Здесь было и несколько английских антикварных вещей, которые Элеонор унаследовала от своей матери. Несколько красивых современных изделий, пара кресел Кнолла, большой стеклянный стол, который переезжал из одного университетского кампуса в другой. Здесь была даже скульптура Бранкузи.
Мексиканка, сметавшая тонкий слой песка с пола, взглянула на Рэли, когда та проходила в отведенную ей комнату, одну из самых больших, в которой обычно останавливались всемирно знаменитые ученые, бывшие послы, писатели.
Рэли опустилась на кровать, закинула руки за голову и плотно закрыла глаза, снова и снова пытаясь воссоздать, как все происходило. Да, она плыла. Она уверена в этом. Но после этого следовало пустое место. Снаружи крупные капли теплого дождя обрушились на белый берег, а затем все снова стихло.
Наконец-то что-то произошло в этом забытом богом месте, поняла Рэли на следующее утро. Внизу, в корале седлались лошади, вокруг суетились люди, Энн находилась в центре и отдавала распоряжения.
– Что происходит? – спросила Рэли.
– Я отправляюсь в горы, в одну из деревень, – сказала Энн. – Сделать тамошним детям прививки.
– Могу я поехать с вами? – спросила Рэли.
– А ты умеешь ездить верхом? – нахмурившись, спросила Энн.
– Конечно, – сказала Рэли.
Какое наслаждение – снова почувствовать себя сидящей верхом на лошади, держать в руках поводья. Они карабкались в горы, прокладывая свой путь в роскошной зелени по узкой пыльной тропе, и вскоре добрались до деревушки из нескольких хижин и террас, вытянувшихся вдоль речки и питаемой водопадом. Рэли заметила, что женщины и дети с напуганными глазами наблюдали за ними, пока Энн делала свои приготовления.
Энн явно чувствовала себя в своей стихии, когда искусно делала инъекции, бормотала слова ободрения детишкам. Потом хлопала ребенка по плечу, одобряя его храбрость, успокаивала протестующих малышей, которые начинали плакать. Вокруг нее собрались все женщины и благодарили ее, настаивая, чтобы она пообедала с ними, – ведь они ждали ее, специально готовили празднество.
«Почему они поднимают вокруг нее такой шум? – раздраженно спросила себя Рэли. – Разве они не знают, кто я? Нет, конечно, не знают», – вспомнила Рэли, упав духом. Никто никогда теперь не узнает, кем она была, потому что она перестала быть прежней. Больше Рэли Барнз-кинозвезды не было. Она даже не мальчик больше, черт побери. У нее вообще не было имени, просто неизвестная девчонка.
Ладно, она покажет им, подумала она, безрассудно побежала к тому месту, где была привязана ее лошадь, и по-цирковому вспрыгнула на ее спину. Взяв в руки поводья, она послала ее в легкий галоп, потом вскачь и промчалась через деревню во весь опор. Она мчалась и мчалась до тех пор, пока джунгли не стали такими густыми, а тропа такой узкой, что ей пришлось замедлить ход. Она спускалась с горы, пока снова не очутилась на открытом пространстве. Здесь она опять пустила лошадь карьером и мчалась по песку вдоль кромки моря, пока не почувствовала, что лошадь устала. Уже было темно, надвигалось полнолуние. Когда Рэли вернулась в поселок, все уже спали. Она нырнула в постель с улыбкой на лице. В эту ночь она впервые спала крепко, без сновидений.
– Мы должны обсудить с тобой некоторые правила, принятые у нас, – вежливо сказала ей Элеонор на следующее утро за завтраком на террасе, выходящей к морю.
– Прекрасно, – сказала Рэли.
– Энн сказала, что ты оставила ее вчера после полудня.
Энн слишком много говорит, презрительно подумала Рэли, но сохранила выражение заинтересованности, взирая на Элеонор.
– Больше не надо так поступать, дорогая, – мягко сказала Элеонор. – Энн была очень обеспокоена. Она отвечает, за тебя. А если бы с тобой что-нибудь случилось?
– Но ведь ничего не случилось, – возразила Рэли.
– Это не аргумент, – сказала Элеонор. – Ты не понимаешь?
– Нет, – сказала Рэли.
– Ты еще ребенок, – сказала Элеонор. – Ты всего лишь маленькая девочка.
Рэли откинула голову назад, словно ей дали пощечину.
– В чем дело? – встревоженно спросила Элеонор.
– Я не… – пробормотала Рэли.
– Ладно, пожалуйста, больше так не делай, – сказала Элеонор с изумленным выражением лица. – Понимаешь, мы ведь должны считаться с другими людьми.
– Я хочу уйти отсюда, – сказала Рэли.
– Но куда ты отправишься? – спросила Элеонор.
– Я не знаю, – сказала Рэли, покачав головой.
Рэли находилась на пристани, когда подошло суденышко и помогла пришвартовать его. Служители стали разгружать ящики с книгами, пачки газет «Нью-Йорк таймс» за прошедшее время, журналы, связки писем. Этим же суденышком прибыли и двое новых гостей. Британский психоаналитик и историк из Корнелла. Их окружили, приветствовали, забирали свою почту: газеты, журналы.
Рэли прочитала о своей гибели, о пышной поминальной службе в фешенебельной церкви в Беверли Хиллз. Внутри у нее все сжалось, когда она увидела на фотографии лицо матери, застывшее от потрясения. А рядом с нею был Пол – поддерживающий мать под руку, с просящей улыбкой на лице. Что-то здесь не так, осознала Рэли, нахмурившись. Она снова взглянула на лицо Пола. И ощутила что-то. Страх? Нет… Ну же, давай, сказала она себе, оглядев на террасе всех, пришедших сюда прочитать свои письма. Паренек из писательского семинара университета Айовы получил из дома огромную коробку овсяного печенья и теперь раздавал всем лакомство. Многие с жадностью выискивали в газетах и журналах всякие новости.
Сейчас, подумала она с легкой улыбкой, кто-нибудь из них оторвет взор от фотографии Рэли Барнза на обложке, взглянет на нее и сравнит. Она сидела, наблюдая за ними, ожидая, кто первый взглянет на нее, узнавая, а это непременно должно произойти. Ух ты, но ведь это одна и та же личность, непременно подумает кто-нибудь из них. Эта девочка и есть Рэли Барнз. И тогда все снова встанет на свои места.
Но этого не произошло. Никто ничего не заметил. Барнз был мальчик, а она – девочка. Тут просто не может быть никакой связи.
Рэли сделала глоток кока-колы и раскрыла «Лайф». Это был великолепный подводный кадр из последнего фильма, на нем она была изображена плывущей. Она находилась возле зияющей пробоины в борту галеона, полученной в пути, когда его доставляли из Лос-Анджелеса. Галеон смотрелся великолепно, создавалось впечатление, что он находится в воде добрых два столетия, именно так он и должен был выглядеть.
Она закрыла глаза, представила, где находится на фотографии, и попыталась восстановить в памяти дальнейшее.
Да, она проплыла сквозь дыру в галеоне на противоположную сторону. Так должно было быть по плану, теперь она вспомнила. Ее должны были подобрать, а потом ей следовало исчезнуть на несколько месяцев. Подобрать должен был Пол. Он должен был поджидать ее на моторной лодке.
Она увидела его, возвышающегося над ней. Увидела камень в его руке! Рэли вцепилась в подлокотники своего кресла, словно снова ощутила то потрясение, тот свой ужас.
– О Господи, – прошептала она. – Значит, вот как все произошло.
И тут она почувствовала руку на своем плече. Энн.
– Ты побелела как смерть, – сказала она заботливо. – С тобой все в порядке?
– Никогда не чувствовала себя лучше, – холодно сказала Рэли, освобождая плечо.
В ту ночь она несколько часов скакала вдоль берега, едва сознавая, где находится. Пол, ее отец, пытался убить ее. И почти преуспел. В это невозможно было поверить, она даже подумала, не ошибается ли в чем-нибудь, не результат ли это сотрясения, какого-то смещения в сознании. Но снова и снова перед ее глазами представала та сцена. Пол, стоящий над ней, поднимает камень над ее головой. В этот ужас невозможно поверить!..
«А кто еще вовлечен в это? – размышляла она, направляя лошадь вперед, чувствуя, как холодный ветер бьет ей в лицо. – Дарби? Да, конечно. А ее мать?»
Рэли вздохнула, вспомнив, с каким выражением мать всегда смотрела на Пола. Это был взгляд напуганный, выражающий надежду и желание угодить. Ее мать согласится со всем, чтобы угодить Полу.
Почти начало рассветать, уже кукарекали петухи, когда она медленным шагом возвращалась в поселок. «Что же мне остается делать?» – спросила она себя. Она соскользнула с лошади, расседлала ее и положила седло на пол конюшни.
Ей некуда деться, осознала она, снимая с лошади сбрую и методично чистя шерсть скребницей.
«И что мне делать со всем этим?» – спрашивала она себя, закрывая дверцу стойла и потрепав лошадь на прощанье по шее.
Очень просто. Она должна сделать именно то, чему он ее научил. Отомстить за себя. Убить его.
ГЛАВА 53
Рэли стояла перед зеркалом над умывальником в своей большой, выложенной кафелем ванной и разглядывала свои волосы. Она видела, что корни их уже были каштановыми. С улыбкой вспомнила о Бобби, подумала, как бы он ужаснулся. Этот Бобби еще тот фанатик. А еще она выросла на дюйм-другой, и у нее появились груди. Это были пугающие изменения, но было в них и предчувствие чего-то восхитительного. Придет время, она станет достаточно взрослой, чтобы вернуться назад и бороться за все, что ей принадлежит, и получить это. И позаботиться о Поле. Она подняла руку, провела пальцем по горлу, увидела свои стиснутые челюсти, свои сверкающие глаза. И отражение Элеонор Фиск за собой. На ней был один из тех кафтанов, что ей так нравились, и, как всегда, она курила сигарету.
– Привет, Элеонор, – живо сказала она, повернувшись к ней. – Почему такая честь?
– Я подумала, что мы можем немного поболтать, дорогая.
– В моей ванной? – спросила Рэли, подняв брови.
– Ну, где хочешь, – улыбнулась Элеонор. – Маленький приватный разговор.
Они попытались решить где, и Элеонор предложила обеденную террасу, потому что в это время там никого не бывает. И они направились туда, словно закадычные подруги, и Рэли по пути размышляла, о чем может быть этот маленький разговор, на который вызывает ее Элеонор. Началось все нормально. О том, как идет ее учение, как все довольны ею, Элеонор уверяла, что через несколько лет она сможет поступить в университет Чикаго просто на основании экзаменов и ее, Элеонор, рекомендации. Это была хорошая новость. Должна же она получить образование, в конце концов. Ее жизнь не может быть целиком посвящена только отмщению. Нет, она должна совершить и что-то главное, что-то важное. Реализовать все, чему ее обучили с самого рождения. Замкнуть круг.
– Мы все немного обеспокоены твоим настроением, – сказала Элеонор, улыбаясь и прикуривая новую сигарету. – Похоже, что у тебя не очень складывается со всеми остальными. Конечно, мы понимаем всю сложность твоего положения: ты не чувствуешь себя в полной безопасности.
– Я никогда в жизни не ощущала беспокойства за свою безопасность, – с негодованием ответила Рэли.
– Ладно, дорогая, может быть, это и правда, – сказала Элеонор, чуть пожав плечами. – Но дело в том, что твое поведение оставляет желать лучшего.
Никогда не приноси извинений, никогда ничего не объясняй, напомнила себе Рэли, сузив глаза.
– Тебе несколько раз говорили, что ты не должна в одиночку ездить верхом по ночам, – сказала Элеонор, – но ты продолжаешь делать это.
– Я могу позаботиться о себе, – сердито пробормотала Рэли.
– Тебе еще только тринадцать лет, и мы считаем, что несем за тебя ответственность, – сказала Элеонор, – поэтому мы и настаиваем, чтобы ты вела себя так, как мы договорились.
– Несколько ребят хотели бы стать твоими друзьями, – продолжала Элеонор, – но ты отвергла все их предложения.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – холодно сказала Рэли.
– Стефан приглашал тебя сыграть в шахматы. Ты сыграла с ним две партии, а потом убежала. Ты сказала, что не хочешь играть в «такие» шахматы.
– А что еще я должна была сказать? – спросила Рэли. – Сидеть с ним и еще десять раз подряд сделать ему мат в три хода? Или позволить ему выиграть, отметив, что он великий шахматист?
– Конечно, нет, – сказала Элеонор. – Этого как раз и не надо делать, чтобы не обидеть его.
– Я и не собираюсь, – протестовала Рэли.
– Но так получилось, – сказала Элеонор. – Понимаешь, дорогая, я никогда не встречала ребенка, такого надменного, как ты. Точно так же ты повела себя, когда фехтовала с Клодом. Просто сняла маску, положила рапиру и ушла, не сказав ни слова.
– Он не умеет фехтовать, – сказала Рэли.
– Ладно, – вздохнула Элеонор, – пускай он не умеет фехтовать. Но почему нужно так открыто выражать свое презрение? Почему нужно смотреть на него сверху вниз только потому, что в этом занятии он не так хорош, как ты? Тебе никогда не приходило в голову помочь ему, улучшить его навыки?
– Нет, – сказала она. – Даже если он будет брать уроки целых шесть лет, то и тогда не научится фехтовать.
– Тут дело не в фехтовании, – сказала Элеонор, – тут дело в том, как ты относишься к другим людям. Похоже, ты не имеешь ни малейшего представления о том, что такое делиться с кем-нибудь. Словно ты есть центр мироздания, а все остальные существуют только для твоего удобства.
А разве не так? – захотелось сказать Рэли, и она едва заметно улыбнулась.
– Ты блестящий ребенок, дорогая, – продолжала Элеонор. – К тому же красивая девочка. Но в жизни этого недостаточно. А люди здесь уже говорят, что многие сворачивают с дороги, лишь бы избежать встречи с тобой. Они не хотят общаться с тобой. Неужели тебе это безразлично!
– Я им не нравлюсь? – медленно произнесла Рэли, чувствуя, как что-то ужасное поднимается внутри нее. Но этого не может быть. Ее все любили, все во всем мире.
– Боюсь, что нет, – мягко произнесла Элеонор. – Вот почему я и решила, что мы должны провести этот наш маленький разговор. Все, что я могу предложить тебе, это чтобы ты проявляла чуточку больше благородства. Как ты считаешь, сумеешь?
Рэли медленно кивнула.
– Когда-нибудь ты еще поблагодаришь меня за этот разговор, – сказала Элеонор, положив руку ей на плечо. – О, я понимаю тебя. Я тоже была блестящим ребенком и думала о себе точно так, как ты. Но должна сказать тебе, счастлива, что оказалась способной вырасти из этого, счастлива, что смогла оценить доброту других людей, их великодушие. Ну и, конечно, оценить и плохое, что в них было, тоже.
– Я попытаюсь, – пробормотала Рэли.
– Мы все человеческие существа, – закончила Элеонор, – и мы живем в этом мире вместе, ты же понимаешь.
Ах, кого это заботит, думала позднее Рэли, медленно прохаживаясь по поселку. Единственно, что ее затронуло по-настоящему, это то, что теперь она больше не сможет ездить верхом по ночам. И все же Элеонор задела ее чувства самым жестоким образом. Узнать, что она никому не нравится, что этот реальный мир был улицей с двусторонним движением. Что-то необходимо давать взамен? Рэли даже не осознавала, что направляется к Энн, пока не подняла взор и не увидела, что стоит возле самых ее дверей.
– Заходи, – крикнула Энн, когда она постучалась.
– Привет, – мрачно сказала Рэли. Энн, скрестив ноги, сидела в шезлонге.
– Что с тобой? – спросила та, опустив книгу.
– А, ничего, – сказала Рэли. – Элеонор провела со мной маленькую беседу. Только и всего.
– О чем? – спросила Энн с улыбкой в голосе.
– О всяких вещах, – неопределенно произнесла Рэли, опустившись в кресло и перебросив одну ногу через подлокотник. – Сказала, что я не знаю, что такое делиться. Ну и прочую чепуху.
– И что ты ответила? – спросила Энн.
– А, не знаю, – сказала Рэли. – А ты что думаешь?
– Я думаю, что ты – самая большая головная боль, какая у меня когда-нибудь была, – со смехом ответила Энн. – Самое самовлюбленное, избалованное существо…
– Полагаю, что я должна измениться, – мрачно сказала Рэли.
– Надеюсь.
Это и в самом деле оказалось не так уж трудно. Вроде как сыграть роль. Это было даже приятно – подружиться с Энн. Теперь каждый день они проводили вместе несколько часов перед обедом и разговаривали, разговаривали. Рэли воображала, что это похоже, как если бы Энн была ее старшей сестрой. Та объяснила ей, к примеру, почему она решила пойти в медицинскую школу: из-за брата, который умер от туберкулеза почек, когда ему исполнилось лишь одиннадцать.
Энн рассказала, что добиться этого было очень трудно, хотя у нее были превосходные отметки и она стала Фи-Бетта-Капа в университете Миннесоты. Но все упиралось в то, что для девушек была квота, и многих парней, у которых оценки был вдвое хуже, чем у нее, приняли. В конце концов она все же была принята сразу в две медицинские школы – Джона Хопкинса и университета Луизианы, и она выбрала колледж Джона Хопкинса, потому что он более престижен. И стать интерном тоже было очень трудно, и она была счастлива, когда это удалось в «Масс-Дженерал», у нее там теперь будет место.
– И чем ты намерена заняться? – лениво спросила Рэли, наблюдая за Энн, сидящей перед маленьким туалетным столиком. Она держала в руке тюбик губной помады и хмурилась своему отражению в зеркале.
– Хирургией мозга, – сказала Энн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Мексиканка, сметавшая тонкий слой песка с пола, взглянула на Рэли, когда та проходила в отведенную ей комнату, одну из самых больших, в которой обычно останавливались всемирно знаменитые ученые, бывшие послы, писатели.
Рэли опустилась на кровать, закинула руки за голову и плотно закрыла глаза, снова и снова пытаясь воссоздать, как все происходило. Да, она плыла. Она уверена в этом. Но после этого следовало пустое место. Снаружи крупные капли теплого дождя обрушились на белый берег, а затем все снова стихло.
Наконец-то что-то произошло в этом забытом богом месте, поняла Рэли на следующее утро. Внизу, в корале седлались лошади, вокруг суетились люди, Энн находилась в центре и отдавала распоряжения.
– Что происходит? – спросила Рэли.
– Я отправляюсь в горы, в одну из деревень, – сказала Энн. – Сделать тамошним детям прививки.
– Могу я поехать с вами? – спросила Рэли.
– А ты умеешь ездить верхом? – нахмурившись, спросила Энн.
– Конечно, – сказала Рэли.
Какое наслаждение – снова почувствовать себя сидящей верхом на лошади, держать в руках поводья. Они карабкались в горы, прокладывая свой путь в роскошной зелени по узкой пыльной тропе, и вскоре добрались до деревушки из нескольких хижин и террас, вытянувшихся вдоль речки и питаемой водопадом. Рэли заметила, что женщины и дети с напуганными глазами наблюдали за ними, пока Энн делала свои приготовления.
Энн явно чувствовала себя в своей стихии, когда искусно делала инъекции, бормотала слова ободрения детишкам. Потом хлопала ребенка по плечу, одобряя его храбрость, успокаивала протестующих малышей, которые начинали плакать. Вокруг нее собрались все женщины и благодарили ее, настаивая, чтобы она пообедала с ними, – ведь они ждали ее, специально готовили празднество.
«Почему они поднимают вокруг нее такой шум? – раздраженно спросила себя Рэли. – Разве они не знают, кто я? Нет, конечно, не знают», – вспомнила Рэли, упав духом. Никто никогда теперь не узнает, кем она была, потому что она перестала быть прежней. Больше Рэли Барнз-кинозвезды не было. Она даже не мальчик больше, черт побери. У нее вообще не было имени, просто неизвестная девчонка.
Ладно, она покажет им, подумала она, безрассудно побежала к тому месту, где была привязана ее лошадь, и по-цирковому вспрыгнула на ее спину. Взяв в руки поводья, она послала ее в легкий галоп, потом вскачь и промчалась через деревню во весь опор. Она мчалась и мчалась до тех пор, пока джунгли не стали такими густыми, а тропа такой узкой, что ей пришлось замедлить ход. Она спускалась с горы, пока снова не очутилась на открытом пространстве. Здесь она опять пустила лошадь карьером и мчалась по песку вдоль кромки моря, пока не почувствовала, что лошадь устала. Уже было темно, надвигалось полнолуние. Когда Рэли вернулась в поселок, все уже спали. Она нырнула в постель с улыбкой на лице. В эту ночь она впервые спала крепко, без сновидений.
– Мы должны обсудить с тобой некоторые правила, принятые у нас, – вежливо сказала ей Элеонор на следующее утро за завтраком на террасе, выходящей к морю.
– Прекрасно, – сказала Рэли.
– Энн сказала, что ты оставила ее вчера после полудня.
Энн слишком много говорит, презрительно подумала Рэли, но сохранила выражение заинтересованности, взирая на Элеонор.
– Больше не надо так поступать, дорогая, – мягко сказала Элеонор. – Энн была очень обеспокоена. Она отвечает, за тебя. А если бы с тобой что-нибудь случилось?
– Но ведь ничего не случилось, – возразила Рэли.
– Это не аргумент, – сказала Элеонор. – Ты не понимаешь?
– Нет, – сказала Рэли.
– Ты еще ребенок, – сказала Элеонор. – Ты всего лишь маленькая девочка.
Рэли откинула голову назад, словно ей дали пощечину.
– В чем дело? – встревоженно спросила Элеонор.
– Я не… – пробормотала Рэли.
– Ладно, пожалуйста, больше так не делай, – сказала Элеонор с изумленным выражением лица. – Понимаешь, мы ведь должны считаться с другими людьми.
– Я хочу уйти отсюда, – сказала Рэли.
– Но куда ты отправишься? – спросила Элеонор.
– Я не знаю, – сказала Рэли, покачав головой.
Рэли находилась на пристани, когда подошло суденышко и помогла пришвартовать его. Служители стали разгружать ящики с книгами, пачки газет «Нью-Йорк таймс» за прошедшее время, журналы, связки писем. Этим же суденышком прибыли и двое новых гостей. Британский психоаналитик и историк из Корнелла. Их окружили, приветствовали, забирали свою почту: газеты, журналы.
Рэли прочитала о своей гибели, о пышной поминальной службе в фешенебельной церкви в Беверли Хиллз. Внутри у нее все сжалось, когда она увидела на фотографии лицо матери, застывшее от потрясения. А рядом с нею был Пол – поддерживающий мать под руку, с просящей улыбкой на лице. Что-то здесь не так, осознала Рэли, нахмурившись. Она снова взглянула на лицо Пола. И ощутила что-то. Страх? Нет… Ну же, давай, сказала она себе, оглядев на террасе всех, пришедших сюда прочитать свои письма. Паренек из писательского семинара университета Айовы получил из дома огромную коробку овсяного печенья и теперь раздавал всем лакомство. Многие с жадностью выискивали в газетах и журналах всякие новости.
Сейчас, подумала она с легкой улыбкой, кто-нибудь из них оторвет взор от фотографии Рэли Барнза на обложке, взглянет на нее и сравнит. Она сидела, наблюдая за ними, ожидая, кто первый взглянет на нее, узнавая, а это непременно должно произойти. Ух ты, но ведь это одна и та же личность, непременно подумает кто-нибудь из них. Эта девочка и есть Рэли Барнз. И тогда все снова встанет на свои места.
Но этого не произошло. Никто ничего не заметил. Барнз был мальчик, а она – девочка. Тут просто не может быть никакой связи.
Рэли сделала глоток кока-колы и раскрыла «Лайф». Это был великолепный подводный кадр из последнего фильма, на нем она была изображена плывущей. Она находилась возле зияющей пробоины в борту галеона, полученной в пути, когда его доставляли из Лос-Анджелеса. Галеон смотрелся великолепно, создавалось впечатление, что он находится в воде добрых два столетия, именно так он и должен был выглядеть.
Она закрыла глаза, представила, где находится на фотографии, и попыталась восстановить в памяти дальнейшее.
Да, она проплыла сквозь дыру в галеоне на противоположную сторону. Так должно было быть по плану, теперь она вспомнила. Ее должны были подобрать, а потом ей следовало исчезнуть на несколько месяцев. Подобрать должен был Пол. Он должен был поджидать ее на моторной лодке.
Она увидела его, возвышающегося над ней. Увидела камень в его руке! Рэли вцепилась в подлокотники своего кресла, словно снова ощутила то потрясение, тот свой ужас.
– О Господи, – прошептала она. – Значит, вот как все произошло.
И тут она почувствовала руку на своем плече. Энн.
– Ты побелела как смерть, – сказала она заботливо. – С тобой все в порядке?
– Никогда не чувствовала себя лучше, – холодно сказала Рэли, освобождая плечо.
В ту ночь она несколько часов скакала вдоль берега, едва сознавая, где находится. Пол, ее отец, пытался убить ее. И почти преуспел. В это невозможно было поверить, она даже подумала, не ошибается ли в чем-нибудь, не результат ли это сотрясения, какого-то смещения в сознании. Но снова и снова перед ее глазами представала та сцена. Пол, стоящий над ней, поднимает камень над ее головой. В этот ужас невозможно поверить!..
«А кто еще вовлечен в это? – размышляла она, направляя лошадь вперед, чувствуя, как холодный ветер бьет ей в лицо. – Дарби? Да, конечно. А ее мать?»
Рэли вздохнула, вспомнив, с каким выражением мать всегда смотрела на Пола. Это был взгляд напуганный, выражающий надежду и желание угодить. Ее мать согласится со всем, чтобы угодить Полу.
Почти начало рассветать, уже кукарекали петухи, когда она медленным шагом возвращалась в поселок. «Что же мне остается делать?» – спросила она себя. Она соскользнула с лошади, расседлала ее и положила седло на пол конюшни.
Ей некуда деться, осознала она, снимая с лошади сбрую и методично чистя шерсть скребницей.
«И что мне делать со всем этим?» – спрашивала она себя, закрывая дверцу стойла и потрепав лошадь на прощанье по шее.
Очень просто. Она должна сделать именно то, чему он ее научил. Отомстить за себя. Убить его.
ГЛАВА 53
Рэли стояла перед зеркалом над умывальником в своей большой, выложенной кафелем ванной и разглядывала свои волосы. Она видела, что корни их уже были каштановыми. С улыбкой вспомнила о Бобби, подумала, как бы он ужаснулся. Этот Бобби еще тот фанатик. А еще она выросла на дюйм-другой, и у нее появились груди. Это были пугающие изменения, но было в них и предчувствие чего-то восхитительного. Придет время, она станет достаточно взрослой, чтобы вернуться назад и бороться за все, что ей принадлежит, и получить это. И позаботиться о Поле. Она подняла руку, провела пальцем по горлу, увидела свои стиснутые челюсти, свои сверкающие глаза. И отражение Элеонор Фиск за собой. На ней был один из тех кафтанов, что ей так нравились, и, как всегда, она курила сигарету.
– Привет, Элеонор, – живо сказала она, повернувшись к ней. – Почему такая честь?
– Я подумала, что мы можем немного поболтать, дорогая.
– В моей ванной? – спросила Рэли, подняв брови.
– Ну, где хочешь, – улыбнулась Элеонор. – Маленький приватный разговор.
Они попытались решить где, и Элеонор предложила обеденную террасу, потому что в это время там никого не бывает. И они направились туда, словно закадычные подруги, и Рэли по пути размышляла, о чем может быть этот маленький разговор, на который вызывает ее Элеонор. Началось все нормально. О том, как идет ее учение, как все довольны ею, Элеонор уверяла, что через несколько лет она сможет поступить в университет Чикаго просто на основании экзаменов и ее, Элеонор, рекомендации. Это была хорошая новость. Должна же она получить образование, в конце концов. Ее жизнь не может быть целиком посвящена только отмщению. Нет, она должна совершить и что-то главное, что-то важное. Реализовать все, чему ее обучили с самого рождения. Замкнуть круг.
– Мы все немного обеспокоены твоим настроением, – сказала Элеонор, улыбаясь и прикуривая новую сигарету. – Похоже, что у тебя не очень складывается со всеми остальными. Конечно, мы понимаем всю сложность твоего положения: ты не чувствуешь себя в полной безопасности.
– Я никогда в жизни не ощущала беспокойства за свою безопасность, – с негодованием ответила Рэли.
– Ладно, дорогая, может быть, это и правда, – сказала Элеонор, чуть пожав плечами. – Но дело в том, что твое поведение оставляет желать лучшего.
Никогда не приноси извинений, никогда ничего не объясняй, напомнила себе Рэли, сузив глаза.
– Тебе несколько раз говорили, что ты не должна в одиночку ездить верхом по ночам, – сказала Элеонор, – но ты продолжаешь делать это.
– Я могу позаботиться о себе, – сердито пробормотала Рэли.
– Тебе еще только тринадцать лет, и мы считаем, что несем за тебя ответственность, – сказала Элеонор, – поэтому мы и настаиваем, чтобы ты вела себя так, как мы договорились.
– Несколько ребят хотели бы стать твоими друзьями, – продолжала Элеонор, – но ты отвергла все их предложения.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – холодно сказала Рэли.
– Стефан приглашал тебя сыграть в шахматы. Ты сыграла с ним две партии, а потом убежала. Ты сказала, что не хочешь играть в «такие» шахматы.
– А что еще я должна была сказать? – спросила Рэли. – Сидеть с ним и еще десять раз подряд сделать ему мат в три хода? Или позволить ему выиграть, отметив, что он великий шахматист?
– Конечно, нет, – сказала Элеонор. – Этого как раз и не надо делать, чтобы не обидеть его.
– Я и не собираюсь, – протестовала Рэли.
– Но так получилось, – сказала Элеонор. – Понимаешь, дорогая, я никогда не встречала ребенка, такого надменного, как ты. Точно так же ты повела себя, когда фехтовала с Клодом. Просто сняла маску, положила рапиру и ушла, не сказав ни слова.
– Он не умеет фехтовать, – сказала Рэли.
– Ладно, – вздохнула Элеонор, – пускай он не умеет фехтовать. Но почему нужно так открыто выражать свое презрение? Почему нужно смотреть на него сверху вниз только потому, что в этом занятии он не так хорош, как ты? Тебе никогда не приходило в голову помочь ему, улучшить его навыки?
– Нет, – сказала она. – Даже если он будет брать уроки целых шесть лет, то и тогда не научится фехтовать.
– Тут дело не в фехтовании, – сказала Элеонор, – тут дело в том, как ты относишься к другим людям. Похоже, ты не имеешь ни малейшего представления о том, что такое делиться с кем-нибудь. Словно ты есть центр мироздания, а все остальные существуют только для твоего удобства.
А разве не так? – захотелось сказать Рэли, и она едва заметно улыбнулась.
– Ты блестящий ребенок, дорогая, – продолжала Элеонор. – К тому же красивая девочка. Но в жизни этого недостаточно. А люди здесь уже говорят, что многие сворачивают с дороги, лишь бы избежать встречи с тобой. Они не хотят общаться с тобой. Неужели тебе это безразлично!
– Я им не нравлюсь? – медленно произнесла Рэли, чувствуя, как что-то ужасное поднимается внутри нее. Но этого не может быть. Ее все любили, все во всем мире.
– Боюсь, что нет, – мягко произнесла Элеонор. – Вот почему я и решила, что мы должны провести этот наш маленький разговор. Все, что я могу предложить тебе, это чтобы ты проявляла чуточку больше благородства. Как ты считаешь, сумеешь?
Рэли медленно кивнула.
– Когда-нибудь ты еще поблагодаришь меня за этот разговор, – сказала Элеонор, положив руку ей на плечо. – О, я понимаю тебя. Я тоже была блестящим ребенком и думала о себе точно так, как ты. Но должна сказать тебе, счастлива, что оказалась способной вырасти из этого, счастлива, что смогла оценить доброту других людей, их великодушие. Ну и, конечно, оценить и плохое, что в них было, тоже.
– Я попытаюсь, – пробормотала Рэли.
– Мы все человеческие существа, – закончила Элеонор, – и мы живем в этом мире вместе, ты же понимаешь.
Ах, кого это заботит, думала позднее Рэли, медленно прохаживаясь по поселку. Единственно, что ее затронуло по-настоящему, это то, что теперь она больше не сможет ездить верхом по ночам. И все же Элеонор задела ее чувства самым жестоким образом. Узнать, что она никому не нравится, что этот реальный мир был улицей с двусторонним движением. Что-то необходимо давать взамен? Рэли даже не осознавала, что направляется к Энн, пока не подняла взор и не увидела, что стоит возле самых ее дверей.
– Заходи, – крикнула Энн, когда она постучалась.
– Привет, – мрачно сказала Рэли. Энн, скрестив ноги, сидела в шезлонге.
– Что с тобой? – спросила та, опустив книгу.
– А, ничего, – сказала Рэли. – Элеонор провела со мной маленькую беседу. Только и всего.
– О чем? – спросила Энн с улыбкой в голосе.
– О всяких вещах, – неопределенно произнесла Рэли, опустившись в кресло и перебросив одну ногу через подлокотник. – Сказала, что я не знаю, что такое делиться. Ну и прочую чепуху.
– И что ты ответила? – спросила Энн.
– А, не знаю, – сказала Рэли. – А ты что думаешь?
– Я думаю, что ты – самая большая головная боль, какая у меня когда-нибудь была, – со смехом ответила Энн. – Самое самовлюбленное, избалованное существо…
– Полагаю, что я должна измениться, – мрачно сказала Рэли.
– Надеюсь.
Это и в самом деле оказалось не так уж трудно. Вроде как сыграть роль. Это было даже приятно – подружиться с Энн. Теперь каждый день они проводили вместе несколько часов перед обедом и разговаривали, разговаривали. Рэли воображала, что это похоже, как если бы Энн была ее старшей сестрой. Та объяснила ей, к примеру, почему она решила пойти в медицинскую школу: из-за брата, который умер от туберкулеза почек, когда ему исполнилось лишь одиннадцать.
Энн рассказала, что добиться этого было очень трудно, хотя у нее были превосходные отметки и она стала Фи-Бетта-Капа в университете Миннесоты. Но все упиралось в то, что для девушек была квота, и многих парней, у которых оценки был вдвое хуже, чем у нее, приняли. В конце концов она все же была принята сразу в две медицинские школы – Джона Хопкинса и университета Луизианы, и она выбрала колледж Джона Хопкинса, потому что он более престижен. И стать интерном тоже было очень трудно, и она была счастлива, когда это удалось в «Масс-Дженерал», у нее там теперь будет место.
– И чем ты намерена заняться? – лениво спросила Рэли, наблюдая за Энн, сидящей перед маленьким туалетным столиком. Она держала в руке тюбик губной помады и хмурилась своему отражению в зеркале.
– Хирургией мозга, – сказала Энн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58