А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z


 


При виде этой юной святой девушки, с скрещенными на груди руками и безмятежным ликом, смерь теряла свой ужас. Ее последние слова были: «Благодарю, Отто, я счастлива, да благословит тебя Господь!» Отчаяние лишило меня рассудка. Пока она была жива, ее спокойствие отражалось на мне. Но когда все кончилось, я рычал, как дикий зверь. После стольких лет терпеливого ожидания я терял ее и с нею все!.. А для нее, конечно, там было лучше. В моих объятиях она нашла бы одни огорчения и разочарования. О! Лили, Лили! Я мог бы радоваться теперь о том, что судьба так милостиво охранила тебя, если бы не был в аду!.. На возвратном пути я встретился с Мартыном и сделался тем, чем был всю жизнь потом. Любил себя одного, за исключением, быть может, воспитанника и матери. Я говорю, может быть, потому что не могу даже утверждать, что любил свою мать. Она предалась исполнению религиозных обрядов, и я следовал ее примеру. Я наводил справки об Анне. Ее отец давно умер, но что с ней случилось, никто не знал, и я счел за лучшее забыть о ней.

Седьмое письмо

На земле всему бывает конец, это утешение.
Здесь все вечно! Даже лучи света из рая не доставляют нам утешения или развлечения, а тем менее званые вечера. Адские дамы любят собираться и заниматься сплетнями, как делали они это и при жизни. Иногда я присоединяюсь к ним. Но у нас, когда хочешь осудить ближнего, поневоле рассказываешь про самого себя самые скандальные истории. Легко понять, как весело всем. Всякий говорит по очереди, и всякий против своей воли покрывает себя грязью. Например, красивая дама рассказывала следующее:
– Вы желаете познакомиться с этой парочкой, которая сейчас прошла? Биография их мне известна. Он был игрок, и последние слова его были: пас. Жена в честь смерти его дала пощечину своей горничной, говорят, от страха, чтобы та не разбудила мужа своими криками. Как сегодня помню день его похорон. Мой муж поехал в город, и я знала, что он там останется ночевать, так как не мог никогда расстаться скоро с клубом. Я поэтому дала ему письмо, как будто к приятельнице, но на самом деле назначаемое приятелю.
То был мой двоюродный брат, учивший меня любить. Мой муж не одобрял наших отношений, но так как он сам не сумел преподать мне науку любви, надо же было кому-нибудь пополнить мое воспитание. Итак, первым учителем был мой двоюродный брат. Я чуть не расхохоталась, когда на другой день на вопрос мужа: – Не случилось ли чего в мое отсутствие? – ответила: «Целый день не было ни одной души в доме!»
По злорадному смеху окружающих говорившая сообразила, что сама себя ошельмовала.
– Бывали ль вы в Неаполе? – обратилась она к соседке, чтоб отвлечь общее внимание от собственных похождений.
– О, да! – ответила другая. – Я там знакома была с княгиней З…
И тут началась грязная история о бывшей подруге, но рассказывающая не может остановиться вовремя и незаметно для самой себя переносится к собственным делам:
– Однажды проходила я мимо тюрьмы с моим мужем и у одного решетчатого окна увидела знакомое лицо. На следующий день я получила грязный клочок бумаги, со словами: «Я арестован. Если не спасешь – ты погибла!» Записка была от арестанта, бывшего курьера моего мужа. Я была еще простой горничной, когда с ним знавалась. Мой барин и сын его, оба ухаживали за мной. Окрутить молодого человека нетрудно, но тогда старик мог лишить его наследства. Как быть? Я сговорилась с курьером и бежала с молодым барином. Старик пустился в погоню за нами, но дорогой погиб, неизвестно каким образом. Я же сделалась счастливой женой его сына!
Чего только не разъясняется в аду! И дела давно минувших дней представляются воображению с необыкновенной ясностью. Вспоминаю и я иногда тетю Бетти с ее неизменной, веселой улыбкой, добродушными шутками и старомодным платьем. Как она умела угодить каждому в доме! Лицо ее не выражало никогда ни малейшего раздражения, ни усталости, даже тогда, когда моя мать оскорбляла ее насмешками. Она недовольна была, когда кто-либо напоминал ей, что следует беречь и себя. Всегда занятая хозяйством или каким-нибудь добрым делом, она не находила времени для чтения и говорила, что библиотека ее пригодится ей на старости лет.
Нарядов она не любила. Только изредка вынимала она из шкафов свои платья, шали и шляпы и раскладывала по стульям. Потешно было следить за ней, когда она перебегала от одного к другому, поправляя тут складку, там отдувая пылинку. Иногда даже она надевала на себя какой-нибудь наряд и прогуливалась по городу с видом древней, важной испанской дамы. Но потом все опять запрятывалось в шкафы и на долгое время оставаясь без внимания.

Восьмое письмо

Будучи ребенком, я часто вечером забегал к тете Бетти. Она рассказывала мне сказки и наставляла в религии. Раз как-то сидели мы с ней у окна и смотрели на звезды:
– Что находится за звездочками? – спросил я.
Тетя Бетти не затруднилась ответом.
– За звездами, – сказала она, – находится жилище Бога Отца. Он сидит в большом зале, а по правую руку Его Сын Его. На середине зала горит елка, изукрашенная множеством игрушек, а вокруг нее танцуют дети, которые были добры на земле и после смерти стали ангелами. Они поют хвалебные песни. Когда отдыхают, им раздают игрушки, но елка никогда не пустеет.
– А что такое звезды, тетя?
– Звезды, дитя мое, это окошечки вокруг зала, чрез которые ангелы смотрят на детей, чтоб видеть хорошо ли они ведут себя.
– А куда идут злые дети? – спросил я опять.
У тети Бетти было такое мягкое сердце, что мысль об аде не совмещалась с ее понятиями о благости и всепрощающем милосердии Творца, а потому она ответила:
– Злые дети сидят далеко от Господа Бога!
Но этот ответ не удовлетворил меня.
– Да, – сказала она, – они сидят в темной комнате, где им холодно и страшно, и напрасно они стучат в дверь, никто не приходит к ним.
– Тетя, мне страшно, – прошептал я.
– Смотри на звезды, страх пройдет.
И действительно, глядя на звезды, я забывал злых детей и как-то переносился душой в рай, и мне чудилось, что слышу даже песни ангелов вокруг божественной елки. Эти воспоминания моего детства хотя имеют свою долю горечи, но не так терзают меня, как последующие. Часто приходит мне на ум проповедь нашего священника в тот день, когда я исповедовался в первый раз. Он говорил о примирении с Богом. Но что хотел он сказать этим? Я помню слова его, но не понимаю их значения и напрасно силюсь и мучаюсь, чтобы постигнуть содержание проповеди, чтобы знать, что такое примирение с Богом, чтобы поверить Ему. Я верю, да, но вера моя тщетна, не приносит мне утешения.
Я верю, как верят бесы. До сих пор знаю наизусть каждое слово, сказанное священником, но эти слова не имеют никакого смысла Для меня. О! Как бы хотел я принять их сердцем, понять душой, кто был Спаситель и что Он сделал для меня! Напрасно! Я здесь в аду, а в аду все имеет только внешность, кажущуюся, без содержания! Все, все, даже наряды людей, которые встречаются на публичных гуляньях, не прикрывают их наготы. Какими смешными они кажутся, со своими изысканными платьями, шляпами! Проходят моды всех веков: кринолины и обтянутые юбки, парики и лысые затылки. Глупым кажется, что эти молодые люди дорожили прежде модами и видели в них главное занятие жизни. Теперь они знают, как это пошло и безумно, но продолжают наряжаться и, смеясь над другими, знают, что сами подлежат тем же насмешкам. На земле все, что называется тщеславием, кажется совершенно невинным, даже считается естественным провести жизнь в светской суете, а между тем она-то и ведет к погибели. Кто предался тщеславию, тот идет по прямой стезе в ад.
Расскажу тебе итальянскую легенду, отчасти наивную, но вместе с тем и поучительную.
Когда Бог задумал создать человека. Он решил сотворить его по образу Своему. Но и сатана, зная помыслы Божий, стал думать о том, как бы погубить новое создание.
– Знаю как, – сказал он своей прабабушке, – и я внушу человеку вечное стремление к запрещенному. Он будет находить удовольствие только в непослушании. Я сделаю его мошенником.
– Хорошо, сын мой, – ответила старуха – но всякое желание можно удовлетворить и Господь Бог сумеет пособить этому горю.
Сатана задумался. Тысячу лет размышлял он над трудной задачей и наконец воскликнул:
– Нашел исход; я наполню душу человека эгоизмом и упрямством. Он будет негодяем!
– Хорошо, – ответила прабабушка, – но Господь Бог сумеет исправить эти недостатки.
И опять сатана задумался, и опять сидел он тысячу лет над тяжелым вопросом.
– Наконец добился! – воскликнул он. – Человек будет понимать все превратно: ложь будет считать за правду, преступление за добродетель и таким образом будет походить на сумасшедшего.
– И это не годится! – решила прабабушка. – Господь Бог покажет ему истину.
– Уж теперь я не ошибаюсь в расчете, – засмеялся сатана опять после тысячелетнего размышления. – Когда тщеславие станет второй природой человека, когда он сам влюбится в нее, будет дураком – он погибнет наверное!
– Ты делаешь мне честь, – обрадовалась прабабушка. – Даже и совесть не заговорит в человеке против тщеславия. Он не увидит в нем зла и с закрытыми глазами бросится в бездну. Что может быть невиннее желания убить время, веселиться, выказывать другим свои качества и преимущества, большей частью мнимые, но к каким тяжким преступлениям ведет часто это легкомыслие и чванство. Конечно, для Господа Бога все возможно! Но со всею моей опытностью не знаю, как Он убедит тщеславного человека в том, что он живет в грехе?!

Девятое письмо

Литература ада довольно богата. Все вредные сочинения являются к нам сюда и здесь ожидают своих авторов. Грязных романов и повестей больше всего, но есть у нас и богословские книги, особенно времен Вольтера, энциклопедистов и французской революции: тоже писания церковных учителей, проводящие ложные догматы. Философских сочинений у нас мало. Философы большей частью умалишенные, и потому произведения их более или менее безвредны. Чего ожидать от человека, воображающего, что возможно решить задачу бытия одним взмахом пера?
Рядом с судебными приговорами и с историями грязных тяжб мы читаем здесь и критические сочинения. Мы признаем два разряда критиков: одни – люди даровитые, но ленивые, пишущие редко. Их сочинений нет в иду. Другие – не имеющие понятия, о чем пишут, и не дающие себе труда изучить предмет, о котором трактуют, а неустанно все разбирают или со злым намерением, или просто Ради красного словца. Такие критики у нас на одном счету с убийцами. Мы получает тоже много политических газет, одни с грязными анекдотами, другие, наполненные ложью, третьи, принадлежащие к какой-нибудь партии и пристрастно относящиеся к другой. Много видим мы и переписки дипломатов, в которой, во имя человечности и справедливости, стараются обманывать друг друга. Таким образом мы приходим к заключению, что политика есть самое греховное и дурное занятие в мире. Чем более мы читаем, тем более чувствуем на себе как бы тяжесть всех преступлений земли, а мы неодолимо вынуждены продолжать наше чтение. Передо мной беспрестанно, подобно призракам, выступают не только мои дурные поступки, но и слова и даже мысли. Я чувствую весь гнет ответственности, которая лежит на нас за всякую необдуманную речь. В последнее время меня преследует образ мальчика, умолявшего когда-то меня купить у него цветы.
Он не отступает, и я с гневом толкнул его в грязь. А теперь все слышится мне легкий стон, с которым он упал. Не только зло, которое я совершил, мучит меня, но и добро, которым я пренебрег. Помню старика-соседа. Какую тяжкую работу нес он для содержания своего семейства! Сколько раз приходило мне на ум найти ему более легкий труд. Я мог это сделать, но откладывал, пока стало уже поздно. О! Вы, живущие на земле, прислушивайтесь к голосу вашего сердца, помогайте ближнему, пока есть время! А сколько произошло дурного благодаря моим легкомысленным словам или примеру! Бедный Мартын! Если вышел из него негодяй, не я ли тому причиной? Часто спрашиваю я себя: доследует ли он сюда за мною? Тогда, наконец: я узнаю, что хотел он сообщить мне. Все воспоминания одно за другим толпятся в моей памяти. Вижу пред собой молодежь, которую поучал, ради пустой болтовни, самым гнусным принципам. Вот и молодая девушка, которую погубил я необдуманной шуткой. Она была горничной моего товарища и редкой красоты. Я не знал даже ее имени, но, будучи раз с ней вдвоем, обнял и поцеловал ее. Она гордо выпрямилась и сказала:
– Я бедная, но честная девушка!
– Бедная? – усмехнулся я, – с такой красотой нет бедности. Ты можешь купить сердце миллионера. А теперь за золотой урок дай мне еще поцелуй. Я сунул ей в руку пятирублевку и оставил ее навеки испорченной. После я узнал, что она сделалась одной из развращеннейших женщин своего времени, и это по милости моей взбалмошной выходки. Но если я уже так виновен пред этой бедняжкой, то что сказать об Анне, которую я с умыслом толкнул в пропасть?

Десятое письмо

Какая тишина! Есть много у нас любителей шума и скандалистов, но они не могут произвести малейшего звука, и в этом состоит их наказание. Недавно прибыла сюда молодая красавица. Она на земле бросила свою мать ради какого-то акробата и теперь томилась в ожидании его. Но вот он явился: старик безногий, неузнаваемый, позабывший и прежнюю любовь, и свои успехи на сцене. Но она не может оставить его в покое и, несмотря на перемену, найденную в нем, преследует его всюду, а он бежит от нее, и так будет во всю вечность. Любовь больше всего делает вреда людям, даже тогда, когда она законна.
Вот и другая погибшая душа, которая слишком любила мужа и всем пожертвовала для него, даже Богом. Он здесь в аду, занят совсем другим, и как тяжело ей видеть его равнодушным. А я, между тем, стараюсь напрасно припомнить слова какой-то молитвы, приносившей мне, бывало, утешение: «Отче наш, – повторяю я, – Отче наш». Но дальше не помню слов. А ведь я мог под влиянием Лили сделаться истинным христианином.
Мы часто сиживали с ней, после обеда, пред камином; я впивался в нее глазами, любовался ее красотой; она мечтала иногда вслух о чудной земле, где родилась, потом переносилась в тот лучший край, где надеялась найти когда-нибудь своих родителей. Эти бредни казались мне вредными, но я не перерывал их.
– Отто, – спросила она раз как-то, – что необходимо для счастья?
Я ответил довольно прозаично:
– Иметь кроткое сердце, хорошее здоровье, дом, любящих друзей…
– У меня все это есть, значит я счастлива? А мне грустно, что я никому не нужна!
– Возможно ли это! Нам ты нужна! Разве не хочешь быть моей милой подругой?
– Что значит быть подругой?
– Подруга – существо нежное, сочувствующее нам и разделяющее наши горести и радости. Любишь ли ты меня настолько, Лили?
– Да, кажется, – ответила она.
– Что же мне делать, чтобы ты любила меня еще больше?..
– Вот что, Отто! В свете столько несчастных, нуждающихся в помощи. Они наши братья и сестры. Дай мне возможность находить их, чтобы облегчать их грустную долю, Да и сам помогай им, и тогда я полюблю тебя, как и выразить невозможно!
Действительно, я занялся добрым делом и потом в разлуке с Лили не забывал ее просьбы. Отчасти я обманывал ее и себя, но частью, под ее влиянием, был на хорошей дороге. Однажды я нашел ее в слезах.
– О чем плачешь, моя дорогая? – спросил я.
– То слезы радости, Отто.
И она указала на книгу, лежавшую перед ней. Я нагнулся и прочитал: «Не оставлю вас сиротами!» Эти слова и меня поразили тогда, но мимолетно!

Одиннадцатое письмо

Когда в Риме гладиаторские игры составляли главное занятие народа, слава Рима приближалась к своему концу. А сколько в нашем веке людей, для которых увеселения – первая жизненная потребность?! Они идут прямой дорогой в ад и здесь встречаются в наших увеселительных местах, где толпятся миллионы людей, ищущих развлечений и находящих только разочарования, одну тоску. Как «петрушки» в детском театре, проходят они теперь передо мной. Между ними всегда более возбуждают сожаление матери, некогда для веселья забывшие детей своих. Они похожи на наседок, потерявших своих цыплят. Глаза блуждают, они как будто ищут деток, но непреодолимая сила влечет их туда, в наш Тиволи, где все кружатся, мечутся, хохочут, проклиная свою Долю, где теперь напрасно ищут сочувствия и сожаления те, которые на земле в веселье забывали ближнего. В аду хранится предание о том, как Сын Божий снизошел когда-то сюда и проповедовал грешникам покаяние. Мне очень хотелось поговорить с очевидцами того блаженного времени и услышать от них проповедь Спасителя. Но здесь желания всегда напрасны, и хотя мне случалось встречать духов того времени, но никто из них не помнил ни единого слова той чудной проповеди, которой они не хотели внимать и которая спасла бы их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9