Анна положила руку ему на плечо. «Этот жест, наверно, остался у нее с гимназических лет, когда кокетство еще неосознанно, обезоруживающе невинно, остался только жест, она положила руку на плечо, она сделала это бессознательно, а по моему телу прошла волна тепла, мучительная истома».– Не делай этого, – сказала она.– Чего? – спросил он и только потом понял, что она сказала ему «ты». «Она права, мы знакомы уже сто лет».– Разреши им уехать, – сказала она. – Они сильнее.Анна хотела добавить еще что-то, убедить его, но слова застряли в горле, она закашлялась. Обхватив руками голову, съежившись, она искала успокоения у него на груди. Он прижал ее к себе. От ее учащенного дыхания рубашка стала влажной. Он чувствовал, как дрожат ее плечи. Кашель постепенно утихал.– Как хорошо, – шепнула она. Потом подняла голову, вытерла слезы. Беззвучно зашевелила губами. Быстро поцеловала его и сразу же оттолкнула.Он остался стоять с протянутыми руками, как нищий. Она повернулась и сбежала со ступеней террасы.– Анна! – крикнул он.Она быстро шла среди деревьев. Он побежал за ней.– Анна! – кричал он.Анна не обернулась. На мгновение она погрузилась во мрак, но потом опять вышла в полосу лунного света.– Остановись, не делай меня смешным!Анна остановилась. Посмотрела вверх на конную статую Великого Фрица.– Негодяй, – сказала она. Хенрик схватил ее в объятия.– Пусти, – приказала она.Он отступил. «Раскапризничавшаяся девчонка, черт бы ее побрал!»– Можно, я тебя поцелую? – спросил он.– Нет.– Обниму тебя?– Нет.– Я люблю тебя. Она крикнула:– Нет! Умоляю тебя, ни слова об этом! Нет, нет, нет!.. Потом: – Послушай, разреши им отсюда уехать. Возьми, что они тебе дают. Не будь таким гордым.– Это бандиты.– Я не уверена.– Они приехали сюда, чтобы грабить.– Пусть грабят. Нас это не касается.– Перестань, ради бога! – воскликнул он. – Зачем ты об этом говоришь! Именно сейчас!Она молчала.– Пойдем ко мне, – сказал он.– Нет.– К Смулке бы ты пошла! – крикнул он в бешенстве.– Не пошла бы.– А ко мне пойдешь, – сказал он и схватил ее за руку. Она застонала:– Отпусти, мне больно.– Пойдем.– Пусти.Хенрик тянул ее, она спотыкалась, так дошли до гостиницы.– Дурак, – говорила она. – Честный идиот. Чего ты от меня ждешь? Невинного чувства? Ангельского тела? Это ушат с помоями, дурачок. Клоака! Пусти меня, я пойду сама!Он отпустил руку Анны, и она начала растирать ее, морщась от боли. У входа в отель они остановились. Анна подошла к нему:– Сказать, какая такса была у меня в лагере?Он отпрянул.– Сказать? – наступала она.– Нет.– Я могу ее тебе назвать.– Нет!– Ну тогда заткнись, и чтобы я не слышала ни одного благородного слова!Да, теперь он все понял. Но внутренне противился этому. То, что она ему сообщила, не имело значения. Он хотел ее утешить, но в ее глазах не было слез.– Пани Анна… – начал он. Возвращение к «пани» было таким же неожиданным, как недавний переход на «ты». 14 Скрипнули массивные петли, в портале отеля стоял слегка сгорбленный Шаффер.– Какая чудесная ночь, пан профессор, – сказал он. – Я не удивляюсь, что вы не спите, это потому, что у вас романтическая душа. Остальные давно легли и храпят вовсю, в коридорах ни одной живой души, темно и тихо, я не слышал никаких подозрительных звуков, за исключением одного номера, в котором орал тот невысокий, гладко причесанный пан. Я вам не мешаю? Можете не отвечать, я догадываюсь, что мешаю, так же, как и эта луна, пани такая красивая, пана тоже бог не обидел, но представьте себе, пан профессор, что за многие месяцы это первая ночь, когда я нахожусь в обществе людей, да еще таких высокообразованных. Не выпить ли нам по этому случаю? У меня большое желание, но я хотел бы наконец выпить в компании интеллигентных людей.– Чего он хочет? – спросила Анна.– Выпить с нами.– Ну что ж.Шаффер возвратился с подносом, на котором стояли три рюмки. Хенрик смотрел, как Анна пьет, прищурив глаза, как будто вместе с вином она вливала в себя неземное блаженство, словно боялась, что, когда она их откроет, потекут ручьи слез. Потом Шаффер взял пустые рюмки и ушел назад. Они сели на ступенях террасы. Становилось темнее, луна опустилась ниже и пряталась за крышами домов.– Вы хотели бы жить в лесу? – спросил Хенрик.– Нет.– Не со мной, с кем-нибудь другим, вообще…– Может быть.– Мне обидеться? – спросил он. Она вздохнула. Как если бы действительно страдала.– Нет, – ответила она.– Ас кем же?– Не знаю. С каким-нибудь хорошим человеком. Но в лесу мне жить не хотелось бы.– Вы замуж собираетесь?– Может быть. За какого-нибудь хорошего человека. И старого. Чтобы как можно меньше иметь с ним дело.– И вы считаете, что будете хорошей женой?– Разумеется.– Верная?– Конечно.«Она тоже хочет чистоты, – подумал он. – Только понимание чистоты у нее специфически женское. Если честь, то и раскаяние, и удобства, и материальная обеспеченность».– А что, если вам понравится другой мужчина?– Не нужны мне никакие мужчины.– А если?– Я повторю себе то, что сказала вам: «Я ушат с помоями, и мне нечего дать ему взамен».Луна зашла за крыши домов, и темнота сгустилась.– Вы никогда не сможете это забыть? – допытывался он.– Никогда.– Надо забыть.– Нет, надо помнить.«Сейчас я ей скажу, – твердил он про себя. – Скажу такое, от чего ей тошно станет».– Попробую описать вам ваше будущее, – начал он. – Я не хиромант, но прошел лагерь, вы тоже, вчера я был на станции, видел там одну девушку, ее внешность меня поразила, я прекрасно помню ее лицо, хотя она мне только улыбнулась и я не обмолвился с ней даже словом.– Смотрите, – перебила Анна, – поздравляю.– Нет, это совсем не то, что вы думаете, просто она все время стоит у меня перед глазами. С вами такое тоже может случиться. Через год, два или через три вы увидите лицо, к которому почувствуете доверие, и оно вызовет у вас радость. Что-то в вас переменится, вы даже сами не заметите, как это произойдет. В одно прекрасное утро вы бодро выпрыгнете из постели. Вам будет весело, без причины. Возможно, будет солнечный день. Возможно, вы будете у моря и из окна увидите красивую лодку, качающуюся на волнах. Но это необязательно. Возможно, будет дождь или снег. Во время купания вы будете напевать, это будет приятное купание, так как я уверен, что без ванной вы замуж не выйдете.– Какой вы злой.– Потом вы заметите, что существуют и другие мужчины, что среди них есть симпатичные и даже привлекательные, и кто-нибудь из них станет вам особенно мил, он скажет, что вы прекрасно сложены, что у вас прекрасная фигура, и вам это будет приятно, вы забудете обо всем, и о своем счастье. Вот тогда вы почувствуете, что старый муж вас держит взаперти, вы станете с ним жестокой и даже не захотите вспоминать о том, что сами желали именно такого, старого и беспомощного.– И что я тогда с ним сделаю, со своим мужем? Отравлю его?– Грибами. Но, возможно, инфаркт у него будет раньше.– Вы ужасны. Ни капли снисходительности.– Я хочу вас убедить в том, что жизнь длинна, длиннее, чем нам кажется, и ее очень трудно заполнить.– Стервец, – выругалась она.– Что такое?– Задали же вы мне задачу. С этим стариком, который станет мне немил. Так вот, я знаю, что я сделаю. Ни за кого я замуж не выйду, не хочу никому изменять… Значит, через сколько лет я забуду? Через два года?Хенрик сказал:– Предупреждаю, два года – это тоже немало.Он не знал, согласится ли она с ним. «Два года – это ужасно долго. Я хотел бы дожить до завтрашнего дня. Мелецкий не сдастся без борьбы, может завязаться перестрелка, и я получу пулю в живот». Он заметил, что думает об этом без волнения. «Видимо, подсознательно я не верю, что будет уж очень плохо, – решил он. – Кто-нибудь отступит, я или он, а может быть, Анна права, может быть, лучше махнуть на них рукой, самое важное – это ночь, убегающая в глубь темноты, скоро начнет светать. Я не буду обладать Анной. Не узнаю вкуса ее наготы, не засну в ее объятиях». «Мама, – простонал Чесек, целуя пани Барбару, – мама», – повторил он и заснул. «Что-то безвозвратно ушло, луна спряталась, и стало темно, но я все еще жив, сижу возле нее и почти счастлив». Хенрик опять видел высокие неподвижные деревья, их шершавую кору, лес, пахнущий как… А если дать Мелецкому уехать?» Он достал пистолет. Осмотрел его: десять патронов в магазине, десять в запасной обойме, может не хватить.– Что вы делаете? – спросила она сонным голосом.– Ничего. Вы сможете заснуть?– И очень даже быстро. Я падаю с ног.– Я провожу вас в номер.Хенрик помог ей подняться. Она прижалась к его плечу и стала на минуту такой близкой и знакомой. Ей, по всей вероятности, было приятно касаться пальцами его плеча, приятно было телу, которое она так презирала.Шаффер дремал в вестибюле под пальмой. Хенрик разбудил его.– Ах, это вы, пан профессор, – сказал он. – Вам надо ложиться.– Я сейчас это сделаю. Идите спать, Шаффер. Когда придет время дежурства, я вас разбужу.Долговязый немец, покачиваясь, встал.– Это очень плохо, что вы не спите, – сказал он. – Вы завтра будете не в форме?– Я не должен быть в форме, – небрежно бросил Хенрик.– Пан профессор.– Jawohl?– Этот пулемет, вы знаете, он стреляет со скоростью около шестисот выстрелов в минуту.«Негодяй, упивается выстрелами. Ему хотелось бы, чтобы мы перебили друг друга. – Хенрик почувствовал, что его охватывает ненависть. – Если уж кропить, то надо начинать с него», – подумал он.– Спокойной ночи, пан Шаффер, – сказал Хенрик. – Завтра увидимся.– Спокойной ночи.Хенрик считал ступени, по которым он поднимался с Анной, потом шаги, когда они шли по коридору. Все потеряно. Ночь кончится у дверей ее комнаты.– Вам не будет страшно одной? – спросил Хенрик.– Нет.– Я советую вам запереться на ключ.– Они не насилуют.– Это правда, – согласился он. – И через минуту: – Если вам понадобится моя помощь, стучите в стену.Она рассмеялась.– Хорошо. Зато вам я советую забаррикадироваться. Они могут что-нибудь с вами сделать.Хенрик не ответил. «Не закрою дверь, – подумал он. – Может быть, ты еще придешь. Может быть, надумаешь».– Не устраивайте завтра никаких скандалов, – сказала она. – Это вам ничего не даст. 15 Он лежал с открытыми глазами. Пряди черных волос свисали с потолка и касались век. Черная бездна поглотила девушку, растворила ее тихий смех. Он никогда не будет с ней, не будет с Анной, не будет ни с кем. «Кончается ночь, последняя ночь в моей жизни. Я должен уснуть, не то завтра я ни на что не буду годен, и эти типы сделают все, что захотят. Пистолет лежит под подушкой. Со мной Смулка, – начал он подсчитывать снова. – Освенцимец пойдет за мной. Не исключено, что и Рудловский, лишь бы продержаться до полудня, когда подоспеет поручник Вжесиньский с людьми, а потом еще два года, пока у нее не пройдет ощущение кошмара. Могла бы уже и забыть. Могла бы неслышно на пальцах подойти к моей двери и тихонечко постучать. Дверь открыта, достаточно нажать ручку. А потом она будет искать губами мои губы, нашла, прижимаюсь губами к ее губам, не отпускаю, чувствую, как они вспухают. „Люблю“, – скажу я. Теперь я знаю, для чего выжил. Для этого. И надо будет очень хорошо владеть собой, чтобы она не поняла, что это что-то большее, чем банальная любовная игра. Чтобы не поняла, что это действительно любовь». Мрак был непроницаемый, липкий, Хенрик с трудом различал пятно двери. Потом он услышал, как кто-то быстро бежит по коридору, на цыпочках, сейчас будет здесь. «И все-таки она пришла, несмотря на все зароки, пришла, но почему откуда-то издалека, почему с другой стороны, и все-таки пришла».Шаги затихли возле его номера. С той стороны двери кто-то стоял. «Пистолет я положил под подушку». Послышалось шипение зажигаемой спички. «Мне ничего не угрожает, – решил он, – нападающий зажигать спичку не стал бы». А в это время тот, кто стоял с той стороны, уже проверил номер комнаты. Дверная ручка со скрипом повернулась, и дверь приоткрылась. «Слышу ее дыхание, повеяло теплом, слышу, как пульсирует кровь». Заскрипело, дверь закрылась. В темноте стояла она.– Ты, – сказал он, садясь на постели.Она несла ему свою наготу, он чувствовал ее тепло и форму, несла сквозь темень, он вытянул вперед руки и коснулся горячих и мягких округлостей.– Ты, – повторил он.– Я, – услышал он. Этот голос был чужой, с легкой хрипотцой, а потом она отыскала его губы, впилась в них и не отпускала, он чувствовал, как губы начинают терпнуть, получил свой выстраданный поцелуй, вкус был странный, он целовал, но мысли куда-то ускользали. «Этот голос, откуда я знаю этот голос? – силился он вспомнить. – „Я“, – сказала она с легкой хрипотцой. – Мы целуемся, но это не ты, губы терпнут, желание растет, но это не ты». Он деликатно отстранил ее от себя.– Кто ты? – спросил он.– Не узнал? – рассмеялась она.Хенрик изо всех сил напряг память. «Эта хрипотца. Нет, не знаю», – подумал он про себя.– Янка, – послышался ответ.Да, этого можно было ожидать. Он вспомнил взгляд, который она бросила на него, когда дремала в кресле рядом с Рудловским. «Мне повезло, – подумал он, гладя ее голые плечи. – У нее смуглая кожа», – вспомнил он, и рукам стало еще приятней.– А Рудловский? – спросил он.– О! – воскликнула она. – Идиот! В последнюю минуту он спросил, не больна ли я. Я ответила в шутку, что не знаю. Он сразу скис. И моментально притворился спящим. Идиот!«Мне повезло, – подумал он снова. – Все-таки женщина. Та или эта, в данный момент не имеет значения». Горячее, желанное тело, ласки, волосы, волнение, ритм наслаждения. Он привлек ее к себе.– Ты озябла, – сказал он.– Да, немного. Согреешь меня? Боже, какой ты приятный! Ты видел, как я строила тебе глазки?– Нет.– Доволен, что я пришла?– Спрашиваешь!– Ты мне нравишься.– Ты же меня не видишь.– Но я тебя помню, у меня есть воображение.– У меня тоже.– В моем воображении ты самый красивый.– А если бы мы минутку помолчали? – предложил он жестко.– Хорошо, ты прав.Было темно, и он не различал даже контуры ее лица. «Ты Анна, – подумал он вдруг. В темноте была Анна. – Значит, вот как целует Анна. Значит, вот какое наслаждение дает Анна. Целуешь, дышишь, все-таки ты здесь, все-таки ты моя, Анна. О, как хорошо, что это ты, твое тело, твои губы, твои ладони, твои плечи, Анна», – повторил он мысленно, упорно поднимаясь к блаженству. Вершина была близко, близко, достаточно было протянуть руку, достаточно было одного усилия. «Это не Анна», – промелькнула мысль, и он опять опустился вниз, и надо было подниматься снова. Женщина что-то шептала. Он чувствовал ее нежные ладони: «Какой ты ужасно приятный».«Анна меня любит. Иду к вершине, все время вверх, все время к Анне, она стоит там с лицом, освещенным солнцем. Любовь», – обрушилась на него мысль и потащила назад, он сполз по острым отвесным камням. А потом опять вперед. Дьявольское усилие. С камня на камень. Анна. Еще шаг, Анна, еще шаг, еще одно последнее усилие, протянул руку, ухватился за круглый камень. «Я здесь! Я здесь!» Она шептала что-то ликующее. На вершине было светло, голубой, уходящий вдаль простор, он ударил головой солнце, солнце превратилось в сияние, излучающее молнии. Хенрик вздохнул полной грудью. «Любовь», – подумал он, униженный.– Ну и как? – спросила она.«О господи! – испугался он. – Сейчас начнется болтовня. Любовь, черт бы ее побрал! Я все испортил». Это была не Анна. Он отодвинулся.– Что с тобой? – спросила она.– Не хватает воздуха.– Спи.– Рядом с тобой я не засну.– Все равно не уйду, – сказала она и поцеловала его. – Ты мне очень нравишься.«Мне везет», – подумал он.– Я должен выспаться, – сказал он.– Это так важно?– Да. Я боюсь, что завтра будет драка с шефом.– Драка?– Он хочет вывезти аппаратуру из санатория.– Ну и что?– Ничего. Мне это не нравится.– Ты с ним справишься, – сказала она убежденно. – Я уверена, что ты с ним справишься.– Я должен выспаться.– Я еще немножко полежу рядом с тобой.– Хорошо, – согласился он.Потом спросил:– Рудловский знает, что ты здесь?– Нет, он спит. В своем номере.– Ты не дала ему в морду?– Нет, за что? Он был такой смешной, что… что даже вызвал отвращение. Мерзость. Я подумала, пусть себе спит, очень хорошо, пойду к Хенрику. Я уже приходила сюда, тебя не было.– Весьма польщен, но не могу понять, чем обязан такому вниманию.– Ты мне нравишься. Он засмеялся.– Это не причина.– Ты мне кого-то напоминаешь, – призналась она.Он вслушивался в ее голос. Он звучал иначе, чем до этого, очень мягко, даже хрипотца как-то уменьшилась.– Ну что, уходить? – спросила она. Он обнял ее.– Нет.– Ты ужасно капризный. Совсем как он.– Кто?– Мой жених.– Тот, которого я тебе напоминаю?– Да.– Вот как! А где он?– Не знаю. Его взяли в тридцать девятом, и он пропал. Не хочешь выбросить меня из кровати?– Нет.– Значит, ты доволен, что я пришла?– Очень.Она рассмеялась.– Эх вы, мужчины, – сказала она. – Это правда, что ты шепнул Рудловскому, что я тебе нравлюсь?– Возможно.– Я тебе тоже кого-то напоминаю?– Нет. Ты любила своего жениха?– Ужасно!– Ты спала с ним?– Тогда я этого не делала. Мы должны были пожениться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12