Коробов вышел сначала сам, затем открыл заднюю дверь откровенно милицейского уазика канареечного цвета и вытащил наружу трех арестованных бригадиров. Руки их за спинами были сцеплены наручниками, рты заклеены скотчем... Лица были темными от синяков и кровоподтеков. Все трое горбились и еле переступали ногами. Коробов распорядился найти опергруппу, начальником которой был капитан Аверин перед тем, как уйти на нелегальную работу, и прошлой ночью отдал ребятам трех бригадиров, сказав, что они замочили их бывшего командира. Предупредив, что все трое нужны ему наутро живыми... Живы те остались. Но не больше... Коробов вывел их на небольшой обрывчик, который было видно всей овражной «аудитории». Один автоматчик в камуфляже, который их сопровождал, ударами приклада по ногам поставил всех троих на колени перед сходкой...
Гудение оврага стало напряженным и угрожающим. Коробов вытащил пистолет и крикнул:
– А ну тихо! Они сегодня умрут, хотите вы этого или нет. Но первым я застрелю того, кто к ним подойдет... Ну! Желающие есть?
Несмотря на гудение, желающих, однако, не было... Коробов удовлетворенно сплюнул себе под ноги и сунул пистолет в кобуру.
– Прежде, чем они будут расстреляны, вы узнаете, в чем их вина...
Коробов оглядел овраг и, удовлетворившись его сдержанной реакцией на картину униженных и грозных для «пехоты» бригадиров, оглянулся на машины, стоящие на краю оврага и крикнул:
– Алексей Степанович!
Из второй машины вышел Никитин и решительной, размашистой походкой подошел к стоящим на коленях бригадирам... Он встал рядом с ними и внимательно оглядел овраг, заполненный замоскворецкими бандитами, вглядываясь в напряженно смотрящие на него из-под коротко стриженных лбов глаза. Боксер так и застрял посередине оврага, на самом видном месте. Он уже и не хотел бы привлекать к себе лишнее внимание, но деваться было некуда.
– Я просил вас собраться здесь... – Никитин подчеркнул первое слово. – Я не собираюсь вам угрожать. Но и не боюсь ничьих угроз. В том числе и ваших... И то, что сейчас вот этих вот...
Он махнул рукой на покорно стоящих на коленях бригадиров.
– ...Я расстреляю на ваших глазах – это не угроза. Это – мои условия. Я мог бы перестрелять, передавить, передушить вас всех. У нас на каждого из вас есть материал. Но вы до сих пор на свободе... Мало того – вы продолжаете свою трудную и опасную работу на улицах, проспектах и площадях Москвы. И вас не трогают... Даже напротив – предлагают: украсть хочешь? Кради! Убить тебе кого-то нужно? Убивай! Но помни всегда – ты в Москве не один. Это не твой личный город, в котором ты сам устанавливаешь порядки. Порядки эти существовали до тебя. Останутся и после тебя... Иногда порядки меняются... Но это не вашего ума дело! Порядки устанавливает кто-то другой. Вам даже и знать не нужно – кто? Ваше дело – выполнять... Вы-пол-ня-ать!.. А не обсуждать приказ. И, тем более, не пытаться установить свой порядок... Это будет стоить вам головы. И не только вам... Любому. Не зависимо от места, которое он занимает у вас... Или у нас... И если ваши авторитеты договорились с нашими – не ваше собачье дело – как они договорились... Это не ваш договор. Вы должны хорошо запомнить единственную вещь – в чем суть договора... Но какой-то козел...
Никитин возвысил голос.
– ...решил, что он самый умный! И всех вас подставил...
До Боксера доходило, обычно, не очень быстро, но надежно. Слово «козел», приложенное к нему лично, приводило его в состояние бешенства. И едва он понял, что ментовский генерал говорит обо всех собравшихся в овраге, значит, и о нем, о Боксере – пусковой механизм его взрывного характера сработал.
– Это кто козел? – перебил он Никитина. – Ты кого козлом назвал, придурок?..
И Боксер бросился вверх по склону, собираясь применить свой единственный и неопровержимый аргумент – прямой справа снизу в челюсть. Он успел сделать шагов пять, и это были последние шаги в его жизни...
Никитин даже головы в его сторону не повернул. он просто молча ждал, когда Коробов сделает то, что он должен был сделать. У каждого была своя роль, и генерал-лейтенант Никитин не должен был связываться с какой-то шестеркой... Коробов тоже хорошо знал свою роль и свои обязанности. Пистолет мгновенно оказался в его вытянутой навстречу Боксеру руке. Шестой шаг Боксер делал уже с дыркой во лбу... На седьмом он упал и заскреб руками по траве. Выдернул каждой рукой по пучку травы и затих.
Все, кто был в овраге, оказались на ногах. Все готовы были бежать – кто подальше от мертвого уже без всякого сомнения Боксера, чтобы не составить ему компанию, а то и вслед за Боксером, чтобы растерзать «этого пидора ментовского с его пушкой» голыми руками.
Но сразу же после выстрела на склонах оврага появились фигуры с автоматами, нацеленными на взволновавшуюся толпу... «Орда» застыла.
Никитин поднял руку. И продолжал, словно его и не перебивали.
– Такой же вот козел...
Он показал рукой на тело Боксера.
– ...подставил вас всех. И если я не узнаю, кто замочил вашего Шкипера, начну с них...
Никитин показал рукой на бригадиров.
– Их жизнь сейчас в ваших руках. Первым будет Киргиз...
Услышав свое имя, Киргиз, замычал, закрутил головой, пытаясь в сотый раз объяснить, что он ничего не знает и даже не слышал, чтобы кто-то собирался замочить Шкипера... Он был искренен...
Никитин взял пистолет у Коробова и приставил ствол к затылку бригадира.
Киргиз замер.
– Спрашиваю последний раз.
Никитин внятно, раздельно, подчеркивая каждое слово, произнес:
– Кто. Замочил. Шкипера...
Молчание стояло в овраге долгих десять секунд. Нарушил его выстрел, после которого тело Киргиза прокатилось немного вниз по склону и застряло, привалившись спиной к мертвому Боксеру.
– Следующий Анисим! – объявил Никитин в напряженной тишине оврага.
– Да что же вы делаете, падлы! Вы же менты! Вас же судить будут!.. – истошно заорал кто-то справа от Никитина метрах в пятнадцати, но тут же этот негодующий крик перебила короткая автоматная очередь, и еще одно тело скатилось на дно оврага.
– Повторяю для дураков! Следующий Анисим...
Опять повисла тишина... Анисим обмяк и свалился мешком под ноги Никитину. Тот подождал несколько секунд и выстрелил.
Стоявшие на противоположном склоне видели, что пуля попала прямо в левый глаз Анисиму... Подскочил Коробов и ногой спихнул тело Анисима со склона оврага. Но оно не захотело катиться по пологому склону и застряло метрах в двух перед глазами третьего бригадира. Тот не мог оторвать глаз от разлетевшегося осколками затылка Анисима, из которого перла, пузырясь, какая-то буро-красная масса...
– Третий – Филя... вы можете спасти ему жизнь, если скажете мне, кто убил Шкипера...
Овраг молчал. Ждал выстрела. Ничего другого «орде» не оставалось.
Никитин выстрелил в третий раз.
Парализованный страхом и предощущением неизбежной смерти Филя упал прямо вперед от ударившей в затылок пули. Он застыл на склоне головой вниз, почти уткнувшись обезображенным лицом в живот Анисиму... Ноги два раза по-лягушачьи дернулись, и Филя затих.
... Через пять минут в овраге никого не было. Сразу после третьего выстрела, Никитин сел в машину, следом за ним запрыгнул Коробов и двое автоматчиков. Обе машины развернулись и исчезли. Так же, как и автоматчики, стоявшие на краю оврага.
«Орда» еще секунд десять принюхивалась к обстановке, оценивая ситуацию, и, молча, без криков и ругательств, исчезла из оврага. Как и не было никого. На одном из склонов застыло парами четыре трупа, да поодаль лежал на дне оврага еще один...
Еще через десять минут в Москворецкий отдел милиции позвонил неизвестный и сообщил, отказавшись назвать себя, что на берегу Кровянки произошла бандитская разборка со стрельбой.
Через три минуты после звонка на место сходки прибыла опергруппа. Она констатировала недавнее пребывание в овраге большого числа людей и двух машин типа «УАЗ». Из пятерых убитых четверо были сразу же опознаны, поскольку личностями в районе между Павелецким вокзалом и Даниловским кладбищем были известными. Пятого убитого удалось установить позже – он оказался из реутовской группировки, что дало основание оперативникам сделать вывод, что реутовцы пытались обезглавить «орду», выбив из нее бригадиров, чтобы установить в ее районе свое влияние...
Заклеенные рты, наручники и кровоподтеки на лицах не особенно заинтересовали москворецких милиционеров. Дело о разборке обещало быть явным «висяком». Голову ломать о мотивах разборки одних бандитов с другими никто ломать особенно не собирался.
Самый старый из прибывших милиционеров, приданных на всякий случай опергруппе из уголовки, старшина Коцубняк, ворочая трупы, одной фразой выразил общее настроение и мысли, которые владели и лейтенантами-уголовщиками, и рядовыми ментами из отдела:
– Та нэхай воны уси друг друга пэрэвбивають, бисовы диты!..
Никитин сидел в машине мрачный, злой, хотя прошло все примерно так, как он себе и предполагал. Ему не нравилось молчание, которое выдержал «овраг» до самого конца экзекуции. С таким молчанием, наверное, держали себя советские шпионы и партизаны в гестаповских застенках в прошлую мировую войну... Или это быдло и впрямь ничего не знает о том, почему и как умер капитан Аверин, последняя рабочая кличка которого была Шкипер... Но если и не знают – веселей от этого не становится.
– Когда у тебя следующая акция? – спросил он Коробова.
– Завтра, – ответил тот. – В Лужниках...
Глава одиннадцатая.
Известие о расстреле ордынских бригадиров нашло Крестного утром следующего дня. Он все еще не отошел от рома, выпитого с Иваном на квартире у Павелецкого вокзала, в голове был легкий покачивающийся туман, а во рту – мерзкий, просто отвратительный вкус. Крестный долго и тупо искал сравнения, пока его не осенило:
– Кубой пахнет...
«Пехотинец», побывавший накануне в овраге, рассказывал о том, что видел и слышал с застывшим на лице выражением испуга, которое он тщетно старался скрыть ухмылками и матом. Но Крестный чутко уловил запах страха, исходящий от него. Даже туман, покачивающийся в голове Крестного, слегка рассеялся, когда он услышал, что расстрел бригадиров проводил какой-то «крутой ментяра – старый, наглый, в форме без знаков различия». Крестный даже в затылке зачесал – кто бы это мог быть? Видно, крупный человек, раз погоны не захотел «орде» показывать... Неужели сам Никитин? Вот это называется – настоящая удача!
Радость теплой волной прокатилась у Крестного по всему телу.
«Выманили! – удовлетворенно подумал Крестный. – Сообразительный все же у меня Ванюша. Правда долго я ему намекал вчера, что Никитин везде своих людей поставил. Но Ваня все правильно понял. Если этих ребят начать мочить – Никитин не утерпит, ответит чем-нибудь... Осталось только узнать, будут ли еще подобные мероприятия...»
Крестный вновь почесал затылок и сам себе решительно заявил:
«Обязательно будут. Должны быть. Никитин на трех бригадирах не остановится... Он масштаб любит. Ему бы президентом быть!.. В каком-нибудь, богом и людьми обиженном, Сальвадоре!»
Крестный хохотнул, чем еще сильнее напугал и без того нервничающего пехотинца. На него уже просто смотреть было противно. Крестный сунул ему в руку какую-то «зелень», валявшуюся в кармане и отпустил, махнув рукой. Исчез тот мгновенно.
Но настроение Крестного внезапно резко изменилось... Он даже не понял сразу, почему бы это? Прокрутил в голове свои последние мысли и тут же сообразил. Сальвадор! Ну, конечно, Сальвадор, где этот падла Никитин настучал на него и не дал смыться с кучей долларов. И сам же Крестный виноват тогда был – надо было шлепнуть его и тем решить все проблемы... И не гонялся бы до старости за деньгами, а жил бы в свое удовольствие на берегу Онтарио, рыбку бы ловил, а скучно станет – прошвырнулся куда-нибудь в Европу, или, хоть в Африку. По Анголе, например, с удовольствием полазил бы, вспомнил бы молодость...
Совсем было упавшее настроение немного улучшилось. Крестный припомнил, как хохмы ради зарядил тогда дезинформацию в отчет ООН по Анголе: будто особый отряд ангольской народной армии, захватив шестерых советских военных советников из рядового спецсостава, увел их в джунгли и там их съел. Причем не полностью и не филейные места, а только их сердца. С единственной целью – чтобы стать такими же отважными, сильными и бесстрашными, как их кумиры – советские солдаты...
Как ни странно, такую «утку» приняли все – и наблюдательный совет ООН, который обратился к командованию ангольской народной армии с требованием немедленно прекратить в своих подразделениях проявления, какого бы то ни было, каннибализма, и министерство обороны СССР, посмертно представившее всех шестерых к правительственной награде – ордену «За отвагу в боевых действиях». На самом же деле, они даже и не погибли. Просто одна из групп советских «специалистов» ушла в загул. Они уже вторую неделю не могли выбраться из приграничной деревушки, – пороли там кокосовую водку и трахали женщин, косяком валивших в эту деревушку, за пару дней ставшую самой популярной у темнокожих анголок. Дорвались ребята до водки и баб, послали всю эту ангольскую войну подальше. В это время их и «съели». С помощью Крестного... Разборок потом было... Лейтенант Владимир Крестов тогда чуть не стал рядовым Крестовым.
«Едва ли Никитину удастся собрать еще раз подобную сходку, – размышлял Крестный. – Теперь при одном только слове „сходняк“ пацанов должно в дрожь бросать. Напугал их Никитин. Напугал и озлобил. Впрочем, что с него взять – солдафон...»
Крестный знал – если тебе нужна информация о намерениях противника – ищи утечку. Тем более, что Никитин заинтересован в аудитории – значит, сам постарается организовать эту утечку. Крестный отправился по своим информаторам и часа через два уже знал, что следующая карательная акция назначена на завтрашнее утро в Лужниках. При всем честном торговом народе...
Это была реальная возможность достать Никитина. Крестный помчался к Ивану.
– Собирайся, Ваня! – заявил он, едва войдя в квартирку, где Иван отлеживался и ждал, когда полностью затянутся ожоги на руках и голове, когда отрастут волосы... – Работа для тебя завтра есть. В Лужниках. Никитин в ярости. показательные расстрелы проводит. Самое время его самого шлепнуть...
Иван лежал на кровати, глядя в потолок. Не повернув головы в сторону Крестного, он ответил спокойным безразличным тоном:
– Вот и шлепни его, Крестный. Сам...
– Да ты что, Ваня! – опешил Крестный. – Как это сам! Как это сам? Меня же повяжут тут же! Или свинцом начинят... Да и не попаду я. Издалека стрелять придется. А я не снайпер, сам знаешь...
– И я не хочу стрелять издалека, – ответил Иван. – Хотя и попаду. Я хочу в глаза ему взглянуть перед выстрелом. Чтобы он меня увидел, чтобы смерть свою увидел. И я чтобы ее увидел. В его глазах... Я не служба милосердия – убивать неожиданно...
Иван отвернулся от Крестного к стене, не желая больше разговаривать на эту тему.
– Но как же, Ваня! – недоуменно возмущался Крестный. – Он же подставится завтра... Его же запросто шлепнуть можно...
– Шлепни, Крестный... Шлепни, – пробормотал Иван. – Себя по заднице...
...Крестный ушел от Ивана крайне раздраженным и обиженным. «Шлепни сам!» Кто киллер, в конце концов?.. Вот ты и шлепай! Губошлеп! Наверное, еще в пеленки срал, когда он, Крестный, уже революции организовывал в Латинской Америке... Отморозок хренов! Когда очень надо, так Крестный и сам шлепнуть может! Как Надю твою... А придет время – ты у меня сам себя шлепнешь...
Однако, перекипев, Крестный рассудил здраво... Да нет, не отказывается Иван... Тут другое. И не столько даже – «в глаза он хочет взглянуть»! Это, скорее, обычная рисовка перед самим собой... Тут просто – обыкновенный профессионализм, который у Ивана в крови. У него ноги не идут, когда ловушкой пахнет. Никитин, ведь, противник серьезный и опасный. Он сам себя в качестве живца запросто выставит. Любит, собака, острые ощущения. А Ваня тоже не прост. У них сейчас заочная перестрелка идет, сообразил Крестный... Пристреливаются ребятки...
Что ж нервничать-то? Иван дело свое знает. И если он считает, что момент еще не созрел – значит, действительно, нужно ждать. Уж что-что, а поджидать добычу Иван умеет... Это у него на уровне инстинкта срабатывает. Автоматически, так сказать...
Иван ждет, когда Никитин вычислит, кто замочил его человека. А если Никитин не сумеет этого сделать, Ваня еще одного замочит. откровенно. Чтоб для дураков понятно было. А когда Никитин сообразит, он обязательно захочет Ивана взять... А взять Ивана легче всего, поджидая его около следующей жертвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Гудение оврага стало напряженным и угрожающим. Коробов вытащил пистолет и крикнул:
– А ну тихо! Они сегодня умрут, хотите вы этого или нет. Но первым я застрелю того, кто к ним подойдет... Ну! Желающие есть?
Несмотря на гудение, желающих, однако, не было... Коробов удовлетворенно сплюнул себе под ноги и сунул пистолет в кобуру.
– Прежде, чем они будут расстреляны, вы узнаете, в чем их вина...
Коробов оглядел овраг и, удовлетворившись его сдержанной реакцией на картину униженных и грозных для «пехоты» бригадиров, оглянулся на машины, стоящие на краю оврага и крикнул:
– Алексей Степанович!
Из второй машины вышел Никитин и решительной, размашистой походкой подошел к стоящим на коленях бригадирам... Он встал рядом с ними и внимательно оглядел овраг, заполненный замоскворецкими бандитами, вглядываясь в напряженно смотрящие на него из-под коротко стриженных лбов глаза. Боксер так и застрял посередине оврага, на самом видном месте. Он уже и не хотел бы привлекать к себе лишнее внимание, но деваться было некуда.
– Я просил вас собраться здесь... – Никитин подчеркнул первое слово. – Я не собираюсь вам угрожать. Но и не боюсь ничьих угроз. В том числе и ваших... И то, что сейчас вот этих вот...
Он махнул рукой на покорно стоящих на коленях бригадиров.
– ...Я расстреляю на ваших глазах – это не угроза. Это – мои условия. Я мог бы перестрелять, передавить, передушить вас всех. У нас на каждого из вас есть материал. Но вы до сих пор на свободе... Мало того – вы продолжаете свою трудную и опасную работу на улицах, проспектах и площадях Москвы. И вас не трогают... Даже напротив – предлагают: украсть хочешь? Кради! Убить тебе кого-то нужно? Убивай! Но помни всегда – ты в Москве не один. Это не твой личный город, в котором ты сам устанавливаешь порядки. Порядки эти существовали до тебя. Останутся и после тебя... Иногда порядки меняются... Но это не вашего ума дело! Порядки устанавливает кто-то другой. Вам даже и знать не нужно – кто? Ваше дело – выполнять... Вы-пол-ня-ать!.. А не обсуждать приказ. И, тем более, не пытаться установить свой порядок... Это будет стоить вам головы. И не только вам... Любому. Не зависимо от места, которое он занимает у вас... Или у нас... И если ваши авторитеты договорились с нашими – не ваше собачье дело – как они договорились... Это не ваш договор. Вы должны хорошо запомнить единственную вещь – в чем суть договора... Но какой-то козел...
Никитин возвысил голос.
– ...решил, что он самый умный! И всех вас подставил...
До Боксера доходило, обычно, не очень быстро, но надежно. Слово «козел», приложенное к нему лично, приводило его в состояние бешенства. И едва он понял, что ментовский генерал говорит обо всех собравшихся в овраге, значит, и о нем, о Боксере – пусковой механизм его взрывного характера сработал.
– Это кто козел? – перебил он Никитина. – Ты кого козлом назвал, придурок?..
И Боксер бросился вверх по склону, собираясь применить свой единственный и неопровержимый аргумент – прямой справа снизу в челюсть. Он успел сделать шагов пять, и это были последние шаги в его жизни...
Никитин даже головы в его сторону не повернул. он просто молча ждал, когда Коробов сделает то, что он должен был сделать. У каждого была своя роль, и генерал-лейтенант Никитин не должен был связываться с какой-то шестеркой... Коробов тоже хорошо знал свою роль и свои обязанности. Пистолет мгновенно оказался в его вытянутой навстречу Боксеру руке. Шестой шаг Боксер делал уже с дыркой во лбу... На седьмом он упал и заскреб руками по траве. Выдернул каждой рукой по пучку травы и затих.
Все, кто был в овраге, оказались на ногах. Все готовы были бежать – кто подальше от мертвого уже без всякого сомнения Боксера, чтобы не составить ему компанию, а то и вслед за Боксером, чтобы растерзать «этого пидора ментовского с его пушкой» голыми руками.
Но сразу же после выстрела на склонах оврага появились фигуры с автоматами, нацеленными на взволновавшуюся толпу... «Орда» застыла.
Никитин поднял руку. И продолжал, словно его и не перебивали.
– Такой же вот козел...
Он показал рукой на тело Боксера.
– ...подставил вас всех. И если я не узнаю, кто замочил вашего Шкипера, начну с них...
Никитин показал рукой на бригадиров.
– Их жизнь сейчас в ваших руках. Первым будет Киргиз...
Услышав свое имя, Киргиз, замычал, закрутил головой, пытаясь в сотый раз объяснить, что он ничего не знает и даже не слышал, чтобы кто-то собирался замочить Шкипера... Он был искренен...
Никитин взял пистолет у Коробова и приставил ствол к затылку бригадира.
Киргиз замер.
– Спрашиваю последний раз.
Никитин внятно, раздельно, подчеркивая каждое слово, произнес:
– Кто. Замочил. Шкипера...
Молчание стояло в овраге долгих десять секунд. Нарушил его выстрел, после которого тело Киргиза прокатилось немного вниз по склону и застряло, привалившись спиной к мертвому Боксеру.
– Следующий Анисим! – объявил Никитин в напряженной тишине оврага.
– Да что же вы делаете, падлы! Вы же менты! Вас же судить будут!.. – истошно заорал кто-то справа от Никитина метрах в пятнадцати, но тут же этот негодующий крик перебила короткая автоматная очередь, и еще одно тело скатилось на дно оврага.
– Повторяю для дураков! Следующий Анисим...
Опять повисла тишина... Анисим обмяк и свалился мешком под ноги Никитину. Тот подождал несколько секунд и выстрелил.
Стоявшие на противоположном склоне видели, что пуля попала прямо в левый глаз Анисиму... Подскочил Коробов и ногой спихнул тело Анисима со склона оврага. Но оно не захотело катиться по пологому склону и застряло метрах в двух перед глазами третьего бригадира. Тот не мог оторвать глаз от разлетевшегося осколками затылка Анисима, из которого перла, пузырясь, какая-то буро-красная масса...
– Третий – Филя... вы можете спасти ему жизнь, если скажете мне, кто убил Шкипера...
Овраг молчал. Ждал выстрела. Ничего другого «орде» не оставалось.
Никитин выстрелил в третий раз.
Парализованный страхом и предощущением неизбежной смерти Филя упал прямо вперед от ударившей в затылок пули. Он застыл на склоне головой вниз, почти уткнувшись обезображенным лицом в живот Анисиму... Ноги два раза по-лягушачьи дернулись, и Филя затих.
... Через пять минут в овраге никого не было. Сразу после третьего выстрела, Никитин сел в машину, следом за ним запрыгнул Коробов и двое автоматчиков. Обе машины развернулись и исчезли. Так же, как и автоматчики, стоявшие на краю оврага.
«Орда» еще секунд десять принюхивалась к обстановке, оценивая ситуацию, и, молча, без криков и ругательств, исчезла из оврага. Как и не было никого. На одном из склонов застыло парами четыре трупа, да поодаль лежал на дне оврага еще один...
Еще через десять минут в Москворецкий отдел милиции позвонил неизвестный и сообщил, отказавшись назвать себя, что на берегу Кровянки произошла бандитская разборка со стрельбой.
Через три минуты после звонка на место сходки прибыла опергруппа. Она констатировала недавнее пребывание в овраге большого числа людей и двух машин типа «УАЗ». Из пятерых убитых четверо были сразу же опознаны, поскольку личностями в районе между Павелецким вокзалом и Даниловским кладбищем были известными. Пятого убитого удалось установить позже – он оказался из реутовской группировки, что дало основание оперативникам сделать вывод, что реутовцы пытались обезглавить «орду», выбив из нее бригадиров, чтобы установить в ее районе свое влияние...
Заклеенные рты, наручники и кровоподтеки на лицах не особенно заинтересовали москворецких милиционеров. Дело о разборке обещало быть явным «висяком». Голову ломать о мотивах разборки одних бандитов с другими никто ломать особенно не собирался.
Самый старый из прибывших милиционеров, приданных на всякий случай опергруппе из уголовки, старшина Коцубняк, ворочая трупы, одной фразой выразил общее настроение и мысли, которые владели и лейтенантами-уголовщиками, и рядовыми ментами из отдела:
– Та нэхай воны уси друг друга пэрэвбивають, бисовы диты!..
Никитин сидел в машине мрачный, злой, хотя прошло все примерно так, как он себе и предполагал. Ему не нравилось молчание, которое выдержал «овраг» до самого конца экзекуции. С таким молчанием, наверное, держали себя советские шпионы и партизаны в гестаповских застенках в прошлую мировую войну... Или это быдло и впрямь ничего не знает о том, почему и как умер капитан Аверин, последняя рабочая кличка которого была Шкипер... Но если и не знают – веселей от этого не становится.
– Когда у тебя следующая акция? – спросил он Коробова.
– Завтра, – ответил тот. – В Лужниках...
Глава одиннадцатая.
Известие о расстреле ордынских бригадиров нашло Крестного утром следующего дня. Он все еще не отошел от рома, выпитого с Иваном на квартире у Павелецкого вокзала, в голове был легкий покачивающийся туман, а во рту – мерзкий, просто отвратительный вкус. Крестный долго и тупо искал сравнения, пока его не осенило:
– Кубой пахнет...
«Пехотинец», побывавший накануне в овраге, рассказывал о том, что видел и слышал с застывшим на лице выражением испуга, которое он тщетно старался скрыть ухмылками и матом. Но Крестный чутко уловил запах страха, исходящий от него. Даже туман, покачивающийся в голове Крестного, слегка рассеялся, когда он услышал, что расстрел бригадиров проводил какой-то «крутой ментяра – старый, наглый, в форме без знаков различия». Крестный даже в затылке зачесал – кто бы это мог быть? Видно, крупный человек, раз погоны не захотел «орде» показывать... Неужели сам Никитин? Вот это называется – настоящая удача!
Радость теплой волной прокатилась у Крестного по всему телу.
«Выманили! – удовлетворенно подумал Крестный. – Сообразительный все же у меня Ванюша. Правда долго я ему намекал вчера, что Никитин везде своих людей поставил. Но Ваня все правильно понял. Если этих ребят начать мочить – Никитин не утерпит, ответит чем-нибудь... Осталось только узнать, будут ли еще подобные мероприятия...»
Крестный вновь почесал затылок и сам себе решительно заявил:
«Обязательно будут. Должны быть. Никитин на трех бригадирах не остановится... Он масштаб любит. Ему бы президентом быть!.. В каком-нибудь, богом и людьми обиженном, Сальвадоре!»
Крестный хохотнул, чем еще сильнее напугал и без того нервничающего пехотинца. На него уже просто смотреть было противно. Крестный сунул ему в руку какую-то «зелень», валявшуюся в кармане и отпустил, махнув рукой. Исчез тот мгновенно.
Но настроение Крестного внезапно резко изменилось... Он даже не понял сразу, почему бы это? Прокрутил в голове свои последние мысли и тут же сообразил. Сальвадор! Ну, конечно, Сальвадор, где этот падла Никитин настучал на него и не дал смыться с кучей долларов. И сам же Крестный виноват тогда был – надо было шлепнуть его и тем решить все проблемы... И не гонялся бы до старости за деньгами, а жил бы в свое удовольствие на берегу Онтарио, рыбку бы ловил, а скучно станет – прошвырнулся куда-нибудь в Европу, или, хоть в Африку. По Анголе, например, с удовольствием полазил бы, вспомнил бы молодость...
Совсем было упавшее настроение немного улучшилось. Крестный припомнил, как хохмы ради зарядил тогда дезинформацию в отчет ООН по Анголе: будто особый отряд ангольской народной армии, захватив шестерых советских военных советников из рядового спецсостава, увел их в джунгли и там их съел. Причем не полностью и не филейные места, а только их сердца. С единственной целью – чтобы стать такими же отважными, сильными и бесстрашными, как их кумиры – советские солдаты...
Как ни странно, такую «утку» приняли все – и наблюдательный совет ООН, который обратился к командованию ангольской народной армии с требованием немедленно прекратить в своих подразделениях проявления, какого бы то ни было, каннибализма, и министерство обороны СССР, посмертно представившее всех шестерых к правительственной награде – ордену «За отвагу в боевых действиях». На самом же деле, они даже и не погибли. Просто одна из групп советских «специалистов» ушла в загул. Они уже вторую неделю не могли выбраться из приграничной деревушки, – пороли там кокосовую водку и трахали женщин, косяком валивших в эту деревушку, за пару дней ставшую самой популярной у темнокожих анголок. Дорвались ребята до водки и баб, послали всю эту ангольскую войну подальше. В это время их и «съели». С помощью Крестного... Разборок потом было... Лейтенант Владимир Крестов тогда чуть не стал рядовым Крестовым.
«Едва ли Никитину удастся собрать еще раз подобную сходку, – размышлял Крестный. – Теперь при одном только слове „сходняк“ пацанов должно в дрожь бросать. Напугал их Никитин. Напугал и озлобил. Впрочем, что с него взять – солдафон...»
Крестный знал – если тебе нужна информация о намерениях противника – ищи утечку. Тем более, что Никитин заинтересован в аудитории – значит, сам постарается организовать эту утечку. Крестный отправился по своим информаторам и часа через два уже знал, что следующая карательная акция назначена на завтрашнее утро в Лужниках. При всем честном торговом народе...
Это была реальная возможность достать Никитина. Крестный помчался к Ивану.
– Собирайся, Ваня! – заявил он, едва войдя в квартирку, где Иван отлеживался и ждал, когда полностью затянутся ожоги на руках и голове, когда отрастут волосы... – Работа для тебя завтра есть. В Лужниках. Никитин в ярости. показательные расстрелы проводит. Самое время его самого шлепнуть...
Иван лежал на кровати, глядя в потолок. Не повернув головы в сторону Крестного, он ответил спокойным безразличным тоном:
– Вот и шлепни его, Крестный. Сам...
– Да ты что, Ваня! – опешил Крестный. – Как это сам! Как это сам? Меня же повяжут тут же! Или свинцом начинят... Да и не попаду я. Издалека стрелять придется. А я не снайпер, сам знаешь...
– И я не хочу стрелять издалека, – ответил Иван. – Хотя и попаду. Я хочу в глаза ему взглянуть перед выстрелом. Чтобы он меня увидел, чтобы смерть свою увидел. И я чтобы ее увидел. В его глазах... Я не служба милосердия – убивать неожиданно...
Иван отвернулся от Крестного к стене, не желая больше разговаривать на эту тему.
– Но как же, Ваня! – недоуменно возмущался Крестный. – Он же подставится завтра... Его же запросто шлепнуть можно...
– Шлепни, Крестный... Шлепни, – пробормотал Иван. – Себя по заднице...
...Крестный ушел от Ивана крайне раздраженным и обиженным. «Шлепни сам!» Кто киллер, в конце концов?.. Вот ты и шлепай! Губошлеп! Наверное, еще в пеленки срал, когда он, Крестный, уже революции организовывал в Латинской Америке... Отморозок хренов! Когда очень надо, так Крестный и сам шлепнуть может! Как Надю твою... А придет время – ты у меня сам себя шлепнешь...
Однако, перекипев, Крестный рассудил здраво... Да нет, не отказывается Иван... Тут другое. И не столько даже – «в глаза он хочет взглянуть»! Это, скорее, обычная рисовка перед самим собой... Тут просто – обыкновенный профессионализм, который у Ивана в крови. У него ноги не идут, когда ловушкой пахнет. Никитин, ведь, противник серьезный и опасный. Он сам себя в качестве живца запросто выставит. Любит, собака, острые ощущения. А Ваня тоже не прост. У них сейчас заочная перестрелка идет, сообразил Крестный... Пристреливаются ребятки...
Что ж нервничать-то? Иван дело свое знает. И если он считает, что момент еще не созрел – значит, действительно, нужно ждать. Уж что-что, а поджидать добычу Иван умеет... Это у него на уровне инстинкта срабатывает. Автоматически, так сказать...
Иван ждет, когда Никитин вычислит, кто замочил его человека. А если Никитин не сумеет этого сделать, Ваня еще одного замочит. откровенно. Чтоб для дураков понятно было. А когда Никитин сообразит, он обязательно захочет Ивана взять... А взять Ивана легче всего, поджидая его около следующей жертвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20