А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Ведь сам мударис ни разу не проник в библиотеку бухарского хана.
– Ты видел сундуки с драгоценными книгами? – Старик не верил. – А знаешь ли ты, Якуб, что эта библиотека имеет на всем свете только одну соперницу – библиотеку в Ширазе, созданную правителем Шираза Адуд ад-Даулем?
– Такого нет нигде! – воскликнул с убежденностью Якуб. – Я видел сундуки с книгами по мусульманскому праву в таких драгоценных переплетах…
– Сундуки?.. Ты не выдумываешь, Якуб?
– Клянусь! Целая комната полна сундуков с такими книгами, а в другой комнате – сундуки с книгами по астрономии и математике. Они доставлены сюда из Багдада, Дамаска, Кашмира и Нишапура. А сколько книг с прекрасными стихами поэтов восточных стран! Но больше всего богословских книг. И когда только успели все это переписать? Откуда столько переписчиков?
– Переписчиков на свете много, – сказал в задумчивости мударис.
Он явно завидовал своему счастливому ученику. Книги по богословским наукам и мусульманскому праву заинтересовали старика. Но мысли его были прерваны словами Якуба:
– А знаешь, мударис, что писал ученик Рудаки, Шахид Балхи? Он писал: «Ученость и богатство – нарцисс и роза. Вместе никогда они не распускаются. У кого есть ученость – нет богатства, у кого есть богатство – учености мало». И еще он писал, – вспомнил Якуб:
О знание, как мне отказаться от тебя?
Ты лишено цены, и вся цена от тебя.
Пусть не будет у меня сокровищ без тебя.
Пусть лучше такая же жалкая жизнь, но с тобой.
– Все это хорошо, – сухо заметил мударис, – но ты помни, сынок, что подлинная сокровищница знаний – это коран.
Расставшись с мударисом, Якуб тотчас же забыл слова старика, но зато много раз читал про себя стихи Шахида Балхи, которые ему полюбились. Ему нравилось, как поэт говорит об учености и как уважительно относится к знаниям. Правда, вчера его смутила книга другого поэта – Фаррухи. Он прочел его стихи о бедности и тут же призадумался. Стоит ли отказываться от торговых дел отца, которые сулят большие барыши и беспечную жизнь ему и его семье? Но полно, Якуб. Не рано ли ты думаешь о своей семье? Ты похож на того бедняка, который, продавая стеклянные сосуды на базаре, так размечтался о будущем своем богатстве и мысленно уже достиг таких высот, что стал свататься к дочери самого эмира. Сидя на земле среди шумной базарной толпы, бедный продавец стеклянных сосудов возомнил себя богатейшим человеком и, разгневавшись на кого-то, одним ударом палки разбил сосуды и лишил себя последнего достояния. Он покинул базар нищим, не имея за поясом даже медной монетки. Когда это еще будет – семья… А Фаррухи писал:
Я видел все блага Самарканда, от края до края.
Поглядел на сады, луга, равнины и степи,
Но так были пусты от денег киса и пазуха,
Что сердце мое свернуло ковер веселья с площади надежды.
Когда глаз видит благо, а в руке нет денег, –
Это отрезанная голова в золотой чаше.
Возвращаясь после занятий в библиотеке, Якуб бродил по книжному базару Бухары – искал для себя книги. Отец еще не дал ему ответа на его вопрос, но и не притеснял сына. Он не заставлял его сидеть целыми днями в лавке, где продавались дорогие бухарские ткани. Он больше не посылал сына к золотошвеям, которые делали по заказу Мухаммада парчовые вышивки, совсем особенные, равных которым не было на всех восточных базарак. Только изредка отец посылал Якуба к менялам менять дирхемы из красной и желтой меди на серебряные. За сто медных дирхемов менялы давали один серебряный дирхем. А когда отец клал в кожаный мешок сто серебряных дирхемов, Якуб думал о том, как отец богат.

ЗАЖГИ СВЕТИЛЬНИК РАЗУМА!
С радостью приходил Якуб под резные своды прохладного зала библиотеки. Здесь его ждали новые чудесные друзья – книги. «Нужна долгая жизнь, чтобы все это прочесть», – думал юноша. В это утро он снова заглянул в сундук, где лежали драгоценные фолианты с золотым тиснением. Тут были и сборники притч, и древние сказания, казалось сохранившие дыхание ушедших поколений. И вдруг Якуб увидел небольшую книжку, столь пышно украшенную, что невозможно было оставить ее без внимания. Он прочел название: «Калила и Димна», и тут же надпись, сделанную кем-то арабской вязью:
«Книга эта драгоценна своими необычайными иллюстрациями, сделанными китайским художником. Этот художник прибыл в Бухару вместе с китайской принцессой в дни царствования Насра ибн Ахмеда, который пожелал женить своего сына Нуха на знатной принцессе. Китайская принцесса сумела добыть книгу прославленного ал-Мукаффы, переведенную поэтом Рудаки на язык дари, и для этой книги велела сделать самые великолепные иллюстрации, какие могли бы украсить эту сокровищницу притч и рассказов».


Якуб перелистал книгу, полюбовался тонкими, изящными рисунками, сделанными китайским художником более пятидесяти лет назад, и подумал: уже нет в живых Нуха ибн Насра, нет в живых и китайской принцессы, которая сделала своему жениху столь изысканный подарок, а вот книга лежит перед ним и манит к себе своей таинственностью, и хочется ее читать и думать о ней. Якуб полистал книгу и стал читать:
«Мудрые всех народов и люди всех языков домогаются, чтобы их поняли. Разного рода хитростями они стремятся открыть всю мудрость, что у них есть. Одной из таких уловок было составление совершенных и прекрасных речей на языке животных и птиц, и в этом объединились для них разные преимущества. Они сами здесь нашли пути и тропинки для слов, которыми могли пользоваться, так что стала книга и забавой и мудростью. Мудрые брали ее ради мудрости, а невежды – ради забавы. Что же касается до учащихся из юношей и других, то они с радостью изучали и запоминали её легко. Когда же юноша, накопив опыт, всмотрится и вдумается с размышлением о том, что закреплено и воспитано в его груди, а он и не знает, что это такое, то он поймет, что овладел сокровищами великими. И будет он как тот человек, который, возмужав в свой срок, нашел, что отец собрал ему сокровища из золота…»
Якуб читал и думал о том, как была умна неведомая и забытая китайская принцесса, которая подарила молодому эмиру такую поучительную и мудрую книгу. И как хорошо, что эта книга сохранилась во дворце правителя Бухары. Он с увлечением перечитывал притчи из «Калилы и Димны», стараясь запомнить наиболее поучительные, чтобы потом блеснуть перед отцом своими знаниями. Ему очень хотелось приобщить отца к тому удивительному и прекрасному миру, который открывался перед ним на потемневших страницах старинных книг.
«Мой отец умен и благороден, – думал Якуб, – но ему не дано было узнать то прекрасное и таинственное, что хранит разумная книга. А если бы он узнал это, то многое открылось бы ему в другом свете. И не стал бы он мечтать об умножении богатства, пренебрег бы знатностью и пожелал бы пить из драгоценной чаши знаний. Однако нелегко постичь эти премудрости, находясь в плену повседневных забот. Для начала я расскажу отцу кое-что из прочитанного. А что бы рассказать? Может быть, о старой Бухаре? Он любит свой город, и ему это будет любопытно».
Переписав страницы из книги историка ан-Наршахи, Якуб в тот же вечер предложил отцу послушать его.
– Знаешь ли ты, отец, – спросил Якуб, – как жили в нашей Бухаре в те далекие времена, когда бухарцы были еще огнепоклонниками и на месте нынешних мечетей стояли храмы огня?
– Кое-что знаю, сынок. Мне известно, что тогда люди молились Ахурамазде и никто из них не знал о величии всемогущего аллаха.
– А я прочел любопытную историю про то, как в давние времена правила мать Тахшады. Послушай, что пишет о ней ан-Наршахи. Он написал целую книгу о прошлом Бухары.
«Каждый день царица выезжала на лошади за пределы бухарского кухендиза и останавливалась у ворот регистана, которые теперь называются „Воротами продавцов сена“, садилась на трон. Около нее собирались гулямы и придворные. Царица установила правило, согласно которому к ней на службу приходили от жителей селений около двухсот юношей из числа дехкан и царевичей, опоясанных золотыми кушаками, с подвешенными через плечо саблями. Царица выходила к ним, все ей прислуживали и выстраивались в два ряда. Она с ними советовалась о делах царства, давала распоряжения и кого хотела, одаряла, а кого желала, наказывала. Так она сидела здесь с утра до завтрака, потом возвращалась в крепость и посылала оттуда угощение своим приближенным. Когда подходил вечер, она тем же порядком выезжала из кухендиза и садилась на трон. Дехкане и царевичи снова выстраивались в два ряда и несли службу. Когда солнце заходило, она вставала, садилась на лошадь и ехала во дворец. Дехкане же и царевичи возвращались к себе домой в свои селения. На другой день приходил другой каум и в том же порядке выполнял службу…»
– Занятно это, – сказал Мухаммад. Он был очень доволен тем, что сын прочел ему эту историю. – Однако многое изменилось с тех пор, – заметил он. – Теперь уже редко можно встретить правителя, который сидит на троне среди площади и разговаривает с каждым, кто к нему обратится. Зато нынешние правители не только стараются окружить себя гулямами в золотых кушаках, но также учеными, поэтами и музыкантами, чтобы слыть среди знати людьми просвещенными. Мудрые говорят: времена другие и правители другие. Хотелось бы тебе, сынок, быть гулямом? – спросил Мухаммад.
– Нет, не хотелось бы быть гулямом, как и сейчас – хаджибом_ – ответил сын.
– Тогда мне непонятно твое стремление к наукам, сынок. Разве не для того они нужны, чтобы возвыситься?
– Насколько доступно моему пониманию, науки нужны не только для этого, – ответил Якуб.
* * *
Прошло несколько месяцев, и вместе с весной к Якубу пришла надежда. Его не покидало радостное настроение, хотя отец не сказал ему долгожданного «да». Но одно то, что Мухаммад не стал упрекать его за безделье, не поручал ему дел, связанных с торговлей, говорило Якубу о многом. «Ожидание требует терпения, – думал юноша, – но ожидание всегда связано с надеждой».
Как-то Мухаммад ал-Хасияд обратился к сыну:
– У меня к тебе дело, сынок. Поезжай-ка ты в Ведар и закупи двести кусков ведарийской ткани. Ты ведь помнишь, я обещал переслать ее с караваном Хасана ибн Сулеймана в Булгар. А потом заглянешь в Самарканд к стеклодуву Али. Ты помнишь его? Он живет вблизи базара, Проток стекольщиков. Недалеко от южных ворот.
– Помню, помню! Ведь я с тобой ходил смотреть, как выдувают флаконы для благовоний.
– Вот эти сосуды для благовоний мне и нужны, – сказал Мухаммад. – Надо постепенно готовить товары для каравана в Китай, а за эти красивые сосуды можно будет получить китайские шелка.
– Я охотно поеду, отец. Я просто рад побывать в Ведаре. Ты давно мне ничего не поручал.
– Я выполнил твое желание, Якуб. Ты хотел быть с книгами, и твое желание исполнилось. Но говорят, что знания завершаются только делом и что знание – дерево, а дело – плоды. Обладатель знания обращается к делу, чтобы воспользоваться этим; а если он не исполняет на деле того, что знает, то и не называется знающим.
– Я надеюсь, отец, что мои знания, которые я стараюсь почерпнуть из мудрых книг, пригодятся для дела.
Якуб отправился в Ведар, а Мухаммад ал-Хасияд тут же, немедля, собрался в столицу Хорезма, чтобы встретиться с ал-Бируни. Мухаммад ничего не сказал сыну, ничего не обещал ему, но за прошедшие со дня приезда месяцы он много думал о судьбе Якуба и пришел к выводу, что, если ученый-хорезмиец согласится стать духовным наставником сына, значит, на то воля аллаха. И кто знает, не сделает ли всевышний единственного сына купца Мухаммада ученым, который прославится при дворах султанов и сделает честь не только своему роду, но и всему племени? Странный у него сын. Он не стремится ни к богатству, ни к знатности. Но время придет, и разум его окрепнет. Он поймет, что каждый человек должен стремиться идти к той вершине, какую он себе облюбовал. И, если эта вершина манит его, он легче переносит трудности пути. Настанет день и его Якуб, познавший многие науки, будет призван ко двору правителя. Эта сияющая вершина должна звать его к себе. Для такого, может быть, стоит изменить своим устремлениям. Пусть будет трудно без помощника. Годы странствий не сделали его, Мухаммада, крепче и бодрее. Ему будет трудно без Якуба, но он готов терпеть невзгоды, пусть только ученый-хорезмиец пожелает взять его в помощники. Только бы дожить до того счастливого дня, когда свершится желаемое и Якуб займет достойное место при дворе бухарского хана. Но, подумав так, Мухаммад словно услышал слова мудрого шейха из арабов, которого он повстречал когда-то в Багдаде.
«Знатность – это не самое главное, – говорил мудрый шейх. – У избранников всемогущего есть три бесценные вещи. Первая – разум, вторая – правдивость, третья – человечность. Эти свойства присущи каждому человеку, но тупость и порывистость мешают многим проявлять эти ценные качества. И тогда мы встречаем ложь, лицемерие и стяжательство…» Мудрый шейх сказал тогда много разумного. Вот если бы Якуб постиг нечто от такой мудрости!
* * *
Через неделю Мухаммад ал-Хасияд был уже в столице Хорезма. Он нашел ал-Бируни в его новом доме, предоставленном ему шахом Мамуном. При дворе был хороший сад и бассейн. Цвели яблони, и весна была такой нежной и благоуханной, что, как ни был занят ученый, он время от времени отрывался от своей книги и смотрел в ясное, безоблачное небо.
– Мир и благоденствие твоему дому, – сказал Мухаммад, переступая порог дома и низко кланяясь ученому. – Да будет над тобой милость аллаха!
– Приветствую тебя, Мухаммад ал-Хасияд! Здоров ли твой сын? – спросил Абу-Райхан, приглашая купца присесть на суфе рядом с собой.
– Твоя доброта сделала тебя хозяином моего сердца, – ответил Мухаммад. – Сын мой здоров и полон благодарности. Мы твои должники до конца наших дней. Однако я осмелюсь обратиться к тебе, мудрый человек. Я к тебе с низким поклоном. Не возьмешь ли ты в ученики моего Якуба? Зажги светильник разума! Не дай ему остаться незамеченным. С тех пор как мы встретили тебя в караван-сарае на пути в Гургандж, Якуб только и думает о том, как приблизиться к тебе, стать твоим помощником, выполнять твои поручения и слышать иногда твои мудрые слова. У него самые благородные намерения. Согласись взять его к себе!..
Купец торопливо и сбивчиво объяснял, почему он решился прийти. Ему казалось, что если он остановится, сделает паузу, то от смущения и растерянности забудет слова. Но он и без того забыл их. Ранее продуманная пышная и цветистая речь вылилась лишь в несколько тусклых фраз. Мухаммад умолк и, вглядываясь в спокойное и умное лицо ученого, мучительно вспоминал: что же еще надо сказать? Ведь совсем не просто явиться к знаменитому ученому с такой просьбой. Нужно сказать что-то очень значительное… Мухаммад почувствовал, как обильные капли пота струятся по лбу и щекам, словно он в знойной пустыне, а не в этом прохладном красивом доме. Лицо его выражало душевную растерянность, которая вовсе не вязалась с его обычной уверенностью в себе.

«Он не похож на купца-стяжателя, который готов все купить за деньги, даже честь и совесть, – подумал Абу-Райхан. – Он, видимо, скромный человек. К тому же он весьма предан своему сыну. Но к чему мне такая обуза? Я всегда избегал связывать свою судьбу с учениками».
– Мне трудно выполнить твою просьбу, почтенный Мухаммад ал-Хасияд, – сказал Абу-Райхан. – Я затрудняюсь сказать «да», потому что ни разу еще не сказал так многим, кто хотел сопутствовать мне в моих научных исканиях. Мой путь очень трудный и очень тернистый. Сомнения и заботы одолевают меня. Я всегда в исканиях. Постоянно стремлюсь делать опыты, не всегда мне доступные в силу больших затрат. Я и представить себе не могу, когда смог бы уделить внимание твоему сыну. Он юноша, не лишенный интереса к наукам, смышленый, начитанный. Я узнал об этом, беседуя с ним в караван-сарае. Мне понравилось, что он приметил в Булгаре такое, что не всякий сумеет увидеть. Он обратил внимание на долготу дня и ночи, отличную от долготы наших мест. Он поинтересовался нравами и обычаями неведомого ему племени и рассказал мне много любопытного. Но каждый по-своему понимает свою цель и труд своей жизни. Одни ученые окружают себя учениками и стараются передать им свои знания, а я считаю, что, если человеку удалось познать что-нибудь загадочное, непонятное, он должен об этом написать. Пусть об этом узнают не только современники, но и потомки, и пусть его труд служит на благо людей.
– Ты высказал мысль столь благородную и справедливую, – заметил Мухаммад, – что против нее не скажешь и слова, однако я не вижу помехи в твоем деле, если у тебя появится юноша на побегушках, который с полным уважением станет выполнять твои поручения. Сын мой одержим мыслью о тебе и твоих трудах. Он думает, что я не знаю, чем он занимался долгие месяцы, которые я предоставил ему, сделав вид, будто я ничего не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28