Ап Сиорн что-то сказал шефу полиции, который кивнул и ответил ему. Пленников снова отвели в камеру.

3

— И что дальше?
Ван Саравак опустился на топчан и уставился в пол.
— Надо подлаживаться, — хмуро сказал Эверард. — Любым путем нужно добраться до скутера и бежать отсюда. На свободе разберемся, что к чему.
— Но что случилось?
— Говорю тебе, не знаю! На первый взгляд можно сделать такое предположение: что-то произошло с греко-римлянами и власть перешла к кельтам. Но я понятия не имею, что именно случилось.
Эверард мерил камеру шагами. ему было горько, но решение уже созревало.
— Вспомни основополагающую теорию, — сказал он. — События являются результатом комплекса явлений. Не существует одной-единственной причины, могущей повлиять на будущее. Вот почему так трудно изменить историю. Если я вернусь, скажем, в средние века и застрелю одного из голландских предков Франклина Рузвельта, он все равно родится в девятнадцатом веке, потому что он и его гены происходят от целого мира его предков. Вступает в действие компенсация. Но время от времени, конечно, возникают ключевые ситуации. Какое-нибудь событие может явиться узлом многих событийных линий, и тогда его исход станет решающим для будущего в целом. Кто-то неизвестно почему и каким образом вмешался в такое ключевое событие в далеком прошлом.
Нет больше моего города, — прошептал Ван Саравак. — Ни каналов в голубых сумерках, ни веселых пирушек с девушками, ни… ты знаешь, что на Венере у меня осталась сестра?
— Заткнись! — почти выкрикнул Эверард. — Я знаю. К черту все это. Сейчас надо думать, что можно сделать.
— Послушай, — продолжал он через минуту, — ни Патруля, ни данеллиан больше нет. (Не спрашивай меня, почему я сказал «нет», а не «никогда не было», почему мы впервые возвращаемся из прошлого и находим изменившееся будущее. Я не понимаю парадоксов изменчивого времени. С нами просто это случилось в первый раз, вот и все.) Как бы то ни было, отделения Патруля, существовавшие в ареалах до ключевого момента, наверняка уцелели. Должно остаться несколько сот агентов, на которых мы можем рассчитывать.
— Если нам удастся к ним вернуться.
— Только тогда мы сможем обнаружить, в чем заключается этот ключевой момент, и попытаться прекратить вмешательство в историю. Мы должны сделать это!
— Прекрасная мысль. Но…
Снаружи раздались шаги. В замке повернулся ключ. Пленники отпрянули. Затем внезапно Ван Саравак принялся раскланиваться, расшаркиваться и расточать улыбки. Даже Эверард чуть не раскрыл рот от изумления.
Девушка, вошедшая в камеру в сопровождении трех солдат, была потрясающе красива. Высокого роста, с массой золотисто-рыжих волос, спускающихся ниже плеч до тонкой талии, она словно собрала в себе красоту всех поколений ирландок, живших на земле. На прекрасном лице сияли огромные светло-зеленые глаза. Длинное белое платье облегало фигуру, будто созданную для того, чтобы стоять не здесь, а на стенах Трои… Эверард еще раньше обратил внимание, что в эту эпоху пользовались косметикой, но девушка прекрасно обходилась без нее. Он даже не заметил золота и драгоценных камней ее украшений и стражников за ее спиной.
Она застенчиво улыбнулась и сказала:
— Вы меня понимаете? У нас решили, что вы знаете греческий.
Она говорила скорее на классическом, чем на современном языке. Эверард, однажды работавший в Александрии, понимал ее, несмотря на акцент, если внимательно смотрел ей в лицо, не смотреть на которое было трудно в любом случае.
— О да, конечно! — ответил он. Слова наскакивали одно на другое, торопясь выстроиться во фразы.
— На каком это языке ты бормочешь? — спросил Ван Саравак.
— На древнегреческом, — сказал Эверард.
— Ну конечно, как же иначе! — простонал венерианин, казалось, забывший о своем недавнем отчаянии. Глаза его сияли.
Эверард представил себя и своего товарища. Девушка тоже сказала свое имя: Дейдра Мак Морн.
— О нет, — простонал Ван Саравак, — это уж слишком, Мэнс, научи меня греческому, быстро!
— Замолчи, — сказал Эверард. — Сейчас не до шуток.
— Ну хорошо, а разве я не могу тоже заняться ею всерьез?
Эверард перестал обращать на него внимание и пригласил девушку присесть. Он сел рядом с ней на койке, а несчастный Ван Саравак кружился вокруг них, не находя себе места. Стража держала оружие наготове.
— Разве на греческом еще говорят? — спросил Эверард.
— Только в Парфии, и там он сильно исковеркан, — сказала Дейдра. — Я изучаю классический период, помимо других занятий. Саоранн ап Сиорн — мой дядя, и он попросил меня попробовать говорить с вами по-гречески. В Афаллоне немногие знают аттический язык.
— Я… — Эверард едва удержался от глупой улыбки, — весьма признателен вашему дяде.
Она серьезно посмотрела на него.
— Откуда вы? И как получилось, что из всех существующих языков вы говорите только на греческом?
— Я говорю и по-латыни.
— Латынь?
Она нахмурилась, вспоминая.
— О, язык римлян, да? Боюсь, что у нас почти никто не знает о нем.
— Мы вполне обойдемся греческим, — твердо сказал Эверард.
— Но вы не ответили мне, откуда вы, — повторила она настойчиво.
Эверард пожал плечами.
— Нас приняли не очень-то любезно, — намекнул он.
— Очень жаль, — она, видимо, говорила искренне. — Но наш народ так легко приходит в волнение. В особенности сейчас, когда такое напряженное международное положение. И когда вы появились прямо из воздуха…
Эверард кивнул. Международное положение? Это звучало достаточно знакомо и достаточно неприятно.
— Что вы имеете в виду? — спросил он.
— Неужели вы не знаете? Хай Бразил и Хиндурадж на грани войны, и мы не знаем, чем все это кончится… Трудно быть маленькой страной.
— Маленькой страной? Но я видел карту. Афаллон показался мне достаточно большим.
— Мы истощили свои силы еще двести лет назад, во время великой войны с Литторном. Сейчас ни один из штатов нашей конфедерации не может прийти к соглашению с другими по вопросам общей политики.
Дейдра взглянула ему прямо в глаза.
— Как объяснить, что вы этого не знаете?
Эверард проглотил комок в горле и сказал:
— Мы из другого мира.
— Что?
— Да. С планеты (нет, по-гречески это значит — спутник)… С небесного тела, вращающегося вокруг Сириуса. Так мы называем некую звезду.
— Но… что вы говорите? Целый мир, вращающийся вокруг звезды? Я вас не понимаю.
— Разве вы не знаете? Звезды — это те же солнца.
Дейдра отшатнулась и сделала пальцем какой-то знак.
— Великий Баал, защити нас, — прошептала она. — Или вы сумасшедший, или… Звезды прикреплены к кристаллической сфере…
Нет, это невозможно!
— Какие из движущихся звезд вы можете видеть? — медленно спросил Эверард. — Марс, Венеру и…
— Я не знаю этих названий. Если вы имеете в виду Молоха, Ашторет и остальных, то это, конечно, такие же миры, как наш, и они также вращаются вокруг своего солнца. На одном живут души мертвых, другой — прибежище ведьм, третий…
Все это и паровые автомобили!
Эверард улыбнулся дрожащими губами.
— Если вы мне не верите, то как вы считаете, кто я?
Дейдра оглядела его своими большими глазами.
— Я думаю, вы оба — волшебники, — сказала она.
На это нечего было ответить. Эверард задал еще несколько беспредметных вопросов, но узнал только, что город этот называется Катувеллаунан и что он является центром торговли и промышленности. Дейдра определила его население в два миллиона человек, а всего Афаллона — в пятьдесят миллионов, но точнее сказать не могла. Перепись населения здесь не производилась.
Судьба патрульных тоже оставалась весьма неопределенной. Скутер и остальные их вещи забрали военные, но никто не осмелился даже дотронуться до них, и сейчас шла горячая дискуссия: что же делать с пленными дальше. У Эверарда создалось впечатление, что все управление этим государством, в том числе его военными силами, зависит от личных амбиций и проходит в постоянных спорах, представляя собой довольно плохо организованный процесс.
Афаллон — это очень непрочная конфедерация бывших самостоятельных государств — колоний Бриттиса и индейских племен, перенявших европейскую культуру. Каждое из них постоянно опасалось ущемления своих прав. Старая империя Майя, уничтоженная во время войны с Техасом (Теханнах) и аннексированная, не забыла еще времен своей славы и посылала самых несговорчивых представителей в Совет конфедерации.
Майя хотели вступить в союз с Хай Бразил, возможно потому, что те тоже были индейцами. Штаты западного побережья, боящиеся Хиндураджа, тяготели к юго-восточной азиатской империи, надеясь на ее поддержку. Штаты Среднего Запада (как всегда) придерживались изоляционизма. Восточные штаты каждый вели политику на свой лад, но склонялись к политическому курсу Бриттис.
Когда Эверард понял, что здесь еще существует рабство, хотя и не по расовому признаку, он в ярости чуть было не решил, что люди, изменившие историю, могли оказаться представителями рабовладельцев американского Юга.
К черту! Ему за глаза хватало одной заботы: как вызволить себя и Вана из этой проклятой западни.
— Мы с Сириуса, — высокомерно повторил он. — Ваши представления о звездах ошибочны. Мы — мирные путешественники, но если с нами что-нибудь случится, придут другие наши собратья и отомстят за нас.
Вид у Дейдры был такой несчастный, что ему стало совестно.
— Но они пощадят детей? — взмолилась она. — Дети ни в чем не виноваты.
Эверард ясно представил себе, какая картина возникла перед ее мысленным взором: маленьких плачущих пленников гонят в рабство на планету ведьм.
— Если нас отпустят и наши вещи возвратят, то вообще не будет никаких неприятностей, — сказал он.
— Я поговорю с дядей, — обещала она, — но даже если мне удастся убедить его, ведь это только один голос во всем Совете. Мысль о том, что ваше оружие может значить для нас, если мы его заполучим, свела всех с ума.
Она поднялась. Эверард взял обе ее руки в свои — они были мягкими и теплыми — и улыбнулся.
— Выше носик, детка, — сказал он по-английски. Она задрожала, вырвалась от него и сделала пальцем все тот же защитный знак от волшебства.
— Ну что? — спросил Ван Саравак, когда они остались вдвоем. — Теперь рассказывай.
Выслушав Эверарда, он погладил подбородок и пробормотал:
— Прелестное сочетание очаровательных линий и форм. Бывают и худшие миры, чем этот.
— Или лучшие, — грубо оборвал его Эверард. — У них нет атомных бомб, но, ручаюсь, нет и пенициллина. А наше дело не строить из себя богов.
— Да, да, конечно.
И венерианин вздохнул.

4

День они провели беспокойно. Когда наступила ночь, в коридоре зажглись фонари и надзиратель в военной форме отпер двери их камеры. В полном молчании пленников повели к заднему выходу, где уже стояли два автомобиля: их усадили в один из них, и обе машины отъехали от тюрьмы.
Катувеллаунан не имел уличного освещения, особого движения по ночам тоже не было. Наверное, поэтому лежащий в темноте город выглядел нереально. Эверард обратил внимание на устройство автомобиля, как он и предполагал, с паровым двигателем, который работал на порошкообразном угле; колеса были на резиновых шинах. Машина имела обтекаемую форму, остроконечный радиатор украшало изображение змеи. Простой в обращении автомобиль был добротно сработан, но не очень интересен по конструкции. По-видимому, в этом мире постепенно освоили на практике необходимые технические приемы, но не знали никаких научных основ технологии и инженерного дела.
Они проехали по неуклюжему стальному мосту к Лонг-Айленду — в этом мире здесь тоже жили люди состоятельные. Несмотря на тусклый свет масляных фар, водитель не снижал скорости. Дважды они чуть было не врезались в другие машины: никаких дорожных знаков, конечно, не было, не было и водителей, которых волновала бы проблема безопасности движения. Характер государственного управления, уличное движение… Все это несколько напоминало Францию, если не считать, конечно, те редкие периоды, когда там приходил к власти какой-нибудь Генрих Наваррский или Шарль де Голль. И даже в собственном ХХ веке Эверарда Франция оставалась в большой мере кельтской. Он никогда не был поклонником многословных теорий о врожденных расовых качествах, и все же традиции, столь древние, что вошли в плоть народа, имели какое-то значение. Западный мир, где главную роль стали играть кельты, а народы германского происхождения сведены до положения небольших этнических групп… да, если вспомнить Ирландию его времени или племенные распри, фактически приведшие к поражению восстания галлов Верцингеторикса… но как насчет Литторна? Минутку, Минутку! В период раннего средневековья его мира Литва была могущественным государством; она долго сдерживала немцев и поляков и даже не принимала христианства до пятнадцатого века! Если бы не соперничество немцев, литовское владычество легко могло бы распространиться на Восток…
Несмотря на политическую нестабильность кельтов, здешний мир состоял из больших государств, здесь было меньше отдельных стран, чем в мире Эверарда. Это говорило о более древней цивилизации. Если западная цивилизация его мира родилась из умирающей Римской империи, примерно в 6ОО году нашей эры, кельты в мире, где они сейчас находились, должны были вытеснить римлян в более раннюю эпоху.
Эверард начал понимать, что произошло с Римом, но пока оставил свои умозаключения при себе.
Машины подъехали к широким, украшенным орнаментом воротам в длинной каменной стене. Шоферы что-то сказали двум вооруженным стражам, одетым в ливреи и тонкие стальные ошейники рабов. Через минуту машины уже мчались мимо лужаек и деревьев. В дальнем конце аллеи, почти у самого берега стоял дом. Эверарду и Ван Сараваку жестами приказали выйти из машины и повели их к входу.
Это было деревянное строение, не имевшее определенной архитектурной формы. В свете газовых ламп у подъезда можно было разобрать, что оно раскрашено яркими полосами разного цвета, а конек крыши и венцы бревен вырезаны в виде драконьих голов. Совсем близко слышался шум моря, и в свете луны на ущербе Эверард разглядел стоящее у берега судно, по-видимому грузовое, с высокой трубой и носовым украшением.
Окна светились желтым светом. Раб-дворецкий провел их внутрь. На полу холла лежал пушистый ковер, стены были отделаны темными резными панелями. В конце холла находилась гостиная, уставленная мягкой мебелью. Стены украшали несколько картин весьма традиционного стиля, весело трещало пламя в огромном, сложенном из камня камине.
Саоранн ап Сиорн сидел в одном кресле, Дейдра — в другом. Когда они вошли, она отложила книгу и поднялась с улыбкой на губах. Генерал курил сигару и взглянул на них весьма сердито. Он прорычал несколько слов, и охрана исчезла. Дворецкий внес поднос с бутылками, и Дейдра пригласила патрульных присесть.
Эверард отпил из своего бокала — это оказалось великолепное бургундское вино — и прямо спросил:
— Зачем мы здесь?
Дейдра дразняще улыбнулась.
— Думаю, вам будет здесь приятнее, чем в тюрьме.
— Конечно. Кроме того, здесь гораздо красивее. Но я все-таки хочу знать. Нас освободили?
— Вас…
Она заколебалась, подыскивая подходящий дипломатичный ответ, но присущая ей искренность, по-видимому, взяла верх.
— Мы рады принимать вас здесь у себя, но вы не должны покидать это поместье. Мы надеемся, что сумеем убедить вас помочь нам. Вы будете щедро вознаграждены.
— Помочь? Как?
— Научив наших мастеров и друидов делать такое же волшебное оружие и такие же волшебные повозки, как ваши.
Эверард вздохнул. Объяснять было бесполезно. В этом мире не было орудий, чтобы сделать орудия, необходимые для производства нужных им предметов, но как объяснить это людям, которые верят в колдовство?
— Это дом вашего дяди? — спросил Эверард.
— Нет, мой собственный, — ответила Дейдра. — Я единственный ребенок. Мои родители были очень богаты и знатны. Они умерли в прошлом году.
Ап Сиорн выговорил несколько слов, будто отрубил их. Дейдра перевела. Лицо ее стало озабоченным.
— История вашего прибытия известна уже всему Катувеллаунану, а значит и иностранным шпионам тоже. Мы надеемся, что сможем вас здесь от них спрятать.
Эверард вспомнил, какие штуки в его собственном мире откалывали страны Оси и союзные державы в маленьких нейтральных странах вроде Португалии, и внутренне содрогнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13