Через мгновение палуба мостика вздрогнула — двойные винты глубоко вошли в воду.
* * *
Сумерки сменились ночью. Внезапно наступила темнота, и граница между небом, землей и водой стала неразличима. Мигающие огни бакенов канала, тусклые в сумерках, теперь стали четко различимыми красными, зелеными и белыми точками. Они остались единственными приметами, которым мог доверять лоцман, потому что смутные силуэты холмов и речных долин в темноте лишились глубины перспективы.
Лоцман встал рядом с третьим офицером.
— Пожалуйста, сделайте шесть узлов.
— Есть, сэр.
— Рулевой, курс сто сорок два.
— Есть курс сто сорок два, — повторил рулевой.
Дрожь медленно ослабла, и огромный корабль начал двигаться по Саутгемптонской акватории в сторону Калшот-Рич. Второй лоцман поднял трубку радиотелефона на коммуникационной панели. Проверив все диапазоны, он доложил:
— Перед нами береговой патруль.
— Спасибо.
— Навстречу нам движется сухогруз водоизмещением в десять тысяч тонн. Он хочет повернуть в канал Торн.
— Попросите его пропустить нас, — сказал лоцман, помня, что за поворотом канал имел в ширину менее тысячи футов.
Первый бакен канала медленно приближался. Второй лоцман доложил:
— Позади нас «Морской поезд», который только что вышел из Теста.
— Спасибо. Вы можете дать мне направление на Калшотский маяк?
Второй лоцман поспешил исполнить распоряжение. Он выбежал в крыло мостика, нашел группу мигающих белых огней и, возвращаясь к штурвалу, произвел в уме вычисления.
— Сто сорок.
— Спасибо, — поблагодарил лоцман и тут же окликнул рулевого: — Курс сто сорок.
Медленно, слишком медленно огни, находившиеся по курсу, стали перемещаться вправо. Лоцман наблюдал за стрелкой компаса. Игла отсчитывала один градус за другим и наконец остановилась на цифре 140. Тогда он поглядел вперед. Группа мигающих огней быстро приближалась. Он поднял бинокль и начал искать красный мигающий огонь бакена Кэсл-Пойнт, который нужно использовать как ориентир при повороте в канал Торн.
Бакен оказался там, где и должен был быть, — в двенадцати градусах справа от носа.
Лоцман хорошо знал эти воды. Днем и ночью ему приходилось водить по ним корабли, но огромная высота «Левиафана» изменяла перспективу, и требовалось какое-то время, чтобы к ней привыкнуть. Группа белых мигающих огней внезапно исчезла. Лоцман схватился за бинокль и несколько секунд отчаянно искал их, прежде чем понял, что они закрыты носом танкера. Тогда он поспешил в левое крыло и, перегнувшись через край, нашел огни.
Поспешно миновав триста футов, разделяющие левое и правое крылья мостика, лоцман перегнулся через борт и отыскал огонь Кэсл-Пойнта, чтобы понять, насколько близко корабль подошел к краю мели Кал-шот-Спит. Триста футов! Казалось невозможным, что корабль был таким широким. Когда лоцман на десятитысячном сухогрузе увидит «Левиафан», выходящий из канала Торн, он будет рад, что портовые инструкции требовали от него пропустить танкер.
Над головой лоцмана шипели трубы. Порыв ветра едва не сорвал с него фуражку. Он крепче надвинул ее на голову и поспешил назад в рубку. Ему казалось, что корабль движется слишком медленно.
Капитан Огилви тем временем вернулся на мостик я встал за панелью управления двигателями.
— Когда у нас будет шесть узлов? — спросил лоцман.
Огилви связался по телефону с машинным отделением.
«Вот вам и автоматика, — подумал лоцман. — Одно дело — перевести рычаг, и совсем другое — действительно получить нужную скорость. Приборы и машины — это не одно и то же». Он взглянул на палубный анемометр. Ветер усилился до семи узлов. Огилви схватил телефонную трубку и отдал приказ:
— Немедленно прибавьте обороты.
— Спасибо, капитан, — поблагодарил лоцман. Внезапно капитан подошел к окну и спросил у второго офицера:
— Что это?
Офицер уже разглядывал пару белых огней справа по курсу. Один из них находился выше другого, и в темноте между ними было заметно какое-то тускло-красное свечение. Он направил на них радар. На экране возникло пятно среднего размера, которое медленно двигалось на восток, пересекая курс «Левиафана».
— Он идет в Северный канал! — недоверчиво воскликнул второй лоцман, хватаясь за радиотелефон.
Через секунду он связался с катером берегового патруля, яркий белый огонь которого маячил впереди «Левиафана». Движущиеся огни ненадолго закрыли его, разворачиваясь в том направлении, откуда пришли. Второй лоцман выслушал по радиотелефону объяснения и усмехнулся:
— Каботажное судно. По их мнению, ему хватало времени чтобы разминуться с нами.
Но лоцман уже спешил выйти в крыло. Белые мерцающие огни остались позади. Над его головой скрипел, поворачиваясь, радар. Он вернулся на мостик.
— Рулевой! Поверните еще на десять градусов вправо.
— Есть десять градусов вправо.
Огромный нос поворачивался до тех пор, пока компас не стал указывать направление 150. Глядя на мигающий красный огонь Кэсл-Пойнта, белые вспышки на Калшот-Спит и далекие огни Норт-Торна на противоположной стороне канала, лоцман приказал постепенно увеличивать угол поворота.
— Курс двести двадцать.
— Есть курс двести двадцать.
Белые огни начали перемещаться вправо. Взгляд лоцмана устремился к указателю угла поворота.
— Отклоняемся от курса? — спросил он рулевого.
— Все в порядке, сэр. Остановимся на двести двадцать.
Лоцман взглянул на матроса. Рулевой был молод, и на его обветренном лице было выражение самоуверенности. Такие моряки либо становятся офицерами, либо покидают флот и ищут приложения своим силам на берегу.
Огни канала вернулись в нужное положение. Один из местных высокочастотных каналов пробудился к жизни.
— "Левиафан"! Вас вызывает «Морской поезд», идущий прямо за вами.
Второй лоцман поднял трубку.
— Привет, «Морской поезд».
Лоцман, отойдя в крыло, поглядел назад и увидел огни «Морского поезда». Ему приходилось несколько раз управлять контейнеровозами, — большими и быстроходными кораблями. Четыре с половиной дня пути до Нью-Йорка — быстрее, чем «Куин Элизабет-2». «Морскому поезду» не терпится прибавить скорости.
Он вернулся к штурвалу. Голос лоцмана «Морского поезда» звучал так ясно, будто тот находится на мостике «Левиафана».
— Моя минимальная скорость — шесть узлов. Когда я смогу обогнать вас?
Второй лоцман посмотрел на первого. Тот покачал головой.
Второй лоцман произнес с усмешкой:
— Мы предлагаем вам снизить скорость.
— Но тогда мы остановимся! — воскликнул лоцман «Морского поезда».
Лоцман взял трубку телефона, одним глазом наблюдая за следующим ориентиром — белым огнем, вспыхивающим через каждые пять секунд.
— Извините. Нет места для обгона.
— Я так и думал. Спросил на всякий случай.
— Тогда счастливо!
Дав отбой, лоцман и его дублер обменялись улыбками.
Они уже почти миновали канал Торн. Впереди лежал пролив Солент — широкая стремнина, открытая ветрам. «Левиафан» делал шесть узлов и плохо слушался руля, поскольку его киль находится всего в пяти футах от дна канала. Лоцман взглянул на указатель скорости. Стрелка, дрожавшая на шести узлах, начала опускаться к пяти с половиной. Он кивнул третьему офицеру:
— Мне нужно больше оборотов.
— Есть, сэр.
Молодой человек связался по телефону с машинным отделением.
Лоцман следил за огнем бакена на Уэст-Брамбл. За мгновение до того, как корабль оказался точно на траверзе бакена, лоцман начал делать медленный поворот влево. «Левиафан» направился на восток, к Соленту. Лоцману казалось, что танкер поворачивается слишком медленно, но довольно сильный западный ветер помог носу корабля вписаться в широкий поворот. Судно закончило маневр у мели Принца-Консорта.
— Держите курс сто восемь.
— Есть держать курс сто восемь.
Впереди появилась пара белых огней, один из которых располагался почти точно над другим. Они горели ярче, чем все остальные светлые точки на черной воде.
— Это грузовое судно, — объяснил второй лоцман. — Я связался с ним по телефону.
— Спасибо, — поблагодарил лоцман и приказал рулевому изменить курс, чтобы оставить встречному кораблю больше места.
Это был небольшой полуконтейнеровоз с рубкой на корме и серебристыми ящиками в пространстве между массивными палубными кранами. Лоцман передал по радио привет своему коллеге, когда тот протискивался между «Левиафаном» и стоящим на якоре судном на воздушной подушке.
Лоцман вздохнул. Похоже, что самое трудное осталось позади.
Быстро прошел еще час, в течение которого лоцман находил визуально и с помощью радара положение бакенов, вычислял направление и отдавал приказы рулевому. Огни канала мигали вдалеке, двигались перед гигантским носом «Левиафана», увеличивались в размерах и оставались за кормой. И все это время крепчал ветер. Шесть узлов. Восемь. Десять. Отдельные порывы до пятнадцати.
Лоцман повернул голову к экрану радара. Фарватер впереди был свободен. На экране выделялись отчетливые электронные сигналы от бакенов — почти прямая линия длиной в шесть миль. Затем предстоял сорокопятиградусный поворот в узкий канал Нэб, предназначенный для кораблей с глубокой осадкой. Пройдя Нэб, «Левиафан» окажется в Ла-Манше, а он отправится домой на лоцманском боте.
Лоцман выпрямился и оглядел слабо освещенный мостик. Из темноты появился Огилви, что-то сказал рулевому и поспешил на правое крыло. Лоцман слышал характерное шарканье его левой ноги, которая слегка задевала за линолеум палубы.
— Чай, сэр?
Около локтя лоцмана возник стюард с подносом.
— Спасибо.
Лоцман нагнулся над экраном радара, чтобы в последний раз взглянуть на него. Нижний квадрат экрана занимало скопление парусных яхт, сверкавших, как крупинки белого песка. Они находились за кормой у «Левиафана», направляясь в Каус на ночную стоянку.
Второй лоцман размешал молоко и сахар и протянул ему дымящуюся кружку. Лоцман поблагодарил и отхлебнул напиток, пытаясь снять скопившееся в спине напряжение. Хороший чай.
Внезапно он отставил чашку в сторону и внимательно посмотрел вперед. Мигающий красный огонек, отмечавший канал у мели Уоррер, начал двигаться влево.
— Сэр, отклоняемся от курса! — закричал рулевой.
Третий офицер поспешил к штурвалу, но лоцман взглянул на указатель скорости. Стрелка дрожала ниже пяти узлов. С колотящимся сердцем он подошел к штурвалу. Новый рулевой был гораздо старше предыдущего. Он облизывал губы, поворачивая коромысло штурвала. Третий офицер положил телефонную трубку.
— Сэр, неполадки в машинном отделении.
— Когда их исправят? — тихо спросил лоцман.
Внезапно ему стало очевидно, насколько молод третий офицер, как и все остальные офицеры Огилви.
— Через полчаса.
— Вы не позовете сюда старика?
— Он ждет вас в правом крыле.
Лоцман сказал дублеру, маячившему у него за плечом:
— Держите курс сто двадцать, когда окажемся на траверзе мели Уорнер.
— Есть курс сто двадцать.
— Кроме того, свяжитесь с восточными доками и сообщите, что нам могут понадобиться буксиры.
Пока лоцман шагал к правому крылу, нос начал поворачиваться вправо. Он заставил себя не торопиться. Нельзя паниковать на глазах у третьего офицера, у которого молоко на губах не обсохло, и перед взволнованным рулевым, делавшим все возможное и невозможное, чтобы справиться с дрейфом и вернуть судно на середину канала. Из-за огромных размеров корабля все происходило так медленно, что невозможно было предсказать успех того или иного маневра.
Вокруг капитана стояли смутные силуэты офицеров. Огилви разговаривал по телефону с машинным отделением. У его пояса, рядом с панелью управления носовым толкателем, находился тускло освещенный экран, который показывал курс судна, обороты винта и скорость.
Огилви положил трубку и повернулся к лоцману. В тусклом красном свете лоцман заметил, что левая щека капитана нервно подергивается.
— Лоцман, — произнес Огилви торжественным тоном. — У нас падает давление пара. Вода в топливных отсеках засорила насадки горелок в котле номер два. Моим инженерам нужно тридцать минут, чтобы их прочистить. «Левиафан» будет делать максимум четыре узла.
— Будет ли он слушаться руля на четырех узлах?
— Мой рулевой справится.
— Сможем ли мы повернуто в Нэб?
— Только не на четырех узлах.
— Даже с носовым толкателем?
— Я же сказал — нет.
Лоцман ждал продолжения, но Огилви ничего не сказал, поставив его в трудное положение. Возникла классическая дилемма. Лоцман не знал возможностей «Левиафана» и не был знаком с капитаном. Чем объясняется ледяное спокойствие Огилви — невероятным самообладанием или стрессом? Слова капитана предупреждали о неизбежных осложнениях или предрекали катастрофу?
Лоцман припомнил все известные ему факты. На траверзе светил маяк на мели Уорнер. Это означало, что «Левиафан», двигаясь со скоростью четыре узла, доберется до канала Нэб через час. Он спросил:
— Когда давление пара будет нормальным?
— Через час, — ответил Огилви.
Лоцман не знал, уверенность это или пожелание. Он подумал, сможет ли он использовать помощь буксиров на всем пути до маяка Нэб? Нет, слишком поздно. Он спросил:
— Мы не можем развернуть корабль, изменив направление вращения правого винта?
Огилви посмотрел на воду.
— Лоцман, винты едва тянут судно. Они наполовину выходят из воды, и так будет продолжаться, пока я не выйду из этого канала и не приму балласт. Следовательно, развернуть корабль, как вы выразились, при таком ветре практически невозможно.
Лоцман пропустил мило ушей сарказм Огилви. У капитана имелись очевидные причины для тревоги.
— Тогда мы должны остановиться до того, как сворачивать в Нэб.
— Слишком поздно.
— Прошу прощения, капитан?
— Слишком поздно останавливаться.
— Капитан, у нас есть четыре мили!
— При самых благоприятных условиях я мог бы остановить корабль, запустив оба винта на полный задний ход и пытаясь двигаться зигзагами. Но один котел вышел из строя, винты выступают из воды, ветер дует в корму, и для маневра нет пространства — это отнюдь не самые благоприятные условия. У меня нет возможности погасить инерцию «Левиафана», и даже если бы такая возможность была, я не смог бы встать на якорь до того, как ветер загонит корабль на мель.
— Капитан, значит, вы говорите, что нам остается только ждать, когда восстановится давление пара?
— Я говорю вам, что инженеры «Левиафана» исправят неполадку за час, и за это время вам придется потрудиться.
— А что вы можете предложить, если инженеры не справятся?
— Я предлагаю вам вернуться к рулевому. Ваши указания нужны ему больше, чем мне.
Лоцман развернулся на каблуках и поспешно зашагал в ходовую рубку, молясь, чтобы Огилви не подвела его уверенность, и радуясь, что капитан желает остаться в стороне. Очевидно, он сознавал недостаток своей компетентности. Капитан танкера проводит большую часть времени в открытом море и только два дня в месяц ему приходится плавать в районах с напряженным движением. Огилви не был готов к тонкому маневрированию в незнакомых водах. Именно для этого и существуют лоцманы.
В ходовую рубку ворвался внезапный порыв ветра. Он ударил в правый борт, и корабль стал поворачиваться к юго-востоку. Рулевой, поднявшись с табурета, встревоженно крутил штурвал.
— Сэр, корабль разворачивается поперек канала. Я не могу его удержать.
— Поблизости есть какие-нибудь буксиры? — спросил лоцман.
— Ближайший за десять миль, — ответил дублер.
Слишком далеко. Помощи ждать неоткуда. А в трех милях впереди видны невооруженным глазом и отчетливо выделяются на шкале радара огни, которые отмечают вход в канал Нэб. До них осталось сорок пять минут хода. В миле за ними виднелись три мигающих оранжевых огня самого канала, скрытого за поворотом, который «Левиафан» не может совершить на скорости в четыре узла.
Танкер сносило то в одну, то в другую сторону. Рулевой пытался восстановить управление над медленно движущимся кораблем. Лоцман помогал рулевому всем, чем мог, обращаясь непосредственно к нему, не прибегая к услугам третьего офицера.
— Рулевой, вы можете повернуть корабль в обратную сторону. У нас есть немного места... Так... Так... Теперь держите курс сто двадцать... Хорошо... Хорошо... Стоп! Держите так.
«Левиафан» приближался к мигающему белому огню, который отмечал один из затонувших кораблей на дне канала. Лоцман определил направление на бакен. Когда настало время поворачивать, он встал рядом с рулевым, вместе с ним следя за компасом, чтобы матрос мог чувствовать его присутствие в темноте.
— Курс сто десять.
— Есть курс сто десять.
Сперва стрелка компаса поворачивалась медленно. Сто девятнадцать, сто восемнадцать, сто семнадцать. Остановилась на сто семнадцати. Указатель угла поворота приблизился к нулю.
— Продолжайте, — сказал лоцман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43