Сингх избегал такого столкновения: им нечего было сказать друг другу нового, а астроном-любитель оказался явно неспособным выдержать бремя своей неожиданной славы. Он стал высокомерно-снисходительным и обычно говорил о Кали «мой астероид». Ну ничего, рано или поздно твои приятели-марсиане поставят тебя на место: уж в этом они мастера.
Дисней-Марс был совершенно крошечным по сравнению со своим знаменитым земным предшественником, но, попав туда, вы бы этого не сказали. Средствами диорамы и голографинеских проекций он показывал Марс таким, каким люди представляли его когда-то в своих мечтах о будущем и каким однажды, как они надеялись, он станет. Хотя некоторые критиканы с недовольством утверждали, что точно такое же впечатление можно создать с помощью Мыслителя, это было просто неправдой. Достаточно было взглянуть на марсианского ребенка, гладящего настоящие земные камни, чтобы понять разницу.
Мартин был еще слишком мал для такой экскурсии, и его оставили под надежным присмотром Дорки – новейшей модели домашнего робота. На самом деле даже Мирелла не была достаточно взрослой, чтобы понять все увиденное, но ее родители знали, что она этого никогда не забудет. Она с огромным удовольствием визжала, когда из своих цилиндров выползали уэллсовские чудовища с щупальцами, и с трепетом следила, как их безобразные треножники шествовали по пустынным улицам удивительного незнакомого города – Лондона эпохи королевы Виктории.
И ей ужасно понравилась красивая Дежа Торис, принцесса Гелия, особенно когда прозвучал ее мелодичный голос: «Добро пожаловать в Барсум, Мирелла». Однако Джона Картера чуть было не выкинули из сценария: переселение таких кровожадных персонажей отнюдь не приветствовалось марсианской Торговой палатой. В самом деле, мечи! Да ведь куски металла, обработанные с такой преступной безответственностью, могут нанести серьезные ранения посетителям, если только с ними не обращаться со всей предосторожностью…
Мирелла также пришла в восхищение от удивительных зверей, которыми так щедро заселил марсианский ландшафт Берроуз. Правда, ее привел в замешательство один вопрос из области экзобиологии, который Эдгар Райе довольно беспечно обошел молчанием.
– Мама, – сказала она, – меня вывели из яйца?
– И да, и нет, – рассмеявшись, ответила Чармаина. – Но совершенно точно, что не из такого, какие откладывала Дежа. Когда мы вернемся домой, я попрошу Библиотеку объяснить тебе разницу.
– А у них действительно были машины, которые умеют делать воздух, чтобы люди могли дышать снаружи?
– Нет, но у старика Берроуза была верная идея. Это как раз то, что мы пытаемся сделать. Ты увидишь, когда мы пройдем через раздел, посвященный Брэдбери.
С гор спускалось нечто необычное.
Это была машина, похожая на желтовато-зеленое насекомое, на богомола. Она плавно рассекала холодный воздух, мерцая бесчисленными зелеными бриллиантами, сверкая фасеточными рубиновыми глазами. Шесть ног машины ступали по древнему шоссе с легкостью моросящего дождя, а со спины машины на Томаса глазами цвета расплавленного золота глядел марсианин, глядел будто в колодец…
Мирелла была очарована и еще больше озадачена ночной встречей землянина и марсианина, каждый из которых был для другого плодом воображения. Когда-нибудь она поймет, что это было мимолетным столкновением двух эпох над бездной времени. Ей понравились изящные песчаные корабли, скользящие по пустыне, огненные птицы на прохладном песке, золотые пауки, плетущие тонкие нити паутины, лодки, похожие на бронзовые цветы на глади широких каналов. И она горько плакала, когда хрустальные города погибли прямо на глазах захватчиков с Земли.
«ОТ МАРСА, КАКИМ ОН НИКОГДА НЕ БЫЛ, К МАРСУ, КАКИМ ОН БУДЕТ» – гласила надпись у входа в последнюю галерею. Капитан Сингх не смог удержаться от улыбки при виде этого «БУДЕТ» – типично по-марсиански в своей самонадеянности. На искушенной старушке-Земле написали бы «МОЖЕТ БЫТЬ, БУДЕТ».
Завершающая экспозиция была почти устаревшей по своей простоте и ничуть не менее впечатляющей. В наступавшей темноте они сели у венецианского окна, глядя вниз на море тумана, пока позади них не взошло далекое солнце.
– Долина Маринера, Ночной лабиринт сегодня, – произнес приятный голос на фоне тихой музыки.
Под лучами восходящего солнца туман рассеялся, осталась лишь тончайшая дымка. На горизонте отчетливо и ясно предстала безбрежная панорама каньонов и отвесных скал, окаймляющих самую громадную равнину во всей Солнечной системе. Картину ничуть не смягчало расстояние, которое давало ощущение перспективы при созерцании похожих видов гораздо меньшего Большого Каньона на американском Западе.
Прекрасная в своей строгости, выдержанная в красных, охряных и малиновых тонах, она была не то чтобы враждебна жизни, а как-то совершенно к ней равнодушна. –Взгляд тщетно искал хотя бы малейший намек на синь или зелень.
Солнце быстро прочертило небосвод; по дну каньонов поползли тени наподобие чернильных подтеков. Спустилась ночь; ненадолго вспыхнули звезды и были стерты с небосвода новой утренней зарей.
Что-то изменилось – или нет? Далекая линия горизонта прочерчена уже не так отчетливо – или это только показалось?
Еще один «день», и на этот раз никаких сомнений. Резкие контуры ландшафта смягчались; очертания далеких скал и утесов уже не так ясно выражены. Марс менялся…
Дни, недели, месяцы, а на самом деле, возможно, и десятилетия пронеслись мимо. И теперь перемены бросались в глаза.
Тусклый оранжево-розовый цвет неба уступил место бледно-голубому, и наконец заклубились настоящие облака, а не тот тончайший туман, который исчезал с рассветом. А по дну каньона, где когда-то была только безжизненная горная порода, тут и там замелькали зеленые пятна. Деревьев еще не было, но лишайники и мхи прокладывали для них дорогу.
Неожиданно, будто бы по волшебству, возникли водоемы со спокойной и гладкой поверхностью, которые не испарялись немедленно под лучами солнца, как это бывало на Марсе сегодня. По мере того как развертывались видения будущего, водоемы превращались в озера и сливались в реки. Вдоль их берегов внезапно выросли деревья. Роберту Сингху, с точки зрения землянина, их стволы показались слишком тонкими: вряд ли они выше и дюжины метров. В реальности – если только кто-то мог назвать это реальностью! – такие деревья, пожалуй, превзошли бы самую высокую секвойю, достигая при столь низкой гравитации как минимум сотни метров. Теперь точка обзора изменилась. Они летели на восток вдоль Долины Маринера, через Ущелье Утренней Зари и затем на юг к огромной Чертовой равнине, самой низкой области Марса. Суши здесь больше не было.
По мере того как он смотрел сверху на сказочный океан будущего, Роберта Сингха захлестнул поток воспоминаний с такой неодолимой силой, что он на какое-то мгновение почти забыл, где находится. Чертов океан исчез. Он снова был на Земле и неторопливо брел вдоль африканского побережья, окаймленного пальмами, вместе с маленьким Тоби, а за ними по пятам плелась Тигретта. Было ли это его настоящим прошлым или только иллюзией, заимствованным воспоминанием кого-то другого?
Конечно, на самом деле сомнений не возникало, но возвращение к прошлому было настолько живо, что обжигало рассудок. Однако чувство печали вскоре сменилось настроением тоскливого удовлетворения. Горевать не о чем, с Фрейдой и Тоби все в порядке (пора с ними опять связаться!), а новые семьи о них заботятся. Хотя жаль, что Мирелла и Мартин никогда не познают радости дружбы с существом типа Тигретты. Домашние животные были роскошью, которую на Марсе пока не могли себе позволить.
Путешествие в будущее закончилось быстро промелькнувшей перед глазами картиной планеты Марс из космоса – сколько столетий или тысячелетий спустя? Его полюса больше не были увенчаны шапками замерзшего углекислого газа, поскольку солнечные лучи, направляемые вниз орбитальными зеркалами стокилометрового диаметра, покончили с вековой зимой. Изображение постепенно исчезло и сменилось надписью: «Весна, 2500 год». Интересно! Я надеюсь, все так и будет, хотя мне этого никогда не узнать, думал Роберт Сингх, пока они молча выходили. Даже Мирелла казалась необычно притихшей, как будто пыталась отделить действительность от фантазии, в которую заглянула.
Когда они проходили через воздушный шлюз к герметизированному марсианскому автомобилю, доставившему их из отеля, экспозиция преподнесла финальный сюрприз. Раскат далекого грома – звук, который в природе слышал только Роберт Сингх, – и Мирелла пронзительно взвизгнула, когда из разбрызгивателя над головой на них упали мелкие капельки.
– Последний дождь на Марсе был три миллиарда лет назад и не принес с собой жизнь в те места, где прошел. В следующий раз будет по-другому. До свидания и спасибо за посещение.
***
Роберт Сингх проснулся глубокой ночью накануне отлета и лежал в темноте, пытаясь припомнить основные моменты своего посещения. Некоторые из них, включая и наполненные нежностью минуты несколько часов назад, он записал для воспроизведения в будущем; они поддержат его в предстоящие впереди долгие месяцы.
Перемена ритма его дыхания, должно быть, потревожила Чармаину. Она повернулась к нему, оставив свою руку у него на груди. Уже не в первый раз Сингх улыбнулся при мысли, насколько неудобным было бы это телодвижение на родной планете.
Несколько минут оба молчали. Потом Чармаина сонно спросила:
– Ты помнишь рассказ Брэдбери, иллюстрацию к которому мы видели, – тот, где эти варвары с Земли палили по прекрасным хрустальным городам, чтобы попрактиковаться в стрельбе?
– Конечно. «И по-прежнему лучами серебрит простор Луна…». Я не смог не отметить, что действие разворачивается в 2001 году. Чересчур оптимистично, да?
– Ну, по крайней мере он действительно дожил до того, чтобы увидеть, как сюда добрались люди! Но, после того как мы ушли из Дисней-Марса, я не могу отогнать от себя мысль – а не поступаем ли и мы точно так же, разрушая то, что создали?
– Никогда не думал, что услышу подобное от истинной дочери Марса. Но мы не только разрушаем. Мы создаем… Боже!
– В чем дело?
– Это как раз навело меня на мысль о Кали. Она ведь не только богиня разрушения. Из обломков старого она еще и создает новый мир.
Последовала долгая пауза.
– Это именно то, о чем твердят нам Возрожденные. А ты знал, что они основали миссию прямо здесь, в Порт-Лоуэлле?
– Да они же безобидные сумасшедшие. Не думаю, что причинят кому-нибудь беспокойство. Счастливых снов, дорогая. И в следующий раз, когда мы пойдем в Дисней-Марс, возьмем с собой Мартина – я обещаю.
Глава 25
Станция на Европе
Роберту Сингху не чем было особенно заняться во время скоростного перелета Деймос/Марс – Европа/Юпитер, разве что изучать то и дело меняющиеся планы на случай аварийной ситуации, которые непрерывно направлял ему Космический патруль, да знакомиться с новыми членами своей команды.
Торин Флетчер, старший инженер с кораблестроительного завода на Деймосе, возглавит операцию по заправке, когда состыкованный комплекс «Голиаф»/«Атлант» будет доставлен на орбитальную заправочную станцию на Европе. Десятки тысяч тонн водорода, которые следует закачать на борт, будут в виде шуги – смеси льда с жидкостью – с плотностью выше, чем у однородной жидкости, а потому требующей меньше пространства для хранения. Но даже в этом случае суммарный объем более чем вдвое превышал габариты злополучного «Гинденбурга», чья гибель в огне положила конец непродолжительной эпохе эксплуатации транспортных средств легче воздуха – по крайней мере на Земле. Небольшие грузовые дирижабли частенько использовались на Марсе и хорошо зарекомендовали себя при проведении исследований верхних слоев атмосферы Венеры.
Флетчер был горячим приверженцем дирижаблестроения и делал все возможное, чтобы обратить в свою веру Сингха.
– Когда мы начнем осваивать Юпитер по-настоящему, – говорил он, – а не будем просто бросать на него зонды, вот тогда дирижабль снова займет подобающее ему место. Конечно, поскольку в атмосфере присутствует в основном Н2, это должен быть дирижабль, заполненный горячим водородом. Совсем не проблема! Представляете себе – прогулка вокруг Гигантского Красного Пятна!
– Нет уж, спасибо, – ответил Сингх. – При гравитации, в десять раз превышающей гравитацию на Марсе, что-то не хочется.
– Земляне могли бы летать лежа. Или на надувных матрасах, заполненных водой.
– Но к чему столько хлопот? Там нет твердой поверхности – приземлиться негде. Роботы и так могут делать все, что нам угодно, без риска для человека.
– Это как раз тот самый аргумент, который пускали в ход в начале космической эры. И теперь посмотрите, где мы находимся! Мужчины и женщины будут путешествовать на Юпитер, потому что.., э-э-э.., просто потому, что он есть. А если вам не нравится Юпитер, как насчет Сатурна? Почти та же гравитация, что и на Земле, и только подумайте, какой пейзаж! Круиз в высокие широты, где можно любоваться кольцами. Когда-нибудь это станет главной приманкой для туристов. – Легче подключиться к Мыслителю. Все удовольствия – и никакого риска.
Флетчер расхохотался, поскольку Сингх привел известный девиз.
– Вы, конечно, так не думаете.
Что правда, то правда, но у Сингха не было ни малейшего намерения соглашаться. Элемент риска составлял то, что отличало реальность от ее имитаций, какими бы совершенными они ни были. И готовность рискнуть – даже пойти риску навстречу, если он оправдан, – придавала вкус жизни и делала ее осмысленной.
Еще один из пассажиров, направляющихся на Европу, страстно увлекался делом, казалось бы, даже более там неуместным, чем аэронавтика, а именно глубоководными погружениями. Европа была единственной планетой во всей Солнечной системе, за исключением Земли, которая могла похвастаться наличием океанов, правда закованных в ледяной панцирь, что предохраняло их от воздействия космоса. Тепло, выделяемое колоссальными гравитационными потоками Юпитера – эти же силы порождали вулканическую активность на соседнем спутнике Ио, – не давало океанам промерзать до дна.
А где жидкая вода, там надежда на жизнь. Доктор Рани Виджератне потратила двадцать лет на исследование глубоководной зоны Европы как сама лично, так и при содействии роботов-зондов. Хотя она ничего не обнаружила, это ее не обескуражило.
– Я уверена, она там есть, – говорила Рани. – Я только надеюсь, что смогу обнаружить ее прежде, чем туда переберутся какие-нибудь земные микробы, выползшие из нашего космического мусора.
Доктор Виджератне была также весьма оптимистично настроена относительно перспектив существования жизни и гораздо дальше от Солнца – в гигантском кометном облаке далеко за Нептуном.
– Там есть все: вода, углерод, азот и все остальные химические элементы, – любила повторять она. – Причем в количествах, в миллионы раз больших, чем на планетах. И там должна быть радиоактивность, а это означает тепло и высокую скорость эволюции. Глубоко внутри комет условия могут оказаться идеальными для зарождения жизни.
Было жаль, что доктор высадится на Европе, а не продолжит свой путь до Кали. Ее благожелательные, но беспощадные дискуссии с профессором сэром Колином Дрейкером, членом Королевского общества, являли собой целый спектакль для остальных пассажиров. Выдающийся астрогеолог был единственным ученым, оставшимся на борту из первоначального состава «Голиафа», поскольку пользовался достаточной известностью и мог позволить себе игнорировать любые приказы покинуть корабль.
– Я знаю об астероидах больше, чем любой из ныне живущих, – приводил он неоспоримый аргумент. – А Кали – самый значительный из астероидов за всю историю. Я хочу подержаться за него – в качестве подарка самому себе к своему столетнему юбилею. И на благо науки, разумеется.
Что касалось кометных форм жизни, о которых твердила доктор Виджератне, у него не было ни малейших сомнений.
– Чепуха! Хойл и Викремасингхе предполагали это более столетия назад, но никто не воспринял их всерьез!
– Ну а сейчас пришло время взглянуть на это иначе. Поскольку астероиды – некоторые из них, во всяком случае, – мертвые кометы, искали вы когда-нибудь там ископаемые остатки? Эта идея может оказаться заслуживающей внимания.
– Честно говоря, Рани, я могу придумать гораздо лучшие способы убить время.
– Эх вы, геологи! Иногда мне кажется, что вы все сами ископаемые! Вспомните, как вы насмехались над бедным Вегенером с его теорией дрейфа материков, а когда он благополучно скончался, стали молиться на него!
И так далее – всю дорогу до Европы.
***
Европа, самый маленький из четырех спутников Юпитера, открытых Галилеем, – единственная планета Солнечной системы, которую с довольно близкого расстояния можно перепутать с Землей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Дисней-Марс был совершенно крошечным по сравнению со своим знаменитым земным предшественником, но, попав туда, вы бы этого не сказали. Средствами диорамы и голографинеских проекций он показывал Марс таким, каким люди представляли его когда-то в своих мечтах о будущем и каким однажды, как они надеялись, он станет. Хотя некоторые критиканы с недовольством утверждали, что точно такое же впечатление можно создать с помощью Мыслителя, это было просто неправдой. Достаточно было взглянуть на марсианского ребенка, гладящего настоящие земные камни, чтобы понять разницу.
Мартин был еще слишком мал для такой экскурсии, и его оставили под надежным присмотром Дорки – новейшей модели домашнего робота. На самом деле даже Мирелла не была достаточно взрослой, чтобы понять все увиденное, но ее родители знали, что она этого никогда не забудет. Она с огромным удовольствием визжала, когда из своих цилиндров выползали уэллсовские чудовища с щупальцами, и с трепетом следила, как их безобразные треножники шествовали по пустынным улицам удивительного незнакомого города – Лондона эпохи королевы Виктории.
И ей ужасно понравилась красивая Дежа Торис, принцесса Гелия, особенно когда прозвучал ее мелодичный голос: «Добро пожаловать в Барсум, Мирелла». Однако Джона Картера чуть было не выкинули из сценария: переселение таких кровожадных персонажей отнюдь не приветствовалось марсианской Торговой палатой. В самом деле, мечи! Да ведь куски металла, обработанные с такой преступной безответственностью, могут нанести серьезные ранения посетителям, если только с ними не обращаться со всей предосторожностью…
Мирелла также пришла в восхищение от удивительных зверей, которыми так щедро заселил марсианский ландшафт Берроуз. Правда, ее привел в замешательство один вопрос из области экзобиологии, который Эдгар Райе довольно беспечно обошел молчанием.
– Мама, – сказала она, – меня вывели из яйца?
– И да, и нет, – рассмеявшись, ответила Чармаина. – Но совершенно точно, что не из такого, какие откладывала Дежа. Когда мы вернемся домой, я попрошу Библиотеку объяснить тебе разницу.
– А у них действительно были машины, которые умеют делать воздух, чтобы люди могли дышать снаружи?
– Нет, но у старика Берроуза была верная идея. Это как раз то, что мы пытаемся сделать. Ты увидишь, когда мы пройдем через раздел, посвященный Брэдбери.
С гор спускалось нечто необычное.
Это была машина, похожая на желтовато-зеленое насекомое, на богомола. Она плавно рассекала холодный воздух, мерцая бесчисленными зелеными бриллиантами, сверкая фасеточными рубиновыми глазами. Шесть ног машины ступали по древнему шоссе с легкостью моросящего дождя, а со спины машины на Томаса глазами цвета расплавленного золота глядел марсианин, глядел будто в колодец…
Мирелла была очарована и еще больше озадачена ночной встречей землянина и марсианина, каждый из которых был для другого плодом воображения. Когда-нибудь она поймет, что это было мимолетным столкновением двух эпох над бездной времени. Ей понравились изящные песчаные корабли, скользящие по пустыне, огненные птицы на прохладном песке, золотые пауки, плетущие тонкие нити паутины, лодки, похожие на бронзовые цветы на глади широких каналов. И она горько плакала, когда хрустальные города погибли прямо на глазах захватчиков с Земли.
«ОТ МАРСА, КАКИМ ОН НИКОГДА НЕ БЫЛ, К МАРСУ, КАКИМ ОН БУДЕТ» – гласила надпись у входа в последнюю галерею. Капитан Сингх не смог удержаться от улыбки при виде этого «БУДЕТ» – типично по-марсиански в своей самонадеянности. На искушенной старушке-Земле написали бы «МОЖЕТ БЫТЬ, БУДЕТ».
Завершающая экспозиция была почти устаревшей по своей простоте и ничуть не менее впечатляющей. В наступавшей темноте они сели у венецианского окна, глядя вниз на море тумана, пока позади них не взошло далекое солнце.
– Долина Маринера, Ночной лабиринт сегодня, – произнес приятный голос на фоне тихой музыки.
Под лучами восходящего солнца туман рассеялся, осталась лишь тончайшая дымка. На горизонте отчетливо и ясно предстала безбрежная панорама каньонов и отвесных скал, окаймляющих самую громадную равнину во всей Солнечной системе. Картину ничуть не смягчало расстояние, которое давало ощущение перспективы при созерцании похожих видов гораздо меньшего Большого Каньона на американском Западе.
Прекрасная в своей строгости, выдержанная в красных, охряных и малиновых тонах, она была не то чтобы враждебна жизни, а как-то совершенно к ней равнодушна. –Взгляд тщетно искал хотя бы малейший намек на синь или зелень.
Солнце быстро прочертило небосвод; по дну каньонов поползли тени наподобие чернильных подтеков. Спустилась ночь; ненадолго вспыхнули звезды и были стерты с небосвода новой утренней зарей.
Что-то изменилось – или нет? Далекая линия горизонта прочерчена уже не так отчетливо – или это только показалось?
Еще один «день», и на этот раз никаких сомнений. Резкие контуры ландшафта смягчались; очертания далеких скал и утесов уже не так ясно выражены. Марс менялся…
Дни, недели, месяцы, а на самом деле, возможно, и десятилетия пронеслись мимо. И теперь перемены бросались в глаза.
Тусклый оранжево-розовый цвет неба уступил место бледно-голубому, и наконец заклубились настоящие облака, а не тот тончайший туман, который исчезал с рассветом. А по дну каньона, где когда-то была только безжизненная горная порода, тут и там замелькали зеленые пятна. Деревьев еще не было, но лишайники и мхи прокладывали для них дорогу.
Неожиданно, будто бы по волшебству, возникли водоемы со спокойной и гладкой поверхностью, которые не испарялись немедленно под лучами солнца, как это бывало на Марсе сегодня. По мере того как развертывались видения будущего, водоемы превращались в озера и сливались в реки. Вдоль их берегов внезапно выросли деревья. Роберту Сингху, с точки зрения землянина, их стволы показались слишком тонкими: вряд ли они выше и дюжины метров. В реальности – если только кто-то мог назвать это реальностью! – такие деревья, пожалуй, превзошли бы самую высокую секвойю, достигая при столь низкой гравитации как минимум сотни метров. Теперь точка обзора изменилась. Они летели на восток вдоль Долины Маринера, через Ущелье Утренней Зари и затем на юг к огромной Чертовой равнине, самой низкой области Марса. Суши здесь больше не было.
По мере того как он смотрел сверху на сказочный океан будущего, Роберта Сингха захлестнул поток воспоминаний с такой неодолимой силой, что он на какое-то мгновение почти забыл, где находится. Чертов океан исчез. Он снова был на Земле и неторопливо брел вдоль африканского побережья, окаймленного пальмами, вместе с маленьким Тоби, а за ними по пятам плелась Тигретта. Было ли это его настоящим прошлым или только иллюзией, заимствованным воспоминанием кого-то другого?
Конечно, на самом деле сомнений не возникало, но возвращение к прошлому было настолько живо, что обжигало рассудок. Однако чувство печали вскоре сменилось настроением тоскливого удовлетворения. Горевать не о чем, с Фрейдой и Тоби все в порядке (пора с ними опять связаться!), а новые семьи о них заботятся. Хотя жаль, что Мирелла и Мартин никогда не познают радости дружбы с существом типа Тигретты. Домашние животные были роскошью, которую на Марсе пока не могли себе позволить.
Путешествие в будущее закончилось быстро промелькнувшей перед глазами картиной планеты Марс из космоса – сколько столетий или тысячелетий спустя? Его полюса больше не были увенчаны шапками замерзшего углекислого газа, поскольку солнечные лучи, направляемые вниз орбитальными зеркалами стокилометрового диаметра, покончили с вековой зимой. Изображение постепенно исчезло и сменилось надписью: «Весна, 2500 год». Интересно! Я надеюсь, все так и будет, хотя мне этого никогда не узнать, думал Роберт Сингх, пока они молча выходили. Даже Мирелла казалась необычно притихшей, как будто пыталась отделить действительность от фантазии, в которую заглянула.
Когда они проходили через воздушный шлюз к герметизированному марсианскому автомобилю, доставившему их из отеля, экспозиция преподнесла финальный сюрприз. Раскат далекого грома – звук, который в природе слышал только Роберт Сингх, – и Мирелла пронзительно взвизгнула, когда из разбрызгивателя над головой на них упали мелкие капельки.
– Последний дождь на Марсе был три миллиарда лет назад и не принес с собой жизнь в те места, где прошел. В следующий раз будет по-другому. До свидания и спасибо за посещение.
***
Роберт Сингх проснулся глубокой ночью накануне отлета и лежал в темноте, пытаясь припомнить основные моменты своего посещения. Некоторые из них, включая и наполненные нежностью минуты несколько часов назад, он записал для воспроизведения в будущем; они поддержат его в предстоящие впереди долгие месяцы.
Перемена ритма его дыхания, должно быть, потревожила Чармаину. Она повернулась к нему, оставив свою руку у него на груди. Уже не в первый раз Сингх улыбнулся при мысли, насколько неудобным было бы это телодвижение на родной планете.
Несколько минут оба молчали. Потом Чармаина сонно спросила:
– Ты помнишь рассказ Брэдбери, иллюстрацию к которому мы видели, – тот, где эти варвары с Земли палили по прекрасным хрустальным городам, чтобы попрактиковаться в стрельбе?
– Конечно. «И по-прежнему лучами серебрит простор Луна…». Я не смог не отметить, что действие разворачивается в 2001 году. Чересчур оптимистично, да?
– Ну, по крайней мере он действительно дожил до того, чтобы увидеть, как сюда добрались люди! Но, после того как мы ушли из Дисней-Марса, я не могу отогнать от себя мысль – а не поступаем ли и мы точно так же, разрушая то, что создали?
– Никогда не думал, что услышу подобное от истинной дочери Марса. Но мы не только разрушаем. Мы создаем… Боже!
– В чем дело?
– Это как раз навело меня на мысль о Кали. Она ведь не только богиня разрушения. Из обломков старого она еще и создает новый мир.
Последовала долгая пауза.
– Это именно то, о чем твердят нам Возрожденные. А ты знал, что они основали миссию прямо здесь, в Порт-Лоуэлле?
– Да они же безобидные сумасшедшие. Не думаю, что причинят кому-нибудь беспокойство. Счастливых снов, дорогая. И в следующий раз, когда мы пойдем в Дисней-Марс, возьмем с собой Мартина – я обещаю.
Глава 25
Станция на Европе
Роберту Сингху не чем было особенно заняться во время скоростного перелета Деймос/Марс – Европа/Юпитер, разве что изучать то и дело меняющиеся планы на случай аварийной ситуации, которые непрерывно направлял ему Космический патруль, да знакомиться с новыми членами своей команды.
Торин Флетчер, старший инженер с кораблестроительного завода на Деймосе, возглавит операцию по заправке, когда состыкованный комплекс «Голиаф»/«Атлант» будет доставлен на орбитальную заправочную станцию на Европе. Десятки тысяч тонн водорода, которые следует закачать на борт, будут в виде шуги – смеси льда с жидкостью – с плотностью выше, чем у однородной жидкости, а потому требующей меньше пространства для хранения. Но даже в этом случае суммарный объем более чем вдвое превышал габариты злополучного «Гинденбурга», чья гибель в огне положила конец непродолжительной эпохе эксплуатации транспортных средств легче воздуха – по крайней мере на Земле. Небольшие грузовые дирижабли частенько использовались на Марсе и хорошо зарекомендовали себя при проведении исследований верхних слоев атмосферы Венеры.
Флетчер был горячим приверженцем дирижаблестроения и делал все возможное, чтобы обратить в свою веру Сингха.
– Когда мы начнем осваивать Юпитер по-настоящему, – говорил он, – а не будем просто бросать на него зонды, вот тогда дирижабль снова займет подобающее ему место. Конечно, поскольку в атмосфере присутствует в основном Н2, это должен быть дирижабль, заполненный горячим водородом. Совсем не проблема! Представляете себе – прогулка вокруг Гигантского Красного Пятна!
– Нет уж, спасибо, – ответил Сингх. – При гравитации, в десять раз превышающей гравитацию на Марсе, что-то не хочется.
– Земляне могли бы летать лежа. Или на надувных матрасах, заполненных водой.
– Но к чему столько хлопот? Там нет твердой поверхности – приземлиться негде. Роботы и так могут делать все, что нам угодно, без риска для человека.
– Это как раз тот самый аргумент, который пускали в ход в начале космической эры. И теперь посмотрите, где мы находимся! Мужчины и женщины будут путешествовать на Юпитер, потому что.., э-э-э.., просто потому, что он есть. А если вам не нравится Юпитер, как насчет Сатурна? Почти та же гравитация, что и на Земле, и только подумайте, какой пейзаж! Круиз в высокие широты, где можно любоваться кольцами. Когда-нибудь это станет главной приманкой для туристов. – Легче подключиться к Мыслителю. Все удовольствия – и никакого риска.
Флетчер расхохотался, поскольку Сингх привел известный девиз.
– Вы, конечно, так не думаете.
Что правда, то правда, но у Сингха не было ни малейшего намерения соглашаться. Элемент риска составлял то, что отличало реальность от ее имитаций, какими бы совершенными они ни были. И готовность рискнуть – даже пойти риску навстречу, если он оправдан, – придавала вкус жизни и делала ее осмысленной.
Еще один из пассажиров, направляющихся на Европу, страстно увлекался делом, казалось бы, даже более там неуместным, чем аэронавтика, а именно глубоководными погружениями. Европа была единственной планетой во всей Солнечной системе, за исключением Земли, которая могла похвастаться наличием океанов, правда закованных в ледяной панцирь, что предохраняло их от воздействия космоса. Тепло, выделяемое колоссальными гравитационными потоками Юпитера – эти же силы порождали вулканическую активность на соседнем спутнике Ио, – не давало океанам промерзать до дна.
А где жидкая вода, там надежда на жизнь. Доктор Рани Виджератне потратила двадцать лет на исследование глубоководной зоны Европы как сама лично, так и при содействии роботов-зондов. Хотя она ничего не обнаружила, это ее не обескуражило.
– Я уверена, она там есть, – говорила Рани. – Я только надеюсь, что смогу обнаружить ее прежде, чем туда переберутся какие-нибудь земные микробы, выползшие из нашего космического мусора.
Доктор Виджератне была также весьма оптимистично настроена относительно перспектив существования жизни и гораздо дальше от Солнца – в гигантском кометном облаке далеко за Нептуном.
– Там есть все: вода, углерод, азот и все остальные химические элементы, – любила повторять она. – Причем в количествах, в миллионы раз больших, чем на планетах. И там должна быть радиоактивность, а это означает тепло и высокую скорость эволюции. Глубоко внутри комет условия могут оказаться идеальными для зарождения жизни.
Было жаль, что доктор высадится на Европе, а не продолжит свой путь до Кали. Ее благожелательные, но беспощадные дискуссии с профессором сэром Колином Дрейкером, членом Королевского общества, являли собой целый спектакль для остальных пассажиров. Выдающийся астрогеолог был единственным ученым, оставшимся на борту из первоначального состава «Голиафа», поскольку пользовался достаточной известностью и мог позволить себе игнорировать любые приказы покинуть корабль.
– Я знаю об астероидах больше, чем любой из ныне живущих, – приводил он неоспоримый аргумент. – А Кали – самый значительный из астероидов за всю историю. Я хочу подержаться за него – в качестве подарка самому себе к своему столетнему юбилею. И на благо науки, разумеется.
Что касалось кометных форм жизни, о которых твердила доктор Виджератне, у него не было ни малейших сомнений.
– Чепуха! Хойл и Викремасингхе предполагали это более столетия назад, но никто не воспринял их всерьез!
– Ну а сейчас пришло время взглянуть на это иначе. Поскольку астероиды – некоторые из них, во всяком случае, – мертвые кометы, искали вы когда-нибудь там ископаемые остатки? Эта идея может оказаться заслуживающей внимания.
– Честно говоря, Рани, я могу придумать гораздо лучшие способы убить время.
– Эх вы, геологи! Иногда мне кажется, что вы все сами ископаемые! Вспомните, как вы насмехались над бедным Вегенером с его теорией дрейфа материков, а когда он благополучно скончался, стали молиться на него!
И так далее – всю дорогу до Европы.
***
Европа, самый маленький из четырех спутников Юпитера, открытых Галилеем, – единственная планета Солнечной системы, которую с довольно близкого расстояния можно перепутать с Землей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17