А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Это была правильная сила. Правильная всегда и при всех обстоятельствах. Он не представлял себе эту силу и даже внутренне боялся этого, ибо это умалило бы её бесконечность и всеохватность. Служение этой силе, слияние и растворение в ней должно было обеспечить бессмертие его, Велвирта, духовной сущности. Нет, здесь не было ни гордыни, ни эгоизма. Была та тяга к бессмертию в тонком мире, в истинном и единственно подлинном мире, на которую имеет право всякий, чья душа пробудилась для совершенства.
Эта сила не воплощалась полностью ни в каких образах, но долгие годы как бы от её имени говорил наставник Братства. Но теперь… Одним из тех искусств, которыми Велвирт так и не овладел в совершенстве, было умение полагаться на судьбу. Он мог заставить себя смириться с обстоятельствами, но двигаться вместе с текучим и прихотливым потоком скрытого течения жизни было не в его природе. Подтверждение правильности пути должно было прийти в виде ответа на его самоактивные действия. Если бы не врождённая тяга к созерцанию и углублённому постижению мира, то, живя в миру, Велвирт наверняка взялся бы его исправлять и переделывать. Он мог бы стать удачливым полководцем-завоевателем, устанавливающим новый жизненный порядок в соответствии с внушениями той великой силы, которой он служил, сметая на своём пути всё ложное и неправильное. Но, видимо не случайно, скрытое течение жизни, изгибы которого, рано или поздно, обнаруживают свою мудрость, направило Велвирта путём монаха.
Несущийся галопом конь обогнал крестьянскую телегу. Серо-стальные глаза всадника скользнули по грубой запылённой одежде и загорелым обветренным лицам.
— Во, красавец! — хмыкнула пожилая крестьянка, отмахивая от лица пыль, взбитую копытами унёсшегося вперёд коня.
— Видать не из простых, — подхватила другая, — навроде офицера, а на городских военных не похож…
— Точно, Городские, что при положении, все с гонором смотрят. А этот…
— А этот, будто с завистью, — удивляясь собственным словам, закончил старик в тёмном суконном плаще, стегнув лошадь и надвинув на лицо старую бесформенную шляпу.
* * *
— Так что, ты говоришь, он рассказал тебе в последний день? — спросила Гембра, стараясь придать голосу беззаботную непринуждённость.
Женщины ехали чуть поодаль от остальных всадников, которые что-то оживлённо обсуждали с правившим повозкой Лутимасом, громко при этом смеясь.
— Эта история, пожалуй, довольно печальна для нас обеих, — задумчиво ответила Ламисса.
— Хм, и когда ты успела в последний день с ним наговориться… Но расскажи, всё таки…
— Он рассказал про один случай. Давний… Он как-то совершал медитацию на берегу моря. А когда собрался уходить — видит неподалёку на песке следы. Женские следы идут прямо, без остановок. А рядом — мужские. То слева, то справа, то вперёд забегут, то отстанут чуть-чуть. А в каждом женском следе — кусочек янтаря лежит. И тянутся следы далеко-далеко. По всему берегу. И конца не видно.
— И что же здесь для нас грустного?
— Сфагам сказал, что понимает того мужчину. Но сам он другой и никогда бы так не сделал, потому что, любя женщину, он никогда не стал бы её обожать и превозносить, как богиню. Он сказал, что там, где начинается обожание, там кончается свобода и уважение и для мужчины и для женщины. Остаются только предустановленные роли и жадность обладания идолом. Так он и сказал…
— Может, он и прав. Хотя женщина всё видит по-своему…
— Может быть, наша правота когда-нибудь соединится с его правотой.
— И зачем боги так всё запутали! — хмыкнула Гембра с шутливым раздражением.
— Я всё хотела тебя спросить, почему ты выбрала такое неженское ремесло? — продолжила разговор Ламисса, немного помолчав.
— Да я и не выбирала. Само так получилось. А что, мне нравится!
— Чего же ты ищешь в жизни?
— Не знаю… Когда денег нет, то денег. Когда деньги есть, даже много, — всё равно надолго не хватает. Всё уходит куда-то… И опять — за дело. Главное — жить интересно. Всё время что-то новое. Новые люди, новые места. Сама себе хозяйка, опять же. Если чего, сама и сдачи дам. А так что? Дом, кухня, хозяйство, дети. Или в огороде копаться. Каждый день одно и то же. Тоска!… И всё при муже… Хоть и надоест, а никуда не денешься. Только и останется, что с соседками собачиться. У мужа из-за спины. Это разве жизнь?
— Значит, детей не любишь?
— Да не то чтобы не люблю… Связывают они… Так только за себя отвечаешь, а с детьми…
— А продление рода? А как же старость?
— Если боги нас призвали к продлению рода, так значит, они сами и устроят всё как надо. Чему быть, то и будет. Если что, то я и не против. Было б от кого… А до старости ещё дожить надо…
— Ты знаешь, — продолжила Гембра после паузы, — с тех пор, как мне петлю нагадали, я больше судьбу не пытала. А вот сейчас почему-то захотелось. Чувствую, меняется что-то, как его встретила. Хочешь со мной? Вот, держи. — Гембра вынула из дорожной сумки небольшую глиняную вазу.
— Скоро мостик проедем, за ним дорога опять через лес пойдёт. Как остатки большой стены увидишь, значит до брошенного города доехали. Там ребята пусть отдохнут, а мы по тропинке налево съедем. Храм есть в лесу, старый. Туда раньше со всей провинции съезжались по осколкам гадать. И сейчас ещё приезжают иногда. Хотя там уж и нет никого. А вазы я ещё из Амтасы захватила. Тоже из храма, чтоб не совсем простые.
Ламисса внимательно осмотрела грубоватую, базарной работы, вазу и осторожно уложила её в сумку.
* * *
— Всё. Кончилась тропинка — слезаем! — скомандовала Гембра.
— С тобой я скоро много чему научусь, — весело сказала Ламисса, пытаясь подражать ловким движениям подруги, привязывающей коня к стволу дерева.
— А то! Скоро мечом махать будешь!
— Ну, уж нет! Это не по мне!
Изумрудные заросли встретили их прохладой и полумраком торжественной тишины.
— Вот видишь, водовод старый? — Гембра вскочила на выступающий из буйной зелени каменный блок. Вот, сначала по жёлобу и пойдём.
Ламисса задумчиво провела рукой по тёплому белёсому камню.
— А давно отсюда люди ушли?
— Не знаю. Может, лет пятьсот. А может, и тысячу. Одни боги знают.
— Мне кажется, что они только что были здесь. Или даже сейчас где-то рядом. — Ламисса огляделась, глубоко вдыхая воздух. — Интересно, как они ходили, как говорили… Наверно, не так, как мы…
— Какая разница? Пошли…Чего стоять-то?
— Погоди… Как будто перед занавешенной дверью стоишь… Что-то там виднеется, что-то происходит. Понимаешь? Вроде вот-вот шагнёшь и там окажешься. Так близко… А войти нельзя.
— Нн-у? — Гембра упёрла руки в бока, криво ухмыляясь.
— А может быть, эти люди уже вернулись и живут среди нас? Ведь оттуда возвращаются в другую жизнь через много лет. Вот помнишь, в «Книге видений»?
Я вернусь оттуда, где нет счёта дням,
Я вернусь всё помня и ничего не зная,
Я вернусь с глазами, видящими свет,
Я вернусь вкусить боль этого света,
Я вернусь насладиться краткостью мгновений,
Я вернусь, чтобы снова уйти…
По лицу Гембры пробежала тень. Ей вспомнилась та жуткая ночь в доме оборотня. Но даже не это воспоминание тупой занозой кольнуло её сердце.
— Давай за мной, — буркнула она, и, тряхнув головой, не оборачиваясь, зашагала по узкому жёлобу, устланному ломкой и хрустящей высохшей листвой.
Но та самая мысль-заноза всё же догнала её. «Они подходят друг другу» — громко и отчётливо сказал кто-то внутри. Усилием воли Гембра мгновенно подавила волну жгучей обиды, но лёгкое настроение вернулось не сразу. Было ещё что-то и в самих этих строчках…
— А ты здесь раньше бывала? — спросила Ламисса.
— Купец один гадать ходил. Без охраны-то страшно! А охрана кто? Я! В храм, правда, не заходила. При гадании никого быть не должно. Ну, кроме жрецов, конечно…
Некоторое время они шли молча. Ламисса всё время немного отставала, разглядывая торчащие из земли стволы и капители колонн, узорчатые плиты, полуразрушенные стены домов и ведущие в никуда лестницы.
— Смотри, в воду не свались! — наставляла Гембра.
Действительно, внизу, полускрытый сводом густо сплетённых веток, сиял мозаикой текучих отражений неглубокий извилистый ручей.
Идти пришлось недолго. Храм, а вернее, его развалины, стояли на открытом месте, где полупрозрачное зелёное кружево не преграждало путь солнечному свету, который после сумрака леса казался ослепительным. Нагнувшись, Ламисса стала с интересом рассматривать разбросанные среди голой земли обломки напольной мозаики, изображавшей фантастических рыб и животных. Одна из хорошо сохранившихся мозаичных змей была изображена с таким искусством, что, казалось, вот-вот уползёт в ближайшие кусты. Ламисса не могла оторвать от неё глаз. А валяющийся рядом камень оказался головой много веков назад изваянного бога.
— Слушай, а правда, что древние боги становятся потом демонами при молодых богах или при богах новых пришлых народов?
— Сюда иди, учёная ты моя! — послышался слегка насмешливый голос Гембры.
Они вошли в небольшой круглый зал с полуразрушенным куполом на изящных витых колонках. Белизна камня спорила яркостью с льющимся со всех сторон светом. Глаза невольно опускались вниз. Среди мраморных плит пола были вкраплены мозаичные вставки. На них в трёх местах неподалёку друг от друга были выложены гадательные диаграммы. Каждая из них представляла собой сложное сочетание геометрических фигур, вписанное в большой, разбитый на сегменты круг. Каждый из сегментов был отмечен буквой или цифрой. Линии сегментов распускались дальше, пронизывая ещё три концентрических круга, также испещрённых буквами и цифрами.
— Надо разбить вазу прямо в центре, — почему-то шёпотом пояснила Гембра. А дальше — смотреть, как осколки лягут. Видишь, тут даже трое одновременно гадать могут. Доставай вазу. Давай, ты здесь, я там…
— Готова? Ну, давай. Представь, что ты сама внутри сидишь.
Две падающие вазы одновременно стукнули о камень. Осколки звонко разлетелись по магической карте.
— Во, видела?
— Что?
— Дымок такой синенький. Ну, когда разбились.
— Вроде, видела.
— Это значит, куда надо пошло! — Гембра деловито склонилась над черепками.
— Чего-то я не пойму, — задумчиво протянула она после некоторой паузы.
— И я тоже не пойму. — Неожиданный мужской голос заставил женщин вздрогнуть.
В полуразрушенном проёме на широком карнизе стоял старик в длинном тёмно-зелёном плаще с большим жреческим медальоном, висящим на массивной бронзовой цепи. В ярких лучах солнца его фигура смотрелась почти чёрной, но было видно, что его глаза прикованы к разбросанным на полу осколкам. С несвойственной его возрасту лёгкостью старик спрыгнул вниз и, не отрывая глаз от пола, подошёл ближе.
— Я последний из жрецов храма, — пояснил он. — Те, кто приходит сюда гадать, обычно обращаются ко мне.
— А мы думали здесь уже никто не живёт, — сказала Гембра.
— Когда я умру, так и будет. — Старик склонился над черепками и осторожно приподнял один из них, приоткрыв скрытую под ним букву. Затем он так же осторожно положил осколок на место и стал задумчиво теребить бороду, которая, видимо, была когда-то рыжей, а теперь из-за седины стала неопределённого цвета.
— Мы, наверное, должны заплатить за гадание? — робко спросила Ламисса, нерешительно берясь за висевший на поясе кошелёк.
— В разговоре с судьбой деньги не участвуют. Не все хотят это признавать. Но вы-то понимаете… — С этими словами старик впервые поднял голову. и стало видно, что один его глаз был чёрным как уголь, а другой — зелёным. Он снова склонился над осколками.
— Ваши судьбы были изначально предначертаны по-разному, но теперь сошлись очень близко. Здесь голос вашей природы совпал с чьей-то сторонней волей. Не той, что определяла вашу жизнь прежде. Но дальнейший рисунок мне неясен. У вас один путь и у пути, кажется, один конец. А дальше… Похоже… Не знаю, как это понять, но после тех фигур, которые означают смерть, я вижу развилку. Она говорит о неясной возможности продолжения пути после его завершения. Может быть, а может и не быть… Но так не бывает… Линия жизни и линия судьбы совпадают. Должны совпадать… А у вас… И у обеих этот рисунок совершенно одинаков… — жрец в задумчивости присел на камень, сжав бороду в кулак и глядя куда-то поверх голов растерянно притихших женщин. Пауза длилась долго.
— Прошлое ваше мне известно, но вы его и сами знаете. А вот будущее… осколки легли чётко, но их рисунок я не могу разгадать. Да… такой рисунок я вижу первый раз в жизни и объяснить его не могу. Похоже, что в течение вашей судьбы вмешались какие-то непонятные силы, которые ещё сами не решили, чего они от вас хотят и что с вами делать. — Голос старика звучал неуверенно, будто он сам пугался своих слов. В этот момент будто ледяная рука скользнула по его внутренностям, и волны знойного воздуха соткались в перетекающий полупрозрачный лик. Собственно, лик лишь смутно угадывался, но тёмные звёздчатые зрачки вперили в него буравящий взгляд. Никто из богов и духов, которых старик-жрец научился вызывать за долгие годы, не являлся с такой пугающей отчётливостью.
— Что-то ты разговорился, — прогудел тяжёлый глухой бас где-то внутри сознания. — Не пора ли твоему языку отдохнуть?
— Уже лет пятьдесят, как он повадился заглядывать, куда не надо. И нет чтоб помолчать! Всё разболтать норовит! — Это был уже другой голос — резкий и стрекочущий, заставляющий всё внутри болезненно вибрировать.
— Всё! Ни слова больше! Я и так слишком много вам сказал! Подумайте над моими словами. — Продолжая смотреть в пространство рассеянно-испуганным взглядом, старик встал с камня.
— Спасибо тебе. Без тебя мы бы ничего не поняли. Мы теперь подумаем… — сбивчиво поблагодарила Ламисса.
— Я и сам ничего не понял, — проворчал старик, — но не всё можно понять. Да и нужно ли…
Женщины нерешительно направились к выходу.
— Вот так-то! И смотри, впредь не увлекайся! — снова бухнул внутри тяжёлый бас.
— А то, не ровён час онемеешь, — каркнул второй голос.
— Или ослепнешь, — добавил первый.
— А то и вообще помрёшь. Долго ли… Вот пойдёшь сегодня в деревню по верхней дорожке, а там как раз сегодня змеи выползли погреться… Не выползли, так выползут.
Старик в отчаянии сжал голову руками.
— Ладно, живи, сколько тебе ещё осталось, — примирительно завершил бас, — но лишнего не болтай. — Эта последняя фраза растаяла вдалеке. Страшные гости исчезли — это старик почувствовал явственно. Слегка пошатываясь, он сделал несколько шагов вперёд и долго, как заворожённый смотрел в спину удаляющимся посетительницам. Их фигуры уже скрылись из виду, нырнув в густые заросли, а старик всё ещё стоял, не в силах выйти из оцепенения.
* * *
— Ну, наконец-то! А мы уж думаем, не съесть ли ваш обед? — Тифард, молодой охранник, вскочил навстречу выезжающим из леса всадницам.
— Я тебе съем! — шутливо пригрозила Гембра, но в голосе её не было обычной лёгкости.
Тифард был славным парнем с лёгким весёлым нравом. Его постоянные шутливые заигрывания с Гемброй были той бессмысленной забавой, которая скрашивала утомительное однообразие дороги. По оттенкам интонаций, как по открытой книге, читал он её настроения и теперь сразу же уловил нотки тревожной озабоченности.
— Давай, вытаскивай, что вы ещё там не успели слопать, — распорядилась Гембра, соскакивая с коня. — И вино не забудь!
Она неожиданно замолкла, подняла голову к небу, затем как-то странно посмотрела на Ламиссу и, что было ей не свойственно, тяжело вздохнула.
— Мясо подогреть?
— Не надо. Гасите костёр. Быстро поедим и поехали. Нечего здесь особо торчать.
Глава 25
«Облако медленно сдвинулось с места и поплыло над горой, слегка приоткрыв бледно-матовую бирюзу неба. Потоки сырой белёсой дымки набросили на глухую тёмно-синюю массу камня текучую полупрозрачную вуаль, стекающую с вязкой кремовой шапки, накрывшей вершину горы. Гора вдохнула облако, и застывшая плоть камня размягчилась и сделалась вязкой и подвижной. Облако вдохнуло гору, и потоки сырого воздуха стали густеть и тяжелеть. На самой вершине, где встретились стихии камня, воды и воздуха, закипел водоворот форм и образов. Пробудившись, демоны стихий завели хоровод обманчивых личин, на лету меняя свой облик. Души, затаившиеся в камнях, начали безмолвный разговор со своими собратьями, растворёнными в воздушной субстанции. Облако плывёт… Бледно-золотистые светящиеся капли, кружась, невесомо парят, спускаясь от вершины вниз. Их подхватывают потоки молочного ветра. А на вершине продолжается танец форм, и мерцают полупроявленные лики. Облако плывёт. А угол неба уже подсветился снизу мягким сине-зелёным светом, и лилово-терракотовые блики поползли вниз от вершины вслед за золотыми каплями, а те, будто натыкаясь в воздухе на что-то твёрдое беззвучно лопаются, будто высвобождая заключённую внутри сущность из предустановленной природой оболочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39