– Платил бы виру и головное, до двадцати гривен серебра – сколько посадник скажет. Или князь, если по случаю заедет. Но лучше б тебе не платить, а сразу из городка бежать. У Чифани родня сильная, кожемяки. – Мальчишка покачал головой. – Прибьют. А отобьешься – опять платить.
– А им, значит, можно?
– А им – чего? Они твою кровь за кровь родича невозбранно брать могут. В своем праве.
– А если у меня денег нет?
– Продадут в холопы. Или в яму – пока не заплатишь.
– М-да, – только и мог сказать Серега. Закончики здесь еще те!
– Ты – чужак безродный, так? – развивал тему пацан.
– Выходит, что так, – согласился Духарев.
– Не купец, не воин, не ведун, не волох… – перечислял парнишка.
– Нет.
– Значит, ты никто, Серегей, и звать тя никак. И цена тебе – грошик дырявый.
– Зачем тогда подобрали меня? – желчно осведомился Духарев.
– Да вот она попросила, – пацан кивнул на сестру. – Не то на что ты нам сдался?
– Глупый ты. Мышонок! – сердито бросила девушка. – Не чужой он нам! Я это еще на Торжке поняла. Сердцем. А теперь точно знаю, что брат он нам. И не болтай!
Теперь настала Серегина очередь удивляться.
– И откуда же ты это знаешь? – спросил он, улыбаясь ласково.
Вместо ответа девушка сунула руку под вырез рубашки и вытянула наружу маленький крестик на тонкой золотой цепочке. И вихрастый Мыш тоже полез за пазуху и вытащил такой же желтый крестик.
Серега открыл рот… и закрыл. Как бы чего сдуру не ляпнуть!
– Ты наш брат во Христе, – торжественно произнесла девушка. – Господь же велел братьям в беде помогать!
И добавила что-то по-гречески. Что по-гречески, Духарев догадался только потому, что прошлым летом провел пару приятных недель на греческом побережье.
– Матушка наша во младенчестве крещена, и батюшка наш крещеный… – девушка вздохнула – был. И нас крестил. Еще в Доростоле.
Глава шестая
В которой Серега Духарев совершенно неожиданно становится кровным братом
– Батька наш – из булгар, а мамка наша родами померла, – сообщил Мыш.
– Он ее не помнит, – сказала Слада. – Маленький был. А теперь вот мы и вовсе вдвоем, и иной родни у нас нет. И братьев-христиан здесь тоже нет. Только в Киеве.
– Той зимой варяг с князем приезжал. На полюдье, – сказал Мыш. – Тож христианской веры. Но ты – не варяг. И не нурман. Слышь, Серегей, а давай мы с тобой побратаемся? – Пацан необычайно оживился. – Тебя ж так и так убьют…
– Это почему же? – возмутился Духарев.
– Да обычаю не знаешь! – отмахнулся Мыш. – И бестолковый. Тебе без разницы, а мне за тя виру дадут!
– Так сестра твоя говорит: мы и так братья.
– Не-е! Это мы по-христиански – братья. А по правде – чужие. Ну, побратаемся? Я с Чифаней погутарю – он видаком будет и Сычку скажет. Сычок, коэшно, дурень, да глаза и у него есть. По рукам?
Духарев усмехнулся:
– По рукам. Беги за своим Чифаней.
– Прямо сразу? – удивился пацан. – А и верно! Чего нам тянуть? Вдруг тя седни и убьют! – И пулей вылетел на улицу.
– Шальной, – улыбнулась Слада. – А ты, Серегей, правильно решил. Мыш – он хороший. И слову верный, хоть и малец еще.
– А может, я не из-за него, а из-за тебя? – улыбнулся Духарев. – Может, я такой красивой девушки, как ты, еще не встречал?
Ресницы Слады вдруг задрожали.
– Не дразни меня, Серегей, – проговорила она отвернувшись. – Нехорошо это. Стыдно тебе!
«А что я такого сказал? – изумился Духарев. – Может, по здешним правилам девушек хвалить нельзя?»
Следующие полчаса прошли в грустном молчании.
От нечего делать Духарев разглядывал сарайчик. Ничего особенного, если не считать отсутствия железных деталек. Гвозди, штырьки, крючки – все сплошь деревянное. Рядом, прислоненное к стене, стояло какое-то приспособление, вроде доски с «сережками» на изогнутой ручке, «хвост» которой был отломан. На доске с большим тщанием были вырезаны фигурки: всадник, странное животное вроде верблюда, но с человеческой головой, башенка… Целая картинка, одним словом.
– Это чего? – поинтересовался Серега.
– Прялка, – с удивлением ответила Слада. Поглядела на Духарева, который вертел «прялку», пытаясь сообразить, как это можно использовать. – Сломанная.
В сарайчик вихрем ворвался Мыш.
– Договорился! – крикнул он. – Пошли! – И, ухватив Серегу за рукав, потянул наружу.
Сарайчик располагался на краю рынка. В ряду таких же скромных строений.
За дверью ждал тощий парень, съездивший Духарева по чайнику. Над парнем нависал переминавшийся с ноги на ногу, квадратный грабастый Сычок.
Солнце уже висело над самыми верхушками деревьев по ту сторону реки. Вечер. Рынок опустел.
– Двинулись! – нетерпеливо потребовал Мыш и чуть ли не бегом устремился вниз по деревянному тротуару.
Духарев вопросительно взглянул на Чифаню.
– Мы на тебя обиды не держим, – сказал тот. – Не бойся.
«Однако!» – подумал Духарев, но спорить не стал, двинулся за Мышом. Чифаня не отставал. Замыкал шествие Сычок, под ногами которого доски тротуара жалобно поскрипывали. Нет, ошибся Серега, этот здоровяк его килограммов на пятнадцать потяжелей будет.
Компания вышла из городка через уже знакомые Духареву ворота. Сейчас при них сидел уже другой сторож: бородатый улыбчивый дядя лет сорока. Сторож поздоровался с Чифаней и Сычком, видно, не прочь был поболтать, но Чифаня отмахнулся: мол, спешим.
Шли не очень долго. Сначала – мимо зеленеющих полей, потом – лесом, на горку. Поднялись по утоптанной тропинке, затем по каменистому склону, вдоль ручейка – до плоского камня с загадочными значками. Из-под камня выбивался родник, который наполнял выложенную камешками ямку. Над ямкой толклись мошки. Вода, вытекавшая из ямки, и давала начало ручью.
Серегины спутники остановились. Зачерпнули ладонями воду, выпили. Серега – тоже. Вода попахивала сероводородом, но пить можно.
Поднялись повыше. На взгорке, широко раскинув крученые ветви, стоял дуб. Вокруг дуба имелась невысокая оградка из черных камней, а внутри, сбоку от могучего ствола, – врытый в землю столб с грубо вырезанной мордой. Рот истукана был в темно-коричневых потеках.
Мыш остановился. На веснушчатой физиономии – невероятная торжественность. Вынул из-за пазухи деревянную посудину типа миски. Ручки у посудины были резные – повернутые друг к другу лосиные головы, сделанные, надо отметить, с большим искусством. Мыш вручил посудину Сычку. Тот соскочил с обрывчика, зачерпнул воды, ловко, как обезьяна, вскарабкался обратно и поставил чашку на землю.
Чифаня извлек здоровенный тесак, передал Мышу.
Тот засучил рукав.
– На! – он протянул тесак Сереге.
Духарев, сообразив, аккуратно чиркнул по тощему предплечью мальчишки, тоже засучил рукав и передал нож. Через несколько секунд вода в чашке замутилась от смешавшейся крови.
Мыш поднял чашу, сделал глоток, протянул Духареву. Тот тоже отпил. Делов-то, еще и не такое пивали. Мыш выплеснул остаток на утоптанную землю. Жидкость моментально впиталась в песчаную почву.
Серега бросил взгляд на Чифаню… и неожиданно осознал, что это совсем не детская игра, а нечто действительно важное. И что этот малец, с которым он познакомился час назад, чья белобрысая макушка не дотягивает до Серегиного плеча, в глазах вполне взрослых Чифани и Сычка действительно стал Серегиным братом.
Повинуясь наитию, Духарев расстегнул рубашку, стянул через голову золотую цепочку и протянул пацану.
Тот на миг замешкался, потом сообразил, снял собственный крест и передал Сереге. Затем потянулся к нему, а когда Духарев наклонился, пацан обнял его и прошептал ему на ухо:
– Имя мне – Момчил.
– А мое – Дух.
Ничего лучше собственной кликухи Сереге в голову не пришло.
Духарев разомкнул объятья, поглядел на пацаненка и понял, что ему хорошо. Братьев у него раньше не было. И не думал, что когда-нибудь будут.
– Славно! – громко и торжественно произнес Чифаня.
Духарев ощутил, что отношение парня к нему тоже изменилось. Потеплело.
– Славно! – пробасил Сычок. – Аида мед пить!
Глава седьмая
Где повествуется о том, как Серега Духарев чуть не угодил в рабство
Парусиновый навес над головами. Толстые чурбаки вместо стульев. Вместо столов – еще более толстые чурбаки, на которые уложены широченные доски. Степенные мужики с деревянными кружками глянули на вновь пришедших, кто-то поздоровался. Сереге обстановка сразу напомнила знакомый пивняк в Питере.
«Интересно, какое здесь пиво? – подумал Духарев. – И где представительницы прекрасного пола? Или у них – как в Азии?»
– Садись, – сказал Мыш. – Я сейчас.
Серега опустился на чурбак. Рядом плюхнулся Сычок. Чифаня отошел к другой компании.
Серега приглядывался к местным жителям. Внешность у аборигенов разнообразием не отличалась: коренастые, волосатые, скуластые. Правда, у одних – патлы до плеч, а другие, например, трое мужиков в обшитых бляхами куртках, стрижены покороче, скобкой. Но бородаты все поголовно. Серега потрогал подбородок: щетинка еще только пробивалась. Его бритая морда в здешнюю моду явно не вписывается.
Вернулся Мыш, приволок бурдюк литров на шесть и четыре кружки, вырезанные каждая из цельного куска дерева. Ручки у кружек, изукрашенные по здешнему обычаю резьбой, – переплетающимися змейками.
Мыш наполнил кружки, позвал Чифаню. Сычок алчно облапил свою кружку, но не пил, ждал, преданно глядя на Чифаню.
– За вас, братья! – строго сказал Чифаня, плеснул чуток на земляной пол, после чего с достоинством выпил.
Остальные медлить не стали. Сычок, как и Чифаня, тоже плеснул на землю, а Мыш – нет. И Серега – не стал.
«Надо будет спросить, что за обычай такой», – подумал он.
Это было не пиво. Сладковатое пойло, пряное от трав, слабенькое, как джин-тоник.
– Чифаня, я кушать хочу! – заявил Сычок, теребя рыжеватую бороду.
Чифаня вытащил кожаный мешочек, вытряс на стол содержимое: кусочки светлого металла, вероятно серебра, монетки разные, даже парочка золотых. Чифаня выбрал из серебряных кусочков самый маленький, дал Сычку:
– Отдай Белке. Пусть накидает каши, сколько не жалко.
Кашу Сычок притащил в большущем котелке, литров на пять. У Сереги немедленно забурчало в животе. Трое его приятелей достали ложки… У Духарева ложки, ясное дело, не было.
– Удивительный ты человек, Серегей, – вздохнул Чифаня. – Даже ложки у тя нет.
– Я ему вырежу, – с готовностью заявил Мыш. – А пока моей поест.
Чифаня пожал плечами и зачерпнул кашу.
Каша напоминала перловку. Соли маловато, зато много сала. В первый раз за сегодняшний день Серега наелся от пуза.
Стемнело. На дворе кто-то разжег костер. Налетели комары. Никто, кроме Духарева, не обращал на них внимания. Бурдюк опустел, и Чифаня отправил Сычка за новой порцией.
Чифаня и Мыш обсуждали какого-то Шубку. Шубка этот зимой намеревался идти на некие Черные Мхи. Охотиться, как понял Духарев. Чифаня думал пойти с ним, но опасался. Все знают: два года тому на Черных Мхах лесная нечисть побила охотничью ватажку. Мыш же утверждал, что побила ватажников не нечисть, а лихие людишки. Мехов, добытых в зимнике, не нашли, а нечисти меха – без надобности. Она сама мохнатая.
Чифаня возражал: Мыш по-людски рассуждает, а нелюдь потому и нелюдь, что понять ее невозможно.
О нелюди и нечисти друзья говорили так, как Серегины питерские кореша под водочку толковали, скажем, об американцах. Дескать, по-русски не понимают, потому хрен поймешь, чего им надо. Одно ясно – ничего хорошего не жди.
Под навесом появилась новая компания. Человек десять, и тоже одни мужики. Возглавлял ее рослый, немного огрузневший мужчина со шрамом на лбу, коротко стриженными волосами и лопатообразной бородой. На поясе у него красовался не нож, как у большинства здешних, а настоящий меч с самоцветом на оголовье. Золотая цепь на шее в полкило весом, золотые браслеты. Местная крутизна, одним словом. Остальные перед ним явно лебезили. В одном из этих, лебезящих, Серега опознал знакомого: Голомяту. Голомята тоже узнал Духарева, помахал рукой.
Новая компания заняла целый стол, а через некоторое время от нее отделился парнишка, подошел к Духареву:
– Слышь, чужак, тебя Горазд зовет.
Серега вопросительно поглядел на Мыша, а тот в свою очередь – на Чифаню. Чифаня же пожал тощими плечами: мол, иди или не иди – дело твое.
Духарев решил подойти. Хоть позвали его, мягко говоря, неуважительно, но Голомята обошелся с Духаревым по-человечески. Нехорошо после этого его хозяину отказывать.
Сергей остановился в паре шагов от стола, который был явно побогаче, чем тот, за которым он сидел. И блюдами, и напитками.
Горазд – густая борода, челка с проседью, плечи минимум на пятьдесят четвертый размер – повернулся к Духареву, но не поднялся, остался сидеть, упершись ладонями в широко расставленные колени. Шаровары у Горазда, похоже, были из натурального шелка, красные, того же цвета, что и камень в оголовье положенного на лавку меча. Золотая цепь грузно свисала с купцовой шеи. Мощная цепка – машину буксировать можно.
– Сам откуда? – спросил купец. Голос – бас. Сочный, глубокий.
– Издалека, – уклончиво ответил Духарев. Лицо у Горазда – жесткое, глаза темно-серые, цвета апрельской Невы. Серега мог их хорошо разглядеть, потому что посреди стола горела толстая белая свеча.
Купец молчал, и тусовка его тоже. Духарев чувствовал: для Горазда он – вещь. Сейчас вещь оценят и либо купят, либо отпихнут пинком, как перестоялый гриб. И все же была в купце некая привлекательность. Харизма. Серега осознал, что ходить под началом такого сильного человека ему было бы лестно.
– Что, побил тебя Скольдов оплечник? – произнес купец.
Духарев счел за лучшее промолчать.
– То-то, – удовлетворился его молчанием купец. – Служить ко мне пойдешь?
– А что делать? – спросил Духарев.
– Да все! – весело отвечал Горазд. – Что скажу – делать. Ты тута чужой, чего нам с тобой рядиться? Иди по-хорошему, зря обижать не стану. Не такой я хозяин! Хоть у кого спроси!
– Да, да! – оживились его шестерки. – Горазд – хорош! Горазд – добрый хозяин! Горазд…
– Без ряду не ходи! – пискнул появившийся сбоку Мыш.
– Кыш, землеройка! – добродушно проговорил Горазд.
– Не иди к нему в холопы, Серегей! – звонко крикнул Мыш. – Не иди!
– Да я в холопы и не собираюсь! – Духарев даже удивился. – Разве он меня в холопы зовет?
– А куда ж еще! – возмутился Мыш. – Служить без ряду – значит, в полные холопы! А-а-а! Да ты ж наших законов не разумеешь!
– Ну-ка уберите этого пискуна, – распорядился Горазд. – Да надавайте по шеям, чтоб в большой разговор не лез.
Однако команду купца его подручным выполнить не удалось. Духарев перехватил двоих сунувшихся, бить не стал: одного оттолкнул так, что тот впилился спиной в столб, второму захватил кисть на болевой.
– Уй-уй-уй! – завопил подручный, и на выручку ему сунулись сразу четверо.
– Ша! – рыкнул Горазд, и купцовы люди остановились, а тот, кому Духарев руку выкрутил, перестал орать, только морщился.
– Отпусти его, – приказал купец, и Духарев подчинился.
– Много себе позволяешь, чужак, – проворчал Горазд. – Захочу – так тебя возьму.
– Не возьмешь! – запальчиво выкрикнул Мыш. – Он брат мне!
– Не свисти! – усмехнулся Горазд. – Голомята! Чужак те че о брате говорил?
– Не-а! – потряс лохматой бородой Голомята.
– Не брат!
Это сказал подошедший Чифаня. «Предатель!» – подумал Духарев, но поторопился с выводами.
– Не родный брат, побратим! – продолжал Чифаня. – Я тому видок! Мыш по отчине – из княжьих людей, вольный. И Серегея ты под себя взять не сможешь, коли он против. А не то – пусть Скольд рассудит!
– Во! Пусть Скольд! – поддержал Чифаню Сычок. И встал рядом с Духаревым. За их спинами маленький Мыш совсем потерялся.
– Обойдемся без Скольда, – буркнул купец.
Серега видел: Горазд раздосадован. И еще он видел, что народ в «закусочной» притих: все внимательно слушают их спор. Купец глянул из-под насупленных бровей, потом скосил глаза на лежащий на лавке меч.
«Схватит – я ему врежу! – подумал Духарев. – И будь что будет!»
Горазд меч не тронул.
– Ладно, – проворчал он. – Припомнится.
Мыш потянул Серегу за рукав: пошли. Духарев зуб дал бы: не будь вокруг других людей, Горазд так просто не сдался бы. Показал бы силу.
– Нехорошо вышло, – сказал Чифаня, когда они вернулись за свой стол. – Горазд на обиду памятливый.
– Да чего он тебе сделает! – запальчиво крикнул Мыш.
– Мне – ничего. А вам с Серегеем – может. Пошли спать, что ли?
Глава восьмая
В которой Серега Духарев размышляет о мистическом
В соломе шуршало, в стенах скреблось и поскрипывало. Зудели комары. Снаружи, где-то на реке, орали лягушки. Ночь. Летняя ночь. Обычная летняя ночь. Только вот Серега отчетливо помнил, что его предыдущая ночь была зимней. И мелкий снег вихрился перед лобовым стеклом, неприятно снижая видимость. И никаких комаров.
Серега загадал: «Вот сейчас мигну – и снова окажусь в салоне Вовчиковой тачки!»
Не получилось.
1 2 3 4 5