И написано все было по-итальянски на обратной стороне этой памятки. Просто это слово бросилось в глаза, они как бы вырвали его из контекста.
Сестра Элизабет уселась за перевод.
«Кардинал С. попросил разрешения задействовать Клаудио Тричино из тосканских ассасинов, для решения вопроса с Массаро, который грубо попирает честь своей дочери Беатрис, являющейся любовницей кардинала. Разрешение получено».
Итак, вне всякого сомнения, этот Тричино вонзил нож в Массаро, который допустил две большие ошибки. Во-первых, вступил в кровосмесительную связь со своей дочерью, во-вторых, наставил рога самому кардиналу.
Эта записка, совершенно очевидно, не имела никакого отношения ни к материалам, среди которых находилась, ни к самому меню. Не было никаких ссылок на то, кто такие эти кардинал С, Массаро и Тричино. И тем не менее Элизабет ее заметила. Интересно, заметила ли тогда Вэл?...
Странно, как одно слово может включить память. Assassini.
Убийцы. Душегубы. Вполне распространенное явление в Средние века и времена Ренессанса. Любой человек, имеющий достаточно денег и власти, мог нанять их для нужного ему дела... защитить свою власть и деньги. Титулованная особа могла напустить их на своих врагов, принц крови — на соперника по трону, богач — на неверную жену или любовницу, которая вела себя неправильно... Брат — на сестру, которая слишком много знала... намеки на это содержались во множестве писем и документов тех времен. Но всегда только намеки.
А уж когда речь заходила о Церкви... о, Церковь славилась своим умением проливать кровь. Поговаривали, будто бы наемные убийцы расчищали Папе путь к трону. Хотя заказчиком необязательно являлся Папа. Им мог быть кардинал или какой-нибудь богатый священник. Платили деньги, и неугодный человек умирал.
Элизабет даже решила расспросить о наемных убийцах тех времен одного профессора из Джорджтауна. Отец Дейвенант улыбнулся и покачал головой, словно удивляясь, зачем вдруг понадобилась подобная информация такой хорошенькой девушке. Элизабет решила придержать язык, и он после паузы ответил:
— Да, разумеется, они существовали, в те времена жизнь человеческая стоила дешево. Поэтому и комментарии на этот счет весьма скудны. Расследованием убийств тогда толком никто не занимался, тоже одна из темных сторон жизни Средневековья. Мрачной и жестокой жизни. Мой дед приехал из Италии в начале века. И всех злодеев называл этим словом, assassini. Рассказывал, что сицилийская мафия ведет свое начало именно от первого наемного убийцы. Ну и конечно, все это обрастало домыслами и легендами...
Отец Дейвенант не стал распространяться на тему легенд, но Элизабет проявила настойчивость. Какими именно легендами?
— Вы же у нас не историк, сестра. Зачем вам все это?
— Вы историк. А я еще только учусь. Многие вещи начинались именно с легенд...
— Звучит красиво, но это не совсем точно.
— Тогда просветите меня, отец.
— Просто старые сказания. О всяких там тайных монастырях, о том, что у каждого Папы была целая армия наемных убийц. Можете представить, какую ерунду иногда придумывают люди. И Церковь всегда была для них соблазнительной мишенью...
— Но не все же здесь домыслы и ерунда! Я хочу знать, было такое или нет.
— Да, такие люди были. Кстати, где вы собираетесь проводить свое исследование?
— Думаю, в секретных архивах.
Отец Дейвенант громко расхохотался.
— Вы еще очень молоды, сестра. И не представляете, какой хаос царит в этих архивах. Просто не представляете. К тому же это самое лучшее и надежное место в мире, где можно что-то спрятать. Сами знаете, как устроены эти архивные крысы, они ничего не выбрасывают. Находят, допустим, какую-нибудь бумажку, э-э, двусмысленного или скандального содержания, и просто не могут заставить себя выбросить ее. И прячут. На самом, как говорится, виду. Поистине дьявольская хитрость.
Отец Дейвенант больше не стал обсуждать тему наемных убийц. И вообще мало что рассказал. Зато он объяснил, как архивисты прячут документы. И был прав. Было во всем этом нечто дьявольское.
* * *
На поиски можно было потратить годы. Или же взять первый попавшийся из семнадцати тысяч пергаментов и сразу найти то, что нужно. Но какая-то логика в размещении материалов все же существовала, и на следующий день Элизабет отыскала документы, повествующие о судьбе монастыря Сан-Лоренцо.
Произошло это в пятнадцатом веке и сопровождалось событиями, которые вполне могли найти отражение в совершенно инфернальных гобеленах того периода, что еще с той поры хранились исключительно в частных собраниях. На них изображались сцены колдовства, инцеста, осквернения Церкви, убийств, пыток, изнасилования целых женских монастырей, поклонения языческим идолам, словом, тирании, насилия и предательства в самых разнообразных формах. Подобные гобелены изобиловали совершенно чудовищными и непристойными деталями.
В центре событий стоял знатный флорентиец Веспасиано Ранальди Себастьяно, который сделал себя епископом, выложив за это целую гору дукатов. Папская семья отчаянно нуждалась в деньгах, и никого, похоже, не заботило, откуда они берутся, эти деньги.
Став епископом, Себастьяно принялся высмеивать Церковь, всячески подрывать доверие к ее миссии, подвергать сомнению ее достоинство и святость. Еще служа в частной армии Сигизмондо Малатесты, он совершал набеги на церковные земли, насиловал монахинь, занимался вымогательством и открытыми грабежами. Став епископом, он постоянно подвергал насмешкам и унижениям свою паству, отпускал непристойные шутки в адрес Девы Марии. А в своем замке занимался колдовством. Он превратил близлежащий монастырь в бордель для себя и своей охраны. Разврат и пытки были в те дни явлением довольно распространенным, но этот так называемый епископ превзошел всех и вся, о нем ходили страшные слухи.
Себастьяно устроил в своем замке настоящий рай для наемных убийц. И вот когда их стало слишком много — он нанимал головорезов за довольно высокую плату, создав, таким образом, некое подобие легиона смерти, — он обратил внимание на монастырь Сан-Лоренцо, находившийся примерно в дне верховой езды от замка. Себастьяно счел, что было бы неплохо разместить там своих наемников. Идея вполне логичная, поскольку многие убийцы набирались как раз из монахов. Этот Себастьяно вообще был человеком неоднозначным. Порой он так и излучал обаяние, славился своим гостеприимством, был очень хорошо образован, остроумен и боек на язык. В дебатах ему просто не было равных. К тому же он был епископом. И нельзя сказать, что своеобразные его взгляды на Церковь игнорировались обществом. Его убеждения разделяла, в частности, знать Тосканы, некоторые священники, монахи и монахини, а также ученые, поскольку оперировал он аргументами весьма убедительными, пусть и еретическими по сути своей.
Итак, решив, что Церкви более всего на свете необходимы кадры хорошо обученных убийц, он захватил монастырь, перебил всех тех, кто не пожелал ему подчиниться, и создал братство тосканских убийц, полностью лояльных епископу Себастьяно. При этом их могли нанимать и другие, если это не противоречило интересам епископа.
Папа знал о деятельности Себастьяно, но у него не было особого желания вмешиваться. Папа счел, что непокорный епископ сам, так сказать, роет себе могилу, что рано или поздно его уберет какой-нибудь его же наемник. Да и что такого ужасного, если разобраться, сделал этот Себастьяно? Ну да, захватил несколько заброшенных и полуразрушенных монастырей; убил нескольких безграмотных монахов, якобы изнасиловал каких-то никому не интересных монахинь. Да, занимался колдовством, но исключительно с одной целью: разнообразить свои любовные утехи. И командовал собственной армией наемников. Уж лучше оставить его в покое.
Однако обуреваемый манией величия Себастьяно все же умудрился преступить пределы терпения и снисходительности Папы. Он обиделся на одно замечание, сделанное племянником тогдашнего кардинала, двадцатидевятилетним бонвиваном, назначенным на важную должность во Флоренции. Судя по слухам, племянник сделал непристойное предложение сестре Себастьяно Селестине, на которое она откликнулась с радостью и охотой...
Будучи хоть и маньяком, но человеком практичным, епископ потребовал материального возмещения морального ущерба, нанесенного его семье. Он предложил обидчику оплатить изготовление своей статуи в натуральную величину, причем предполагалось, что статуя должна быть отлита из чистого золота. Племянник кардинала отказался, и тогда Себастьяно вызвал к себе брата Сципиона, самого опытного и доверенного из киллеров, и указал на цель. Племянника кардинала зарезали в собственной спальне, в постели, которую он в тот момент делил с Селестиной, так что и ей пришлось испытать на себе остроту кинжала бывшего монаха.
Несмотря на тот факт, что семью Себастьяно тоже можно было считать пострадавшей стороной, Папа решился на самые строгие меры. Просто другого выбора у него не было. Прежде всего он назначил на освободившуюся должность другого племянника того же кардинала, молодого человека двадцати одного года от роду. Затем он созвал армию из своих наемников, лишь номинально подчинявшуюся этому племяннику кардинала, который спал и видел, как бы отомстить за убийство брата, и распорядился взять замок Себастьяно штурмом. Правда, сначала напали на монастырь. Всех убийц перебили, ускользнуть удалось лишь девятерым. Себастьяно, потрясенный потерей самых преданных своих друзей и защитников, пытался договориться. Но в дипломатии оказался слаб. Всех обитателей замка, за исключением самого епископа, согнали в подземную темницу и сожгли там живьем.
Бывший епископ подвергся публичной казни. Ему отрубили обе ноги. Все еще живое тело с головой вывезли на пустошь и оставили там умирать.
Папа был доволен результатами кампании, правда, радость победы портило одно обстоятельство: девятерым убийцам удалось ускользнуть. Поговаривали, что они нашли убежище в Испании. Якобы поселились там в каком-то заброшенном монастыре в горах, точное местонахождение которого никому не было известно. Такие, во всяком случае, ходили легенды.
Папа же на этом успокоился и преследовать никого не стал.
* * *
История Себастьяно и его тосканских убийц повергла Элизабет в депрессию. Однако это не помешало ей задавать все новые вопросы.
Есть ли разница между тем, что происходило в пятнадцатом веке, и тем, что происходит сейчас? И если есть, то в чем она заключается?
Она пришла домой довольно поздно, из головы не выходили кровавые истории о похождениях наемных убийц и их хозяев. Страшно разболелась голова, и легла она рано, совершенно измученная, растерянная и удрученная тем фактом, что ей просто не с кем обсудить все это за полуночной чашкой кофе и какой-нибудь скромной закуской.
Был ли вообще смысл во всех этих исследованиях? Казалось, она уже забыла, с какой именно целью пришла в эти архивы. Ее предупреждали об их страшной тайной силе. Но никто не предупреждал ее об assassini, населявших, казалось, каждый темный уголок комнаты, о затаившемся тут же призраке Вэл, о гневе и горечи на лице Бена Дрискила. Она уже освоилась с этими новыми обитателями дома. Но скоро, как можно скорей, должна рассказать все это кому-нибудь.
Скоро...
* * *
Отец О'Нил по прозвищу Персик из прихода Святой Марии в Нью-Пруденс с трудом переносил потерю Вэл, единственной женщины, которую он любил. Внешне это было мало заметно, с лица не сходила вымученная улыбка, он бодрился, старательно делал на людях вид, что ничего страшного с ним не случилось. Было начало зимы. Дни стояли солнечные, а вот темнело рано, и вечерами, когда в каминных трубах старого пасторского дома начинал завывать ветер, а сам огонь постепенно угасал, Персик просыпался в кресле-качалке и с тоской смотрел на ухмыляющееся с экрана телевизора лицо Дэвида Леттермана, ведущего совершенно дурацкого шоу с участием кошек и собак. Перед тем как усесться перед камином, Персик выпивал добрую порцию солодового виски, оно было одним из способов смягчить боль от утраты, причем Персик дал себе твердое обещание не злоупотреблять этим лекарством. Слишком уж много приходских священников пошли по этой дорожке да так увлеклись, что, можно сказать, пропали.
Он продолжал занятия с детьми в церкви. Работал так же с дамами из благотворительного общества. Принимал каждое приглашение на обед и не терял связи с отцом Данном. Каждый день навещал Хью Дрискила в больнице, наблюдал за тем, как борется этот старый человек за выздоровление. Он угадывал в этом огромном неподвижном теле на больничной койке недюжинную волю к жизни. И Персику было очевидно, что Хью Дрискил поправляется, пусть медленно, но уверенно. И это радовало его. Про себя Персик решил, что отныне заменит Хью отсутствующего сына Бена, который отправился неведомо куда. Он не был уверен, хочет ли того же старый Дрискил, но, с другой стороны, все лучше, чем ничего. С ним, с Персиком, он хотя бы может поговорить о Бене, и Вэл тоже. Персик чувствовал, как сосредоточен старик, наверняка размышляет о Вэл и Бене, но что он там в действительности думал, оставалось для Персика тайной. Другого бы в его положении назвали беспомощным и немощным, но не таков был Хью Дрискил. Уж кем-кем, а слабаком его назвать никак было нельзя. Болтая с Персиком о разных пустяках, вспоминая старые добрые дни, он все время напряженно размышлял о чем-то своем.
Персик также посещал могилу Вэл на маленьком кладбище, сидел там и печалился не о ней, а о несостоявшейся своей жизни. Иногда выходил за ограду и шел к могиле отца Говерно, размышляя обо всей этой трагической истории и о том, как Эдна Ханрахан и ее подружки по школе были безнадежно влюблены в этого красивого молодого священника. Персик изо всех сил старался преодолеть этот не самый благоприятный период своей жизни. И было это чертовски трудно.
Он все время старался найти себе какое-то занятие помимо службы в приходе. Занимался разборкой чердака, затем подвала, а позже многочисленных шкафов, буфетов и кладовок, что достались ему в наследство от предшественников на этом посту в приходе. Все его предшественники оказались амбарными крысами, собирали и годами, десятилетиями копили разное барахло.
Коробки писем с датами тридцатых годов. Какие-то финансовые отчеты, дюжины исписанных разными заметками блокнотов и ежедневников. Жутко тяжелые коробки, битком набитые книгами. Толстые тома религиозной литературы, политические брошюры, бестселлеры, путеводители, классика, переплетенная в кожу. Еще более тяжелые коробки хранили подборки журналов: «Лайф», «Тайм».
«Нэшнел Джеогрэфик», «Сэтерди Ивнинг Пост», «Харперс Базар», «Алтантик», «Сэтеди Ревью» и прочие, прочие. Здесь же хранились клюшки для гольфа, теннисные ракетки и мячи, ракетки и сетки для бадминтона, воланы, изъеденные мышами или молью. Горы каких-то бумаг, записных и телефонных книжек, блокнотов, карандашей, марок, причем самыми дорогими были те, что за два цента, и отправить за эти деньги корреспонденцию можно было тогда хоть на край света. Просто невероятно. Иногда ему помогала Эдна. Там были горы одежды, которую вполне можно было пустить на благотворительную распродажу. Им просто духа не хватало выбрасывать такие качественные веши, пусть даже и старые. Короче говоря, надо было готовиться в этой распродаже, и Эдна с удовольствием взялась за это дело.
Однажды вечером Персик сидел перед камином и телевизором с бутылкой виски «Гленфиддиш» под рукой и начал разбирать коробку с блокнотами времен Второй мировой. Сняв верхний «слой», он вдруг наткнулся на конверт из плотной бумаги, запечатанный и обвязанный тонким двойным шпагатом. Искушение было слишком велико. Он не выдержал, перерезал швейцарским перочинным ножом шпагат, затем вскрыл им же конверт и извлек из него сорок с лишним страниц, исписанных поблекшими чернилами.
И начал читать. Он прочитал весь текст дважды, и дважды за это время вскакивал и принимался расхаживать по комнате. Мало того, он выпил полбутылки виски, а потом долго сидел, тупо уставясь в телевизор и пытаясь успокоиться. Что делать? Что же теперь ему делать?...
И он добросовестно перечитал текст в третий раз.
Он много раз слышал эту историю от Бена и Вэл. О том, как Хью Дрискил привез в дом после войны итальянского священника по имени Джакомо Д'Амбрицци. О том, как этот самый Д'Амбрицци время от времени запирался у себя в кабинете, и детям строго-настрого запрещалось беспокоить его и отрывать от работы... И вот теперь он, Персик, наконец знает, что происходило в том кабинете.
Он держал в руках мемуары Джакомо Д'Амбрицци, который со дня на день может стать новым Папой, главой римской католической Церкви, и руки его дрожали... Здесь все это пролежало долгие годы, укрытое в надежном месте забытое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Сестра Элизабет уселась за перевод.
«Кардинал С. попросил разрешения задействовать Клаудио Тричино из тосканских ассасинов, для решения вопроса с Массаро, который грубо попирает честь своей дочери Беатрис, являющейся любовницей кардинала. Разрешение получено».
Итак, вне всякого сомнения, этот Тричино вонзил нож в Массаро, который допустил две большие ошибки. Во-первых, вступил в кровосмесительную связь со своей дочерью, во-вторых, наставил рога самому кардиналу.
Эта записка, совершенно очевидно, не имела никакого отношения ни к материалам, среди которых находилась, ни к самому меню. Не было никаких ссылок на то, кто такие эти кардинал С, Массаро и Тричино. И тем не менее Элизабет ее заметила. Интересно, заметила ли тогда Вэл?...
Странно, как одно слово может включить память. Assassini.
Убийцы. Душегубы. Вполне распространенное явление в Средние века и времена Ренессанса. Любой человек, имеющий достаточно денег и власти, мог нанять их для нужного ему дела... защитить свою власть и деньги. Титулованная особа могла напустить их на своих врагов, принц крови — на соперника по трону, богач — на неверную жену или любовницу, которая вела себя неправильно... Брат — на сестру, которая слишком много знала... намеки на это содержались во множестве писем и документов тех времен. Но всегда только намеки.
А уж когда речь заходила о Церкви... о, Церковь славилась своим умением проливать кровь. Поговаривали, будто бы наемные убийцы расчищали Папе путь к трону. Хотя заказчиком необязательно являлся Папа. Им мог быть кардинал или какой-нибудь богатый священник. Платили деньги, и неугодный человек умирал.
Элизабет даже решила расспросить о наемных убийцах тех времен одного профессора из Джорджтауна. Отец Дейвенант улыбнулся и покачал головой, словно удивляясь, зачем вдруг понадобилась подобная информация такой хорошенькой девушке. Элизабет решила придержать язык, и он после паузы ответил:
— Да, разумеется, они существовали, в те времена жизнь человеческая стоила дешево. Поэтому и комментарии на этот счет весьма скудны. Расследованием убийств тогда толком никто не занимался, тоже одна из темных сторон жизни Средневековья. Мрачной и жестокой жизни. Мой дед приехал из Италии в начале века. И всех злодеев называл этим словом, assassini. Рассказывал, что сицилийская мафия ведет свое начало именно от первого наемного убийцы. Ну и конечно, все это обрастало домыслами и легендами...
Отец Дейвенант не стал распространяться на тему легенд, но Элизабет проявила настойчивость. Какими именно легендами?
— Вы же у нас не историк, сестра. Зачем вам все это?
— Вы историк. А я еще только учусь. Многие вещи начинались именно с легенд...
— Звучит красиво, но это не совсем точно.
— Тогда просветите меня, отец.
— Просто старые сказания. О всяких там тайных монастырях, о том, что у каждого Папы была целая армия наемных убийц. Можете представить, какую ерунду иногда придумывают люди. И Церковь всегда была для них соблазнительной мишенью...
— Но не все же здесь домыслы и ерунда! Я хочу знать, было такое или нет.
— Да, такие люди были. Кстати, где вы собираетесь проводить свое исследование?
— Думаю, в секретных архивах.
Отец Дейвенант громко расхохотался.
— Вы еще очень молоды, сестра. И не представляете, какой хаос царит в этих архивах. Просто не представляете. К тому же это самое лучшее и надежное место в мире, где можно что-то спрятать. Сами знаете, как устроены эти архивные крысы, они ничего не выбрасывают. Находят, допустим, какую-нибудь бумажку, э-э, двусмысленного или скандального содержания, и просто не могут заставить себя выбросить ее. И прячут. На самом, как говорится, виду. Поистине дьявольская хитрость.
Отец Дейвенант больше не стал обсуждать тему наемных убийц. И вообще мало что рассказал. Зато он объяснил, как архивисты прячут документы. И был прав. Было во всем этом нечто дьявольское.
* * *
На поиски можно было потратить годы. Или же взять первый попавшийся из семнадцати тысяч пергаментов и сразу найти то, что нужно. Но какая-то логика в размещении материалов все же существовала, и на следующий день Элизабет отыскала документы, повествующие о судьбе монастыря Сан-Лоренцо.
Произошло это в пятнадцатом веке и сопровождалось событиями, которые вполне могли найти отражение в совершенно инфернальных гобеленах того периода, что еще с той поры хранились исключительно в частных собраниях. На них изображались сцены колдовства, инцеста, осквернения Церкви, убийств, пыток, изнасилования целых женских монастырей, поклонения языческим идолам, словом, тирании, насилия и предательства в самых разнообразных формах. Подобные гобелены изобиловали совершенно чудовищными и непристойными деталями.
В центре событий стоял знатный флорентиец Веспасиано Ранальди Себастьяно, который сделал себя епископом, выложив за это целую гору дукатов. Папская семья отчаянно нуждалась в деньгах, и никого, похоже, не заботило, откуда они берутся, эти деньги.
Став епископом, Себастьяно принялся высмеивать Церковь, всячески подрывать доверие к ее миссии, подвергать сомнению ее достоинство и святость. Еще служа в частной армии Сигизмондо Малатесты, он совершал набеги на церковные земли, насиловал монахинь, занимался вымогательством и открытыми грабежами. Став епископом, он постоянно подвергал насмешкам и унижениям свою паству, отпускал непристойные шутки в адрес Девы Марии. А в своем замке занимался колдовством. Он превратил близлежащий монастырь в бордель для себя и своей охраны. Разврат и пытки были в те дни явлением довольно распространенным, но этот так называемый епископ превзошел всех и вся, о нем ходили страшные слухи.
Себастьяно устроил в своем замке настоящий рай для наемных убийц. И вот когда их стало слишком много — он нанимал головорезов за довольно высокую плату, создав, таким образом, некое подобие легиона смерти, — он обратил внимание на монастырь Сан-Лоренцо, находившийся примерно в дне верховой езды от замка. Себастьяно счел, что было бы неплохо разместить там своих наемников. Идея вполне логичная, поскольку многие убийцы набирались как раз из монахов. Этот Себастьяно вообще был человеком неоднозначным. Порой он так и излучал обаяние, славился своим гостеприимством, был очень хорошо образован, остроумен и боек на язык. В дебатах ему просто не было равных. К тому же он был епископом. И нельзя сказать, что своеобразные его взгляды на Церковь игнорировались обществом. Его убеждения разделяла, в частности, знать Тосканы, некоторые священники, монахи и монахини, а также ученые, поскольку оперировал он аргументами весьма убедительными, пусть и еретическими по сути своей.
Итак, решив, что Церкви более всего на свете необходимы кадры хорошо обученных убийц, он захватил монастырь, перебил всех тех, кто не пожелал ему подчиниться, и создал братство тосканских убийц, полностью лояльных епископу Себастьяно. При этом их могли нанимать и другие, если это не противоречило интересам епископа.
Папа знал о деятельности Себастьяно, но у него не было особого желания вмешиваться. Папа счел, что непокорный епископ сам, так сказать, роет себе могилу, что рано или поздно его уберет какой-нибудь его же наемник. Да и что такого ужасного, если разобраться, сделал этот Себастьяно? Ну да, захватил несколько заброшенных и полуразрушенных монастырей; убил нескольких безграмотных монахов, якобы изнасиловал каких-то никому не интересных монахинь. Да, занимался колдовством, но исключительно с одной целью: разнообразить свои любовные утехи. И командовал собственной армией наемников. Уж лучше оставить его в покое.
Однако обуреваемый манией величия Себастьяно все же умудрился преступить пределы терпения и снисходительности Папы. Он обиделся на одно замечание, сделанное племянником тогдашнего кардинала, двадцатидевятилетним бонвиваном, назначенным на важную должность во Флоренции. Судя по слухам, племянник сделал непристойное предложение сестре Себастьяно Селестине, на которое она откликнулась с радостью и охотой...
Будучи хоть и маньяком, но человеком практичным, епископ потребовал материального возмещения морального ущерба, нанесенного его семье. Он предложил обидчику оплатить изготовление своей статуи в натуральную величину, причем предполагалось, что статуя должна быть отлита из чистого золота. Племянник кардинала отказался, и тогда Себастьяно вызвал к себе брата Сципиона, самого опытного и доверенного из киллеров, и указал на цель. Племянника кардинала зарезали в собственной спальне, в постели, которую он в тот момент делил с Селестиной, так что и ей пришлось испытать на себе остроту кинжала бывшего монаха.
Несмотря на тот факт, что семью Себастьяно тоже можно было считать пострадавшей стороной, Папа решился на самые строгие меры. Просто другого выбора у него не было. Прежде всего он назначил на освободившуюся должность другого племянника того же кардинала, молодого человека двадцати одного года от роду. Затем он созвал армию из своих наемников, лишь номинально подчинявшуюся этому племяннику кардинала, который спал и видел, как бы отомстить за убийство брата, и распорядился взять замок Себастьяно штурмом. Правда, сначала напали на монастырь. Всех убийц перебили, ускользнуть удалось лишь девятерым. Себастьяно, потрясенный потерей самых преданных своих друзей и защитников, пытался договориться. Но в дипломатии оказался слаб. Всех обитателей замка, за исключением самого епископа, согнали в подземную темницу и сожгли там живьем.
Бывший епископ подвергся публичной казни. Ему отрубили обе ноги. Все еще живое тело с головой вывезли на пустошь и оставили там умирать.
Папа был доволен результатами кампании, правда, радость победы портило одно обстоятельство: девятерым убийцам удалось ускользнуть. Поговаривали, что они нашли убежище в Испании. Якобы поселились там в каком-то заброшенном монастыре в горах, точное местонахождение которого никому не было известно. Такие, во всяком случае, ходили легенды.
Папа же на этом успокоился и преследовать никого не стал.
* * *
История Себастьяно и его тосканских убийц повергла Элизабет в депрессию. Однако это не помешало ей задавать все новые вопросы.
Есть ли разница между тем, что происходило в пятнадцатом веке, и тем, что происходит сейчас? И если есть, то в чем она заключается?
Она пришла домой довольно поздно, из головы не выходили кровавые истории о похождениях наемных убийц и их хозяев. Страшно разболелась голова, и легла она рано, совершенно измученная, растерянная и удрученная тем фактом, что ей просто не с кем обсудить все это за полуночной чашкой кофе и какой-нибудь скромной закуской.
Был ли вообще смысл во всех этих исследованиях? Казалось, она уже забыла, с какой именно целью пришла в эти архивы. Ее предупреждали об их страшной тайной силе. Но никто не предупреждал ее об assassini, населявших, казалось, каждый темный уголок комнаты, о затаившемся тут же призраке Вэл, о гневе и горечи на лице Бена Дрискила. Она уже освоилась с этими новыми обитателями дома. Но скоро, как можно скорей, должна рассказать все это кому-нибудь.
Скоро...
* * *
Отец О'Нил по прозвищу Персик из прихода Святой Марии в Нью-Пруденс с трудом переносил потерю Вэл, единственной женщины, которую он любил. Внешне это было мало заметно, с лица не сходила вымученная улыбка, он бодрился, старательно делал на людях вид, что ничего страшного с ним не случилось. Было начало зимы. Дни стояли солнечные, а вот темнело рано, и вечерами, когда в каминных трубах старого пасторского дома начинал завывать ветер, а сам огонь постепенно угасал, Персик просыпался в кресле-качалке и с тоской смотрел на ухмыляющееся с экрана телевизора лицо Дэвида Леттермана, ведущего совершенно дурацкого шоу с участием кошек и собак. Перед тем как усесться перед камином, Персик выпивал добрую порцию солодового виски, оно было одним из способов смягчить боль от утраты, причем Персик дал себе твердое обещание не злоупотреблять этим лекарством. Слишком уж много приходских священников пошли по этой дорожке да так увлеклись, что, можно сказать, пропали.
Он продолжал занятия с детьми в церкви. Работал так же с дамами из благотворительного общества. Принимал каждое приглашение на обед и не терял связи с отцом Данном. Каждый день навещал Хью Дрискила в больнице, наблюдал за тем, как борется этот старый человек за выздоровление. Он угадывал в этом огромном неподвижном теле на больничной койке недюжинную волю к жизни. И Персику было очевидно, что Хью Дрискил поправляется, пусть медленно, но уверенно. И это радовало его. Про себя Персик решил, что отныне заменит Хью отсутствующего сына Бена, который отправился неведомо куда. Он не был уверен, хочет ли того же старый Дрискил, но, с другой стороны, все лучше, чем ничего. С ним, с Персиком, он хотя бы может поговорить о Бене, и Вэл тоже. Персик чувствовал, как сосредоточен старик, наверняка размышляет о Вэл и Бене, но что он там в действительности думал, оставалось для Персика тайной. Другого бы в его положении назвали беспомощным и немощным, но не таков был Хью Дрискил. Уж кем-кем, а слабаком его назвать никак было нельзя. Болтая с Персиком о разных пустяках, вспоминая старые добрые дни, он все время напряженно размышлял о чем-то своем.
Персик также посещал могилу Вэл на маленьком кладбище, сидел там и печалился не о ней, а о несостоявшейся своей жизни. Иногда выходил за ограду и шел к могиле отца Говерно, размышляя обо всей этой трагической истории и о том, как Эдна Ханрахан и ее подружки по школе были безнадежно влюблены в этого красивого молодого священника. Персик изо всех сил старался преодолеть этот не самый благоприятный период своей жизни. И было это чертовски трудно.
Он все время старался найти себе какое-то занятие помимо службы в приходе. Занимался разборкой чердака, затем подвала, а позже многочисленных шкафов, буфетов и кладовок, что достались ему в наследство от предшественников на этом посту в приходе. Все его предшественники оказались амбарными крысами, собирали и годами, десятилетиями копили разное барахло.
Коробки писем с датами тридцатых годов. Какие-то финансовые отчеты, дюжины исписанных разными заметками блокнотов и ежедневников. Жутко тяжелые коробки, битком набитые книгами. Толстые тома религиозной литературы, политические брошюры, бестселлеры, путеводители, классика, переплетенная в кожу. Еще более тяжелые коробки хранили подборки журналов: «Лайф», «Тайм».
«Нэшнел Джеогрэфик», «Сэтерди Ивнинг Пост», «Харперс Базар», «Алтантик», «Сэтеди Ревью» и прочие, прочие. Здесь же хранились клюшки для гольфа, теннисные ракетки и мячи, ракетки и сетки для бадминтона, воланы, изъеденные мышами или молью. Горы каких-то бумаг, записных и телефонных книжек, блокнотов, карандашей, марок, причем самыми дорогими были те, что за два цента, и отправить за эти деньги корреспонденцию можно было тогда хоть на край света. Просто невероятно. Иногда ему помогала Эдна. Там были горы одежды, которую вполне можно было пустить на благотворительную распродажу. Им просто духа не хватало выбрасывать такие качественные веши, пусть даже и старые. Короче говоря, надо было готовиться в этой распродаже, и Эдна с удовольствием взялась за это дело.
Однажды вечером Персик сидел перед камином и телевизором с бутылкой виски «Гленфиддиш» под рукой и начал разбирать коробку с блокнотами времен Второй мировой. Сняв верхний «слой», он вдруг наткнулся на конверт из плотной бумаги, запечатанный и обвязанный тонким двойным шпагатом. Искушение было слишком велико. Он не выдержал, перерезал швейцарским перочинным ножом шпагат, затем вскрыл им же конверт и извлек из него сорок с лишним страниц, исписанных поблекшими чернилами.
И начал читать. Он прочитал весь текст дважды, и дважды за это время вскакивал и принимался расхаживать по комнате. Мало того, он выпил полбутылки виски, а потом долго сидел, тупо уставясь в телевизор и пытаясь успокоиться. Что делать? Что же теперь ему делать?...
И он добросовестно перечитал текст в третий раз.
Он много раз слышал эту историю от Бена и Вэл. О том, как Хью Дрискил привез в дом после войны итальянского священника по имени Джакомо Д'Амбрицци. О том, как этот самый Д'Амбрицци время от времени запирался у себя в кабинете, и детям строго-настрого запрещалось беспокоить его и отрывать от работы... И вот теперь он, Персик, наконец знает, что происходило в том кабинете.
Он держал в руках мемуары Джакомо Д'Амбрицци, который со дня на день может стать новым Папой, главой римской католической Церкви, и руки его дрожали... Здесь все это пролежало долгие годы, укрытое в надежном месте забытое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81