И он принялся пересказывать статью из «Записок о большевизме». По истечении десяти минут он внезапно остановился. Девушка-медиум вздохнула снова и проснулась. Г-н Муйард встал, чтобы зажечь свет. Тогда мы смогли ее увидеть – бледную белокурую молодую девушку, которую госпожа Муйард заставила выпить стакан воды с сахаром в качестве «укрепляющего», чтобы снять психическую усталость. Г-н Муйард подошел к нам в веселом расположении духа и сказал, подбадривая:
– Приходите в следующую субботу.
Остальные присутствующие, конечно, рабочие, но прилично одетые, смотрели на нас с некоторым презрением. Мы попрощались.
– Ужасно, – сказал я Сакселю, когда мы оказались достаточно далеко от этого притона, – какое убожество!
– Это не проблема. Примитивны, конечно, но благодаря им наши теории, возможно, проникнут в пролетарскую среду.
– Вы думаете?
– Да. Достаточно переспать с медиумом.
Я разыграл мизансцену, которая состояла в том, чтобы внезапно остановиться, подождать, пока твой спутник сделает то же самое, и, когда он обернется, заглянуть ему прямо в глаза.
– Саксель, – сказал я ему, – я больше никогда не смогу воспринимать вас серьезно.
– И будете правы. Но кроме шуток, вы не находите, что она восхитительна?
– Да, – сказал я.
– Вы видели ее грудь? В следующий раз я попытаюсь сесть рядом с ней. Элиза! Медиумнесса Элиза! Вам она не кажется чудесной?
– Нет.
– Вижу. Когда вы влюблены в одну женщину, вас не интересуют другие.
– Я не влюблен.
– Нет? А очаровательная особа, ради которой вы снисходительно внимаете реакционным речам этих господ сутенеров, а?
– Саксель, вы меня ужасно раздражаете.
Я повернулся спиной, бросив его в ночи. Он пошел дальше походкой пьяного.
Я встретил его на следующий день. Когда я пришел, он рассказывал Англаресу о вчерашних событиях.
– И это необыкновенное место, – говорил он, – улица Насьональ, совсем близко от удивительного квартала Жанны д'Арк, цитадели мятежа, как говорит «Юманите».
А когда увидел меня, сказал:
– Извините за вчерашнее. Англарес взглянул на нас.
– Ничего страшного, – сказал я.
Мы сердечно пожали друг другу руки. Я сел.
– Вас что-то не видно. Что случилось? Вы были вчера с Сакселем на улице Насьональ?
– Ему это показалось неинтересным, – сказал Саксель.
– Не совсем так, – сказал я.
– Но все-таки вы не такой энтузиаст, как он. Благодаря им мы могли бы задействовать рабочий класс.
– Я в этом мало что понимаю, – сказал я.
– Увидим, – сказал Англарес.
Заметив Вашоля, Шеневи и госпожу Шеневи, выходивших из такси, он попросил держать все в секрете, и, когда они подошли настолько близко, что уже слышали нас, мы обсуждали предстоящий агрессивный выпад французского империализма против Советского Союза (мы, то есть Англарес и Саксель, я же довольствовался ролью слушателя, ничего не смысля в дипломатии). После этого я несколько недель не показывался на площади Республики. Сеанс у г-на Муйарда привел меня в полное уныние. Я вновь засел за работу, поскольку все эти хлопоты отвлекали меня от моих исследований. Тессон вернулся из Англии, и я почти не видел Одиль. Что касается Сакселя, он больше не приходил на улицу Рише. Таким образом, я начал вести свою прежнюю жизнь, пока отпечатанная на машинке записка вновь не вытащила меня из моего уединенного угла. Англарес просил меня присутствовать на пленарном заседании своей группы. На повестке дня стояли два следующих пункта: а) вопрос о Муйарде; б) вступление в коммунистическую партию. Я пообещал быть там не столько по зову сердца, сколько из-за чувства долга, надеясь таким образом послужить правому делу, которое, как мне казалось, я тогда защищал.
Накануне первого заседания, а может быть, в тот же самый день в мою дверь постучали. Это был Саксель.
– Что-то вас не видно, – сказал он.
Он бросил взгляд на рекуррентные ряды, которые я как раз высчитывал, и сел на мою кровать.
– Вас тоже, – заметил я. – Надоели аферисты?
– А вам надоели спириты?
– Именно так. Саксель поморщился.
– Вижу, и вы будете против меня.
– Против вас?
– Да. Я очень удачно сблизился с группой с улицы Насьональ.
– Вы абсолютно свободны.
– Вы не возражаете против этого?
– Я особенно не раздумывал над этим вопросом.
– Вы видели Англареса?
– Нет, не видел дней…
– Ну так вы его до вечера еще увидите. Значит, это был тот самый день.
– Действительно? Саксель улыбнулся:
– Он попытается переманить вас на свою сторону. Он и слышать не хочет о группе с улицы Насьональ.
Я не знал, что сказать. Он продолжал:
– Это забавная история. Если б я вам рассказал, вы бы не поверили. Все-таки я расскажу. Так вот, графиня, вы знаете, какая графиня, прослышала, я и знать не хочу от кого, о существовании Элизы. Она захотела прийти на сеанс. Как вы сами понимаете, она не могла пропустить такое. Мне пришлось вести ее туда. Избавлю вас от рассказа об ухищрениях, которые она применяла, чтобы достичь этого. И вот мы на улице Насьональ. Самое интересное, что ее выставили за дверь. Все произошло довольно быстро. Я остался. А она ушла. За это время продырявили ножом шины ее автомобиля. Вы представляете, какое у нее при этом было выражение лица? Англарес взбешен. Поскольку эта история выставляет в совершенно смешном свете особу, о которой идет речь, он не осмеливается ничего сказать. Но он наложил вето на всякую связь с группой Муйарда. Он обработал своих прихвостней – Шеневи и Вашоля. И я уверен, что он прочтет вам наставление перед сегодняшним собранием. Думайте обо всем этом что хотите, я вас предупредил. И прощайте.
И правда, через полчаса после его ухода я получил маленькую записку от Англареса с приглашением на ужин.
Его еще не было дома, когда я пришел; меня приняла его жена. Она усадила меня, завязала разговор. Это была ослепительная женщина, она меня просто оглушила. Видя, что из меня ничего не вытянешь, она легко нашла предлог, чтобы оставить меня и исчезнуть. На столе валялся том «Капитала»; удивленный тем, что Англарес развлекается таким чтением, я не слышал, как он вошел.
– Вы никогда не читали эту книгу? – спросил он меня с другого конца комнаты.
– Нет-нет, – промямлил я.
Вместе с ним пришел Венсан Н. Оба, казалось, были в прекрасном настроении, которое появляется благодаря посещениям кафе. Я с восторгом слушал их речи, по-моему, редкие по красоте. Вновь появилась госпожа Англарес. Мы сели за стол.
– Нет никакой возможности избавиться от Вашоля, – сказал Англарес жене, а мне: – Вашоль взял за правило приходить сюда обедать по всем крупным поводам и даже по мелким: он никак не может понять, что я не жажду его видеть.
Потом, к моему большому удивлению, Н. принялся рассказывать один за другим непристойные анекдоты об этом человеке, анекдоты, которые заставляли смеяться Англареса и прыскать со смеху его жену. В течение всего ужина каждый из друзей поочередно становился мишенью для насмешек Н. к полному удовольствию хозяев. Я тоже смеялся над этими рассказами, и хотя не понимал всего, но не переспрашивал. Дошли и до Сакселя. Но эта тема, казалось, не вдохновляла рассказчика. Тогда Англарес вооружился своим пенсне и приступил к атаке:
– Поскольку мы заговорили о Сакселе, должен вам сказать, что именно из-за него я захотел повидать вас перед сегодняшним собранием.
– Я догадывался, – холодно сказал Н.
Англарес загадочно улыбнулся. Они оба показались мне очень сильными противниками. Я же не разомкнул рта.
– Сегодня вечером, – продолжал Англарес, – мы будем обсуждать наш союз с группой спиритов-коммунистов. Но ведь эти люди не представляют никакого интереса, откровения медиума – сплетение подражаний и нелепостей; этот Муйард – кретин, а его сторонники – жалкие люди, которые ни в чем ничего не смыслят. Впрочем, Трави, который был на одном сеансе, все это отлично знает.
Н. посмотрел на меня. Нужно было, чтобы я что-то сказал.
– Вы же не разделяете энтузиазма Сакселя, в конце-то концов, – сказал мне Англарес немного нетерпеливо.
– Саксель не был энтузиастом, – возразил я, думая таким образом отвертеться.
Но мне ответили:
– Во всяком случае, Саксель сам сообщил мне, что, выходя от Муйарда, вы воскликнули: «Какое убожество!»
– Да, так было, – сказал я.
– Сегодня вечером, – продолжал Англарес, – Саксель будет защищать перед нами это самое убожество. Вы его знаете, он способен увлечь за собой большинство. Это было бы прискорбно. У меня есть против него решающий аргумент, но я не могу им воспользоваться. Саксель – мой друг. А также ваш. Вы прекрасно понимаете, что в теоретической дискуссии я не могу использовать против него аргумент ad hominem. Однако он был бы решающим. Мы молчали.
– Поэтому я попросил вас прийти: я хотел, чтобы вы могли судить об этом. Так вот, вся деятельность Сакселя в этой истории определяется одним: он – любовник Элизы, медиума. Он намеренно молчит об этом. Но теперь вы понимаете его позицию. Дружеский жест по отношению к нему – вытащить его оттуда и расстроить его замыслы. Девять часов, – простонал он, – мы опаздываем! Но, – и это относилось только ко мне, – вы, конечно, не обязаны выступать против него. Мы вызвали по телефону такси.
Собрание проходило в подвальном помещении одного кафе на бульваре Бомарше. Столом служил бильярд. Собралась куча людей, которых я никогда не видел, в целом человек сорок, включая женщин и совсем зеленых юнцов. Позже я узнал, что по такому поводу побеспокоили себя бельгийцы, швейцарцы и югославы. Оставленный Англаресом, к которому устремились присутствующие, и Венсаном Н., которым завладел неизвестный мне человек, я почувствовал себя слегка потерянным среди всех этих людей. Наконец поступило предложение начать работу. Все разместились вокруг бильярда в два или три ряда. Вашоль, главный редактор журнала, счел себя официальным председателем. Англарес отодвинулся в тень. Саксель явился только что; стульев больше не было; он сел на маленький столик в самой глубине подвала. Вашоль зачитал повестку дня; возражений не последовало; занялись вопросом о Муйарде. Шеневи зачитал очень нелестный отзыв. Саксель запротестовал: Шеневи не имеет права выступать, он не был ни на одном сеансе.
– Совершенно справедливо, – ответил Шеневи, – в таком случае я предлагаю Трави рассказать нам о том, что он видел и слышал на улице Насьональ.
Я смотрел на Англареса, он не шевелился. Все было разыграно, и я знал об этом. Все напрягли слух, поскольку никто, должно быть, не сомневался в моей искренности. Тогда я рассказал о том, что видел и слышал на улице Насьональ. Меня спросили, что я об этом думаю; я вынужден был признаться, что не думаю ничего хорошего. Саксель отстаивал свою идею:
– Не так важно нынешнее состояние этой группы. Мы преобразим их и сможем благодаря им внедрить наши идеи в среду пролетариата.
– Твои идеи или наши? – вызывающе спросил Шеневи.
– Я сказал: наши идеи, – ответил Саксель, предпочитая не начинать по этому поводу дискуссию.
Он продолжал отстаивать свою точку зрения, он говорил, говорил, он умел говорить, но собрание слушало его с недоверием. Он стал раздражаться, он продолжал говорить, в конце концов он уже не знал, что сказать, и решил замолчать. Он сел обратно на свой столик. Все молчали, как бы показывая этим, что они обдумывают сказанное. Я видел, как в темном углу что-то блеснуло: Англарес поправлял пенсне.
– Я предлагаю оставить этот вопрос открытым. Нам нужна дополнительная информация. Саксель – единственный человек среди нас, поддерживающий регулярные отношения с группой, о которой идет речь. Мы могли бы назначить комиссию из трех человек, которая помогла бы Сакселю в его работе.
Единодушное одобрение. Назначили комиссию: туда вошли Англарес, Вашоль и Шеневи. Саксель, казалось, был очень доволен таким решением.
Все это длилось ужасно долго; так что, когда приступили ко второму вопросу, кто-то заметил, что уже слишком поздно, чтобы начинать столь важное обсуждение, но еще кто-то счел, что у нас достаточно времени, и к тому же югославы должны уезжать на следующее утро. Могут ли они отложить свой отъезд? Нет, не могут. Кто-то предложил проголосовать, чтобы выяснить, стоит продолжать работу или нет. Еще один возразил, что голосовать – глупо, мы только потеряем время. Приверженец голосования настаивал. В конце концов решили продолжать. Один югослав взял слово. Было без четверти двенадцать. Те, кто из пригорода, потихоньку выскальзывали. Англареса это взбесило:
– Если среди нас есть люди, которые не способны пропустить один поезд ради своих убеждений, нам остается только разойтись.
Он встал. Шеневи встал. Вашоль встал. Все встали. Заседание было окончено.
Югославы были недовольны. Англарес отвел их в сторону и дружелюбно заговорил с ними. Югославы растаяли.
На следующий день Саксель постучал ко мне в дверь: у него была такая привычка.
– Ну вот, вы видели? Он провел меня, и вы тоже.
– Мне жаль, – сказал я, – но я должен был сказать то, что думаю.
– Я на вас не сержусь. Но мне начинает надоедать это.
– Что?
– Все. Вы видели этот номер с комиссией? Шито белыми нитками! И вы слышали, что говорил Шеневи? Но разве я попал в ловушку? Пусть приходят на улицу Насьональ – посмотрят, как их там примут! Как благодаря мне их там примут!
– Вы очень возбуждены.
– У меня есть повод для этого. Вы думаете, я дам себя провести? Англарес боится моего влияния, вы поняли? Он хочет командовать на улице Насьональ, как командует всюду. Вот в чем дело.
– А графиня?
– А, графиня. Теперь я убежден, что он надеется когда-нибудь ввести ее к папаше Муйарду. Он очень надеется переспать с ней. Может быть, она поставила такое условие, эта дура. Меня бы это не слишком удивило.
Он замолчал; немного успокоившись, высказал свою точку зрения по поводу вступления в коммунистическую партию. Здесь он был согласен с Англаресом: пока коммунисты не смогли войти в прямой контакт с Москвой, остается вступать по одному, так как нельзя вести революционную работу, не состоя в коммунистической партии. Но ничто не мешает собираться для продолжения специальной работы, тем не менее не доходя до создания чего-то вроде тайного общества, о чем мечтают такие экстремисты, как Шеневи.
– А вы, – спросил он меня, – что вы будете делать?
– Я в нерешительности, – ответил я, – некоторые мои идеи не очень хорошо согласуются с материализмом, пусть даже диалектическим.
– Это касается математики?
– Да. Я все еще верю в ее внутреннюю объективность. Я ближе к Платону, чем к Марксу.
– Черт, – рассеянно вымолвил Саксель.
– А вы сами, вам удалось примирить ваши идеи и…
– Я предоставляю Вашолям и Шеневи заниматься этим. Дело революции – прежде всего, а теоретические разработки – после.
– Тогда что вы мне посоветуете?
– Присоединяйтесь!
С этим словом он ушел; мы должны были встретиться в тот же вечер на бульваре Бомарше на решающем собрании.
Я вышел из гостиницы около пяти часов. На площади Биржи купил газету «Энтрансижан». Полистал ее на ходу. Прошел по улице Фобур-Монмартр до бульваров. Подождал несколько секунд, чтобы перейти дорогу, потом собрался пойти по улице Монмартр. Все это остается в душе очень ясным и четким, как и то, что случится потом, так что по прошествии этих событий у меня была возможность закрепить воспоминания. Я включился в жизнь и, преодолев подавленное состояние, стал различать людей, как всякий нормальный человек. Если в дальнейшем некоторые периоды моей жизни как бы осыпались в моей памяти – это случилось лишь по причине обычных потерь во всякой человеческой деятельности.
Так вот, на углу улицы Монмартр я встретил девушку, которую звали Алисой.
– Не ходи туда, – сказала она мне спокойным тоном, да и внешне казалась спокойной.
Я взглянул на нее.
– Давай выпьем? – предложил я.
Мы перешли улицу, чтобы зайти в «Золотое солнце».
– Так что же?
– Тессон… Оскар его прикончил.
– Что ты такое говоришь?
– Оскар только что прикончил своего брата.
– Вот так история.
– Уверяю тебя, это правда. Тессона увезли в больницу, а Оскар арестован. Ф. тоже арестован. Под это дело они загребли еще нескольких. Тебе не стоит туда ходить. Они решат, что ты явился как раз вовремя.
– Спасибо тебе.
– Не за что, не за что.
– Но что же они могут сделать со мной?
– Ты их не знаешь. Они всегда найдут, к чему придраться. Будь осторожен.
– А Одиль?
– Не знаю. Ее там не было.
– Тем лучше.
– Да они ее найдут, будь уверен.
– Грязная история.
– Не волнуйся: это обычное дело.
– Подозреваю, что да.
– Отлично. Тогда я ухожу. Мне нужно уходить.
– Пока и еще раз спасибо.
– Не волнуйся, ладно, все – чепуха.
Мы пожали друг другу руки. Я смотрел ей вслед. Потом она исчезла.
Я остался сидеть перед двумя нетронутыми кружками пива с осевшей пеной. Преодолев через несколько секунд остолбенение, я принялся размышлять о том, что должны обсуждать сегодня вечером на собрании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12