А наивные идеалисты на Западе путают понятия социализм и коммунизм и добровольно суют голову в тот же хомут».
«Помнишь сказку Андерсена „Новое платье короля“, – продолжает Андрей. «Чудесная вещичка! Помнишь, как голого короля вели по улицам, а все кругом расхваливали, какое у него чудесное платье. Невидимое, но чудесное. Коммунизм играет роль такого платья в современном обществе.
Одни расхваливают его, потому что зарабатывают на этом, другие надеются заработать, третьи из боязни, что их примут за реакционных дураков. И все хором повторяют: «Ах, какое хорошее платье!» А никто, кроме нас не знает, что это за платье. Не даром кремлёвские ткачи берегут свою стряпню за семью замками».
«Есть твёрдые законы человеческой психики. Если человеку изо дня в день повторять одно и то же – то он, в конце концов, начинает верить этому. Здесь можно вспомнить заповедь Геббельса: „Чем ложь невероятнее, тем ей больше верят“. Из гитлеровской компании я больше всех уважаю Геббельса, он был умный человек и откровенный циник».
После ужина мы сидим ещё некоторое время за столом. Я задумался над словами Андрея. На эти темы не часто приходится говорить, стараешься даже не думать.
Нужно признать, что коммунистическое учение – это действительно сильная вещь. Ещё не существовало в мире другого мировоззрения, которое бы служило таким универсальным оружием в руках держащего его. Гитлер имел базой расовую доктрину, теорию национального превосходства германской расы.
Слабость национальной доктрины была в её региональной ограниченности. Чем больше расширялась Гитлеровская Империя, тем труднее было применять эту доктрину. В оккупированных странах она служила больше во вред Гитлеру, чем на пользу. Преимущество коммунистической доктрины – в её интернационализме.
Муссолини хотел построить Новую Италию по образцу Римской Империи. Его идея была стара, как пыль веков. Вместе с тем история говорит нам, что только те политические доктрины прошлого имели успех, которые корнями уходили в будущее. Коммунистическая доктрина сильна именно своими рецептами исцеления всех болезней современного общества – в будущем.
В демократическом мире пролетарии надеются улучшить своё существование, хватаясь за коммунизм, – для человека вполне естественно стремиться к лучшему. Мы уже потеряли все иллюзии, но не видим другого пути, не имеем возможностей. Часто мы тщетно пытаемся убедить себя в том, чему мы уже не верим, пытаемся найти какой-то компромисс.
«Как это ни странно, но с коммунистическим ученьем можно провести только одну историческую параллель – это христианское ученье», – говорит Андрей. – «Только оно было так же ортодоксально. Благодаря этому оно и распространилось по всему свету. Христианское ученье говорило душе человека: „Отдай твоему ближнему“, – не так ли?
История шагнула к материализму. Коммунизм бьёт по инстинктам человека. Вульгарный примат коммунизма – «возьми у твоего ближнего». Новое общество по примеру пауков в яме. Это принцип. А всё остальное – только мелочи оформления. Пёстрые тряпки чтобы прикрыть наготу».
«Человек должен верить во что-то», – продолжает он – «Почему люди поклонялись солнцу или языческим идолам и богам?» – «По той же причине. Сталин преследует религию потому, что она является его конкурентом в борьбе за душу человека. Убив веру в Бога, Сталин поставил на его место идола – самого себя. Производное от амёбы поставило себя на место Бога».
«Знаешь, меня ещё до войны приводила в ярость страсть Сталина к лицемерию и преклонению со всех сторон. Умный и морально чистый человек сам бы положил этому конец. Больше того, эта грязная черта его характера даёт мне повод к беспокойству», – Андрей пощёлкивает пальцами, подбирая подходящее выражение.
– «Ему определённо было бы приятно, чтобы весь мир… Нет сомнения, если бы он мог проделать этот эксперимент безнаказанно, то он не колебался бы ни минуты. Эта цель стара, как и всякая диктатура. Есть много примеров, чем все эти затеи кончаются. А ведь на карту поставлена судьба нашего народа».
Андрей медленно опускается в кресло, вытягивает ноги вперед, кладёт голову на плюшевую спинку: «После капитуляции я полагал, что мы возьмём у Европы все лучшее, – ведь мы, в конце концов, победители, – и наведём порядок у себя дома.
Вместо этого мы насаждаем здесь свой бардак, а из нашего народа последние жилы тянем. Перманентная революция! Я здесь строю коммунизм во всегерманском масштабе, Вильгельм Пик бегает у меня на побегушках, а дома у нас что творится?» В глазах Андрея вспыхивает злобный огонёк. Он вскакивает и снова начинает мерить ковёр шагами. Голос его сдавлен от бешенства: «Ради этого я воевал?!» «Послушай, Андрей», – говорю я. – «Допустим на момент, что твои слова не провокация, а твои действительные мысли. Как можно совместить всё это с работой в МВД?» Андрей на одно мгновение смотрит мне в глаза, затем снова устремляет взор в несуществующую точку в полутьме комнаты.
«Ты думаешь, я для чего красную шапку таскаю?» – говорит он – «Просто для смеха. Чтобы позабавиться, как от меня люди шарахаются. Это теперь единственное удовлетворение во всей моей работе. Если пусто внутри, то поневоле ищешь что-то внешнее».
«У тебя эта жилка и раньше была – a la Neron», – говорю я. «Но на этом далеко не уедешь».
«Да, ты прав. Между прочим, знаешь ты профессиональные болезни работников МВД?», – криво усмехнувшись, Андрей продолжает. – «Алкоголизм считается самой безобидной. Большинство наркоманы – морфий, кокаин. Статистикой установлено, что три года работы в оперативных органах достаточны для хронической неврастении».
Андрей смотрит на меня с непонятной усмешкой: «В Крыму есть даже специальный санаторий МВД с первоклассным оборудованием для лечения наркоманов и импотентов. Только это мало помогает.
Нервную систему трудно восстановить. Люди с нормальной психикой не выдерживают этой работы. Интеллигентность для нашей профессии вообще противопоказана. Интеллигенты выдерживают меньше, чем другие».
«Для того, чтобы сделать карьеру в МВД, нужно быть профессиональным подлецом», – продолжает он. – «Идеалисты уже давно сложили свои головы, старая гвардия отошла в область истории ВКП(б). Осталось в основном две категории: или безмолвные исполнители, которым безразлично, каким путем они зарабатывают свой хлеб, или люди готовые продать свою мать во имя карьеры.
Ты знаешь советскую заповедь – спереди будь рабом твоего начальника, а сзади копай ему могилу, тогда сядешь на его место. То же самое в МВД, только в геометрической прогрессии. Как она там – парабола в квадрате, а гипербола по третьей степени – так что ли? Всё забыл. Раньше рассчитывал одноконсольные балки и жёсткие рамы. Теперь аналогия – виселица да решётка. Применение сопромата в политическом аспекте».
«Недаром следователи за кокаин хватаются. Ты обращал внимание, что у всех оперативников восковые лица? Это от ночной работы. – Живут как совы. Днем спят, а ночью работают».
Андрей ещё больше сползает в кресле, закидывает назад голову: «Когда уж больно тошно станет, сажусь среди ночи в машину и гоняю как чумовой по Берлину. На всю педаль по Ост-Вест-Аксе. Английские патрули пробовали гоняться, но куда там – у меня восьмицилиндровая Татра.
Разгоню на сто с гаком и ж-ж-ить сквозь Бранденбургские ворота. Один миллиметр поворота руля – и разлетишься на атомы. Меня даже иногда искушение берет… Так просто… Всего один миллиметр…» «Хорошо тебе – ты инженер. Пахнет маслом и дымом», – говорит Андрей тихо, как будто отвечая своим собственным мыслям. – «А кругом меня пахнет кровью».
«Когда я шёл в университет, карьера инженера представлялась мне чем-то солидным. Как в песне поётся „Дощечка медная и штора синяя его окна…“. Потом, как побывал на практике, как посмотрел на этих инженеров. Кончал университет просто по инерции. Хотел чего-то другого. А сейчас сам не знаю, чего я хочу. Знаю только одно – погибну от пули… своей или чужой».
Мне становится жалко Андрея. В дверь вошёл мужчина в полном расцвете жизненных сил, уверенно смотрящий вперед и, казалось бы, достигший своей цели в жизни. Теперь же в его голосе звучали нотки обречённости. Спокойствие, с каким он произносил эти слова, только усиливали впечатление.
«Но ведь ты тоже инженер», – говорю я. – «К тому же ты член партии, заслуженный герой войны. Можешь переключиться на старое».
«Это исключено», – отвечает Андрей. – Из органов МВД нет пути назад. Даже для нас самих нет. Много ты встречал таких людей? Раньше работа в ЧК по анкетным данным была положительным фактором. Теперь мы прогрессировали также в этой области. Вопрос рассматривается из обратного, ab adversum – как говорил профессор Лузин.
Теперь тебя спрашивают: «А почему Вы ушли из органов МВД?» Теперь это не заслуга, а преступление – дезертирство с самого ответственного участка коммунистического фронта. Меня никогда не отпустят, разве что сам попаду за решётку».
«Потом, кто однажды попробовал вкус власти, чувства силы над людьми – тому трудно ловить бабочек и разводить герань на окнах», – говорит Андрей с нехорошей усмешкой. – «Это пикантное блюдо. Это блюдо отрывают от человека вместе с головой». Снова в словах Андрея звучит двойственность его дикой души.
Однажды я встретил в прифронтовом госпитале солдата штрафной роты. До войны он был авиаинженером. Когда он был призван в Армию, то его, как партийца, направили работать в органы НКВД. Он попал в секретную часть Центрального Аэрогидродинамического Института ЦАГИ в Москве. В то время в ЦАГИ производились особо секретные работы по конструированию высотных самолетов с турбокомпрессорами.
Никто из москвичей не подозревал, что почти всю войну изо дня в день над Москвой висел в воздухе одинокий немецкий самолет Хеншель. Он кружил над Москвой на огромной высоте и был невидим для невооруженного глаза.
Только посвящённые в эту тайну специалисты понимали значение белых зигзагообразных полос, медленно расплывавшихся в небе, – это был морозный след, оставляемый таинственным самолетом.
Самолёт никогда не бомбил, он только производил аэрофотосъемку с помощью инфракрасной камеры. Иметь регулярные аэро-фотоснимки московского ж.д. узла, через который проходил основной поток грузов с востока на запад, было чрезвычайно важно для немцев.
Инфракрасная камера позволяла даже ночную съёмку в темноте. Самолет-призрак висел над Москвой день и ночь. Когда он улетал – на смену прилетал другой. Это действовало на нервы Кремлю.
Когда советские истребители, поднявшись выше десяти километров, задыхаясь, судорожно карабкались вверх, Хеншель спокойно забирался ещё выше, делал вираж, это означало, что он ещё не достиг своего потолка – и обстреливал ЯК-и и МИГ-и (типы советских истребителей) из турельного пулемета. Обычно же он не удостаивал их этой честью, просто посмеиваясь с недоступной высоты над беспомощными советскими истребителями.
ЦАГИ было дано специальное поручение Совета Обороны – спешно разработать методы борьбы с высотными самолетами. Новоиспечённому лейтенанту НКВД, бывшему авиаинженеру, была поручена почётная задача внутреннего контроля за работой ЦАГИ. По даваемому из Главного Управления НКВД плану, он был обязан ежемесячно сдавать в НКВД определённый процент шпионов и диверсантов.
План был твёрдый, каждый месяц столько то процентов шпионов, столько то диверсантов и прочих врагов народа. Иногда давался спешный заказ на десять «шпионов» – фрезеровщиков VI-го разряда или пять «вредителей» – лаборантов – металлургов. В зависимости от внутренних потребностей НКВД, – где-то на спецстройку НКВД требовались люди таких специальностей.
После нескольких месяцев работы нервы лейтенанта НКВД не выдержали. Не будучи хорошо знаком с порядками в НКВД, он подал рапорт с просьбой перевести его на другую работу. На другой день он был отправлен рядовым солдатом в штрафную роту. Встретились мы с ним в госпитале, где он лежал после ампутации обеих ног.
Да, Андрею не уйти из МВД.
«Где сейчас Галина?» – неожиданно спрашивает он.
«Где-то в Москве», – отвечаю я.
«Теперь у меня единственная надежда», – оговорит Андрей задумчиво. – «Может быть, если я встречусь с Галиной…» В это время раздаётся звонок в дверь. Я иду открывать и возвращаюсь с Михаилом Зыковым, который живёт неподалеку от меня. Зыков сопровождает свое появление обычной тирадой: «Шёл мимо, вижу у тебя свет горит, дай думаю заcк…» Он замечает сидящего в глубине комнаты Андрея и обрывает свою речь на полуслове. Лица Андрея не видно в полутьме, яркий свет настольной лампы под абажуром освещает только синие с золотом погоны МВД и густо украшенную орденскими лентами грудь кителя. Михаил Зыков здоровается с Андреем, тот, не поднимаясь с кресла, отвечает ему молчаливым кивком головы. Зыков чувствует, что попал некстати.
С майором МВД нельзя разговаривать так запросто, как с другими. Потом неизвестно, по какому поводу он здесь, может быть это визит служебного характера. В таких случаях лучше всего незаметно испариться. К тому же молчаливый майор не проявляет особой охоты завязывать новое знакомство.
Отказавшись от предложенного мною стула, Зыков говорит: «Ну, я, наверное, побегу дальше. Посмотрю, что в клубе делается».
Он исчезает так же внезапно, как и появляется. Завтра на работе он, безусловно, разгласит, что я в приятельских отношениях с МВД, определённо приукрасит факты. Мои акции в официальных кругах СВА пойдут в гору – близкое знакомство с МВД что-то да значит.
Андрей сидит некоторое время молча, потом поднимается и говорит: «Ну, пора и мне домой. Если будешь когда в Потсдаме – заезжай ко мне».

Глава 10. Король атом


1.

– «Сименс в Арнштадте – это Ваше предприятие?» – «Да»
– «Прочтите!»
Начальник Управления Промышленности протягивает мне украшенную красной поперечной полосой секретную депешу-шифровку. В депеше значится: «Обнаружены электронные измерительные приборы неизвестного назначения. Предполагаю атомные исследования. Жду инструкций. Васильев».
Полковник Васильев – это уполномоченный СВА на заводах Сименса в Арнштадте и одновременно директор советского Научно-исследовательского Института Телевидения, работающего на базе этих заводов. Васильев достаточно опытный и серьёзный человек. Если он упоминает слово «атом», то значит, для этого есть основания.
Я держу депешу в руках и жду, что скажет Александров.
«Нам нужно послать туда человека. Поскольку завод Ваш, лучше всего, если поедете Вы». – предлагает он.
«Хорошо было бы взять ещё кого-нибудь из Отдела Науки и Техники», – говорю я.
Через полчаса заместитель начальника Отдела Науки и Техники, майор Попов, и я выезжаем из Карлсхорста в Тюрингию. После нескольких часов езды мы в Арнштадте. Несмотря на то, что стрелка часов близится к полуночи, мы немедленно отправляемся на квартиру к полковнику Васильеву, который живёт в домике как раз напротив завода. Васильев, предупреждённый по телефону, ожидает нас со своим помощником.
«Что за открытие Вы здесь сделали, тов. полковник?» – спрашивает майор Попов.
«Пойдемте сразу на завод. Посмотрите сами», – говорит Васильев, приглашая нас следовать за ним.
Освещая дорогу карманными фонарями, мы идём в темноте между фабричными корпусами. Нас сопровождает начальник караула. В самом конце фабричного двора, там, где помещаются склады сырья и кладовые готовой продукции, нас останавливает окрик часового. Внутри здания у опечатанной сургучом двери мы натыкаемся на второго часового с автоматом.
Вскрыв печати, мы входим в огромный пакхауз, загроможденный полусобранными магнитными станциями, щитами управления и исковерканной военной радиоаппаратурой. Неоконченная военная продукция, ржавеющая на складах. Характерная картина на всех немецких заводах после капитуляции.
Полковник Васильев останавливается у лежащих на стапелях длинных деревянных ящиков. Тщательно упакованные в распорках и амортизационных креплениях, в ящиках поблёскивают огромные стеклянные приборы с шарообразными расширениями в средней части. По виду они несколько напоминают обычные катодные трубки осциллографа, но во много раз превосходят их размерами.
Не трудно догадаться, что загадочные приборы предназначены для целей электрических измерений. Судя по изоляции, они должны быть рассчитаны на колоссальные напряжения. Такие напряжения и магнитные поля применяются в циклотронах при опытах над расщеплением атомного ядра.
На одном из приборов имеются специальные приспособления для снятия фотограммы процесса. Что за чудовищные электромагнитные поля должен регистрировать этот прибор? Судя по конструкции, приборы рассчитаны не на длительную, а на ударную нагрузку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69