкански и пирожные.
– Итак, я остаюсь в Париже, но понятия не имею, чем стану заниматься. – Женевьева опустила палец в пирожное с кремом. – Я не поэтесса, я не жена. Когда-то я была неплохой меценаткой, но это невозможно без денег. Лулу пожала плечами:
– Кому нужны эти деньги? У тебя есть обаяние, красота и острый ум. Ты найдешь выход. Тебя впереди ждет совсем другая жизнь, ты просто должна стремиться к ней.
– Ты действительно так думаешь?
Женевьева обернулась и посмотрела в окно. В воздухе чувствовалось приближение осени. Дерево снаружи роняло листья, и они летели по улице. Старик в фуражке пытался подмести их, но они уворачивались от метлы и кидались под колеса проезжающих мимо автомобилей, под копыта лошади, тянущей тележку, наполненную старьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35