В Москве открыто говорят, что ему просто надоело мыть посуду в парижских ресторанах.
В последний год войны было несколько случаев возвращения в СССР нескольких более или менее именитых эмигрантов. Не так давно в Москву прибыл когда-то известный писатель Куприн. Москвичи так описывают его прибытие.
Сойдя на московском вокзале, Куприн поставил свои чемоданы и, опустившись на колени, всенародно облобызал родимую землю. Когда он поднялся на ноги и потянулся к чемоданам – чемоданов уже и след простыл.
Недавно мы с Белявским слушали концерт Александра Вертинского. Факт его публичного выступления был для нас неожиданностью и для большинства людей доставлял удовлетворение как подтверждение либерализации новой линии правительства.
Выступать ему разрешили, правда, только по мелким клубам на окраинах Москвы. Факт был действительно, существеннее и приятнее самого Вертинского и его искусства. Старая развалина в сопровождении молоденькой жены-певички, со сцены доносится запах морфия и вся фигура жалобно и нудно напоминает: «Подайте бывшему человеку!» Дым прошлого приятнее, чем воскресший из гроба труп.
Что прошло, то прошло. «Guta cavat lapidem» говорили римляне. Капля точит камень, а время человека. Напрасно некоторые забывают о том, замыкаются в иллюзорном мире прошлого, не хотят согласиться с тем местом и положением, которое уготовано им историей, ими самими созданной.
Конечно, Вертинский не духовный идеал или образец прошлого. Но мы имели и другие возможности проверить историческое время.
Советская власть, может быть бессознательно, сделала умный жест, показав старый мир новому поколению. Собственными глазами безо всякой пропаганды, мы ясно поняли, как далеко ушло вперед время и наши интересы.
Подполковник Таубе внимательно выслушал мои внешние доводы – конечно, я ни слова не заикнулся о моих внутренних побуждениях, – и обещал, не снимая моей кандидатуры в Академии, ходатайствовать перед высшими инстанциями о моём откомандировании заграницу.
Помимо подполковника, я нажал ещё на некоторые кнопки, имеющие влияние при назначении выпускников на работу. Действовать в данном вопросе нужно осторожно и знать, что кому говорить.
В некоторых случаях, чтобы добиться желаемого результата, нужно создавать видимость диаметрально противоположного желания. Те, кто прямо высказывают интерес к загранице, заграницу никогда не попадают.
Через некоторое время я был вызван в кабинет полковника Горохова. Полковник встретил меня, как старого знакомого.
«А, майор Климов! Рад Вас видеть», – начал он так ласково, как будто только и мечтал о встрече со мной.
Я внутренне насторожился. Чем ласковее у полковника обращение, тем неожиданнее может быть результат беседы.
«Вы всё-таки меня не послушались. Сбежали с Восточного», – качает головой полковник, как будто журя непослушного мальчика «Я бы Вам это никогда не простил, если бы не хорошие отзывы о Вас».
Я молчу, ожидая, когда полковник перейдет к делу. Он вызвал меня, конечно, не для того, чтобы говорить комплименты.
«Так Вам, значит, хочется поработать на воле?» – звучит дружелюбный вопрос.
Я недоумённо поднял брови.
«Сначала мы хотели оставить Вас здесь», – говорит полковник, – «Теперь же есть предложения дать Вам возможность поработать и оправдать себя в другом месте. Я думаю, что здесь не обошлось без Вашего личного воздействия…» Он смотрит на меня полу вопросительно, полу иронически. Без сомнения, он в свое время догадался о моей роли в деле моего перевода с Восточного Факультета на Западный.
«Я не возражаю против Вашего откомандирования», – говорит полковник после некоторого молчания. – «Я думаю, что Вы тоже не возражаете».
Я сижу с бесстрастным выражением на лице. Излишнее любопытство и вопросы противопоказаны для офицеров Генштаба. Здесь, больше чем где-либо, имеет место старое правило: слово – серебро, а молчание – золото.
Немногие подозревают, что искусство молчать и слушать – это довольно редкое качество среди людей. Большинство стараются показать себя, а не узнать собеседника.
«У Вас единственный недостаток», – продолжает полковник. – «Почему Вы до сих пор не член партии?» «Я только год в этой Академии, товарищ полковник, – отвечаю я. – „Для поступления в партию требуются рекомендации трех членов партии, которые должны знать меня по совместной службе не менее двух лет“ „Ну, а раньше?“
«Я не имел ещё возможности оставаться где-либо на одном месте дольше двух лет».
У меня вертится на языке сказать полковнику откровенно: «Я считаю, что человек должен приходить в партию, уже будучи передовым членом общества, а не использовать партию в качестве трамплина для своей карьеры».
Ведь большинство «настоящих» коммунистов сегодняшнего дня поступают именно так. Именно они делают больше всего шуму, стараясь показать свою преданность линии партии.
Те же, кто вырос своими собственными силами и затем в силу необходимости поступили в партию, как правило, являются только пассивными и безмолвными попутчиками.
Но разве можно сказать такую вещь? Ведь это означает какое-то колебание, неуверенность. А советский человек, если он хочет жить, уже со дня рождения должен безусловно верить в беспорочность линии партии.
Плохим был бы я воспитанником дипакадемии, если бы вздумал говорить с полковником откровенно. «Никогда не давайте волю первому движению сердца, потому что оно самое искреннее и чистое!» – сказал Шарль Талейран.
«Я надеюсь, что когда мы встретимся с Вами впоследствии, Вы уже учтете этот недостаток», – заканчивает полковник. – «В остальном у Вас безупречные характеристики. Ваше личное дело будет передано в Главное Управление Кадров для использования Вас на практической работе».
После разговора с полковником Гороховым я ожидаю вызова для очередной анкетной проверки в высших инстанциях.
Обычно перед отправкой на работу заграницу даже слушателей нашей Академии, которые и без того отбираются с исключительной строгостью, вызывают для повторной анкетной проверки мандатной комиссией ГУК РККА (Главное Управление Красной Армии) и ЦК ВКП(б).
Бдительность никогда не мешает. Может быть, у кого завелась в душе червоточина или произошли изменения в среде его родственников или родственников его жены.
Один из самых неприятных институтов нашего бытия – это коллективная ответственность родственников. Человек может быть безупречным членом советского общества, но достаточно кому-либо из его дальних родственников попасть в НКВД – и человек автоматически включается в категорию «политически-неблагонадёжных».
В годы войны в советских военкоматах существовала специальная категория «неблагонадёжных», которых не брали для военной службы. Часть из них использовалась в рабочих батальонах. Они не получали оружия и держались подальше от линии фронта. Это были люди, у которых родственники имели слишком тесное знакомство с НКВД.
Те же, кто лично был когда-либо репрессирован или состоял в чёрном списке НКВД, были заблаговременно арестованы и интернированы ещё в первые дни войны. Если кто-либо из «неблагонадежных», состоящих на особом учёте в военкомате, подавал рапорт с просьбой об отправке на фронт добровольцем, то он немедленно арестовывался и ссылался в лагеря НКВД.
Военкоматы хорошо знали цену этому патриотизму. Советская власть учитывает, что, несмотря на все долгие годы перевоспитания, в русской душе верность отцу, матери и родной крови сильнее всей шелухи коммунистической школы.
В последние годы войны, благодаря нехватке кадров, «неблагонадёжных» частично призывали кроме рабочих батальонов также и в регулярную армию. Все они шли на фронт рядовыми солдатами, хотя большинство из них было интеллигентами и офицерами запаса.
Когда мне приходилось встречать солдат, до войны бывших учителями или инженерами, то я уже без анкеты знал, что за этим скрывается.
Количество репрессированных за долгие годы советских экспериментов достигло такой колоссальной цифры, что хвост автоматически «неблагонадёжных» сегодня без сомнения составляет основную социальную группу нового советского общества.
Для обеих сторон приходится искать выход из создавшегося положения. Люди хотят жить, а власти нужны работники. Между этими двумя необходимостями стоит непроницаемой преградой анкета.
Многие из людей никогда в жизни не видели своего «злого духа», не имеют с ним ничего общего и, естественно, не пишут об этом в анкетах. Власти знают о неточностях в анкетах, но иногда вынуждены «не замечать» этого.
Советская политика террора привела в тупик – по советской классификации безупречно чистых и надежных граждан сегодня в СССР меньше, чем тридцать лет назад. Исходя из этого, в маловажных случаях и когда есть потребность в данном человеке, власти не так строго проверяют анкетные данные.
Но зато когда приходит серьёзный случай, то эти же власти, запутавшись в порожденных ими противоречиях, не доверяют никаким анкетам и даже собственным характеристикам о данной личности и проверяют кандидата с истерическим недоверием и скрупулезной тщательностью.
Срок проверки перед отправкой заграницу колеблется от трех до шести месяцев. Достаточно, чтобы при проверке анкетных данных запросом НКВД по месту жительства какой-нибудь из самых дальних родственников был установлен как пропавший без вести по невыясненным причинам – и кандидата отстраняют от командировки. Всё то, что невыяснено всегда рассматривается как отрицательный фактор.
Вместо ожидаемого вызова в Отдел Кадров Генштаба, через несколько дней я получил приказание явиться к Начальнику Академии. Это выходило из рамок обычного оформления выпускников перед откомандированием на работу, и потому, отправляясь на аудиенцию к генералу, я невольно задумался над причиной вызова.
О генерале Биязи по Академии ходят самые противоречивые слухи. Часть слушателей с подозрительным шумом восхищается необычайными талантами генерала и рассказывает о том, что он человек исключительно высокой культуры, в своё время бывший советским послом в Италии, о том, что он не только в совершенстве владеет всеми языками, на которых говорят в Академии, но даже обладаёт способностью читать в душах людей и отгадывать их невысказанные мысли.
Можно не сомневаться, что слушатели, дающие такую характеристику своему начальству, будут больше преуспевать по дипломатической службе, чем те, кто утверждаёт, что генерал Биязи начал свою карьеру с продажи халвы и фруктов на тифлисских рынках и единственное его выдающееся качество – это внешний лоск и сладкие, как рахат-лукум, манеры и речь.
Часто по двору Академии приносится предостерегающий шепот: «Attention! Генерал снова чудит!» Тогда наученные опытом слушатели предусмотрительно убираются подальше со двора и с безопасного расстояния наблюдают за происходящим.
Внешне генерал исключительно мил и вежлив, подчеркнуто выхолен и щеголеват. Ни один слушатель, попавшийся ему навстречу, не проскочит мимо генеральского глаза, не подвергнувшись детальному и критическому осмотру.
«Что это Вы, голубчик, шагаете как баба по базару?» – останавливает посреди двора генерал зазевавшегося капитана. – «Ну-ка пройдитесь, как настоящие офицеры ходить должны!» Затем начинается представление. Окружающие наслаждаются спектаклем из окон второго этажа.
«Почему у Вас сапоги не начищены, милейший» – медовым голосом вопрошает генерал. – «Сапоги должны быть, как зеркало – чтобы бриться можно было!» «Лужи на дворе, товарищ генерал», – вылупив глаза, оправдывается несчастный.
«А Вы под ноги больше смотрите! Не ловите ворон! Кто Вас заставляет в лужи лезть?! Вот какие сапоги должны быть!» И генерал выставляет вперед свою маленькую жирную ножку, затянутую в сверкающий лакированный сапог на высоком каблуке.
«Так точно, товарищ генерал!»
«Потом, разве так приветствуют начальство? Ну-ка, повторите ещё раз!» Генерал гоняет капитана взад и вперед по двору разучивая отдачу приветствия. Затем генерал входит во вкус и сам начинает показывать, как эту сложную вещь нужно делать «по-настоящему».
«Когда я был молод… я не был такой тряпкой… как Вы, молодой человек…» – пыхтит генерал.
«Когда ты был молод, ты яблоками торговал», – с досадой думает про себя жертва. – «Когда же он, чёрт, меня отпустит!?» «О! А это что-о-о тако-о-о-е?» – генерал с деланным ужасом гладит ладонью по щеке застывшего с рукой у козырька капитана. – «Ай-ай-яй! К девочкам Вы с такой бородой, наверное не ходите… Стыдно, стыдно… А я за вас всех краснеть должен…» Натешившись вдоволь, генерал шагает дальше в поисках следующей возможности навести порядок. Его масляные глазки сияют триумфом, на лице лежит печаль тихой скорби – как у заботливого папаши, которому его многочисленные дети за все его заботы платят только огорчениями.
Капитан облегчённо вздыхает, но скоро убеждаётся в преждевременности своей радости. Адъютант генерала, тихой тенью шагающий по его пятам, остался позади для подведения бухгалтерии. Он вынимает из кармана записную книжку и пальцем манит капитана к себе.
На следующий день провинившийся получит соответствующее извещение. Для офицеров домашний арест выражается в удержании жалования за дни наказания.
О генерале можно не без основания сказать – мягко стелет, да жёстко спать. Отправляясь к генералу, никогда нельзя быть уверенным в исходе аудиенции.
Академия полна неожиданностями. Например, недавно почти все Японское Отделение, за исключением старших курсов, реорганизовали в краткосрочные курсы по подготовке армейских переводчиков японского языка.
Разочарованных дипломатов утешают, что это мероприятие временное, затем все они будут иметь возможность продолжать учёбу в прежнем разрезе. А пока они с утра до ночи сидят и долбят японскую военную терминологию.
Реорганизация произошла непосредственно после Крымской Конференции и темпы обучения настолько форсированы, что слушатели довольно недвусмысленно переглядываются. Из учебных планов можно точно определить, когда окончится обучение и…
В общем – секретные пункты Крымского Договора для нас не секрет. Недаром нам ежедневно напоминают, что сотрудники иностранных посольств были бы очень счастливы познакомиться с кем-либо из нас поближе.
Если кто-либо из нас без специального разрешения вздумает обменяться на улицах Москвы парой слов с иностранцем, то это означает, что он требует слишком многого от своего ангела хранителя.
Некоторым слушателям перед откомандированием на работу приходится проходить ещё один деликатный спецкурс – правила хорошего тона и некоторые дополнительные тонкости поведения заграницей. Часто этот курс бывает индивидуального порядка в зависимости от будущего места назначения данного лица.
Иногда заставляют обращать особое внимание на современные западные танцы или высшую школу в обращении с женщинами со взломом сердец, через которые ведет путь к дипломатическим сейфам.
Иногда инструктаж доходит вплоть до цвета пижамы, интимных откровений из мемуаров горничной и рецептов из кухни Мефистофеля и Казановы. Здесь первую скрипку неизменно играет сам генерал Биязи – первый кавалер в Академии.
Чем же обрадует он меня? Может быть тоже какой-нибудь спецкурс.
Исходя изо всех этих предпосылок, я был немало удивлён, когда генерал Биязи коротко объявил мне, что высшими инстанциями я утверждён к откомандированию в распоряжение Главного Штаба Советской Военной Администрации в Германии.
По-видимому, меня считают настолько хорошо проверенным и благонадежным со всех точек зрения, что в данном случае даже отпадаёт необходимость в дополнительной проверке непосредственно перед отъездом заграницу.
«У Вас все данные, чтобы мы гордились Вами», – говорит генерал. Его лицо и манеры теперь ничем не напоминают обычную слащавую маску.
Он говорит коротко и официально. Это разговор старшего начальника с младшим коллегой, где генерал считает излишним внешние эффекты. Вопрос уже решён и он только ставит меня в известность.
«Не забывайте, что где бы Вы ни находились – Вы всё равно наш человек», – генерал делает ударение на слове «наш», – «Вы будете в распоряжении другого командования, но в любую минуту мы можем отозвать Вас назад.
В случае необходимости Вы имеете право связаться с нами через голову Вашего будущего начальства. В Армии это запрещено, но в данном случае это исключение из правил».
«От того, как Вы проявите себя на практической работе, будет зависеть Ваша дальнейшая судьба. Надеюсь, что мы ещё встретимся с Вами в будущем…» Я слушаю генерала до странности спокойно. Во время войны я горел, переживал, стремился к чему-то. Теперь же мною владеет только ледяное спокойствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
В последний год войны было несколько случаев возвращения в СССР нескольких более или менее именитых эмигрантов. Не так давно в Москву прибыл когда-то известный писатель Куприн. Москвичи так описывают его прибытие.
Сойдя на московском вокзале, Куприн поставил свои чемоданы и, опустившись на колени, всенародно облобызал родимую землю. Когда он поднялся на ноги и потянулся к чемоданам – чемоданов уже и след простыл.
Недавно мы с Белявским слушали концерт Александра Вертинского. Факт его публичного выступления был для нас неожиданностью и для большинства людей доставлял удовлетворение как подтверждение либерализации новой линии правительства.
Выступать ему разрешили, правда, только по мелким клубам на окраинах Москвы. Факт был действительно, существеннее и приятнее самого Вертинского и его искусства. Старая развалина в сопровождении молоденькой жены-певички, со сцены доносится запах морфия и вся фигура жалобно и нудно напоминает: «Подайте бывшему человеку!» Дым прошлого приятнее, чем воскресший из гроба труп.
Что прошло, то прошло. «Guta cavat lapidem» говорили римляне. Капля точит камень, а время человека. Напрасно некоторые забывают о том, замыкаются в иллюзорном мире прошлого, не хотят согласиться с тем местом и положением, которое уготовано им историей, ими самими созданной.
Конечно, Вертинский не духовный идеал или образец прошлого. Но мы имели и другие возможности проверить историческое время.
Советская власть, может быть бессознательно, сделала умный жест, показав старый мир новому поколению. Собственными глазами безо всякой пропаганды, мы ясно поняли, как далеко ушло вперед время и наши интересы.
Подполковник Таубе внимательно выслушал мои внешние доводы – конечно, я ни слова не заикнулся о моих внутренних побуждениях, – и обещал, не снимая моей кандидатуры в Академии, ходатайствовать перед высшими инстанциями о моём откомандировании заграницу.
Помимо подполковника, я нажал ещё на некоторые кнопки, имеющие влияние при назначении выпускников на работу. Действовать в данном вопросе нужно осторожно и знать, что кому говорить.
В некоторых случаях, чтобы добиться желаемого результата, нужно создавать видимость диаметрально противоположного желания. Те, кто прямо высказывают интерес к загранице, заграницу никогда не попадают.
Через некоторое время я был вызван в кабинет полковника Горохова. Полковник встретил меня, как старого знакомого.
«А, майор Климов! Рад Вас видеть», – начал он так ласково, как будто только и мечтал о встрече со мной.
Я внутренне насторожился. Чем ласковее у полковника обращение, тем неожиданнее может быть результат беседы.
«Вы всё-таки меня не послушались. Сбежали с Восточного», – качает головой полковник, как будто журя непослушного мальчика «Я бы Вам это никогда не простил, если бы не хорошие отзывы о Вас».
Я молчу, ожидая, когда полковник перейдет к делу. Он вызвал меня, конечно, не для того, чтобы говорить комплименты.
«Так Вам, значит, хочется поработать на воле?» – звучит дружелюбный вопрос.
Я недоумённо поднял брови.
«Сначала мы хотели оставить Вас здесь», – говорит полковник, – «Теперь же есть предложения дать Вам возможность поработать и оправдать себя в другом месте. Я думаю, что здесь не обошлось без Вашего личного воздействия…» Он смотрит на меня полу вопросительно, полу иронически. Без сомнения, он в свое время догадался о моей роли в деле моего перевода с Восточного Факультета на Западный.
«Я не возражаю против Вашего откомандирования», – говорит полковник после некоторого молчания. – «Я думаю, что Вы тоже не возражаете».
Я сижу с бесстрастным выражением на лице. Излишнее любопытство и вопросы противопоказаны для офицеров Генштаба. Здесь, больше чем где-либо, имеет место старое правило: слово – серебро, а молчание – золото.
Немногие подозревают, что искусство молчать и слушать – это довольно редкое качество среди людей. Большинство стараются показать себя, а не узнать собеседника.
«У Вас единственный недостаток», – продолжает полковник. – «Почему Вы до сих пор не член партии?» «Я только год в этой Академии, товарищ полковник, – отвечаю я. – „Для поступления в партию требуются рекомендации трех членов партии, которые должны знать меня по совместной службе не менее двух лет“ „Ну, а раньше?“
«Я не имел ещё возможности оставаться где-либо на одном месте дольше двух лет».
У меня вертится на языке сказать полковнику откровенно: «Я считаю, что человек должен приходить в партию, уже будучи передовым членом общества, а не использовать партию в качестве трамплина для своей карьеры».
Ведь большинство «настоящих» коммунистов сегодняшнего дня поступают именно так. Именно они делают больше всего шуму, стараясь показать свою преданность линии партии.
Те же, кто вырос своими собственными силами и затем в силу необходимости поступили в партию, как правило, являются только пассивными и безмолвными попутчиками.
Но разве можно сказать такую вещь? Ведь это означает какое-то колебание, неуверенность. А советский человек, если он хочет жить, уже со дня рождения должен безусловно верить в беспорочность линии партии.
Плохим был бы я воспитанником дипакадемии, если бы вздумал говорить с полковником откровенно. «Никогда не давайте волю первому движению сердца, потому что оно самое искреннее и чистое!» – сказал Шарль Талейран.
«Я надеюсь, что когда мы встретимся с Вами впоследствии, Вы уже учтете этот недостаток», – заканчивает полковник. – «В остальном у Вас безупречные характеристики. Ваше личное дело будет передано в Главное Управление Кадров для использования Вас на практической работе».
После разговора с полковником Гороховым я ожидаю вызова для очередной анкетной проверки в высших инстанциях.
Обычно перед отправкой на работу заграницу даже слушателей нашей Академии, которые и без того отбираются с исключительной строгостью, вызывают для повторной анкетной проверки мандатной комиссией ГУК РККА (Главное Управление Красной Армии) и ЦК ВКП(б).
Бдительность никогда не мешает. Может быть, у кого завелась в душе червоточина или произошли изменения в среде его родственников или родственников его жены.
Один из самых неприятных институтов нашего бытия – это коллективная ответственность родственников. Человек может быть безупречным членом советского общества, но достаточно кому-либо из его дальних родственников попасть в НКВД – и человек автоматически включается в категорию «политически-неблагонадёжных».
В годы войны в советских военкоматах существовала специальная категория «неблагонадёжных», которых не брали для военной службы. Часть из них использовалась в рабочих батальонах. Они не получали оружия и держались подальше от линии фронта. Это были люди, у которых родственники имели слишком тесное знакомство с НКВД.
Те же, кто лично был когда-либо репрессирован или состоял в чёрном списке НКВД, были заблаговременно арестованы и интернированы ещё в первые дни войны. Если кто-либо из «неблагонадежных», состоящих на особом учёте в военкомате, подавал рапорт с просьбой об отправке на фронт добровольцем, то он немедленно арестовывался и ссылался в лагеря НКВД.
Военкоматы хорошо знали цену этому патриотизму. Советская власть учитывает, что, несмотря на все долгие годы перевоспитания, в русской душе верность отцу, матери и родной крови сильнее всей шелухи коммунистической школы.
В последние годы войны, благодаря нехватке кадров, «неблагонадёжных» частично призывали кроме рабочих батальонов также и в регулярную армию. Все они шли на фронт рядовыми солдатами, хотя большинство из них было интеллигентами и офицерами запаса.
Когда мне приходилось встречать солдат, до войны бывших учителями или инженерами, то я уже без анкеты знал, что за этим скрывается.
Количество репрессированных за долгие годы советских экспериментов достигло такой колоссальной цифры, что хвост автоматически «неблагонадёжных» сегодня без сомнения составляет основную социальную группу нового советского общества.
Для обеих сторон приходится искать выход из создавшегося положения. Люди хотят жить, а власти нужны работники. Между этими двумя необходимостями стоит непроницаемой преградой анкета.
Многие из людей никогда в жизни не видели своего «злого духа», не имеют с ним ничего общего и, естественно, не пишут об этом в анкетах. Власти знают о неточностях в анкетах, но иногда вынуждены «не замечать» этого.
Советская политика террора привела в тупик – по советской классификации безупречно чистых и надежных граждан сегодня в СССР меньше, чем тридцать лет назад. Исходя из этого, в маловажных случаях и когда есть потребность в данном человеке, власти не так строго проверяют анкетные данные.
Но зато когда приходит серьёзный случай, то эти же власти, запутавшись в порожденных ими противоречиях, не доверяют никаким анкетам и даже собственным характеристикам о данной личности и проверяют кандидата с истерическим недоверием и скрупулезной тщательностью.
Срок проверки перед отправкой заграницу колеблется от трех до шести месяцев. Достаточно, чтобы при проверке анкетных данных запросом НКВД по месту жительства какой-нибудь из самых дальних родственников был установлен как пропавший без вести по невыясненным причинам – и кандидата отстраняют от командировки. Всё то, что невыяснено всегда рассматривается как отрицательный фактор.
Вместо ожидаемого вызова в Отдел Кадров Генштаба, через несколько дней я получил приказание явиться к Начальнику Академии. Это выходило из рамок обычного оформления выпускников перед откомандированием на работу, и потому, отправляясь на аудиенцию к генералу, я невольно задумался над причиной вызова.
О генерале Биязи по Академии ходят самые противоречивые слухи. Часть слушателей с подозрительным шумом восхищается необычайными талантами генерала и рассказывает о том, что он человек исключительно высокой культуры, в своё время бывший советским послом в Италии, о том, что он не только в совершенстве владеет всеми языками, на которых говорят в Академии, но даже обладаёт способностью читать в душах людей и отгадывать их невысказанные мысли.
Можно не сомневаться, что слушатели, дающие такую характеристику своему начальству, будут больше преуспевать по дипломатической службе, чем те, кто утверждаёт, что генерал Биязи начал свою карьеру с продажи халвы и фруктов на тифлисских рынках и единственное его выдающееся качество – это внешний лоск и сладкие, как рахат-лукум, манеры и речь.
Часто по двору Академии приносится предостерегающий шепот: «Attention! Генерал снова чудит!» Тогда наученные опытом слушатели предусмотрительно убираются подальше со двора и с безопасного расстояния наблюдают за происходящим.
Внешне генерал исключительно мил и вежлив, подчеркнуто выхолен и щеголеват. Ни один слушатель, попавшийся ему навстречу, не проскочит мимо генеральского глаза, не подвергнувшись детальному и критическому осмотру.
«Что это Вы, голубчик, шагаете как баба по базару?» – останавливает посреди двора генерал зазевавшегося капитана. – «Ну-ка пройдитесь, как настоящие офицеры ходить должны!» Затем начинается представление. Окружающие наслаждаются спектаклем из окон второго этажа.
«Почему у Вас сапоги не начищены, милейший» – медовым голосом вопрошает генерал. – «Сапоги должны быть, как зеркало – чтобы бриться можно было!» «Лужи на дворе, товарищ генерал», – вылупив глаза, оправдывается несчастный.
«А Вы под ноги больше смотрите! Не ловите ворон! Кто Вас заставляет в лужи лезть?! Вот какие сапоги должны быть!» И генерал выставляет вперед свою маленькую жирную ножку, затянутую в сверкающий лакированный сапог на высоком каблуке.
«Так точно, товарищ генерал!»
«Потом, разве так приветствуют начальство? Ну-ка, повторите ещё раз!» Генерал гоняет капитана взад и вперед по двору разучивая отдачу приветствия. Затем генерал входит во вкус и сам начинает показывать, как эту сложную вещь нужно делать «по-настоящему».
«Когда я был молод… я не был такой тряпкой… как Вы, молодой человек…» – пыхтит генерал.
«Когда ты был молод, ты яблоками торговал», – с досадой думает про себя жертва. – «Когда же он, чёрт, меня отпустит!?» «О! А это что-о-о тако-о-о-е?» – генерал с деланным ужасом гладит ладонью по щеке застывшего с рукой у козырька капитана. – «Ай-ай-яй! К девочкам Вы с такой бородой, наверное не ходите… Стыдно, стыдно… А я за вас всех краснеть должен…» Натешившись вдоволь, генерал шагает дальше в поисках следующей возможности навести порядок. Его масляные глазки сияют триумфом, на лице лежит печаль тихой скорби – как у заботливого папаши, которому его многочисленные дети за все его заботы платят только огорчениями.
Капитан облегчённо вздыхает, но скоро убеждаётся в преждевременности своей радости. Адъютант генерала, тихой тенью шагающий по его пятам, остался позади для подведения бухгалтерии. Он вынимает из кармана записную книжку и пальцем манит капитана к себе.
На следующий день провинившийся получит соответствующее извещение. Для офицеров домашний арест выражается в удержании жалования за дни наказания.
О генерале можно не без основания сказать – мягко стелет, да жёстко спать. Отправляясь к генералу, никогда нельзя быть уверенным в исходе аудиенции.
Академия полна неожиданностями. Например, недавно почти все Японское Отделение, за исключением старших курсов, реорганизовали в краткосрочные курсы по подготовке армейских переводчиков японского языка.
Разочарованных дипломатов утешают, что это мероприятие временное, затем все они будут иметь возможность продолжать учёбу в прежнем разрезе. А пока они с утра до ночи сидят и долбят японскую военную терминологию.
Реорганизация произошла непосредственно после Крымской Конференции и темпы обучения настолько форсированы, что слушатели довольно недвусмысленно переглядываются. Из учебных планов можно точно определить, когда окончится обучение и…
В общем – секретные пункты Крымского Договора для нас не секрет. Недаром нам ежедневно напоминают, что сотрудники иностранных посольств были бы очень счастливы познакомиться с кем-либо из нас поближе.
Если кто-либо из нас без специального разрешения вздумает обменяться на улицах Москвы парой слов с иностранцем, то это означает, что он требует слишком многого от своего ангела хранителя.
Некоторым слушателям перед откомандированием на работу приходится проходить ещё один деликатный спецкурс – правила хорошего тона и некоторые дополнительные тонкости поведения заграницей. Часто этот курс бывает индивидуального порядка в зависимости от будущего места назначения данного лица.
Иногда заставляют обращать особое внимание на современные западные танцы или высшую школу в обращении с женщинами со взломом сердец, через которые ведет путь к дипломатическим сейфам.
Иногда инструктаж доходит вплоть до цвета пижамы, интимных откровений из мемуаров горничной и рецептов из кухни Мефистофеля и Казановы. Здесь первую скрипку неизменно играет сам генерал Биязи – первый кавалер в Академии.
Чем же обрадует он меня? Может быть тоже какой-нибудь спецкурс.
Исходя изо всех этих предпосылок, я был немало удивлён, когда генерал Биязи коротко объявил мне, что высшими инстанциями я утверждён к откомандированию в распоряжение Главного Штаба Советской Военной Администрации в Германии.
По-видимому, меня считают настолько хорошо проверенным и благонадежным со всех точек зрения, что в данном случае даже отпадаёт необходимость в дополнительной проверке непосредственно перед отъездом заграницу.
«У Вас все данные, чтобы мы гордились Вами», – говорит генерал. Его лицо и манеры теперь ничем не напоминают обычную слащавую маску.
Он говорит коротко и официально. Это разговор старшего начальника с младшим коллегой, где генерал считает излишним внешние эффекты. Вопрос уже решён и он только ставит меня в известность.
«Не забывайте, что где бы Вы ни находились – Вы всё равно наш человек», – генерал делает ударение на слове «наш», – «Вы будете в распоряжении другого командования, но в любую минуту мы можем отозвать Вас назад.
В случае необходимости Вы имеете право связаться с нами через голову Вашего будущего начальства. В Армии это запрещено, но в данном случае это исключение из правил».
«От того, как Вы проявите себя на практической работе, будет зависеть Ваша дальнейшая судьба. Надеюсь, что мы ещё встретимся с Вами в будущем…» Я слушаю генерала до странности спокойно. Во время войны я горел, переживал, стремился к чему-то. Теперь же мною владеет только ледяное спокойствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69