И всё-таки маг попытался разжать губы. Это ему, конечно, не удалось, а как расплата за излишнюю самонадеянность в груди вспыхнула такая резкая боль, что сердце, казалось, лопнуло. Торой последний раз бросил угасающий взор на угрюмого Алеха, и мир перед его глазами в очередной раз померк.
* * *
Руки казались стеклянными. Они замёрзли до такой степени, что чудилось – ударь друг о дружку посильнее – и разобьются. Лицо онемело. То есть совсем онемело, словно было облеплено засохшей глиной. Торой глубоко вздохнул. Ледяной воздух стал поперёк горла, а потом пролился в лёгкие, щекоча и обжигая. Волшебник разлепил смёрзшиеся веки и увидел сиреневое небо. Небо это оживляли лишь низкие фиолетовые тучи и чёрные кроны засыпанных снегом сосен. Кроны медленно плыли в высоте. Сверху мягко осыпались красивые белые хлопья. Ветра не было, и огромные снежинки едва ли не торжественно оседали на скованную морозом землю и, попутно, в распахнутые глаза Тороя. Крахмально и зябко скрипели сугробы.
Удивительно, но волшебника опять-таки кто-то куда-то тащил. На этот раз, не особенно церемонясь – волоком. Люция? Он слышал где-то у себя за плечами упрямое сопение. Всё происходящие Торой воспринимал совершенно безучастно. Кажется, он лежал на куске какой-то ткани, может быть, даже это был его собственный плащ, который молоденькая ведьма тянула по сугробам. Где-то в глубине души у Тороя шевельнулась неудержимая жалость к маленькой упрямой девчонке, что нипочём не хотела бросать своего спутника в сугробах. Куда она его тащила? Зачем?
Пыхтение изредка прерывалось жалобным всхлипыванием. Торою хотелось ободрить Люцию, подать голос. Он даже смог разомкнуть онемевшие губы, но потом кроны сосен, что парили в сумеречном небе, закружились, и волшебник снова почувствовал, как проваливается куда-то в вязкий туман.
* * *
Тихо поскрипывало перо. Звук этот был для Тороя давно забытым и восходящим к детству, к тому далёкому времени, когда юный маг упражнялся в волшебстве. Его наставник имел привычку, свойственную многим учителям – с одной стороны вполглаза следить за своим практикующимся учеником да делать ему замечания, относительно правильности исполнения того или иного задания, а с другой стороны вполглаза при этом заниматься чем-то ещё, например, писать письма.
Низложенный маг открыл глаза. Странно, теперь ничего не болело, голова не кружилась, тошнота сохранилась только в воспоминаниях, даже слабости, донимавшей его в последние дни, и той не осталось ни малейшего следа.
– Гляди-ка, очнулся. – Без удивления произнёс незнакомый мужской голос.
Волшебник открыл глаза, гадая, где окажется на этот раз. Увиденное не разочаровало – небольшая комната в обычной деревенской избе. В комнате было темно и тихо. Так тихо бывает по ночам, когда все звуки умолкают и остаются лишь стоны ветра за надёжными стенами дома, да потрескивание углей в камине. И, правда, в углу горел очаг, а у тёмного окна за самым обычным обеденным столом устроился на скамье человек неслабого сложения и при свете сальной свечи что-то писал на малом листе пергамента. Человек сидел спиной к Торою, и волшебник видел длинные русые волосы, рассыпавшиеся по широким плечам. Больше в комнате не было никого и ничего – разве только ещё лавка, на которой покоился сам Торой.
Низложенный маг неуверенно сел, ожидая, что тело в любой момент подведёт и вновь откликнется приступом необъяснимой немочи. Но нет, обошлось. Голова оставалась ясной, и по-прежнему ничего не болело.
– Ты, садись, садись. И часы достань. – Посоветовал, не оборачиваясь, сидящий за столом богатырь.
Да, мужик и впрямь был крепким и роста немаленького. Из таких, как этот неизвестный писарь (до чего смешно он смотрелся с тонким гусиным пером в могучей руке) можно было скроить двух Тороев, да ещё и на половинку Люции осталось бы…
– Ты кто? – Решился, наконец, Торой.
Слышать собственный голос оказалось невыразимо радостно. Всё-таки это замечательно, когда можешь говорить без усилий, исторгая из груди не жалкий хрип, а вполне внятную человеческую речь.
Богатырь хмыкнул и ответил:
– Следи за временем. Его у нас очень мало. Так что, чем трепаться без толку, достань часы. – И добавил со знанием дела, – Они у тебя в правом кармане.
Торой решил больше не спорить, хотя оставалось только гадать, откуда детинушка знал о том, в каком кармане у мага находятся часы. Внезапно волшебника накрыло вполне определённое понимание, в его памяти всплыл образ умирающего зеркальщика Баруза и его последние слова, перекликающиеся со словами сидящего за столом богатыря: «Следи за временем».
Потому-то низложенный маг и замер на долю мгновения, осенённый этим неожиданным воспоминанием. Конечно, препираться было бессмысленно, а самое главное – незачем, потому чародей подчинился приказу своего нынешнего собеседника и пошарил на поясе. Часы и впрямь были в правом кармане. Он достал их и осторожно нажал на кнопочку, крышка откинулась с лёгким щелчком. В ущербном свете догорающего очага циферблат переливался красными сполохами, но вот что было странно – часы шли! А ведь, когда умирающий зеркальщик зачем-то вручал их магу – стрелки не двигались.
– Сколько там? – По-прежнему не оборачиваясь, спросил дюжий молодец.
Торой воззрился на циферблат и растерянно ответил:
– Да нисколько. В другую сторону идут – справа налево.
Богатырь кивнул:
– Оно и понятно, здесь время не движется вперёд. Только назад. Но я думаю, что у нас есть полчаса, может быть, чуть больше, может быть, чуть меньше. – С этими словами он отложил, наконец, перо и обернулся к своему собеседнику. – Здравствуй, Торой.
Маг склонил голову набок и пристально всмотрелся, насколько позволял висящий в комнате полумрак, в нового знакомого.
Широкоплечий мужчина был бородат и возраст его в эдакой темноте, да ещё под прикрытием густой растительности на лице определить оказалось весьма сложно. Однако Торой подозревал, что незнакомцу было никак не меньше сорока лет.
– Здравствуй. – Волшебник чувствовал себя круглым дураком. Оказался неизвестно где, неизвестно с кем, неизвестно как. И при этом, человек, сидящий напротив, знал его, а вот он этого человека видел впервые. У Тороя была неплохая память на лица, но он мог бы поклясться, что раньше не встречался с незнакомым богатырём. Меж тем богатырь поднялся со скамьи и подсел на лавку к Торою.
– Меня зовут Рогон. – Ответил он на немой вопрос низложенного мага.
Торой, который в момент откровения как раз делал очередной вдох, подавился воздухом и закашлялся, ухватившись руками за лавку.
– Следи за временем. – Напомнил ему назвавшийся Рогоном, – Когда стрелки замрут, наша встреча завершится. Нельзя проворонить, иначе ты можешь навсегда потеряться между своим миром и миром Скорби.
Торой всматривался в лицо богатыря и никак не мог свыкнуться с реалистичностью происходящего. С детства он мечтал увидеть Рогона, с детства мечтал о таких же магических способностях, с детства представлял мага умудрённым опытом тщедушным старцем вроде Золдана или молодым хрупким юношей, вроде Алеха, но уж никак не таким дюжим бородачом из тех, кто, не моргнув глазом, согнёт в пальцах подкову.
Рогон представлялся ему субтильным, стройным, красивым, но уж точно не эдаким сельским увальнем, с бородищей и космами чуть не до пояса. Он и одет-то был как простой деревенский пахарь – в рубаху из небелёной ткани и простые холщовые штаны. И в этакого-то простецкого детину влюбилась томная красавица с фиалковыми глазами? Н-да… А потом Торой понял, насколько смешны все эти несвоевременные мысли, промелькнувшие в его сознании буквально за долю мгновения. Собственно, было бы странно, если бы маг, развязавший войну, не был сам похож на воина.
– Я не развязывал войну, друг мой… – Улыбнулся Рогон. – Войну развязал Аранхольд, ну да, Сила с ним, не о том нынче речь.
Торой вздрогнул, осознав, что новый знакомец без труда и стеснения прочёл его мысли. И всё же, прежде чем низложенный волшебник успел осознать всю глупость вырвавшегося затем замечания, он сказал:
– Я представлял тебя другим.
– Ну, прости, что разочаровал. – Дюжий маг развёл ручищами, – знал бы, явился тебе в образе прыгающей с ромашки на ромашку маленькой феи.
Торой усмехнулся. В людях ему всегда нравился здоровый скептицизм.
– Ладно, – посерьёзнел Рогон и уже без прежних шутливых интонаций продолжил, – Итак, слушай внимательно. Времени мало, а, чем больше ты будешь задавать вопросов, тем быстрее оно будет идти, поэтому пока молчи. Я постараюсь сперва рассказать тебе всё, что озадачило меня и подвигло на эту встречу. Таким образом, мы сможем выиграть хоть какие-то мгновения.
Торой послушно помалкивал и смотрел на циферблат барузовских часов. Странное дело, стоило заговорить Рогону, как секундная стрелка побежала медленнее. И всё-таки, низложенный волшебник, с присущей ему страстью первооткрывателя, не удержался от мальчишеской выходки и спросил, по-прежнему глядя на циферблат:
– Я что же, в твоём времени?
Едва отзвучали эти слова, как секундная стрелка дёрнулась и буквально полетела вперёд, покрыв за считанные мгновения расстояние в две минуты. Рогон хмыкнул, давая тем самым понять, что он думает о научных опытах и детских выходках непутёвого Тороя, а потом терпеливо заключил:
– Воруешь время, мальчик мой. – При звуках его голоса стрелка вновь поползла медленнее, – Ну да пусть. Две минуты не сделают погоды, а ты, по крайней мере, удовлетворил своё любопытство.
Богатырь прислонился спиной к ребристой бревенчатой стене избы и прикрыл глаза. Когда он начал свой рассказ, Торой замер, не решаясь даже пошевельнуться.
– Ты понял, наверное, что я смог оказаться здесь, с тобой, только путём обряда Зары, в коем мне помогли друзья чернокнижники. Сейчас двадцать очень хороших чёрных магов удерживают нити моей жизни, чтобы я, погружаясь в пучины Безвременья не сгинул в них вовсе. Тебя сюда перенесла моя Книга, которая вобрала твою Силу и тем самым швырнула за тонкую грань – туда, где ещё не заканчивается жизнь, но ещё и не начинается смерть. Последние несколько лет мне всё не давали покоя рассказы жены о том, как я бредил после низложения, говоря что-то о зиме, какой-то Книге и маге по имени Торой. А уж после того, как я узнал, что ты на короткое время очнулся в моём теле, любопытству моему и вовсе не было предела. Я задумался над тем, что могло произойти такое, чтобы неизвестный маг из далёкого будущего, каким-то образом оказался в прошлом. И пришёл к выводу, что ты многим сильнее меня…
На этих словах волшебника Торой горько усмехнулся. Да, когда-то Золдан и Алех считали, что их своенравный ученик и впрямь очень силён, конечно, не сильнее легендарного Рогона, но уж определённо не из середнячков. Но после низложения…
– Торой, – устало вздохнул маг, – как ты можешь, будучи сильным и далеко не глупым магом, верить в то, кто-то может отобрать твою Силу? Это же не материальный предмет, который можно подержать в руках и, соответственно, украсть. Отобрать Силу, низложить, опустошить – называй это, как хочешь – невозможно. Ну, вот задумайся, можно ли отобрать у человека нечто эфемерное? Скажем, способность мыслить?
Он внимательно посмотрел на своего собеседника, ожидая от него, если не ответа, то хотя бы проблеска понимания во взоре. В полумраке глаза Рогона казались слишком тёмными, чтобы судить об их цвете – может, карие, может, тёмно-зелёные… И уж, конечно, Торою вовсе не было никакого дела до их цвета, маг погрузился в размышления. В свою очередь широкоплечий бородатый волшебник удовлетворённо кивнул, словно Торой не молчал задумчиво, а напротив, утвердительно ответил на заданный вопрос:
– Вот именно. Нельзя запретить человеку думать. Это просто невозможно, ну, пока он жив, во всяком случае. Однако можно отвлечь, заставить думать о чём-то другом, заставить посвятить все свои чаяния иному предмету. Так же и с Силой. Не в человеческих возможностях лишить тебя того нематериального, что дано природой. Я знаю. Меня низлагали. Процесс этот неприятный и, надо сказать, я после него еле выжил. На самом деле техника низложения проста до идиотизма – из тебя выкачивают всё то, что ты имеешь на конкретный момент…
На этих словах Торой вскочил со скамьи, тупо глядя в пустоту, а потом вовсе забыл про предупреждения Рогона и заговорил:
– Если они забрали то, что было, то я мог восстановиться. Магические силы тут ничем не отличаются от обычных. Хватило бы двух-трёх лет, чтобы…
Волшебник взмахнул рукой, обрывая поток его красноречия, и горько сказал:
– Я думал, после моей смерти мир поумнеет. Но миру это, как видно, совершенно не грозит. Торой, не трать моё и своё время на растолковывание тебе самых простых истин. Тебе сказали, что ты низложен и ты поверил. Первые два года, может, и пытался что-то из себя выдавить, а потом, когда ничего не получилось, просто сложил лапки и перестал дёргаться. Этим человек отличается от животного, загнанный в угол он не умеет сопротивляться с отчаянной злостью достаточно долго. И ты не смог. Не смею тебя в этом упрекать, особенно если учесть, какими идиотами ты, наверняка, был окружён. Так вот, послушай меня, раз это так важно. Сила – это не бессмысленная стихия, на кончиках пальцев, Сила – это часть твоего сознания. Да, у тебя отобрали то, что ты имел, а взамен этого повесили над тобой весьма, должен сказать, неслабое заклятье…
Рогон внимательно посмотрел поверх головы своего собеседника и уважительно поднял брови. Только теперь до Тороя дошло, каким образом маг догадался о том, что он низложен – стало быть, всё это время над ним реяло заклятие, которое мог углядеть только очень опытный чародей. Так сам Торой разглядел руну Ан над головами молодых чернокнижников, нагнавших его в Мираре.
– А ты, – продолжил тем временем Рогон, – уже набрал достаточно Силы, чтобы сломать запрет. И ты его сломал, коли моя Книга нашла, что у тебя забрать.
Торой хотел, было, сказать своему собеседнику, что Книга на самом деле забрала силу двух чёрных магов, но в последний момент волшебник бросил взгляд на циферблат и заметил, что разговор с Рогоном продолжается уже без малого четверть часа, потому-то низложенный маг и не решился снова о чём-то спрашивать.
– Ты накопил в себе достаточно мощи, чтобы использовать её направо и налево, совершенно не глядя, вот только ещё не можешь до конца преодолеть своё неверие. Ну да ладно. Итак, сейчас я хочу услышать то, чем ты бредил, будучи в моём бренном изничтоженном низложением теле. Всё в подробностях. Скажем, мне очень интересно, что такое могло произойти в мире, чтобы наши судьбы так тесно переплелись.
Богатырь устроился поудобнее и приготовился слушать. Торой прошёлся по комнате, посматривая на медленно ползущую секундную стрелку часов и собираясь с мыслями. Говорить ему следовало кратко и исключительно по делу, потому волшебник восстанавливал всю чреду событий, произошедших с ним за последние несколько суток. Наконец, сосредоточившись, он начал рассказ.
Рогон оказался благодарным слушателем, не перебивал, не задавал вопросов, только слушал, прикрыв глаза. Торой старался не подходить близко к магу, знал, что во время обряда Зара нельзя соприкасаться с тем, с кем доведётся встретиться, иначе никогда не вернёшься в мир живых, да, собственно, и в Мир Скорби тоже не попадёшь. Конечно, Рогон это тоже знал, но… Привычка ожидать подлости заставляла низложенного мага держаться от своего собеседника на почтительном расстоянии.
Пару раз за время своего рассказа Торой переводил взгляд с часов (стрелки на которых словно взбесились) на маленькое окошко. За окном не было ничего, только чёрная пустота, и волшебник ничуть не сомневался, что если он решится распахнуть створки, или Сила убереги, открыть низенькую дверь, ведущую прочь из комнаты – эта бездушная пустота просочится внутрь и беспощадно пожрёт сознание находящихся под прикрытием бревенчатых стен мужчин. Торой знал и то, что эта убогая комнатушка – есть не более чем умелая защита, которой окружили его и Рогона те самые двадцать чёрных магов, что отдавали сейчас свои силы на свершение обряда Зара. Потому-то силуэты находящихся в комнате предметов были нечёткими, размытыми, краски какими-то блеклыми и вялыми, даже угли в камине и те блестели маслянисто, тускло, словно являлись не более чем искусной подделкой.
Рогон выслушал речь Тороя и, когда маг, наконец, замолчал, удовлетворённо кивнул. Торой без утайки рассказал и о Книге, и о Люции, и о зеркальщике, и о самом зеркале, и о маленьком Илане, и о зиме, и о кхалаях.
Когда волшебник открыл глаза, Торой неожиданно пожалел обо всём рассказанном. Его только сейчас посетила мысль, что перед ним мог сидеть вовсе не Рогон, а… Да кто угодно мог сидеть! И всё-таки… Он знал, что сейчас его не обманули, да и сам великий маг внезапно произнёс:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61