С десяток фотокорреспондентов снимали их, пока они шли к машине Прайса — полицейскому «джипу».
Прайс сам сел за руль, включил сирену, и машина с воем рванула с места.
Они ехали по темным улицам города, и редкие прохожие при звуке сирены испуганно жались к глухим глиняным стенам домов-крепостей.
От Прайса сильно пахло спиртным, но машину он вел уверенно. Петр даже залюбовался его точными, четкими движениями.
«Что значит — привык, — подумал Петр. — А машина-то похожа на наш „газик“… Интересно, смог бы я ее вести?»
Прайс выключил сирену, они выехали на загородное шоссе.
— Куда мы едем? — встревожился Петр.
Англичанин чуть повернул к нему свое лошадиное лицо.
— Если бы я хотел вас похитить, это бы было сделано не в присутствии журналистов у подъезда отеля.
Он усмехнулся:
— Считайте, что вы лишь переезжаете из одного отеля в другой, загородный…
«А он выпил, и ему хочется поболтать, — отметил про себя Петр. — Что же, давайте попробуем. Может быть, что-нибудь прояснится».
— Вы давно в Гвиании? — спросил он миролюбиво. Англичанин от неожиданности даже обернулся:
— Наверное, столько лет, сколько вы прожили на свете.
— И нравится?
— Глупый вопрос! — отрезал Прайс.
Он притормозил и свернул с дороги на чуть заметую колею, уводящую в саванну. Машина въехала в узкий коридор, проложенный между стенами желтой, в рост человека, травы и понеслась по нему, поднимая клубы горьковатой пыли.
В горле у Петра запершило, он закашлялся.
— Выпейте виски, — предложил Прайс. — Там, в ящичке около сиденья бутылка.
Петр нашарил ящичек, достал бутылку и отвинтил пробку. «Стаканчиков, конечно, здесь не полагается», — сообразил он. И, поднеся горлышко бутылки к губам, невольно улыбнулся: и все-таки даже в этом приключении была своя прелесть! Ночная саванна, старый колонизатор, виски прямо из горлышка.
Но сейчас же он обругал себя за легкомыслие: тоже нашел романтику! Наши завтра будут стучаться во все двери, чтобы узнать, что с ним случилось, и выручить, а он…
Не говоря ни слова, Прайс протянул руку и взял у него бутылку. Он даже не притормозил, поднося ее ко рту. Его кадык ходил в такт бульканью.
Выпив, англичанин вернул бутылку Петру: она была уже почти пуста. «Ого», — подумал Петр, завинтил пробку и положил бутылку на место.
Горизонт впереди светился слабым розоватым светом. Тонкая полоска красного быстро расширялась, наползала на черноту неба.
— Что это? — спросил Петр англичанина.
— Проскочим! — уверенно ответил тот, и «джип» увеличил скорость. Сухие и толстые стебли травы шуршали, царапая бока машины. Они нависали над крышей, бились в ветровое стекло.
— Но что же это? — опять спросил Петр, не желая верить смутной догадке.
— Огонь. Племена пустили пал по саванне. Они делают это каждый год перед началом посевов. Красивое зрелище!
Голос Прайса был равнодушен.
— Но ведь огонь идет на нас! — вырвалось у Петра.
— Боитесь?
Теперь в голосе Прайса была ирония:
— И не идет, а мчится. Как эспресс! Он вдохнул всей грудью.
— Когда горит саванна, и запах гари-то какой-то особый!
— Вы говорите об этом, как поэт! — стараясь не выдать волнения, заметил Петр.
Голос Прайса опять стал сух и бесцветен:
— Просто я проскакивал сквозь пал раза три. Главное, чтоб только не подвела машина.
Он усмехнулся:
— Вам повезло, будет что вспомнить.
Небо было уже багровым почти наполовину. Сквозь опущенные стекла врывался горячий ветер, пахнущий дымом и гарью. Желтое море сухой травы шло волнами и сверкало в длинных белых столбах света, бегущих перед фарами «джипа».
Прайс жал на акселератор, и «джип» несся вперед. Пожар и машина сближались.
— Через десять минут встретимся, — сквозь зубы процедил англичанин. Он отрезвел, и теперь лицо его было каменным от напряжения.
— Дьявол! — неожиданно вырвалось у него. Он резко крутанул баранку руля, но было поздно: «джип» врезался в темную массу, вывалившуюся вдруг на дорогу из зарослей. Что-то охнуло, взревело, с шумом кинулось в сторону.
«Джип» подбросило, накренило, потом машина опять встала на все четыре колеса… и мотор заглох.
Петра швырнуло вперед, на ветровое стекло. Он успел выставить впереди себя руки и больно ударился ладонями о щиток приборов. И сейчас же обернулся к Прайсу. Англичанин мешком осел на сиденье, подбородок его упирался в грудь, в которую пришелся удар рулем…
— Эй!
Петр потряс его плечо:
— Очнитесь!
Прайс тихо застонал и повалился на бок, на Петра…
«Бежать! Оставить Прайса здесь, в горящей саванне, и бежать?»
От этой мысли Петра бросило в жар, все тело вдруг ослабло. Да, это была реальная возможность вырваться из лап похитителя. Но он сразу же овладел собою. Бежать — это значило признать себя в чем-то виновным. В чем — Петр уже догадывался. Слишком накалялась атмосфера с приближением забастовки, чтобы на нем сейчас не попытались отыграться те, кто хотел бы расправиться с левыми.
Петр глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Надо было что-то делать. Он осторожно вытащил англичанина из-за руля, положил на сиденье, затем вылез из машины, обошел ее и занял место водителя…
Пал приближался. Небо светлело с каждой минутой. Из красноватого оно становилось оранжевым, потом желтым… Справа и слева от машины гудела земля: невидимые стада неслись мимо в бешеном галопе. Трава впереди была примята — видимо, «джип» врезался в стадо диких быков или каких-нибудь других крупных животных и налетел на одного из них.
«Что же делать? — думал Петр. — Что делать?»
Прорываться сквозь пал? Нет, он не решился бы на такое даже на неповрежденной машине, а сейчас — кто знает, что случилось с «джипом»?
Он неуверенно повернул ключ стартера, мотор заработал. Но руль поворачивался только влево, вправо его было не повернуть. Заклинило от удара.
«Что же делать? Что же делать? — лихорадочно думал Петр. — Неужели же так и погибнуть здесь ни за что ни про что! Через десять минут огонь домчится до машины, бензобак взорвется и…»
Бензобак… А что, если… пустить встречный пал? Роберт однажды рассказывал ему, как делают это жители здешней саванны.
Петр ощупал карманы англичанина. Да, в заднем кармане у того был небольшой браунинг.
Петр взял оружие и вышел из машины… Потом присел на корточки и трижды выстрелил в бензобак. Упругие струйки бензина ударили в пыльную траву.
Петр осторожно постучал по бензобаку рукояткой браунинга — бак был полон. Затем он сел за руль, выкрутил его влево как только мог и нажал на акселератор.
«Джип» послушно свернул в высокую золотую стену и, натужно рыча, пошел сквозь заросли, описывая правильный круг. Через две-три минуты Петр выехал на то же место, откуда начинал кружить, потом сделал еще один круг, и еще…
Небо было уже почти белым — теперь оно было похоже на раскаленное добела железо.
Горячий ветер свистел над головой, когда Петр с треском разорвал на узкие полоски платок и поспешно забил им пробоины в баке. Затем он отвел машину назад, в центр островка — очерченного бензиновыми струями круга…
Теперь надо было точно рассчитать, уловить момент, когда ветер потянет понизу, навстречу надвигающейся стене огня — как тяга в печке… И тогда пустить встречный пал!
Все-таки он недаром увлекался книгами о путешественниках!
Он сорвал горсть травы и подбросил ее над землей. Да, пора пора было зажигать…
Но чем? В груди похолодело. У него спичек не было, он не курил. Не было спичек и в карманах у Прайса…
Рядом в траве что-то зашуршало. И при свете зарева, охватившего почти все небо, Петр увидел неподалеку от себя большое и красивое животное, похожее на леопарда. Злые зеленые глаза смотрели на него в упор, пятнистые бока вздымались и опускались, как кузнечные мехи.
«Да ведь это гепард! — узнал его Петр. — Самый быстрый зверь в мире! Но почему он не уходит от огня?»
Гепард зарычал, с трудом поднялся и заковылял в чащу травы, Петр увидел обломок копья, торчащего из ляжки зверя.
Гепард был ранен людьми, и теперь пожар, зажженный ими же, должен был прикончить его.
Петр сунул руку в карман и вытащил браунинг Прайса… В обойме оставалось пять патронов — золотистых, маслянистых карандашиков. Один — для гепарда, один — для него, один — для Прайса… И все-таки это было лучше, чем сгореть заживо!
Петр вытащил обойму и еще раз пересчитал оставшиеся патроны, касаясь каждого пальцем… Пуля в одном сидела неплотно — и Петр вытащил его из обоймы, попытался вжать пулю в патрон. Но ничего не получилось, лишь на ладонь высыпалось несколько крупинок пороха…
Он зубами вытащил расшатанную пулю, забил патрон пыжом — кусочком все того же платка… Теперь он явственно ощущал целых два потока воздуха. Один несся над головой — перед мчавшимся прямо на него желтым пламенем — от горизонта до горизонта, а другой стремился по земле, навстречу огню…
Только бы не опоздать! Только бы еще не было поздно!
Он добежал до колеи от колес «джипа», большой дугой огибающей и его, и машину, и гепарда, и почти в упор выстрелил в политую бензином траву. Ярко-оранжевая жаркая стена взметнулась перед ним — покатилась вправо и влево по кольцу, устремилась навстречу палу.
И тут силы оставили Петра. Земля накренилась, он опустился на колени, глядя, как впереди сближались грудью в грудь два огненных смерча. Так он сидел в полном бессилии, пока не очнулся Прайс.
Пал давно пронесся мимо. Взошла луна, но саванна была уже не золотой, а черной. Она дымилась, и догорали еще кое-где молодые деревца, словно факелы, воткнутые в землю. И только вокруг шелестел золотой островок высокой травы.
…Остаток ночи Петр провел миль за тридцать от Каруны — в образцово-показательной тюрьме, куда доставил его Прайс. Но не в камере, а в комнате для приезжих. Таков был приказ Прайса дежурному офицеру.
— Мой друг у вас долго не задержится, — усмехнулся англичанин, когда офицер попросил сопроводительные документы на необычного заключенного. — И вообще… запомните это — у вас нет и не было арестованного русского. У вас есть гость… мой гость. И прошу обращаться с ним соответственно.
Он церемонно поклонился и козырнул Петру:
— Надеюсь, что вы будете вести себя достойно. Как подобает белому человеку в Африке!
ГЛАВА 33
Элинор вышла из такси, остановившегося у отеля, в тот самый момент, когда за Петром захлопнулась дверца полицейского лендровера.
Сначала она подумала, что все это ей только показалось, почудилось — и полицейский «джип», и бледное лицо Петра, вырванное из темноты фотовспышкой газетчика.
— Что это? — все еще не веря своим глазам, спросила она Роберта, стоявшего тут же, у полуосвещенного подъезда.
Австралиец странно посмотрел на нее и отвернулся.
— Что с Питером? — настойчиво повторила Элинор и схватила австралийца за руку.
— Арестован.
Он осторожно попытался освободиться.
— Это сделали… вы?
Роберт опустил голову.
И, не помня себя, Элинор со всей силы ударила по щеке этого человека, который сейчас был для нее воплощением всего зла, царящего в мире, всего, что она ненавидела, всего, что исковеркало, изломало ее жизнь.
Австралиец отшатнулся, лицо его перекосилось, он стиснул кулаки.
— Осторожно, мадам! — прошипел он. — В таких случаях я не корчу из себя джентльмена!
И, резко повернувшись, он пошел в темноту, в черноту ночи, обступившую его со всех сторон. Потом он больно ударился ногой о скамейку и сел на нее. К горлу подступил комок, и он разрыдался, как мальчишка, не в силах остановиться и только радуясь, что вокруг темно и он один.
Да, он был один, и перед ним был тупик, и некуда было идти дальше, и незачем больше жить. У него уже было однажды такое много лет назад, когда он пришел домой и сказал отцу, что уезжает добровольцем во Вьетнам. И отец с размаху ударил его тяжелой рукой, которую он так любил, которая когда-то делала для него бумажных змеев и игрушечные яхты, а теперь…
— Боб!
Рядом с ним сидела Элинор. Он поспешно вытер рукой глаза, думая, сколько времени здесь эта женщина, принесшая ему столько страданий, и что ей нужно от него сейчас, когда все вокруг так мерзко и он так мерзок самому себе.
— Боб, — мягко повторила Элинор. — Ты должен помочь мне, Боб! Ты должен помочь мне и Питеру.
Он медленно покачал головой.
— Я прошу тебя, Боб, — настойчиво повторила художница. Она помедлила и с усилием добавила: — И тогда у нас все будет как раньше. Помоги мне, Боб.
— Нет!
Теперь он говорил уже почти спокойно и даже насмешливо.
— А ты все играешь в свою игру — в добро и зло. Что он тебе — этот русский?
— Мне?
Элинор замолчала.
Роберт сидел рядом с нею на скамейке и тоже молчал. Он не ждал ответа на свой вопрос — что для нее этот русский. Понимал ли он, что она просила его помочь не русскому — она просила помочь ей, ей и ее любви, любви к нему, к Роберту?
* * *
…Полковник Роджерс с удовлетворением хмыкнул и аккуратно положил газету в стопку других, лежащих у него на письменном столе. Все шло как нельзя лучше. Почти все газеты Луиса были полны сегодня фотографиями Николаева. Казалось, будто их фоторепортеры заранее готовились к этой сенсации, ни на минуту не упуская русского из виду с самого первого момента его прибытия в Гвианию.
Вот он предъявляет документы в аэропорту Луиса. Вот он склонился над Стивом Коладе неподалеку от американского посольства. Разговаривает со Стивом во дворе дома его брата. Садится с Гоке Габойе в лендровер. Смотрит, как мимо него ведут малама Данбату. И наконец, выходит из отеля вместе с Прайсом.
«Москва вмешивается в наши дела!», «Нам не нужны инструкторы из-за железного занавеса!», «Остановить проникновение красных в профсоюзы», — кричали аршинные заголовки на первых полосах.
Роджерс одобрительно хмыкнул: только бы не перестарались в выражениях.
Обозреватели, специализирующиеся на вопросах профсоюзного движения, рассуждали о независимости профсоюзов Гвиании, о необходимости держаться подальше от идеологии. Осторожно намекали, что всеобщая забастовка и создание объединенного забастовочного комитета — дело, которое теперь — в свете ареста русского агента — нуждается в тщательном изучении.
«Да, — подумал Роджерс. — Что все-таки значит хорошенько поработать с прессой! Правда, кампанию ведут в основном правые, но…»
Он продолжал просматривать желтоватые, пахнущие типографской краской бумажные простыни.
«Дейли телеграф», славящаяся своим антисоветизмом, требовала немедленно закрыть советское посольство и выкинуть всех русских из страны.
«Мы всегда были против установления дипломатических отношений с Россией!» — с гордостью заявлял в передовой статье ее редактор.
«Дейли таймс», собственность английского газетного короля, старалась выдержать спокойный тон. Ссылаясь на недостаток объективной информации и на законные опасения граждан — не готовили ли красные в стране переворот, первой стадией которого должна была стать забастовка, — газета требовала от министра внутренних дел провести расследование.
Полковник Роджерс довольно улыбался. Лондонские газеты еще не пришли, но в шифровке из центра говорилось, что и газеты, и Би-Би-Си уже широко подхватили сообщение из Гвиании и теперь развертывают мощную кампанию против проникновения Советов в молодые африканские государства.
Телефон на столе зазвонил.
— Алло!
Роджерс спокойно выслушал сообщение, что посольство СССР уже передало правительству Гвиании ноту протеста и потребовало предоставить возможность немедленно установить контакт с Николаевым. Министерство иностранных дел Гвиании обратилось в министерство внутренних дел за разъяснениями.
— Что ж, этого следовало ожидать, — усмехнулся полковник. — Во всяком случае, с ответом мы спешить не будем.
Он довольно пригладил свои волосы. Все шло по плану. Операция «Хамелеон» благополучно завершалась.
Полковник знал, что по всему городу уже идут аресты и обыски. Хватали функционеров левых профсоюзов, обыскивали их квартиры, конфисковывали бумаги.
Агенты полиции, засланные в ряды профсоюзов, придерживающихся нейтралитета, распускали слухи о «красном заговоре», о готовящемся государственном перевороте.
И всё же до того, как полиция опечатала типографию профсоюзов Бора, «красные» успели выпустить и распространить часть тиража своей газеты «Единство». Собственно, это была даже не газета — вышла лишь листовка с подзаголовком «Провокация!». Здесь была напечатана лишь одна статья, и была она написана самим Бора.
Листовку принесли Роджерсу с некоторым опозданием, словно боялись испортить ему настроение. Что ж, основания для этого имелись.
Роджерс внимательно прочел ее один раз, другой. Да, он не отказал бы автору в таланте. Статья была коротка и логична. А главное, она с удивительной точностью раскрывала направление операции «Хамелеон»!
Бора утверждал, что английская разведка решила нанести удар по прогрессивным силам страны и столкнуть Гвианию с пути нейтралитета и неприсоединения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Прайс сам сел за руль, включил сирену, и машина с воем рванула с места.
Они ехали по темным улицам города, и редкие прохожие при звуке сирены испуганно жались к глухим глиняным стенам домов-крепостей.
От Прайса сильно пахло спиртным, но машину он вел уверенно. Петр даже залюбовался его точными, четкими движениями.
«Что значит — привык, — подумал Петр. — А машина-то похожа на наш „газик“… Интересно, смог бы я ее вести?»
Прайс выключил сирену, они выехали на загородное шоссе.
— Куда мы едем? — встревожился Петр.
Англичанин чуть повернул к нему свое лошадиное лицо.
— Если бы я хотел вас похитить, это бы было сделано не в присутствии журналистов у подъезда отеля.
Он усмехнулся:
— Считайте, что вы лишь переезжаете из одного отеля в другой, загородный…
«А он выпил, и ему хочется поболтать, — отметил про себя Петр. — Что же, давайте попробуем. Может быть, что-нибудь прояснится».
— Вы давно в Гвиании? — спросил он миролюбиво. Англичанин от неожиданности даже обернулся:
— Наверное, столько лет, сколько вы прожили на свете.
— И нравится?
— Глупый вопрос! — отрезал Прайс.
Он притормозил и свернул с дороги на чуть заметую колею, уводящую в саванну. Машина въехала в узкий коридор, проложенный между стенами желтой, в рост человека, травы и понеслась по нему, поднимая клубы горьковатой пыли.
В горле у Петра запершило, он закашлялся.
— Выпейте виски, — предложил Прайс. — Там, в ящичке около сиденья бутылка.
Петр нашарил ящичек, достал бутылку и отвинтил пробку. «Стаканчиков, конечно, здесь не полагается», — сообразил он. И, поднеся горлышко бутылки к губам, невольно улыбнулся: и все-таки даже в этом приключении была своя прелесть! Ночная саванна, старый колонизатор, виски прямо из горлышка.
Но сейчас же он обругал себя за легкомыслие: тоже нашел романтику! Наши завтра будут стучаться во все двери, чтобы узнать, что с ним случилось, и выручить, а он…
Не говоря ни слова, Прайс протянул руку и взял у него бутылку. Он даже не притормозил, поднося ее ко рту. Его кадык ходил в такт бульканью.
Выпив, англичанин вернул бутылку Петру: она была уже почти пуста. «Ого», — подумал Петр, завинтил пробку и положил бутылку на место.
Горизонт впереди светился слабым розоватым светом. Тонкая полоска красного быстро расширялась, наползала на черноту неба.
— Что это? — спросил Петр англичанина.
— Проскочим! — уверенно ответил тот, и «джип» увеличил скорость. Сухие и толстые стебли травы шуршали, царапая бока машины. Они нависали над крышей, бились в ветровое стекло.
— Но что же это? — опять спросил Петр, не желая верить смутной догадке.
— Огонь. Племена пустили пал по саванне. Они делают это каждый год перед началом посевов. Красивое зрелище!
Голос Прайса был равнодушен.
— Но ведь огонь идет на нас! — вырвалось у Петра.
— Боитесь?
Теперь в голосе Прайса была ирония:
— И не идет, а мчится. Как эспресс! Он вдохнул всей грудью.
— Когда горит саванна, и запах гари-то какой-то особый!
— Вы говорите об этом, как поэт! — стараясь не выдать волнения, заметил Петр.
Голос Прайса опять стал сух и бесцветен:
— Просто я проскакивал сквозь пал раза три. Главное, чтоб только не подвела машина.
Он усмехнулся:
— Вам повезло, будет что вспомнить.
Небо было уже багровым почти наполовину. Сквозь опущенные стекла врывался горячий ветер, пахнущий дымом и гарью. Желтое море сухой травы шло волнами и сверкало в длинных белых столбах света, бегущих перед фарами «джипа».
Прайс жал на акселератор, и «джип» несся вперед. Пожар и машина сближались.
— Через десять минут встретимся, — сквозь зубы процедил англичанин. Он отрезвел, и теперь лицо его было каменным от напряжения.
— Дьявол! — неожиданно вырвалось у него. Он резко крутанул баранку руля, но было поздно: «джип» врезался в темную массу, вывалившуюся вдруг на дорогу из зарослей. Что-то охнуло, взревело, с шумом кинулось в сторону.
«Джип» подбросило, накренило, потом машина опять встала на все четыре колеса… и мотор заглох.
Петра швырнуло вперед, на ветровое стекло. Он успел выставить впереди себя руки и больно ударился ладонями о щиток приборов. И сейчас же обернулся к Прайсу. Англичанин мешком осел на сиденье, подбородок его упирался в грудь, в которую пришелся удар рулем…
— Эй!
Петр потряс его плечо:
— Очнитесь!
Прайс тихо застонал и повалился на бок, на Петра…
«Бежать! Оставить Прайса здесь, в горящей саванне, и бежать?»
От этой мысли Петра бросило в жар, все тело вдруг ослабло. Да, это была реальная возможность вырваться из лап похитителя. Но он сразу же овладел собою. Бежать — это значило признать себя в чем-то виновным. В чем — Петр уже догадывался. Слишком накалялась атмосфера с приближением забастовки, чтобы на нем сейчас не попытались отыграться те, кто хотел бы расправиться с левыми.
Петр глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Надо было что-то делать. Он осторожно вытащил англичанина из-за руля, положил на сиденье, затем вылез из машины, обошел ее и занял место водителя…
Пал приближался. Небо светлело с каждой минутой. Из красноватого оно становилось оранжевым, потом желтым… Справа и слева от машины гудела земля: невидимые стада неслись мимо в бешеном галопе. Трава впереди была примята — видимо, «джип» врезался в стадо диких быков или каких-нибудь других крупных животных и налетел на одного из них.
«Что же делать? — думал Петр. — Что делать?»
Прорываться сквозь пал? Нет, он не решился бы на такое даже на неповрежденной машине, а сейчас — кто знает, что случилось с «джипом»?
Он неуверенно повернул ключ стартера, мотор заработал. Но руль поворачивался только влево, вправо его было не повернуть. Заклинило от удара.
«Что же делать? Что же делать? — лихорадочно думал Петр. — Неужели же так и погибнуть здесь ни за что ни про что! Через десять минут огонь домчится до машины, бензобак взорвется и…»
Бензобак… А что, если… пустить встречный пал? Роберт однажды рассказывал ему, как делают это жители здешней саванны.
Петр ощупал карманы англичанина. Да, в заднем кармане у того был небольшой браунинг.
Петр взял оружие и вышел из машины… Потом присел на корточки и трижды выстрелил в бензобак. Упругие струйки бензина ударили в пыльную траву.
Петр осторожно постучал по бензобаку рукояткой браунинга — бак был полон. Затем он сел за руль, выкрутил его влево как только мог и нажал на акселератор.
«Джип» послушно свернул в высокую золотую стену и, натужно рыча, пошел сквозь заросли, описывая правильный круг. Через две-три минуты Петр выехал на то же место, откуда начинал кружить, потом сделал еще один круг, и еще…
Небо было уже почти белым — теперь оно было похоже на раскаленное добела железо.
Горячий ветер свистел над головой, когда Петр с треском разорвал на узкие полоски платок и поспешно забил им пробоины в баке. Затем он отвел машину назад, в центр островка — очерченного бензиновыми струями круга…
Теперь надо было точно рассчитать, уловить момент, когда ветер потянет понизу, навстречу надвигающейся стене огня — как тяга в печке… И тогда пустить встречный пал!
Все-таки он недаром увлекался книгами о путешественниках!
Он сорвал горсть травы и подбросил ее над землей. Да, пора пора было зажигать…
Но чем? В груди похолодело. У него спичек не было, он не курил. Не было спичек и в карманах у Прайса…
Рядом в траве что-то зашуршало. И при свете зарева, охватившего почти все небо, Петр увидел неподалеку от себя большое и красивое животное, похожее на леопарда. Злые зеленые глаза смотрели на него в упор, пятнистые бока вздымались и опускались, как кузнечные мехи.
«Да ведь это гепард! — узнал его Петр. — Самый быстрый зверь в мире! Но почему он не уходит от огня?»
Гепард зарычал, с трудом поднялся и заковылял в чащу травы, Петр увидел обломок копья, торчащего из ляжки зверя.
Гепард был ранен людьми, и теперь пожар, зажженный ими же, должен был прикончить его.
Петр сунул руку в карман и вытащил браунинг Прайса… В обойме оставалось пять патронов — золотистых, маслянистых карандашиков. Один — для гепарда, один — для него, один — для Прайса… И все-таки это было лучше, чем сгореть заживо!
Петр вытащил обойму и еще раз пересчитал оставшиеся патроны, касаясь каждого пальцем… Пуля в одном сидела неплотно — и Петр вытащил его из обоймы, попытался вжать пулю в патрон. Но ничего не получилось, лишь на ладонь высыпалось несколько крупинок пороха…
Он зубами вытащил расшатанную пулю, забил патрон пыжом — кусочком все того же платка… Теперь он явственно ощущал целых два потока воздуха. Один несся над головой — перед мчавшимся прямо на него желтым пламенем — от горизонта до горизонта, а другой стремился по земле, навстречу огню…
Только бы не опоздать! Только бы еще не было поздно!
Он добежал до колеи от колес «джипа», большой дугой огибающей и его, и машину, и гепарда, и почти в упор выстрелил в политую бензином траву. Ярко-оранжевая жаркая стена взметнулась перед ним — покатилась вправо и влево по кольцу, устремилась навстречу палу.
И тут силы оставили Петра. Земля накренилась, он опустился на колени, глядя, как впереди сближались грудью в грудь два огненных смерча. Так он сидел в полном бессилии, пока не очнулся Прайс.
Пал давно пронесся мимо. Взошла луна, но саванна была уже не золотой, а черной. Она дымилась, и догорали еще кое-где молодые деревца, словно факелы, воткнутые в землю. И только вокруг шелестел золотой островок высокой травы.
…Остаток ночи Петр провел миль за тридцать от Каруны — в образцово-показательной тюрьме, куда доставил его Прайс. Но не в камере, а в комнате для приезжих. Таков был приказ Прайса дежурному офицеру.
— Мой друг у вас долго не задержится, — усмехнулся англичанин, когда офицер попросил сопроводительные документы на необычного заключенного. — И вообще… запомните это — у вас нет и не было арестованного русского. У вас есть гость… мой гость. И прошу обращаться с ним соответственно.
Он церемонно поклонился и козырнул Петру:
— Надеюсь, что вы будете вести себя достойно. Как подобает белому человеку в Африке!
ГЛАВА 33
Элинор вышла из такси, остановившегося у отеля, в тот самый момент, когда за Петром захлопнулась дверца полицейского лендровера.
Сначала она подумала, что все это ей только показалось, почудилось — и полицейский «джип», и бледное лицо Петра, вырванное из темноты фотовспышкой газетчика.
— Что это? — все еще не веря своим глазам, спросила она Роберта, стоявшего тут же, у полуосвещенного подъезда.
Австралиец странно посмотрел на нее и отвернулся.
— Что с Питером? — настойчиво повторила Элинор и схватила австралийца за руку.
— Арестован.
Он осторожно попытался освободиться.
— Это сделали… вы?
Роберт опустил голову.
И, не помня себя, Элинор со всей силы ударила по щеке этого человека, который сейчас был для нее воплощением всего зла, царящего в мире, всего, что она ненавидела, всего, что исковеркало, изломало ее жизнь.
Австралиец отшатнулся, лицо его перекосилось, он стиснул кулаки.
— Осторожно, мадам! — прошипел он. — В таких случаях я не корчу из себя джентльмена!
И, резко повернувшись, он пошел в темноту, в черноту ночи, обступившую его со всех сторон. Потом он больно ударился ногой о скамейку и сел на нее. К горлу подступил комок, и он разрыдался, как мальчишка, не в силах остановиться и только радуясь, что вокруг темно и он один.
Да, он был один, и перед ним был тупик, и некуда было идти дальше, и незачем больше жить. У него уже было однажды такое много лет назад, когда он пришел домой и сказал отцу, что уезжает добровольцем во Вьетнам. И отец с размаху ударил его тяжелой рукой, которую он так любил, которая когда-то делала для него бумажных змеев и игрушечные яхты, а теперь…
— Боб!
Рядом с ним сидела Элинор. Он поспешно вытер рукой глаза, думая, сколько времени здесь эта женщина, принесшая ему столько страданий, и что ей нужно от него сейчас, когда все вокруг так мерзко и он так мерзок самому себе.
— Боб, — мягко повторила Элинор. — Ты должен помочь мне, Боб! Ты должен помочь мне и Питеру.
Он медленно покачал головой.
— Я прошу тебя, Боб, — настойчиво повторила художница. Она помедлила и с усилием добавила: — И тогда у нас все будет как раньше. Помоги мне, Боб.
— Нет!
Теперь он говорил уже почти спокойно и даже насмешливо.
— А ты все играешь в свою игру — в добро и зло. Что он тебе — этот русский?
— Мне?
Элинор замолчала.
Роберт сидел рядом с нею на скамейке и тоже молчал. Он не ждал ответа на свой вопрос — что для нее этот русский. Понимал ли он, что она просила его помочь не русскому — она просила помочь ей, ей и ее любви, любви к нему, к Роберту?
* * *
…Полковник Роджерс с удовлетворением хмыкнул и аккуратно положил газету в стопку других, лежащих у него на письменном столе. Все шло как нельзя лучше. Почти все газеты Луиса были полны сегодня фотографиями Николаева. Казалось, будто их фоторепортеры заранее готовились к этой сенсации, ни на минуту не упуская русского из виду с самого первого момента его прибытия в Гвианию.
Вот он предъявляет документы в аэропорту Луиса. Вот он склонился над Стивом Коладе неподалеку от американского посольства. Разговаривает со Стивом во дворе дома его брата. Садится с Гоке Габойе в лендровер. Смотрит, как мимо него ведут малама Данбату. И наконец, выходит из отеля вместе с Прайсом.
«Москва вмешивается в наши дела!», «Нам не нужны инструкторы из-за железного занавеса!», «Остановить проникновение красных в профсоюзы», — кричали аршинные заголовки на первых полосах.
Роджерс одобрительно хмыкнул: только бы не перестарались в выражениях.
Обозреватели, специализирующиеся на вопросах профсоюзного движения, рассуждали о независимости профсоюзов Гвиании, о необходимости держаться подальше от идеологии. Осторожно намекали, что всеобщая забастовка и создание объединенного забастовочного комитета — дело, которое теперь — в свете ареста русского агента — нуждается в тщательном изучении.
«Да, — подумал Роджерс. — Что все-таки значит хорошенько поработать с прессой! Правда, кампанию ведут в основном правые, но…»
Он продолжал просматривать желтоватые, пахнущие типографской краской бумажные простыни.
«Дейли телеграф», славящаяся своим антисоветизмом, требовала немедленно закрыть советское посольство и выкинуть всех русских из страны.
«Мы всегда были против установления дипломатических отношений с Россией!» — с гордостью заявлял в передовой статье ее редактор.
«Дейли таймс», собственность английского газетного короля, старалась выдержать спокойный тон. Ссылаясь на недостаток объективной информации и на законные опасения граждан — не готовили ли красные в стране переворот, первой стадией которого должна была стать забастовка, — газета требовала от министра внутренних дел провести расследование.
Полковник Роджерс довольно улыбался. Лондонские газеты еще не пришли, но в шифровке из центра говорилось, что и газеты, и Би-Би-Си уже широко подхватили сообщение из Гвиании и теперь развертывают мощную кампанию против проникновения Советов в молодые африканские государства.
Телефон на столе зазвонил.
— Алло!
Роджерс спокойно выслушал сообщение, что посольство СССР уже передало правительству Гвиании ноту протеста и потребовало предоставить возможность немедленно установить контакт с Николаевым. Министерство иностранных дел Гвиании обратилось в министерство внутренних дел за разъяснениями.
— Что ж, этого следовало ожидать, — усмехнулся полковник. — Во всяком случае, с ответом мы спешить не будем.
Он довольно пригладил свои волосы. Все шло по плану. Операция «Хамелеон» благополучно завершалась.
Полковник знал, что по всему городу уже идут аресты и обыски. Хватали функционеров левых профсоюзов, обыскивали их квартиры, конфисковывали бумаги.
Агенты полиции, засланные в ряды профсоюзов, придерживающихся нейтралитета, распускали слухи о «красном заговоре», о готовящемся государственном перевороте.
И всё же до того, как полиция опечатала типографию профсоюзов Бора, «красные» успели выпустить и распространить часть тиража своей газеты «Единство». Собственно, это была даже не газета — вышла лишь листовка с подзаголовком «Провокация!». Здесь была напечатана лишь одна статья, и была она написана самим Бора.
Листовку принесли Роджерсу с некоторым опозданием, словно боялись испортить ему настроение. Что ж, основания для этого имелись.
Роджерс внимательно прочел ее один раз, другой. Да, он не отказал бы автору в таланте. Статья была коротка и логична. А главное, она с удивительной точностью раскрывала направление операции «Хамелеон»!
Бора утверждал, что английская разведка решила нанести удар по прогрессивным силам страны и столкнуть Гвианию с пути нейтралитета и неприсоединения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33