Он положил что-то рядом со мной на подушку, снова замер, а потом его рука осторожно тронула меня за плечо.
Я открыла глаза и увидела улыбающееся лицо Вадима.
— Привет, — прошептал он. — Ты уже не одна.
— Вижу… — сонно ответила я и, обхватив руками его шею, потянула Вадима к себе.
Он поцеловал меня, и я почувствовала, как он соскучился. Потом он сказал:
— Нас трое.
— Трое?! — повторила я, не в силах сдержать испуга.
Я резко поднялась, зачем-то оглянулась на дверь, не в силах понять, кто третий. Вадим улыбнулся:
— Сюда посмотри, — и кивнул на подушку. Там лежала какая-то коробка.
— О господи… Что это?
— Ноутбук.
— Что?
— Компьютер, — пояснил Вадим. — Он твой.
— Мой?!
Вадим сел рядом со мною на кровать, протянул мне коробку.
— Господи, какая красота!.. — выдохнула я и коротко взглянула на Вадима, испугавшись, что моя искренняя реакция вдруг насторожила его. Но, кажется, все было в порядке. Вадим, улыбаясь, открывал ноутбук. — Наверное, он дорогой? — спросила я.
— Не думай об этом… Умеешь им пользоваться?
— Нет…
Вадим включил компьютер.
— Будем учиться?..
— Будем.
— Вот это мышка, она движет курсор… Видишь?.. Попробуй…
Я дотронулась до полированного шарика. Курсор начал беспорядочно носиться по монитору. Меня охватил почти детский восторг.
— Хорошо… — похвалил меня Вадим. — Поставь курсор на слово «пуск», щелкни левой кнопкой… Теперь — на слово «программы»… Умница… Microsoft word…
— Что это?..
Вадим потянулся через мое плечо, показал на мониторе нужную строчку.
— А теперь что?..
— А теперь открылась нужная программа… Пиши…
— Что писать?..
— Что ты хочешь…
Я невольно улыбнулась: если бы он знал, что именно я хочу писать!.. Если бы он прочел о моей встрече с Аленой, об уроках Феликса, о нашем знакомстве в ресторане… Что бы он сделал, интересно?.. Ударил бы меня? Убил?.. Я искоса взглянула на его улыбающееся лицо… Конечно, нет. Просто отвернулся бы брезгливо, и больше я не увидела бы его…
— Ну, пиши… — напомнил Вадим, и я почувствовала его горячую ладонь на своем плече.
С трудом выискивая буквы на клавиатуре, я написала: «Хочу тебя».
— Сохрани… — хрипло сказал Вадим.
— Как?.. Научи…
— Файл… Сохранить…
Нажав на нужные клавиши, Вадим положил компьютер на край кровати, развернул меня к себе…
— А компьютер?..
— Он никому ничего не расскажет… — прошептал Вадим, заставляя меня опуститься на кровать.
— Но там все написано… давай сотрем…
— Мы поставим его на пароль… И никто, кроме нас… Никто не сможет прочесть…
Я отвечала на поцелуи Вадима, помогала ему избавиться от одежды, но все время — мой взгляд падал на маленький компьютер со светящимся экраном, на котором было написано «хочу тебя». У компьютера может быть пароль! Это надежнее любого замка…
— Ты меня научишь ставить пароль?.. — прошептала я, всем телом прижимаясь к Вадиму.
— Да… Какой у нас будет пароль?..
— Вадим…
За окном спальни начался дождь. Он становился все сильнее, бил по металлическому карнизу все громче…
Все следующие дни я сидела у компьютера, обложившись справочниками пользователя. В сущности, это оказалось не так уж сложно: научиться входить в редакторскую программу, создавать документы, присваивать им имена, сохранять написанное, ставить на пароль документ или весь компьютер…
Разумеется, в качестве пароля я не могла выбрать «Вадим», как обещала. Меньше всего я хотела, чтобы он когда-нибудь прочел мои записи. Не годилось для этого и мое имя. Если Вадим захочет прочесть то, что я пишу, оно придет ему в голову сразу после того, как компьютер не откроется на его собственное.
Я задумалась: какой выбрать пароль?.. Сережа? Нет. Он здесь ни при чем — маленький, ясноглазый, такой беззащитный — я не должна впутывать его в эту историю. А то, что она затеяна ради него, никак не должно его касаться… Москва? Глупо… Рабочий поселок — ну, уж нет… Алена?.. Да, пожалуй. В этом имени для меня сошлось все: и Москва, и Рабочий поселок, и мои мечты, любовь и ненависть…
Я набрала на клавиатуре «Алена», в окне на экране возникли звездочки. Нажав на «ОК», я отправила свой пароль в долгую память компьютера. После чего взялась за свои записки. Не надеясь на то, что когда-нибудь увижу свои рукописные дневники, я начала все сначала: «Я родилась красивой, но бог знает где. В ужасной дыре, которая называлась „Рабочий поселок“.
Я сделала удивительное открытие: если начинаешь писать, наперед зная, что произойдет дальше, к тебе приходят другие слова, иное понимание событий, новый взгляд на детали. Теперь мне казалось очевидным, что именно моя первая встреча с Вадимом, когда я смотрела на него издалека, стоя на улице дачного поселка, определила дальнейший ход событий. Он уже тогда понравился мне. Но влияние на меня Алены, мое ожидание встречи с ней были слишком сильны, я не видела, не понимала подсказок судьбы. Так же, как не поняла истинной подоплеки своей тяги к Феликсу: причина была лишь в том, что меня и Феликса объединял Вадим…
Вадим появлялся лишь вечерами — у меня было немало времени для работы. Я быстро и с удовольствием восстановила свои записи, а затем продолжила их.
Раз в неделю я встречалась с Феликсом. Обычно это происходило на следующий день после выходного дня Зины. Мы сидели в «Цитрусе», и я с жадностью слушала новости о жизни в доме Алены. Далеко не вся информация казалась мне заслуживающей внимания, но по опыту восстановленных дневников я уже знала, что невозможно угадать наперед, что на самом деле важно, а что — нет. И, на всякий случай, записывала все, что узнавала от Феликса.
Вадим все реже бывал дома, приезжал все позднее. Уложив детей спать, Алена дожидалась его, чтобы разделить с ним ужин, разогретый в микроволновой печи. Но он все чаще отказывался от ужина, ссылаясь на то, что перекусил в городе.
Алена молчала, не задавала никаких вопросов — во всяком случае, Зина не слышала, чтобы хозяева выясняли отношения. По ее словам, в доме возникло напряжение. Оно исходило от Алены и было скорее не напряжением, а загнанным глубоко в себя страхом. Алена словно оцепенела. Она оставалась такой же ровной и спокойной внешне. Не повышала голоса. Но это была уже не та Алена.
Однажды после очередного вечернего звонка Вадима она вошла в кухню и, постояв молча, рассеянно глядя на Зину, сказала:
— Вы можете достать ужин Вадима Григорьевича из микроволновки. Он будет поздно.
Зина молча выполнила указание и, оглянувшись, обнаружила, что Алена по-прежнему стоит в дверях, глядя прямо перед собой и никуда конкретно.
— Зина, — словно очнувшись, проговорила Алена. — Хотите коньяку?
Зина вздрогнула — представляю, каково было ей, державшей фляжку под матрасом, услышать о своем любимом напитке.
— Я не пью коньяк, — поспешно и, наверное, неубедительно возразила Зина.
— Ну, тогда — сухое вино… Хотите?..
— Я… Я даже не знаю… — растерянно пробормотала Зина.
— А вы попробуйте… Моя подруга Катя говорит, что от сухого вина можно воспарить… Хотите воспарить? — и Алена улыбнулась.
Как однажды «воспарила» Катя, Зина помнила. С ее точки зрения, Кате только казалось, что она парит где-то там, в небесах, внешне же это выглядело гораздо прозаичнее: шальная вздорная женщина, перебравшая спиртного. Будучи медицинским работником, не только в прошлом, но и по сути, Зина гордилась своим умением пить в меру и всегда держаться на ногах. Бедняжке не приходило в голову, что она, постоянно находившаяся под градусом, тоже странно выглядела со стороны: напряженная, деревянная, тяжелая.
Алена налила вино в бокалы. Зина взяла свой и выпила залпом. Для ее привычки к коньяку предложенный напиток был слишком слаб.
— Понравилось? — спросила Алена.
— Да, Елена Викторовна.
— Хотите еще?
— Да, Елена Викторовна.
Второй бокал вкупе с первым по ощущениям равнялся рюмке коньяку. На душе у Зины потеплело. Она вгляделась в лицо хозяйки — бледное, потерянное, воплощение одиночества — и ей захотелось сказать что-нибудь ободряющее Алене. И она сказала:
— Елена Викторовна, у меня завтра выходной. Хотите, я останусь?
— Зачем? — не поняла Алена.
— Побуду с вами. Чтобы вам не было так одиноко. Алена помолчала. Осторожно поставила бокал на стеклянный столик. А потом проговорила:
— Но я не нуждаюсь в этом, Зина… Кто вам сказал, что я чувствую себя одинокой?..
Она холодно посмотрела на Зину. Та внутренне сжалась и не посмела ответить, хотя обеим было очевидно, кто сказал об одиночестве Алены. Она сама. Своим предложением выпить с прислугой.
Алена поднялась, тем самым предлагая Зине сделать то же самое. Помедлив, Зина встала. Она понимала, что ляпнула не то, что надо срочно исправить сказанное, но найти слова, точно расставить их и произнести вслух — это было выше ее сил и возможностей.
— Извините, Елена Викторовна, — пробормотала Зина и удалилась, стараясь не стучать каблуками, но оттого стуча ими сильнее, чем обычно.
В последующие дни Алена была по-прежнему ровна, держала с Зиной обычную дистанцию. Ничто не напоминало об их неудачном фуршете. Но и выпить вина Алена ей больше не предлагала.
Помимо неудачной беседы с хозяйкой, Зину постигла еще одна неприятность. Это случилось в конце августа. Школьные каникулы еще не кончились, и потому Настя — человек, которого в этом доме Зина боялась больше других, — бесцельно шаталась по дому. Алена увезла Петю в парикмахерскую, Вадим, разумеется, отсутствовал. Настя и Зина были вдвоем.
Зина возилась в гостиной, стирая невидимую пыль с каминной доски, когда Настя, остановившись на пороге, вдруг спросила:
— Зина, а хотите коньячку?
Зина замерла, потом ответила своей коронной фразой:
— Я не пью коньяк.
— Пьете, — уверенно возразила девчонка. Зина оглянулась, вгляделась в ее глаза и все поняла:
— Ты рылась в моих вещах?
— Да, — кивнула та, улыбаясь.
Зина беспомощно развела руками и спросила:
— Тебе не стыдно?
— Нет.
От этой спокойной, непрошибаемой наглости Зина окончательно растерялась. Она стояла перед пятнадцатилетней соплячкой и теребила тряпку в руках, как какая-нибудь благовоспитанная девица — платочек.
— Вы ведь шпионите за нами… — между тем, пояснила Настя. — Я видела ваш блокнотик, там все записано. Про учебники психологии, которые читает мама… Про то, что папа редко бывает дома, а мама переживает.*. Про то, что я курю в библиотеке… Про то, что у мамы нет детских фотографий…
Это было пострашнее, чем коньяк… Зина обреченно опустилась на стул. А Настя, стоя над ней и радостно улыбаясь, продолжала:
— Там было еще одно слово: «скучно»… Это что — про наш дом?
— Да… — выдохнула Зина, понимая, что отпираться и увиливать бесполезно.
Настя среагировала неожиданно. Она кивнула и заметила:
— Вообще-то правильно… Скучно… Некоторое время обе молчали.
— Вы кому-то сообщаете сведения о нас? — подала голос Настя.
Зина подняла голову и увидела серьезный взгляд девчонки.
— Сообщаете?
— Нет…
— Папиным врагам? — настаивала Настя. Зина слабо улыбнулась:
— Ну, зачем врагам такие сведения?.. Зачем врагам твоего отца знать, что ты куришь?
Настя пожала плечами:
— Тогда зачем записывать?..
— Я не знаю… — вздохнула Зина. — Я не знаю, как это объяснить… Я просто записываю все, что вижу… все, что приходит мне в голову…
— Может быть, вы — алкоголичка? — предположила Настя.
И Зина согласилась почти обрадовано:
— Может быть! Да. Наверное, да…
Бедняжке легче было признать себя алкоголичкой, чем подставить Феликса. Хотя настоящее объяснение — мол, собираю материал для одного писателя — было вполне невинно.
— Странно, — заметила я, сидя с Феликсом в кафе «Цитрус», — почему она так и не сказала?.. В этом же нет никакого криминала. Ну, материал. Ну, писатель. Ну, и что?
Феликс снисходительно улыбнулся:
— Ты не поверишь, но на свете еще есть любящие и преданные женщины.
— Это ты про Зину?
— Ну, не про тебя же!.. — он коротко засмеялся. — Она ни за что не допустит, чтобы у меня были неприятности…
— Ну, какие тут могут быть неприятности? Писатель может пользоваться любым материалом…
— Да. Но представь, что девчонка скажет об этом отцу. Тот поймет, что его личная жизнь может вылезти наружу. У него в банке есть служба безопасности… Ну, и так далее…
— Служба безопасности — это головорезы?
— Не обязательно. Это люди, владеющие информацией, умеющие собирать ее…
— Интересно, — задумалась я. — А Вадим не мог поручить им собрать информацию обо мне?..
Феликс откинулся на спинку дивана и, скрестив руки на груди, с интересом посмотрел на меня:
— Боишься?
— Боюсь… Зачем ему знать, что мы с Аленой из одного поселка?.. Что у меня муж — кретин… Что я жила в дерьме… Зачем?..
— В общем, не за чем. Это подпортит твой светлый образ, — улыбаясь, заметил Феликс.
И я не поняла, чего было больше в его интонации: согласия или угрозы — на будущее, если вдруг возникнет ситуация, когда ему понадобится шантажировать меня.
Смешно — Настя тоже занималась шантажом. Она, как выяснилось, и не думала сообщать о своих открытиях родителям. Ее интересовало другое.
— Ладно. Я вас не выдам, — заявила она Зине. — Но за это… — она выдержала паузу (совсем как Феликс!).
— Что? — спросила Зина.
— За это вы будете меня выводить.
— Как — выводить?
— Ну, из дома, — пояснила девчонка. — Меня одну не выпускают. Поэтому вы будете придумывать, что идете на рынок или еще куда-нибудь, и брать меня с собой.
— А ты что будешь делать? — осторожно спросила Зина и тут же нарвалась на улыбку Насти — пугающую и лучезарную.
— А вот этого я вам не скажу! — засмеялась девчонка. — А то вы в свой блокнотик запишете… А кто-нибудь блокнотик найдет… И прочитает…
Зина — то ли оттого, что смех Насти оказался заразителен, то ли от изумления перед ее наглостью — вдруг тоже засмеялась… Настя удивленно подняла брови. И это насмешило Зину еще больше. Она зажала рот руками, безуспешно пытаясь унять хохот. На глазах выступили слезы.
Настя смотрела на нее серьезно, даже озабоченно.
— Зина, — позвала она.
Но та не в силах была отозваться, занятая борьбой с собственной истерикой.
— Может, коньячку?.. — спросила Настя. Зина качнула головой, заливаясь смехом и слезами. И Настя предпочла удалиться, бросив на ходу:
— Ладно. Но мы договорились. Да?
— Да… — с трудом выдавила Зина. Наконец, справившись со смехом, Зина отдалась слезам. Она плакала от безысходности и страха. Страха, что ее разоблачат… что Феликс бросит… что она останется одна, без работы, без денег…
— Бедняжка, — заметила я.
— Ну, не всем же быть такими сильными и независимыми, — отозвался Феликс. — Как ты — я имею в виду.
Я с трудом сдержала ярость:
— Не надо говорить о моей независимости, — попросила я.
— Почему?.. — весело удивился Феликс.
— Ты прекрасно знаешь!.. Все в руках Вадима… Стоит только ему поинтересоваться моим прошлым…
— В твоем прошлом нет ничего страшного.
— Да. Только оно не соответствует моим рассказам о себе…
— Надеюсь, он не станет в этом копаться, — спокойно сказал Феликс. — Во всяком случае, это зависит от двух вещей… Во-первых, от степени его доверия к тебе… А во-вторых…
Он выдержал паузу. Я — тоже.
— Видишь ли… Если романы на стороне случаются у него регулярно, тогда, конечно, его молодцы собирают информацию «на автомате». Если же это впервые, то вряд ли… Вряд ли вообще это придет ему в голову… — Феликс внимательно посмотрел на меня: — Как ты думаешь? Впервые или нет?..
— Не знаю…
Конечно, я знала что впервые, по крайней мере чувствовала, что это так. Но мои ощущения основывались на слишком интимных вещах, мне не хотелось рассказывать об этом Феликсу.
— Что-то подсказывает мне что впервые, — сказал Феликс.
— Не знаю… — упрямо повторила я.
Когда я буду вспоминать об этом периоде своей жизни, в памяти первым делом всплывут утренние часы. Это было самое счастливое время. Я сидела перед компьютером (моим собственным!). Вадима не было, но я знала, что он приедет вечером. Я ждала этой встречи, желала ее и, зная, что она состоится, принадлежала только себе.
Вадим звонил мне с работы. Каждое утро.
— Привет! Как ты?..
— Общаюсь с компьютером.
— Получается?
— Не очень… — лгала я.
— Почему?
— Я скучаю…
— Я тоже. Приеду вечером.
Мне нравились эти утренние разговоры ни о чем. Они давали мне ощущение стабильности, отлаженности жизненных механизмов. Этого мне всегда не хватало — взамен я имела лишь обреченность и беспросветную тоску.
Поговорив с Вадимом, я принималась за свои литературные опыты, увлекаясь настолько, что забывала поесть. Иногда спохватывалась за несколько минут до приезда Вадима и едва успевала закрыть компьютер прежде, чем он входил в квартиру.
Однажды Вадим приехал неожиданно для меня — днем. Он был доволен чем-то, весь светился. Стремительно подошел ко мне, обнял, не обращая внимания на присутствие охранника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Я открыла глаза и увидела улыбающееся лицо Вадима.
— Привет, — прошептал он. — Ты уже не одна.
— Вижу… — сонно ответила я и, обхватив руками его шею, потянула Вадима к себе.
Он поцеловал меня, и я почувствовала, как он соскучился. Потом он сказал:
— Нас трое.
— Трое?! — повторила я, не в силах сдержать испуга.
Я резко поднялась, зачем-то оглянулась на дверь, не в силах понять, кто третий. Вадим улыбнулся:
— Сюда посмотри, — и кивнул на подушку. Там лежала какая-то коробка.
— О господи… Что это?
— Ноутбук.
— Что?
— Компьютер, — пояснил Вадим. — Он твой.
— Мой?!
Вадим сел рядом со мною на кровать, протянул мне коробку.
— Господи, какая красота!.. — выдохнула я и коротко взглянула на Вадима, испугавшись, что моя искренняя реакция вдруг насторожила его. Но, кажется, все было в порядке. Вадим, улыбаясь, открывал ноутбук. — Наверное, он дорогой? — спросила я.
— Не думай об этом… Умеешь им пользоваться?
— Нет…
Вадим включил компьютер.
— Будем учиться?..
— Будем.
— Вот это мышка, она движет курсор… Видишь?.. Попробуй…
Я дотронулась до полированного шарика. Курсор начал беспорядочно носиться по монитору. Меня охватил почти детский восторг.
— Хорошо… — похвалил меня Вадим. — Поставь курсор на слово «пуск», щелкни левой кнопкой… Теперь — на слово «программы»… Умница… Microsoft word…
— Что это?..
Вадим потянулся через мое плечо, показал на мониторе нужную строчку.
— А теперь что?..
— А теперь открылась нужная программа… Пиши…
— Что писать?..
— Что ты хочешь…
Я невольно улыбнулась: если бы он знал, что именно я хочу писать!.. Если бы он прочел о моей встрече с Аленой, об уроках Феликса, о нашем знакомстве в ресторане… Что бы он сделал, интересно?.. Ударил бы меня? Убил?.. Я искоса взглянула на его улыбающееся лицо… Конечно, нет. Просто отвернулся бы брезгливо, и больше я не увидела бы его…
— Ну, пиши… — напомнил Вадим, и я почувствовала его горячую ладонь на своем плече.
С трудом выискивая буквы на клавиатуре, я написала: «Хочу тебя».
— Сохрани… — хрипло сказал Вадим.
— Как?.. Научи…
— Файл… Сохранить…
Нажав на нужные клавиши, Вадим положил компьютер на край кровати, развернул меня к себе…
— А компьютер?..
— Он никому ничего не расскажет… — прошептал Вадим, заставляя меня опуститься на кровать.
— Но там все написано… давай сотрем…
— Мы поставим его на пароль… И никто, кроме нас… Никто не сможет прочесть…
Я отвечала на поцелуи Вадима, помогала ему избавиться от одежды, но все время — мой взгляд падал на маленький компьютер со светящимся экраном, на котором было написано «хочу тебя». У компьютера может быть пароль! Это надежнее любого замка…
— Ты меня научишь ставить пароль?.. — прошептала я, всем телом прижимаясь к Вадиму.
— Да… Какой у нас будет пароль?..
— Вадим…
За окном спальни начался дождь. Он становился все сильнее, бил по металлическому карнизу все громче…
Все следующие дни я сидела у компьютера, обложившись справочниками пользователя. В сущности, это оказалось не так уж сложно: научиться входить в редакторскую программу, создавать документы, присваивать им имена, сохранять написанное, ставить на пароль документ или весь компьютер…
Разумеется, в качестве пароля я не могла выбрать «Вадим», как обещала. Меньше всего я хотела, чтобы он когда-нибудь прочел мои записи. Не годилось для этого и мое имя. Если Вадим захочет прочесть то, что я пишу, оно придет ему в голову сразу после того, как компьютер не откроется на его собственное.
Я задумалась: какой выбрать пароль?.. Сережа? Нет. Он здесь ни при чем — маленький, ясноглазый, такой беззащитный — я не должна впутывать его в эту историю. А то, что она затеяна ради него, никак не должно его касаться… Москва? Глупо… Рабочий поселок — ну, уж нет… Алена?.. Да, пожалуй. В этом имени для меня сошлось все: и Москва, и Рабочий поселок, и мои мечты, любовь и ненависть…
Я набрала на клавиатуре «Алена», в окне на экране возникли звездочки. Нажав на «ОК», я отправила свой пароль в долгую память компьютера. После чего взялась за свои записки. Не надеясь на то, что когда-нибудь увижу свои рукописные дневники, я начала все сначала: «Я родилась красивой, но бог знает где. В ужасной дыре, которая называлась „Рабочий поселок“.
Я сделала удивительное открытие: если начинаешь писать, наперед зная, что произойдет дальше, к тебе приходят другие слова, иное понимание событий, новый взгляд на детали. Теперь мне казалось очевидным, что именно моя первая встреча с Вадимом, когда я смотрела на него издалека, стоя на улице дачного поселка, определила дальнейший ход событий. Он уже тогда понравился мне. Но влияние на меня Алены, мое ожидание встречи с ней были слишком сильны, я не видела, не понимала подсказок судьбы. Так же, как не поняла истинной подоплеки своей тяги к Феликсу: причина была лишь в том, что меня и Феликса объединял Вадим…
Вадим появлялся лишь вечерами — у меня было немало времени для работы. Я быстро и с удовольствием восстановила свои записи, а затем продолжила их.
Раз в неделю я встречалась с Феликсом. Обычно это происходило на следующий день после выходного дня Зины. Мы сидели в «Цитрусе», и я с жадностью слушала новости о жизни в доме Алены. Далеко не вся информация казалась мне заслуживающей внимания, но по опыту восстановленных дневников я уже знала, что невозможно угадать наперед, что на самом деле важно, а что — нет. И, на всякий случай, записывала все, что узнавала от Феликса.
Вадим все реже бывал дома, приезжал все позднее. Уложив детей спать, Алена дожидалась его, чтобы разделить с ним ужин, разогретый в микроволновой печи. Но он все чаще отказывался от ужина, ссылаясь на то, что перекусил в городе.
Алена молчала, не задавала никаких вопросов — во всяком случае, Зина не слышала, чтобы хозяева выясняли отношения. По ее словам, в доме возникло напряжение. Оно исходило от Алены и было скорее не напряжением, а загнанным глубоко в себя страхом. Алена словно оцепенела. Она оставалась такой же ровной и спокойной внешне. Не повышала голоса. Но это была уже не та Алена.
Однажды после очередного вечернего звонка Вадима она вошла в кухню и, постояв молча, рассеянно глядя на Зину, сказала:
— Вы можете достать ужин Вадима Григорьевича из микроволновки. Он будет поздно.
Зина молча выполнила указание и, оглянувшись, обнаружила, что Алена по-прежнему стоит в дверях, глядя прямо перед собой и никуда конкретно.
— Зина, — словно очнувшись, проговорила Алена. — Хотите коньяку?
Зина вздрогнула — представляю, каково было ей, державшей фляжку под матрасом, услышать о своем любимом напитке.
— Я не пью коньяк, — поспешно и, наверное, неубедительно возразила Зина.
— Ну, тогда — сухое вино… Хотите?..
— Я… Я даже не знаю… — растерянно пробормотала Зина.
— А вы попробуйте… Моя подруга Катя говорит, что от сухого вина можно воспарить… Хотите воспарить? — и Алена улыбнулась.
Как однажды «воспарила» Катя, Зина помнила. С ее точки зрения, Кате только казалось, что она парит где-то там, в небесах, внешне же это выглядело гораздо прозаичнее: шальная вздорная женщина, перебравшая спиртного. Будучи медицинским работником, не только в прошлом, но и по сути, Зина гордилась своим умением пить в меру и всегда держаться на ногах. Бедняжке не приходило в голову, что она, постоянно находившаяся под градусом, тоже странно выглядела со стороны: напряженная, деревянная, тяжелая.
Алена налила вино в бокалы. Зина взяла свой и выпила залпом. Для ее привычки к коньяку предложенный напиток был слишком слаб.
— Понравилось? — спросила Алена.
— Да, Елена Викторовна.
— Хотите еще?
— Да, Елена Викторовна.
Второй бокал вкупе с первым по ощущениям равнялся рюмке коньяку. На душе у Зины потеплело. Она вгляделась в лицо хозяйки — бледное, потерянное, воплощение одиночества — и ей захотелось сказать что-нибудь ободряющее Алене. И она сказала:
— Елена Викторовна, у меня завтра выходной. Хотите, я останусь?
— Зачем? — не поняла Алена.
— Побуду с вами. Чтобы вам не было так одиноко. Алена помолчала. Осторожно поставила бокал на стеклянный столик. А потом проговорила:
— Но я не нуждаюсь в этом, Зина… Кто вам сказал, что я чувствую себя одинокой?..
Она холодно посмотрела на Зину. Та внутренне сжалась и не посмела ответить, хотя обеим было очевидно, кто сказал об одиночестве Алены. Она сама. Своим предложением выпить с прислугой.
Алена поднялась, тем самым предлагая Зине сделать то же самое. Помедлив, Зина встала. Она понимала, что ляпнула не то, что надо срочно исправить сказанное, но найти слова, точно расставить их и произнести вслух — это было выше ее сил и возможностей.
— Извините, Елена Викторовна, — пробормотала Зина и удалилась, стараясь не стучать каблуками, но оттого стуча ими сильнее, чем обычно.
В последующие дни Алена была по-прежнему ровна, держала с Зиной обычную дистанцию. Ничто не напоминало об их неудачном фуршете. Но и выпить вина Алена ей больше не предлагала.
Помимо неудачной беседы с хозяйкой, Зину постигла еще одна неприятность. Это случилось в конце августа. Школьные каникулы еще не кончились, и потому Настя — человек, которого в этом доме Зина боялась больше других, — бесцельно шаталась по дому. Алена увезла Петю в парикмахерскую, Вадим, разумеется, отсутствовал. Настя и Зина были вдвоем.
Зина возилась в гостиной, стирая невидимую пыль с каминной доски, когда Настя, остановившись на пороге, вдруг спросила:
— Зина, а хотите коньячку?
Зина замерла, потом ответила своей коронной фразой:
— Я не пью коньяк.
— Пьете, — уверенно возразила девчонка. Зина оглянулась, вгляделась в ее глаза и все поняла:
— Ты рылась в моих вещах?
— Да, — кивнула та, улыбаясь.
Зина беспомощно развела руками и спросила:
— Тебе не стыдно?
— Нет.
От этой спокойной, непрошибаемой наглости Зина окончательно растерялась. Она стояла перед пятнадцатилетней соплячкой и теребила тряпку в руках, как какая-нибудь благовоспитанная девица — платочек.
— Вы ведь шпионите за нами… — между тем, пояснила Настя. — Я видела ваш блокнотик, там все записано. Про учебники психологии, которые читает мама… Про то, что папа редко бывает дома, а мама переживает.*. Про то, что я курю в библиотеке… Про то, что у мамы нет детских фотографий…
Это было пострашнее, чем коньяк… Зина обреченно опустилась на стул. А Настя, стоя над ней и радостно улыбаясь, продолжала:
— Там было еще одно слово: «скучно»… Это что — про наш дом?
— Да… — выдохнула Зина, понимая, что отпираться и увиливать бесполезно.
Настя среагировала неожиданно. Она кивнула и заметила:
— Вообще-то правильно… Скучно… Некоторое время обе молчали.
— Вы кому-то сообщаете сведения о нас? — подала голос Настя.
Зина подняла голову и увидела серьезный взгляд девчонки.
— Сообщаете?
— Нет…
— Папиным врагам? — настаивала Настя. Зина слабо улыбнулась:
— Ну, зачем врагам такие сведения?.. Зачем врагам твоего отца знать, что ты куришь?
Настя пожала плечами:
— Тогда зачем записывать?..
— Я не знаю… — вздохнула Зина. — Я не знаю, как это объяснить… Я просто записываю все, что вижу… все, что приходит мне в голову…
— Может быть, вы — алкоголичка? — предположила Настя.
И Зина согласилась почти обрадовано:
— Может быть! Да. Наверное, да…
Бедняжке легче было признать себя алкоголичкой, чем подставить Феликса. Хотя настоящее объяснение — мол, собираю материал для одного писателя — было вполне невинно.
— Странно, — заметила я, сидя с Феликсом в кафе «Цитрус», — почему она так и не сказала?.. В этом же нет никакого криминала. Ну, материал. Ну, писатель. Ну, и что?
Феликс снисходительно улыбнулся:
— Ты не поверишь, но на свете еще есть любящие и преданные женщины.
— Это ты про Зину?
— Ну, не про тебя же!.. — он коротко засмеялся. — Она ни за что не допустит, чтобы у меня были неприятности…
— Ну, какие тут могут быть неприятности? Писатель может пользоваться любым материалом…
— Да. Но представь, что девчонка скажет об этом отцу. Тот поймет, что его личная жизнь может вылезти наружу. У него в банке есть служба безопасности… Ну, и так далее…
— Служба безопасности — это головорезы?
— Не обязательно. Это люди, владеющие информацией, умеющие собирать ее…
— Интересно, — задумалась я. — А Вадим не мог поручить им собрать информацию обо мне?..
Феликс откинулся на спинку дивана и, скрестив руки на груди, с интересом посмотрел на меня:
— Боишься?
— Боюсь… Зачем ему знать, что мы с Аленой из одного поселка?.. Что у меня муж — кретин… Что я жила в дерьме… Зачем?..
— В общем, не за чем. Это подпортит твой светлый образ, — улыбаясь, заметил Феликс.
И я не поняла, чего было больше в его интонации: согласия или угрозы — на будущее, если вдруг возникнет ситуация, когда ему понадобится шантажировать меня.
Смешно — Настя тоже занималась шантажом. Она, как выяснилось, и не думала сообщать о своих открытиях родителям. Ее интересовало другое.
— Ладно. Я вас не выдам, — заявила она Зине. — Но за это… — она выдержала паузу (совсем как Феликс!).
— Что? — спросила Зина.
— За это вы будете меня выводить.
— Как — выводить?
— Ну, из дома, — пояснила девчонка. — Меня одну не выпускают. Поэтому вы будете придумывать, что идете на рынок или еще куда-нибудь, и брать меня с собой.
— А ты что будешь делать? — осторожно спросила Зина и тут же нарвалась на улыбку Насти — пугающую и лучезарную.
— А вот этого я вам не скажу! — засмеялась девчонка. — А то вы в свой блокнотик запишете… А кто-нибудь блокнотик найдет… И прочитает…
Зина — то ли оттого, что смех Насти оказался заразителен, то ли от изумления перед ее наглостью — вдруг тоже засмеялась… Настя удивленно подняла брови. И это насмешило Зину еще больше. Она зажала рот руками, безуспешно пытаясь унять хохот. На глазах выступили слезы.
Настя смотрела на нее серьезно, даже озабоченно.
— Зина, — позвала она.
Но та не в силах была отозваться, занятая борьбой с собственной истерикой.
— Может, коньячку?.. — спросила Настя. Зина качнула головой, заливаясь смехом и слезами. И Настя предпочла удалиться, бросив на ходу:
— Ладно. Но мы договорились. Да?
— Да… — с трудом выдавила Зина. Наконец, справившись со смехом, Зина отдалась слезам. Она плакала от безысходности и страха. Страха, что ее разоблачат… что Феликс бросит… что она останется одна, без работы, без денег…
— Бедняжка, — заметила я.
— Ну, не всем же быть такими сильными и независимыми, — отозвался Феликс. — Как ты — я имею в виду.
Я с трудом сдержала ярость:
— Не надо говорить о моей независимости, — попросила я.
— Почему?.. — весело удивился Феликс.
— Ты прекрасно знаешь!.. Все в руках Вадима… Стоит только ему поинтересоваться моим прошлым…
— В твоем прошлом нет ничего страшного.
— Да. Только оно не соответствует моим рассказам о себе…
— Надеюсь, он не станет в этом копаться, — спокойно сказал Феликс. — Во всяком случае, это зависит от двух вещей… Во-первых, от степени его доверия к тебе… А во-вторых…
Он выдержал паузу. Я — тоже.
— Видишь ли… Если романы на стороне случаются у него регулярно, тогда, конечно, его молодцы собирают информацию «на автомате». Если же это впервые, то вряд ли… Вряд ли вообще это придет ему в голову… — Феликс внимательно посмотрел на меня: — Как ты думаешь? Впервые или нет?..
— Не знаю…
Конечно, я знала что впервые, по крайней мере чувствовала, что это так. Но мои ощущения основывались на слишком интимных вещах, мне не хотелось рассказывать об этом Феликсу.
— Что-то подсказывает мне что впервые, — сказал Феликс.
— Не знаю… — упрямо повторила я.
Когда я буду вспоминать об этом периоде своей жизни, в памяти первым делом всплывут утренние часы. Это было самое счастливое время. Я сидела перед компьютером (моим собственным!). Вадима не было, но я знала, что он приедет вечером. Я ждала этой встречи, желала ее и, зная, что она состоится, принадлежала только себе.
Вадим звонил мне с работы. Каждое утро.
— Привет! Как ты?..
— Общаюсь с компьютером.
— Получается?
— Не очень… — лгала я.
— Почему?
— Я скучаю…
— Я тоже. Приеду вечером.
Мне нравились эти утренние разговоры ни о чем. Они давали мне ощущение стабильности, отлаженности жизненных механизмов. Этого мне всегда не хватало — взамен я имела лишь обреченность и беспросветную тоску.
Поговорив с Вадимом, я принималась за свои литературные опыты, увлекаясь настолько, что забывала поесть. Иногда спохватывалась за несколько минут до приезда Вадима и едва успевала закрыть компьютер прежде, чем он входил в квартиру.
Однажды Вадим приехал неожиданно для меня — днем. Он был доволен чем-то, весь светился. Стремительно подошел ко мне, обнял, не обращая внимания на присутствие охранника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20