Она бы, конечно, включила сюда и эльфов, однако в данный момент Арья была единственным эльфом, сражавшимся вместе с варденами, а те двенадцать заклинателей, которых Имиладрис послала защищать Эрагона, еще только должны были прибыть в лагерь. Насуаду весьма огорчало то, что люди и гномы из ее охраны оказались довольно враждебно настроены по отношению к ургалам; она предвидела нечто подобное, но так ничего и не смогла с этим поделать. Видимо, потребуется немало совместных сражений, чтобы несколько ослабить то напряжение, что издавна существовало в Алагейзии между представителями различных рас, в течение стольких поколений ненавидевших друг друга. И все же кое-какие положительные сдвиги имелись; например, ее охрана единодушно выбрала название для своего отряда: Ночные Ястребы. Это название, с одной стороны, перекликалось с цветом кожи Насуады, а с другой – с тем, что ургалы прозвали ее «госпожой Ночной Охотницей» и неизменно обращались к ней именно так.
Хоть Насуаде и не хотелось признаваться в этом Джормундуру, она все же довольно быстро оценила те преимущества и то ощущение безопасности, которое обеспечивали ее охранники. Помимо того, что все они мастерски владели тем или иным видом оружия – мечами, или боевыми топорами гномов, или теми невероятными предметами, которыми пользовались ургалы, – многие из них оказались еще и искусными заклинателями. Все они поклялись до конца жизни быть верными Насуаде и принесли присягу на языке древних. С самого первого дня, как только Ночные Ястребы приступили к своим обязанностям, они не оставляли Насуаду наедине ни с одним человеком за исключением Фарики, ее горничной.
Так было до сих пор.
А сейчас Насуада отослала их из шатра, потому что знала: ее разговор с Фадаваром может закончиться кровопролитием, которое Ночные Ястребы непременно захотят предотвратить в силу своих представлений о долге. Впрочем, совершенно беззащитной она не осталась. В складках платья у нее был спрятан кинжал, на груди под корсетом – еще нож, поменьше, да и ясновидящая девочка-ведьма Эльва спряталась за занавеской, отгороженная троном Насуады и готовая вмешаться, если возникнет такая необходимость.
Фадавар в гневе стукнул своим четырехфутовым, из чистого золота скипетром по земляному полу. Сам Фадавар был украшен самым невероятным образом: золотые браслеты скрывали его запястья; нагрудная пластина доспехов тоже была золотой, украшенной чернью; на шее висели длинные и толстые золотые цепи; мочки ушей оттягивали тяжелые большие кольца из белого золота; а на макушке красовалась сверкающая золотая корона такой величины, что Насуада даже задумалась, как это шея Фадавара выдерживает такую тяжесть и как вообще подобное «архитектурное сооружение» умудряется держаться у него на голове. Казалось, просто необходимо привинтить эту штуковину высотой в два с половиной фута прямо к «фундаменту», то есть к черепу Фадавара, чтобы удержать ее от падения.
Сопровождающие Фадавара были одеты в том же духе, хотя и не с такой убийственной роскошью. Золото на них должно было не только оповещать всех об их богатстве и том высоком положении, которое они занимали в обществе, но и об индивидуальных достижениях каждого, а так же служить свидетельством мастерства их соплеменников-ювелиров. Представители темнокожих племен Алагейзии, как кочевых, так и оседлых, издавна славились качеством своих ювелирных изделий, и самые лучшие из них вполне могли соперничать в этом отношении с гномами.
У Насуады тоже имелись подобные украшения, однако она предпочла сегодня их не надевать. Все равно ее «жалкий» выбор вряд ли мог соперничать с великолепием Фадавара. Кроме того, она считала, что неразумно демонстрировать свою принадлежность к тому или иному народу, каким бы богатым и влиятельным он ни был, когда имеешь дело со столькими варденами, среди которых множество представителей весьма отличающихся друг от друга рас и племен. Если бы она проявила к кому-то особое расположение, ее авторитет сразу значительно упал бы.
Что, собственно, и лежало в основе ее разногласий с Фадаваром.
Он снова пристукнул своим скипетром по земле и воскликнул:
– Кровь – вот самое главное! Прежде всего ты отвечаешь перед своей семьей, затем – перед своим племенем, затем – перед своим военачальником, затем – перед богами, что над землей и под землей, и только потом – перед своим правителем и своим государством, если они у тебя вообще имеются. Именно так наставлял свой народ Унулукуна, и именно так нам следует жить, если мы хотим жить счастливо. Неужели ты осмелишься плюнуть на сандалии Старейшего? Если мужчина не помогает своей семье, то на кого же он может положиться, если ему самому понадобится помощь? Друзья приходят и уходят, но семья незыблема и вечна.
– Ты просишь меня, – сказала Насуада, – дать высокие посты и наделить значительной властью твоих соплеменников на том основании, что ты – родственник моей матери, да и отец мой родом из твоей страны. И я бы с удовольствием выполнила твою просьбу, если бы твои соплеменники были действительно лучше всех, если бы они выполняли свои поручения быстрее и разумнее всех прочих варденов, но пока что ни один из твоих доводов, ни одно из моих собственных наблюдений не убеждает меня, что это так. И прежде чем ты снова пустишь в ход свое непревзойденное красноречие, тебе следует уяснить, что требования и просьбы, основанные на общности нашей крови, для меня ровным счетом ничего не значат. Я бы, пожалуй, даже подумала еще над твоей просьбой, если бы ты сам в былые годы больше поддерживал моего отца, а не присылал в Фартхен Дур всякие блестящие безделушки и пустые обещания. Только теперь, когда мы, наконец, одержали существенную победу, ты, понимая, что я обладаю достаточным влиянием, решил, наконец, познакомиться со мной поближе. Ну что ж, родители мои умерли, и теперь у меня нет иной семьи, кроме меня самой. Да, мы с тобой принадлежим к одному народу, но это и все.
Фадавар прищурился, еще выше задрал подбородок и сказал:
– Женская гордость всегда лишена смысла. Без нашей поддержки ты проиграешь.
Он перешел на свой родной язык, вынуждая и Насуаду говорить на этом языке, чего она терпеть не могла. Язык своего племени она знала плоховато, все время делала паузы и вообще говорила весьма неуверенно; ведь росла она не на родине, а в Фартхен Дуре, где этого языка почти никто и не знал. И теперь уловка проклятого Фадавара сбивала Насуаду с толку и, как ей казалось, подрывала ее авторитет.
– Я всегда рада новым союзникам, – сказала она. – Однако же фаворитизма не терплю, и вам совершенно не нужно к нему стремиться. Ваш народ силен и обладает многими талантами. Его представители наверняка быстро выдвинутся, вступив в ряды варденов, и не будут полагаться при этом ни на покровительство, ни на милосердие своих начальников. Разве вы голодные псы, чтобы сидеть и скулить у моего стола? Или все-таки вы мужчины, способные сами себя прокормить? Если вы настоящие мужчины, то я готова и впредь сотрудничать с вами во имя лучшей доли варденов и нашей общей победы над Гальбаториксом.
– Ха! – вскричал Фадавар. – Твои слова столь же фальшивы, как и ты сама! Мы не станем выполнять ту работу, которую положено выполнять слугам; мы избранные. Ты оскорбляешь нас, да, оскорбляешь! Вот ты стоишь и ласково мне улыбаешься, но душа твоя полна скорпионьего яда!
Едва сдерживаясь, Насуада попыталась утихомирить его:
– Я вовсе не хотела тебя обидеть. Я всего лишь пыталась объяснить тебе свою позицию. Я не испытываю ни капли враждебности по отношению к кочевым племенам, но и особой любви у меня к ним нет. Разве это так плохо или непонятно?
– Это куда хуже, чем просто плохо! Это же откровенное предательство! Твой отец не раз обращался к нам с просьбами, основанными на нашем родстве, а теперь ты плюешь нам в душу и пытаешься отослать нас прочь, точно жалких попрошаек!
Волна презрения охватила Насуаду. «Значит, Эльва была права, это неизбежно, – думала она. Острое чувство страха и возбуждения охватило ее. – Ладно, раз уж так суждено, то я больше не намерена продолжать эту игру в шарады!» И она заговорила громко и властно:
– Но просьбы моего отца вы в половине случаев не сочли нужным выполнить!
– Мы сделали все, о чем он просил!
– Нет, далеко не все. Но даже если б это и было так, я слишком пекусь о положении варденов, чтобы давать тебе что-то, ничего при этом не получая взамен. Ты ищешь моего особого расположения, сам постоянно чего-то требуешь от меня, но что все-таки ты способен предложить мне, нам? Готовы ли вы, например, поддержать варденов вашим золотом и драгоценными камнями?
– Не прямо, но…
– Готовы ли вы предоставить варденам возможность бесплатно пользоваться услугами ваших мастеров?
– Мы не можем…
– Как же, в таком случае, ты намерен заслужить мое «особое расположение»? Воинами своими ты отплатить мне за это не можешь; твои люди уже сражаются на нашей стороне – как в армии варденов, так и в армии короля Оррина. Так будь же доволен тем, что имеешь, военачальник! И не пытайся получить больше того, что принадлежит тебе по праву.
– Ты искажаешь истину во имя своих эгоистических целей! Я пытаюсь получить не больше, а всего лишь то, что принадлежит нам по праву! Именно поэтому я и решил переговорить с тобой. Но ты, женщина, все болтаешь и болтаешь, и слова твои не только лишены смысла, но и лживы! Да и по действиям твоим судя, ты предала нас! – Браслеты у Фадавара на запястьях так и загремели, когда он в гневе воздел руки, точно выступая перед многотысячной толпой. – Ты признаешь, что мы – твой народ. Но в таком случае следуешь ли ты нашим обычаям? Поклоняешься ли ты нашим богам?
«Ага, вот мы и добрались до поворотной точки», – подумала Насуада. Она могла бы солгать и заявить, что давно отказалась от старых традиций и обычаев, однако в этом случае вардены легко потеряли бы не только племя самого Фадавара, но и многие другие кочевые племена. А все они тоже были нужны варденам в этой войне с Гальбаториксом. И Насуада ответила ему:
– Да, следую и поклоняюсь.
– В таком случае я заявляю: ты совершенно не годишься на роль предводительницы варденов, и, согласно имеющемуся у меня праву, я предлагаю тебе Испытание Длинных Ножей. Если ты победишь, мы склоним перед тобой свои головы и никогда более не поставим под сомнение твой авторитет. Но если ты проиграешь, то отойдешь в сторону, и твое место во главе варденов займу я.
Насуада заметила, каким ликованием искрятся глаза Фадавара, и подумала: «Так вот чего он добивался. Не сомневаюсь, он заставил бы меня пройти это испытание и в том случае, если бы я удовлетворила и его первоначальные требования!» Но вслух она сказала:
– Возможно, я ошибаюсь, но, по-моему, наши правила гласят: тот, кто победит, обретет право руководить и племенем своего соперника, а не только своим собственным. Разве я не права? – Она чуть не расхохоталась, увидев на физиономии Фадавара растерянность. «Что, ты, похоже, никак не ожидал, что мне это известно?» – усмехнулась она про себя.
– Ты права.
– Хорошо. Я принимаю твой вызов. Но если я одержу победу, ты передашь мне свою корону, свой скипетр и свою власть над племенем, договорились?
Фадавар хмуро кивнул:
– Договорились! – И он, глубоко вонзив в землю свой скипетр, принялся стаскивать с левой руки один из своих бесчисленных браслетов.
– Погоди, – сказала Насуада и, подойдя к своему рабочему столу, взяла маленький бронзовый колокольчик и дважды позвонила; затем, выждав пару минут, позвонила еще четыре раза.
И тут же в шатер вошла Фарика. Она изумленно глянула на распаленных гостей Насуады, низко им поклонилась и спросила:
– Что угодно, госпожа моя? Насуада кивнула Фадавару:
– Теперь можно начинать. – Затем она обратилась к своей горничной: – Помоги мне снять платье; мне не хочется его портить.
Пожилая служанка, казалось, была потрясена этой просьбой.
– Прямо здесь, госпожа? Перед этими… людьми?
– Да, здесь. И побыстрей! Не буду же я спорить еще и с собственной служанкой.
Это прозвучало более резко, чем хотела Насуада, но сердце ее уже бешено колотилось, а кожа обрела какую-то сверхъестественную чувствительность, и даже мягкое полотно, из которого была сшита ее нижняя рубашка, показалось ей грубым, как парусина. В данную минуту ей было не до вежливости. Единственное, что имело сейчас для нее значение, – это грядущая ордалия, и она полностью сосредоточилась на мыслях о ней. Насуада терпеливо ждала, пока Фарика расстегивала и развязывала застежки у нее на спине, а потом, когда лиф наконец стал достаточно свободен, Насуада подняла руки и вытащила их из рукавов. Прелестное пышное платье облаком упало к ее ногам, и она осталась в одной лишь белоснежной нижней сорочке, с трудом сдерживая дрожь, когда четверо темнокожих воинов так и уставились на нее. Под их жадными взглядами Насуада чувствовала себя чрезвычайно уязвимой. Стараясь не смотреть в их сторону, она шагнула вперед, переступив через лежавшее на полу платье, и Фарика поскорее подхватила его, чтобы не испачкать.
Стоявший напротив Насуады Фадавар был по-прежнему занят тем, что стаскивал с запястий свои браслеты. Покончив с этим и засучив рукава роскошно вышитой рубахи, он снял с головы массивную корону и вручил одному из своих спутников.
Дальнейшие действия обоих, впрочем, были приостановлены звуками голосов снаружи. Под полог протиснулся гонец – Насуада вспомнила, что этого юношу зовут Джарша, – который провозгласил, стараясь смотреть не на раздетую Насуаду, а в потолок:
– Оррин, правитель Сурды, варден Джормундур, Триана из Дю Врангр Гата, а также Наако и Рамусева из племени инапашунна!
Затем Джарша отступил в сторонку, давая пройти тем, кого только что перечислил. Первым вошел Оррин, который сразу увидел Фадавара и приветствовал его следующими словами:
– А, великий воитель! Никак не ожидал тебя здесь увидеть! Надеюсь, ты и… – И на молодом лице Оррина явственно отразилось глубочайшее изумление, когда он, наконец, заметил полуодетую Насуаду: – Что это, Насуада? Что все это значит?
– И я бы тоже хотел это узнать! – прогремел Джормундур, сжимая рукоять меча и гневно сверкая глазами в сторону каждого, кто осмеливался бросить на Насуаду слишком нескромный взгляд.
– Я призвала вас сюда, – сказала она спокойно, – дабы вы стали свидетелями Испытания Длинных Ножей, которое мы с Фадаваром намерены пройти. А вы впоследствии сможете в точности сообщить всем, как было дело. Любому, кто об этом спросит.
Оба седовласых представителя кочевого племени инапашунна, Наако и Рамусева, казались чрезвычайно встревоженными словами Насуады; тесно прижавшись друг к другу, они принялись о чем-то шептаться. Трианна лишь скрестила руки на груди – на одном запястье, как всегда, посверкивал браслет в виде извивающейся змейки, – но более ничем не выдала своих истинных чувств. Джормундур выругался и сказал:
– Ты что, разума лишилась, госпожа моя? Это же сущее безумие! Ты не можешь…
– Могу. И буду.
– Госпожа моя, если ты это сделаешь, я…
– Я вижу твою обеспокоенность, однако же решение мое окончательно. И я запрещаю кому бы то ни было вмешиваться. – Она не сомневалась, что Джормундур просто мечтает нарушить ее запрет, но ему мешает самая главная его черта: верность присяге.
– Но, Насуада, – начал король Оррин, – эта ордалия… Разве она не заключается в том, что…
– Именно в этом она и заключается.
– В таком случае будь она проклята! Может быть, ты все-таки откажешься от этого безумного действа? Тебя явно сбили с толку, раз ты согласилась подвергнуть себя подобному испытанию.
– Я уже дала свое слово Фадавару.
Настроение в шатре стало еще более мрачным. То, что Насуада дала слово, означало, что она не может отменить свое обещание без того, чтобы не прослыть при этом клятвопреступницей, от которой любому честному человеку полагается с презрением отворачиваться. Оррин, понимая это, заколебался было, но все же вновь принялся отговаривать Насуаду, задавая ей бесчисленные вопросы.
– И до какого предела вы будете продолжать это испытание? А что, если ты проиграешь? Ведь если ты проиграешь…
– Если я проиграю, вардены не будут более мне подчиняться; они станут подчиняться Фадавару.
Насуада ожидала настоящего взрыва возмущения и протестующих криков, однако наступила зловещая тишина, и в этой тишине горячий гнев, так и пылавший на лице короля Оррина, понемногу остыл, лицо его словно затвердело, и он после долгого молчания неуверенным, ломким голосом сказал:
– И все же я не одобряю твой выбор; ты ставишь под угрозу все наше дело. – А повернувшись к Фадавару, он прибавил: – Неужели ты не проявишь благоразумия и не освободишь Насуаду от данного ею слова? Я богато награжу тебя, если ты согласишься подавить свою порожденную зломыслием жажду власти.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Наследие - 3. Эрагон. Брисингр'
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Хоть Насуаде и не хотелось признаваться в этом Джормундуру, она все же довольно быстро оценила те преимущества и то ощущение безопасности, которое обеспечивали ее охранники. Помимо того, что все они мастерски владели тем или иным видом оружия – мечами, или боевыми топорами гномов, или теми невероятными предметами, которыми пользовались ургалы, – многие из них оказались еще и искусными заклинателями. Все они поклялись до конца жизни быть верными Насуаде и принесли присягу на языке древних. С самого первого дня, как только Ночные Ястребы приступили к своим обязанностям, они не оставляли Насуаду наедине ни с одним человеком за исключением Фарики, ее горничной.
Так было до сих пор.
А сейчас Насуада отослала их из шатра, потому что знала: ее разговор с Фадаваром может закончиться кровопролитием, которое Ночные Ястребы непременно захотят предотвратить в силу своих представлений о долге. Впрочем, совершенно беззащитной она не осталась. В складках платья у нее был спрятан кинжал, на груди под корсетом – еще нож, поменьше, да и ясновидящая девочка-ведьма Эльва спряталась за занавеской, отгороженная троном Насуады и готовая вмешаться, если возникнет такая необходимость.
Фадавар в гневе стукнул своим четырехфутовым, из чистого золота скипетром по земляному полу. Сам Фадавар был украшен самым невероятным образом: золотые браслеты скрывали его запястья; нагрудная пластина доспехов тоже была золотой, украшенной чернью; на шее висели длинные и толстые золотые цепи; мочки ушей оттягивали тяжелые большие кольца из белого золота; а на макушке красовалась сверкающая золотая корона такой величины, что Насуада даже задумалась, как это шея Фадавара выдерживает такую тяжесть и как вообще подобное «архитектурное сооружение» умудряется держаться у него на голове. Казалось, просто необходимо привинтить эту штуковину высотой в два с половиной фута прямо к «фундаменту», то есть к черепу Фадавара, чтобы удержать ее от падения.
Сопровождающие Фадавара были одеты в том же духе, хотя и не с такой убийственной роскошью. Золото на них должно было не только оповещать всех об их богатстве и том высоком положении, которое они занимали в обществе, но и об индивидуальных достижениях каждого, а так же служить свидетельством мастерства их соплеменников-ювелиров. Представители темнокожих племен Алагейзии, как кочевых, так и оседлых, издавна славились качеством своих ювелирных изделий, и самые лучшие из них вполне могли соперничать в этом отношении с гномами.
У Насуады тоже имелись подобные украшения, однако она предпочла сегодня их не надевать. Все равно ее «жалкий» выбор вряд ли мог соперничать с великолепием Фадавара. Кроме того, она считала, что неразумно демонстрировать свою принадлежность к тому или иному народу, каким бы богатым и влиятельным он ни был, когда имеешь дело со столькими варденами, среди которых множество представителей весьма отличающихся друг от друга рас и племен. Если бы она проявила к кому-то особое расположение, ее авторитет сразу значительно упал бы.
Что, собственно, и лежало в основе ее разногласий с Фадаваром.
Он снова пристукнул своим скипетром по земле и воскликнул:
– Кровь – вот самое главное! Прежде всего ты отвечаешь перед своей семьей, затем – перед своим племенем, затем – перед своим военачальником, затем – перед богами, что над землей и под землей, и только потом – перед своим правителем и своим государством, если они у тебя вообще имеются. Именно так наставлял свой народ Унулукуна, и именно так нам следует жить, если мы хотим жить счастливо. Неужели ты осмелишься плюнуть на сандалии Старейшего? Если мужчина не помогает своей семье, то на кого же он может положиться, если ему самому понадобится помощь? Друзья приходят и уходят, но семья незыблема и вечна.
– Ты просишь меня, – сказала Насуада, – дать высокие посты и наделить значительной властью твоих соплеменников на том основании, что ты – родственник моей матери, да и отец мой родом из твоей страны. И я бы с удовольствием выполнила твою просьбу, если бы твои соплеменники были действительно лучше всех, если бы они выполняли свои поручения быстрее и разумнее всех прочих варденов, но пока что ни один из твоих доводов, ни одно из моих собственных наблюдений не убеждает меня, что это так. И прежде чем ты снова пустишь в ход свое непревзойденное красноречие, тебе следует уяснить, что требования и просьбы, основанные на общности нашей крови, для меня ровным счетом ничего не значат. Я бы, пожалуй, даже подумала еще над твоей просьбой, если бы ты сам в былые годы больше поддерживал моего отца, а не присылал в Фартхен Дур всякие блестящие безделушки и пустые обещания. Только теперь, когда мы, наконец, одержали существенную победу, ты, понимая, что я обладаю достаточным влиянием, решил, наконец, познакомиться со мной поближе. Ну что ж, родители мои умерли, и теперь у меня нет иной семьи, кроме меня самой. Да, мы с тобой принадлежим к одному народу, но это и все.
Фадавар прищурился, еще выше задрал подбородок и сказал:
– Женская гордость всегда лишена смысла. Без нашей поддержки ты проиграешь.
Он перешел на свой родной язык, вынуждая и Насуаду говорить на этом языке, чего она терпеть не могла. Язык своего племени она знала плоховато, все время делала паузы и вообще говорила весьма неуверенно; ведь росла она не на родине, а в Фартхен Дуре, где этого языка почти никто и не знал. И теперь уловка проклятого Фадавара сбивала Насуаду с толку и, как ей казалось, подрывала ее авторитет.
– Я всегда рада новым союзникам, – сказала она. – Однако же фаворитизма не терплю, и вам совершенно не нужно к нему стремиться. Ваш народ силен и обладает многими талантами. Его представители наверняка быстро выдвинутся, вступив в ряды варденов, и не будут полагаться при этом ни на покровительство, ни на милосердие своих начальников. Разве вы голодные псы, чтобы сидеть и скулить у моего стола? Или все-таки вы мужчины, способные сами себя прокормить? Если вы настоящие мужчины, то я готова и впредь сотрудничать с вами во имя лучшей доли варденов и нашей общей победы над Гальбаториксом.
– Ха! – вскричал Фадавар. – Твои слова столь же фальшивы, как и ты сама! Мы не станем выполнять ту работу, которую положено выполнять слугам; мы избранные. Ты оскорбляешь нас, да, оскорбляешь! Вот ты стоишь и ласково мне улыбаешься, но душа твоя полна скорпионьего яда!
Едва сдерживаясь, Насуада попыталась утихомирить его:
– Я вовсе не хотела тебя обидеть. Я всего лишь пыталась объяснить тебе свою позицию. Я не испытываю ни капли враждебности по отношению к кочевым племенам, но и особой любви у меня к ним нет. Разве это так плохо или непонятно?
– Это куда хуже, чем просто плохо! Это же откровенное предательство! Твой отец не раз обращался к нам с просьбами, основанными на нашем родстве, а теперь ты плюешь нам в душу и пытаешься отослать нас прочь, точно жалких попрошаек!
Волна презрения охватила Насуаду. «Значит, Эльва была права, это неизбежно, – думала она. Острое чувство страха и возбуждения охватило ее. – Ладно, раз уж так суждено, то я больше не намерена продолжать эту игру в шарады!» И она заговорила громко и властно:
– Но просьбы моего отца вы в половине случаев не сочли нужным выполнить!
– Мы сделали все, о чем он просил!
– Нет, далеко не все. Но даже если б это и было так, я слишком пекусь о положении варденов, чтобы давать тебе что-то, ничего при этом не получая взамен. Ты ищешь моего особого расположения, сам постоянно чего-то требуешь от меня, но что все-таки ты способен предложить мне, нам? Готовы ли вы, например, поддержать варденов вашим золотом и драгоценными камнями?
– Не прямо, но…
– Готовы ли вы предоставить варденам возможность бесплатно пользоваться услугами ваших мастеров?
– Мы не можем…
– Как же, в таком случае, ты намерен заслужить мое «особое расположение»? Воинами своими ты отплатить мне за это не можешь; твои люди уже сражаются на нашей стороне – как в армии варденов, так и в армии короля Оррина. Так будь же доволен тем, что имеешь, военачальник! И не пытайся получить больше того, что принадлежит тебе по праву.
– Ты искажаешь истину во имя своих эгоистических целей! Я пытаюсь получить не больше, а всего лишь то, что принадлежит нам по праву! Именно поэтому я и решил переговорить с тобой. Но ты, женщина, все болтаешь и болтаешь, и слова твои не только лишены смысла, но и лживы! Да и по действиям твоим судя, ты предала нас! – Браслеты у Фадавара на запястьях так и загремели, когда он в гневе воздел руки, точно выступая перед многотысячной толпой. – Ты признаешь, что мы – твой народ. Но в таком случае следуешь ли ты нашим обычаям? Поклоняешься ли ты нашим богам?
«Ага, вот мы и добрались до поворотной точки», – подумала Насуада. Она могла бы солгать и заявить, что давно отказалась от старых традиций и обычаев, однако в этом случае вардены легко потеряли бы не только племя самого Фадавара, но и многие другие кочевые племена. А все они тоже были нужны варденам в этой войне с Гальбаториксом. И Насуада ответила ему:
– Да, следую и поклоняюсь.
– В таком случае я заявляю: ты совершенно не годишься на роль предводительницы варденов, и, согласно имеющемуся у меня праву, я предлагаю тебе Испытание Длинных Ножей. Если ты победишь, мы склоним перед тобой свои головы и никогда более не поставим под сомнение твой авторитет. Но если ты проиграешь, то отойдешь в сторону, и твое место во главе варденов займу я.
Насуада заметила, каким ликованием искрятся глаза Фадавара, и подумала: «Так вот чего он добивался. Не сомневаюсь, он заставил бы меня пройти это испытание и в том случае, если бы я удовлетворила и его первоначальные требования!» Но вслух она сказала:
– Возможно, я ошибаюсь, но, по-моему, наши правила гласят: тот, кто победит, обретет право руководить и племенем своего соперника, а не только своим собственным. Разве я не права? – Она чуть не расхохоталась, увидев на физиономии Фадавара растерянность. «Что, ты, похоже, никак не ожидал, что мне это известно?» – усмехнулась она про себя.
– Ты права.
– Хорошо. Я принимаю твой вызов. Но если я одержу победу, ты передашь мне свою корону, свой скипетр и свою власть над племенем, договорились?
Фадавар хмуро кивнул:
– Договорились! – И он, глубоко вонзив в землю свой скипетр, принялся стаскивать с левой руки один из своих бесчисленных браслетов.
– Погоди, – сказала Насуада и, подойдя к своему рабочему столу, взяла маленький бронзовый колокольчик и дважды позвонила; затем, выждав пару минут, позвонила еще четыре раза.
И тут же в шатер вошла Фарика. Она изумленно глянула на распаленных гостей Насуады, низко им поклонилась и спросила:
– Что угодно, госпожа моя? Насуада кивнула Фадавару:
– Теперь можно начинать. – Затем она обратилась к своей горничной: – Помоги мне снять платье; мне не хочется его портить.
Пожилая служанка, казалось, была потрясена этой просьбой.
– Прямо здесь, госпожа? Перед этими… людьми?
– Да, здесь. И побыстрей! Не буду же я спорить еще и с собственной служанкой.
Это прозвучало более резко, чем хотела Насуада, но сердце ее уже бешено колотилось, а кожа обрела какую-то сверхъестественную чувствительность, и даже мягкое полотно, из которого была сшита ее нижняя рубашка, показалось ей грубым, как парусина. В данную минуту ей было не до вежливости. Единственное, что имело сейчас для нее значение, – это грядущая ордалия, и она полностью сосредоточилась на мыслях о ней. Насуада терпеливо ждала, пока Фарика расстегивала и развязывала застежки у нее на спине, а потом, когда лиф наконец стал достаточно свободен, Насуада подняла руки и вытащила их из рукавов. Прелестное пышное платье облаком упало к ее ногам, и она осталась в одной лишь белоснежной нижней сорочке, с трудом сдерживая дрожь, когда четверо темнокожих воинов так и уставились на нее. Под их жадными взглядами Насуада чувствовала себя чрезвычайно уязвимой. Стараясь не смотреть в их сторону, она шагнула вперед, переступив через лежавшее на полу платье, и Фарика поскорее подхватила его, чтобы не испачкать.
Стоявший напротив Насуады Фадавар был по-прежнему занят тем, что стаскивал с запястий свои браслеты. Покончив с этим и засучив рукава роскошно вышитой рубахи, он снял с головы массивную корону и вручил одному из своих спутников.
Дальнейшие действия обоих, впрочем, были приостановлены звуками голосов снаружи. Под полог протиснулся гонец – Насуада вспомнила, что этого юношу зовут Джарша, – который провозгласил, стараясь смотреть не на раздетую Насуаду, а в потолок:
– Оррин, правитель Сурды, варден Джормундур, Триана из Дю Врангр Гата, а также Наако и Рамусева из племени инапашунна!
Затем Джарша отступил в сторонку, давая пройти тем, кого только что перечислил. Первым вошел Оррин, который сразу увидел Фадавара и приветствовал его следующими словами:
– А, великий воитель! Никак не ожидал тебя здесь увидеть! Надеюсь, ты и… – И на молодом лице Оррина явственно отразилось глубочайшее изумление, когда он, наконец, заметил полуодетую Насуаду: – Что это, Насуада? Что все это значит?
– И я бы тоже хотел это узнать! – прогремел Джормундур, сжимая рукоять меча и гневно сверкая глазами в сторону каждого, кто осмеливался бросить на Насуаду слишком нескромный взгляд.
– Я призвала вас сюда, – сказала она спокойно, – дабы вы стали свидетелями Испытания Длинных Ножей, которое мы с Фадаваром намерены пройти. А вы впоследствии сможете в точности сообщить всем, как было дело. Любому, кто об этом спросит.
Оба седовласых представителя кочевого племени инапашунна, Наако и Рамусева, казались чрезвычайно встревоженными словами Насуады; тесно прижавшись друг к другу, они принялись о чем-то шептаться. Трианна лишь скрестила руки на груди – на одном запястье, как всегда, посверкивал браслет в виде извивающейся змейки, – но более ничем не выдала своих истинных чувств. Джормундур выругался и сказал:
– Ты что, разума лишилась, госпожа моя? Это же сущее безумие! Ты не можешь…
– Могу. И буду.
– Госпожа моя, если ты это сделаешь, я…
– Я вижу твою обеспокоенность, однако же решение мое окончательно. И я запрещаю кому бы то ни было вмешиваться. – Она не сомневалась, что Джормундур просто мечтает нарушить ее запрет, но ему мешает самая главная его черта: верность присяге.
– Но, Насуада, – начал король Оррин, – эта ордалия… Разве она не заключается в том, что…
– Именно в этом она и заключается.
– В таком случае будь она проклята! Может быть, ты все-таки откажешься от этого безумного действа? Тебя явно сбили с толку, раз ты согласилась подвергнуть себя подобному испытанию.
– Я уже дала свое слово Фадавару.
Настроение в шатре стало еще более мрачным. То, что Насуада дала слово, означало, что она не может отменить свое обещание без того, чтобы не прослыть при этом клятвопреступницей, от которой любому честному человеку полагается с презрением отворачиваться. Оррин, понимая это, заколебался было, но все же вновь принялся отговаривать Насуаду, задавая ей бесчисленные вопросы.
– И до какого предела вы будете продолжать это испытание? А что, если ты проиграешь? Ведь если ты проиграешь…
– Если я проиграю, вардены не будут более мне подчиняться; они станут подчиняться Фадавару.
Насуада ожидала настоящего взрыва возмущения и протестующих криков, однако наступила зловещая тишина, и в этой тишине горячий гнев, так и пылавший на лице короля Оррина, понемногу остыл, лицо его словно затвердело, и он после долгого молчания неуверенным, ломким голосом сказал:
– И все же я не одобряю твой выбор; ты ставишь под угрозу все наше дело. – А повернувшись к Фадавару, он прибавил: – Неужели ты не проявишь благоразумия и не освободишь Насуаду от данного ею слова? Я богато награжу тебя, если ты согласишься подавить свою порожденную зломыслием жажду власти.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Наследие - 3. Эрагон. Брисингр'
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15