Впрочем, в сущности, речь не о вас, Робинсон. Мне просто жаль, что по слабости характера вы слишком уж подпали под влияние Деламарша.
– Вот теперь, – сказал Деламарш, подступил к Карлу и слегка толкнул его, как бы привлекая его внимание, – теперь вы себя показали во всей красе. Целый день топали позади меня, цеплялись за мой пиджак, подражали каждому моему движению и вели себя тихо, как мышка. Теперь же, заручившись чьей-то поддержкой в гостинице, вы начинаете громкие речи. Вы – маленький хитрец, и я не уверен, можно ли такое спускать. Не стоит ли потребовать с вас плату за то, что вы переняли у нас за день? Нет, ты послушай, Робинсон, мы завидуем – так он полагает – его имуществу. День работы в Баттерфорде – о Калифорнии и говорить нечего, – и у нас будет в десять раз больше того, что вы нам показывали и что, наверное, прячете в подкладке пиджака. Стало быть, попридержите-ка язык!
Карл поднялся от чемодана и увидел, что Робинсон, заспанный, но слегка оживившийся от пива, тоже идет к нему.
– Останься я здесь еще, – сказал Карл, – меня, пожалуй, ожидают новые сюрпризы. Похоже, вам охота поколотить меня.
– Всякому терпению приходит конец, – сказал Робинсон.
– Лучше помолчите, Робинсон, – сказал Карл, не сводя глаз с Деламарша, – ведь в глубине души вы согласны со мной, но вынуждены держать сторону Деламарша!
– Вы никак хотите его задобрить? – спросил Деламарш.
– Даже и не думаю, – сказал Карл. – Я рад, что ухожу, и не желаю больше иметь с вами дела. Только одно скажу: вы упрекнули меня в том, что у меня есть деньги и что я прячу их от вас. Допустим, это правда, но разве можно поступить иначе, если знаешь людей всего несколько часов, и разве не подтвердили вы своим нынешним поведением правильность таких действий?
– Спокойно, – сказал Деламарш Робинсону, хотя тот не шевелился. Затем он обратился к Карлу: – Раз уж вы так бесстыдно искренни, давайте, пока мы спокойно стоим тут, доведите свою искренность до конца и сознайтесь, почему, собственно, вы собрались в гостиницу.
Карлу пришлось перешагнуть через чемодан – так близко подступил к нему Деламарш. Но тот, не смущаясь, отодвинул ногой чемодан, сделал шаг вперед, наступив при этом на белую манишку, лежавшую на траве, и повторил свой вопрос.
Как бы в ответ с дороги к компании поднялся человек с ярко светящим карманным фонариком. Это был один из гостиничных буфетчиков. Едва увидев Карла, он сказал:
– Я ищу вас уже почти полчаса. Обыскал все откосы по обеим сторонам дороги. Госпожа старшая кухарка велела передать, что ей срочно нужна соломенная корзина, которую она вам дала.
– Вот она, – сказал Карл прерывающимся от волнения голосом. Деламарш и Робинсон с показной скромностью отступили в сторону, как они всегда делали перед незнакомыми обеспеченными людьми. Буфетчик взял корзинку и добавил:
– Кроме того, госпожа старшая кухарка велела спросить, не надумали ли вы все-таки переночевать в гостинице. Для двух других господ тоже найдется местечко, если вы пожелаете взять их с собой. Постели уже приготовлены. Хоть ночь сегодня теплая, но здесь, на косогоре, спать не вполне безопасно – часто встречаются змеи.
– Раз уж госпожа старшая кухарка так любезна, я приму приглашение, – сказал Карл, ожидая реакции товарищей. Но Робинсон стоял молчком, а Деламарш, сунув руки в карманы, смотрел вверх на звезды. Оба явно рассчитывали, что Карл без разговоров возьмет их с собой.
– В таком случае, – сказал буфетчик, – мне поручено проводить вас в гостиницу и принести ваш багаж.
– Тогда подождите, пожалуйста, еще минутку, – сказал Карл и нагнулся, чтобы убрать в чемодан оставшиеся вещи.
Вдруг он выпрямился. Фотографии, лежавшей в чемодане на самом верху, нигде не было видно. Все было в сохранности, кроме фотографии.
– Я не могу найти фотографии, – просительно обратился он к Деламаршу.
– Какой фотографии? – спросил тот.
– Фотографии моих родителей.
– Мы не видели никакой фотографии, – ответил Деламарш.
– Фотографии в чемодане не было, господин Россман, – подтвердил со своей стороны и Робинсон.
– Но этого не может быть, – сказал Карл, и мольба в его глазах заставила буфетчика подойти ближе. – Она лежала наверху, а сейчас исчезла. Если бы вы не проказничали с чемоданом!
– Всякая ошибка исключается, – сказал Деламарш. – В чемодане фотографии не было.
– Для меня она – самое ценное из всего, что есть в чемодане, – сказал Карл буфетчику, который ходил вокруг и искал в траве. – Она совершенно невосполнима, другой не будет. – И когда буфетчик прекратил безуспешные поиски, добавил: – Это единственный портрет родителей, который у меня был.
В ответ на это буфетчик сказал громко, без обиняков:
– Может, проверим еще и карманы этих господ?
– Да, – тотчас откликнулся Карл, – я должен найти фотографию. Но прежде чем проверять карманы, скажу одно: тот, кто добровольно вернет мне снимок, получит весь чемодан целиком. – После мгновения общего молчания Карл обратился к буфетчику: – Итак, мои товарищи, очевидно, предпочитают обыск. Но даже сейчас я обещаю: тот, в чьем кармане обнаружится фотография, получит весь чемодан. Сделать больше я не могу.
Тотчас буфетчик принялся обыскивать Деламарша, с которым, как ему казалось, справиться труднее, чем с Робинсоном, Робинсона он уступил Карлу. Буфетчик обратил внимание Карла на то, что обыскивать нужно обоих сразу, так как иначе оставшийся без наблюдения может избавиться от фотографии. Тут же, с первой попытки, Карл обнаружил в кармане Робинсона свой галстук, но не забрал его и крикнул буфетчику:
– Что бы вы ни нашли у Деламарша, оставьте все, пожалуйста, ему. Мне нужна только фотография. Только она одна.
Обыскивая нагрудные карманы, Карл коснулся рукой горячей, грязной груди Робинсона, и тут ему пришло в голову, что, возможно, он поступает с товарищами очень несправедливо. И он заторопился как только мог. Впрочем, все было напрасно: ни у Деламарша, ни у Робинсона фотографии не обнаружилось.
– Бесполезно, – сказал буфетчик.
– Наверное, они разорвали фотографию на мелкие клочки и выбросили, – сказал Карл. – Я думал, они мне друзья, а они тайком старались мне только навредить. Робинсон, конечно, в меньшей степени, он бы нипочем не набрел на мысль, что фотография представляет для меня такую ценность, а вот Деламарш…
Карл видел перед собой только буфетчика, фонарь которого освещал небольшое пространство, тогда как все остальное, в том числе Деламарш и Робинсон, тонуло в кромешной тьме.
Теперь, конечно, не было и речи о том, чтобы взять эту парочку с собой в гостиницу. Буфетчик взвалил на плечо чемодан, Карл поднял корзинку, и они двинулись в путь. Карл уже был на дороге, когда, прервав свои раздумья, остановился и крикнул в темноту:
– Послушайте, если все-таки фотография у кого-нибудь из вас и он захочет принести ее мне в гостиницу, я все равно отдам ему чемодан и, клянусь, не заявлю в полицию.
Ответа, как такового, не последовало, донесся лишь обрывок какого-то слова, начало отклика Робинсона, которому Деламарш, очевидно, тотчас заткнул рот. Карл подождал еще – вдруг наверху передумают. Дважды, с перерывом он крикнул:
– Я все еще здесь!
Но в ответ – ни звука, только однажды вниз с откоса скатился камень – может, случайно, а может, от неудачного броска.
Глава пятая
ГОСТИНИЦА «ОКСИДЕНТАЛЬ»
В гостинице Карл сразу попал в некое подобие конторы, где старшая кухарка с записной книжкой в руке диктовала письмо молоденькой секретарше, сидевшей за пишущей машинкой. Подчеркнуто размеренная диктовка, сосредоточенный и четкий перестук клавиш соревновались с время от времени спешным тиканьем стенных часов, показывавших уже почти половину двенадцатого.
– Ну вот, – сказала старшая кухарка, захлопнув записную книжку; пишбарышня вскочила и накрыла пишущую машинку деревянной крышкой, при этом привычном движении не сводя глаз с Карла. С виду она казалась совсем школьницей, халатик ее был аккуратно отглажен, плечики с воланами, прическа довольно высокая, и на этом фоне слегка удивляло ее серьезное лицо. Поклонившись сначала старшей кухарке, потом Карлу, она вышла, а Карл невольно бросил на старшую кухарку вопросительный взгляд.
– Замечательно, что вы все-таки пришли! – воскликнула она. – А ваши товарищи?
– Я не взял их с собой.
– Им, вероятно, надо выйти пораньше, – заметила старшая кухарка, как бы объясняя себе ситуацию.
«Неужели ей не приходит в голову, что мне тоже надо в дорогу?» – подумал Карл и, чтобы исключить всякие сомнения, сказал:
– Мы расстались из-за разногласий.
Старшая кухарка, кажется, сочла это известие приятным.
– Значит, вы теперь свободны? – спросила она.
– Да, свободен, – ответил Карл, и ничто не казалось ему более бесполезным, чем эта свобода.
– Послушайте, не хотите ли поступить на работу к нам в гостиницу? – спросила старшая кухарка.
– С большим удовольствием, – сказал Карл, – но я ужасно мало знаю. Например, не умею даже печатать на машинке.
– Это не самое главное, – сказала старшая кухарка. – Для начала вы получите совсем маленькую должность, а дальше все в ваших руках – усердием и прилежанием вы вполне можете продвинуться. Как бы там ни было, я полагаю, что для вас гораздо лучше где-нибудь обосноваться, вместо того чтобы шататься по белу свету. К этому вы, судя по всему, не приспособлены.
«Дядя был бы точь-в-точь такого же мнения», – подумал Карл и кивнул, соглашаясь. Одновременно он вспомнил, что забыл представиться, а ведь о нем здесь так пекутся.
– Простите, пожалуйста, – сказал он, – я вам еще не представился, меня зовут Карл Россман.
– Вы немец, не так ли?
– Да, я недавно в Америке.
– Откуда же вы?
– Из Праги, из Богемии.
– Смотрите-ка! – воскликнула женщина по-немецки с сильным английским акцентом и всплеснула руками, – в таком случае мы – земляки, меня зовут Грета Митцельбах, я из Вены. И Прагу я знаю отлично, я ведь полгода служила в «Золотом гусе» на Вацлавской площади. Нет, вы только подумайте!
– Когда же это было? – спросил Карл.
– О, много-много лет назад.
– Старого «Золотого гуся» два года как снесли, – сказал Карл.
– Вот как, – проговорила старшая кухарка, уйдя мыслями в прошлое.
Но, тотчас же снова оживившись, схватила Карла за руки и воскликнула:
– Теперь, когда выяснилось, что мы земляки, вам ни в коем случае нельзя уходить отсюда. Вы не должны меня огорчать. Может, хотите, к примеру, стать лифтером? Только скажите, и место ваше. Когда вы немного пообвыкнете, то поймете, что получить такое место не так-то легко, потому что для начала ничего лучше и не придумаешь. Будете общаться со всеми постояльцами, всегда на виду, станете выполнять небольшие поручения, – словом, каждый день у вас будет шанс добиться продвижения по службе. Обо всем остальном, с вашего разрешения, позабочусь я.
– Я бы с радостью стал лифтером, – сказал Карл, чуть помедлив. Глупо отказываться от такого места только потому, что окончил пять классов гимназии. Здесь, в Америке, эти пять классов гимназии скорее повод для стыда. А вообще, лифтеры Карлу всегда нравились, казались ему украшением гостиниц.
– Знание языков не обязательно? – спросил он еще.
– Вы говорите по-немецки и вполне хорошо по-английски, этого достаточно.
– Английский я учил в Америке всего два с половиной месяца, – сказал Карл, полагая, что замалчивать свое единственное преимущество не стоит.
– Это изрядный плюс, – сказала старшая кухарка, – если вспомнить, какие затруднения английский доставил мне. Впрочем, это было тридцать лет назад. Как раз вчера я говорила об этом. Вчера мне исполнилось пятьдесят. – И, улыбаясь, она старалась по выражению лица Карла уловить, какое впечатление произвел на него столь солидный возраст.
– В таком случае желаю вам большого счастья, – сказал Карл.
– Это всегда кстати, – отозвалась она, пожав руку Карла и чуть-чуть взгрустнув над этой старинной родной поговоркой, вспомнившейся ей по-немецки. – Я ведь вас задерживаю, – спохватилась она. – А вы, верно, очень устали, лучше мы потолкуем об этом днем. Так радостно встретить земляка, что просто все из головы вон. Пойдемте, я отведу вас в вашу комнату.
– У меня есть еще просьба, госпожа старшая кухарка, – вспомнил Карл при виде телефонного аппарата, стоявшего на столе. – Возможно, утром, и даже очень рано, мои бывшие товарищи принесут фотографию, которая мне крайне необходима. Будьте так добры, позвоните портье, пусть он пошлет этих людей ко мне или вызовет меня.
– Непременно, – ответила старшая кухарка. – Но не достаточно ли ему взять у них эту фотографию? И что это за фотография, позвольте спросить?
– Фотография моих родителей, – сказал Карл. – Нет, я должен сам поговорить с этими людьми.
Старшая кухарка ничего больше не сказала и отдала по телефону распоряжение портье, причем назвала номер комнаты Карла – 536.
Затем они через дверь, противоположную входной, вышли в небольшой коридор, где, прислонившись к решетке лифта, дремал маленький лифтер.
– Мы можем сами себя обслужить, – тихо сказала старшая кухарка, пропуская Карла в лифт. – Десять – двенадцать часов работы многовато для такого мальчугана, – говорила она, пока лифт поднимался, – но так уж в Америке заведено. Вот, например, этот малыш, он итальянец и приехал сюда с родителями полгода назад. Поглядеть на него, так эта работа ему не по силам, личико совсем исхудало, засыпает во время смены, хотя по натуре очень услужлив; но стоит ему проработать здесь или в любом другом месте Америки еще полгода, и он все с легкостью выдержит, а через пять лет станет настоящим крепким мужчиной. О примерах такого рода я могу рассказывать часами. При этом я вовсе не имею в виду вас – вы-то сильный юноша; вам лет семнадцать, не так ли?
– В следующем месяце будет шестнадцать.
– Даже только шестнадцать! – воскликнула старшая кухарка. – Ну, тогда смелей!
Наверху она ввела Карла в комнату, которая, правда из-за наклонной стены, выглядела уже как мансарда, но при свете двух электрических лампочек оказалась в остальном очень уютной.
– Вы не робейте, – сказала старшая кухарка, – эта комната – не гостиничный номер, а часть моей квартиры, состоящей из трех комнат, так что вы меня нисколько не стесните. Я запру эту вот дверь, чтобы вы чувствовали себя совершенно свободно. Утром вы, конечно, как новый гостиничный служащий, получите свою комнатку. Если б вы пришли с товарищами, я бы устроила вас всех в общей спальне для персонала, но, так как вы один, я думаю, для вас лучше будет здесь, хотя спать придется на диване. А теперь доброй ночи, отдохните как следует перед работой. Завтрашний день пока не самый напряженный.
– Премного благодарен вам за вашу любезность, – сказал Карл.
– Подождите, – сказала она, остановившись на пороге, – иначе вас скоро опять разбудят. – Она подошла к боковой двери, постучала и крикнула: – Тереза!
– Слушаю, госпожа старшая кухарка, – послышался голос молоденькой пишбарышни.
– Когда ты пойдешь будить меня утром, ступай через коридор, здесь в комнате спит гость. Он до смерти устал. – Она улыбнулась Карлу. – Понятно?
– Да, госпожа старшая кухарка.
– Ну, тогда доброй ночи!
– И вам доброй ночи.
– Дело в том, – сказала старшая кухарка, как бы поясняя, – что уже несколько лет я ужасно плохо сплю. А ведь теперь я могу быть довольна своим положением и, откровенно говоря, слишком-то не хлопотать. Но должно быть, результаты моих прежних забот и наградили меня этой бессонницей. Если я засну часа в три ночи – уже надо радоваться. Но так как в пять, самое позднее в половине шестого, пора вновь приступать к работе, я вынуждена просить, чтобы меня будили, причем осторожно, чтобы нервы не расходились пуще прежнего. И будит меня Тереза. Ну, теперь вам все уже известно, да и я ухожу не навсегда. Доброй ночи! – И, несмотря на свою полноту, она прямо-таки выпорхнула из комнаты.
Карл предвкушал сон, так как этот день очень утомил его. А более уютной обстановки для долгого, безмятежного отдыха и пожелать было нельзя. Правда, комната служила не спальнею, скорее уж это была гостиная или, вернее, парадный салон госпожи старшей кухарки, и умывальник принесли сюда специально на этот вечер, ради Карла, и тем не менее он не чувствовал себя незваным гостем, наоборот, был, как никогда, обласкан. С чемоданом все было в порядке, и, пожалуй, он давненько не бывал в большей безопасности. На низком комоде, покрытом ажурной шерстяной накидкой, стояли в рамках и под стеклом всевозможные фотографии; осматривая комнату, Карл остановился взглянуть на них. В большинстве снимки были старые и изображали девушек в допотопных неуклюжих платьях и небрежно приколотых, крохотных, но довольно высоких шляпках; опершись правой рукою на зонтик, они смотрели на зрителя, однако поймать их взгляд никак не удавалось. Среди фотографий мужчин Карл обратил внимание на портрет молодого солдата с буйной черной шевелюрою, который, положив кепи на столик, стоял по стойке «смирно» и едва сдерживал переполнявший его горделивый смех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Вот теперь, – сказал Деламарш, подступил к Карлу и слегка толкнул его, как бы привлекая его внимание, – теперь вы себя показали во всей красе. Целый день топали позади меня, цеплялись за мой пиджак, подражали каждому моему движению и вели себя тихо, как мышка. Теперь же, заручившись чьей-то поддержкой в гостинице, вы начинаете громкие речи. Вы – маленький хитрец, и я не уверен, можно ли такое спускать. Не стоит ли потребовать с вас плату за то, что вы переняли у нас за день? Нет, ты послушай, Робинсон, мы завидуем – так он полагает – его имуществу. День работы в Баттерфорде – о Калифорнии и говорить нечего, – и у нас будет в десять раз больше того, что вы нам показывали и что, наверное, прячете в подкладке пиджака. Стало быть, попридержите-ка язык!
Карл поднялся от чемодана и увидел, что Робинсон, заспанный, но слегка оживившийся от пива, тоже идет к нему.
– Останься я здесь еще, – сказал Карл, – меня, пожалуй, ожидают новые сюрпризы. Похоже, вам охота поколотить меня.
– Всякому терпению приходит конец, – сказал Робинсон.
– Лучше помолчите, Робинсон, – сказал Карл, не сводя глаз с Деламарша, – ведь в глубине души вы согласны со мной, но вынуждены держать сторону Деламарша!
– Вы никак хотите его задобрить? – спросил Деламарш.
– Даже и не думаю, – сказал Карл. – Я рад, что ухожу, и не желаю больше иметь с вами дела. Только одно скажу: вы упрекнули меня в том, что у меня есть деньги и что я прячу их от вас. Допустим, это правда, но разве можно поступить иначе, если знаешь людей всего несколько часов, и разве не подтвердили вы своим нынешним поведением правильность таких действий?
– Спокойно, – сказал Деламарш Робинсону, хотя тот не шевелился. Затем он обратился к Карлу: – Раз уж вы так бесстыдно искренни, давайте, пока мы спокойно стоим тут, доведите свою искренность до конца и сознайтесь, почему, собственно, вы собрались в гостиницу.
Карлу пришлось перешагнуть через чемодан – так близко подступил к нему Деламарш. Но тот, не смущаясь, отодвинул ногой чемодан, сделал шаг вперед, наступив при этом на белую манишку, лежавшую на траве, и повторил свой вопрос.
Как бы в ответ с дороги к компании поднялся человек с ярко светящим карманным фонариком. Это был один из гостиничных буфетчиков. Едва увидев Карла, он сказал:
– Я ищу вас уже почти полчаса. Обыскал все откосы по обеим сторонам дороги. Госпожа старшая кухарка велела передать, что ей срочно нужна соломенная корзина, которую она вам дала.
– Вот она, – сказал Карл прерывающимся от волнения голосом. Деламарш и Робинсон с показной скромностью отступили в сторону, как они всегда делали перед незнакомыми обеспеченными людьми. Буфетчик взял корзинку и добавил:
– Кроме того, госпожа старшая кухарка велела спросить, не надумали ли вы все-таки переночевать в гостинице. Для двух других господ тоже найдется местечко, если вы пожелаете взять их с собой. Постели уже приготовлены. Хоть ночь сегодня теплая, но здесь, на косогоре, спать не вполне безопасно – часто встречаются змеи.
– Раз уж госпожа старшая кухарка так любезна, я приму приглашение, – сказал Карл, ожидая реакции товарищей. Но Робинсон стоял молчком, а Деламарш, сунув руки в карманы, смотрел вверх на звезды. Оба явно рассчитывали, что Карл без разговоров возьмет их с собой.
– В таком случае, – сказал буфетчик, – мне поручено проводить вас в гостиницу и принести ваш багаж.
– Тогда подождите, пожалуйста, еще минутку, – сказал Карл и нагнулся, чтобы убрать в чемодан оставшиеся вещи.
Вдруг он выпрямился. Фотографии, лежавшей в чемодане на самом верху, нигде не было видно. Все было в сохранности, кроме фотографии.
– Я не могу найти фотографии, – просительно обратился он к Деламаршу.
– Какой фотографии? – спросил тот.
– Фотографии моих родителей.
– Мы не видели никакой фотографии, – ответил Деламарш.
– Фотографии в чемодане не было, господин Россман, – подтвердил со своей стороны и Робинсон.
– Но этого не может быть, – сказал Карл, и мольба в его глазах заставила буфетчика подойти ближе. – Она лежала наверху, а сейчас исчезла. Если бы вы не проказничали с чемоданом!
– Всякая ошибка исключается, – сказал Деламарш. – В чемодане фотографии не было.
– Для меня она – самое ценное из всего, что есть в чемодане, – сказал Карл буфетчику, который ходил вокруг и искал в траве. – Она совершенно невосполнима, другой не будет. – И когда буфетчик прекратил безуспешные поиски, добавил: – Это единственный портрет родителей, который у меня был.
В ответ на это буфетчик сказал громко, без обиняков:
– Может, проверим еще и карманы этих господ?
– Да, – тотчас откликнулся Карл, – я должен найти фотографию. Но прежде чем проверять карманы, скажу одно: тот, кто добровольно вернет мне снимок, получит весь чемодан целиком. – После мгновения общего молчания Карл обратился к буфетчику: – Итак, мои товарищи, очевидно, предпочитают обыск. Но даже сейчас я обещаю: тот, в чьем кармане обнаружится фотография, получит весь чемодан. Сделать больше я не могу.
Тотчас буфетчик принялся обыскивать Деламарша, с которым, как ему казалось, справиться труднее, чем с Робинсоном, Робинсона он уступил Карлу. Буфетчик обратил внимание Карла на то, что обыскивать нужно обоих сразу, так как иначе оставшийся без наблюдения может избавиться от фотографии. Тут же, с первой попытки, Карл обнаружил в кармане Робинсона свой галстук, но не забрал его и крикнул буфетчику:
– Что бы вы ни нашли у Деламарша, оставьте все, пожалуйста, ему. Мне нужна только фотография. Только она одна.
Обыскивая нагрудные карманы, Карл коснулся рукой горячей, грязной груди Робинсона, и тут ему пришло в голову, что, возможно, он поступает с товарищами очень несправедливо. И он заторопился как только мог. Впрочем, все было напрасно: ни у Деламарша, ни у Робинсона фотографии не обнаружилось.
– Бесполезно, – сказал буфетчик.
– Наверное, они разорвали фотографию на мелкие клочки и выбросили, – сказал Карл. – Я думал, они мне друзья, а они тайком старались мне только навредить. Робинсон, конечно, в меньшей степени, он бы нипочем не набрел на мысль, что фотография представляет для меня такую ценность, а вот Деламарш…
Карл видел перед собой только буфетчика, фонарь которого освещал небольшое пространство, тогда как все остальное, в том числе Деламарш и Робинсон, тонуло в кромешной тьме.
Теперь, конечно, не было и речи о том, чтобы взять эту парочку с собой в гостиницу. Буфетчик взвалил на плечо чемодан, Карл поднял корзинку, и они двинулись в путь. Карл уже был на дороге, когда, прервав свои раздумья, остановился и крикнул в темноту:
– Послушайте, если все-таки фотография у кого-нибудь из вас и он захочет принести ее мне в гостиницу, я все равно отдам ему чемодан и, клянусь, не заявлю в полицию.
Ответа, как такового, не последовало, донесся лишь обрывок какого-то слова, начало отклика Робинсона, которому Деламарш, очевидно, тотчас заткнул рот. Карл подождал еще – вдруг наверху передумают. Дважды, с перерывом он крикнул:
– Я все еще здесь!
Но в ответ – ни звука, только однажды вниз с откоса скатился камень – может, случайно, а может, от неудачного броска.
Глава пятая
ГОСТИНИЦА «ОКСИДЕНТАЛЬ»
В гостинице Карл сразу попал в некое подобие конторы, где старшая кухарка с записной книжкой в руке диктовала письмо молоденькой секретарше, сидевшей за пишущей машинкой. Подчеркнуто размеренная диктовка, сосредоточенный и четкий перестук клавиш соревновались с время от времени спешным тиканьем стенных часов, показывавших уже почти половину двенадцатого.
– Ну вот, – сказала старшая кухарка, захлопнув записную книжку; пишбарышня вскочила и накрыла пишущую машинку деревянной крышкой, при этом привычном движении не сводя глаз с Карла. С виду она казалась совсем школьницей, халатик ее был аккуратно отглажен, плечики с воланами, прическа довольно высокая, и на этом фоне слегка удивляло ее серьезное лицо. Поклонившись сначала старшей кухарке, потом Карлу, она вышла, а Карл невольно бросил на старшую кухарку вопросительный взгляд.
– Замечательно, что вы все-таки пришли! – воскликнула она. – А ваши товарищи?
– Я не взял их с собой.
– Им, вероятно, надо выйти пораньше, – заметила старшая кухарка, как бы объясняя себе ситуацию.
«Неужели ей не приходит в голову, что мне тоже надо в дорогу?» – подумал Карл и, чтобы исключить всякие сомнения, сказал:
– Мы расстались из-за разногласий.
Старшая кухарка, кажется, сочла это известие приятным.
– Значит, вы теперь свободны? – спросила она.
– Да, свободен, – ответил Карл, и ничто не казалось ему более бесполезным, чем эта свобода.
– Послушайте, не хотите ли поступить на работу к нам в гостиницу? – спросила старшая кухарка.
– С большим удовольствием, – сказал Карл, – но я ужасно мало знаю. Например, не умею даже печатать на машинке.
– Это не самое главное, – сказала старшая кухарка. – Для начала вы получите совсем маленькую должность, а дальше все в ваших руках – усердием и прилежанием вы вполне можете продвинуться. Как бы там ни было, я полагаю, что для вас гораздо лучше где-нибудь обосноваться, вместо того чтобы шататься по белу свету. К этому вы, судя по всему, не приспособлены.
«Дядя был бы точь-в-точь такого же мнения», – подумал Карл и кивнул, соглашаясь. Одновременно он вспомнил, что забыл представиться, а ведь о нем здесь так пекутся.
– Простите, пожалуйста, – сказал он, – я вам еще не представился, меня зовут Карл Россман.
– Вы немец, не так ли?
– Да, я недавно в Америке.
– Откуда же вы?
– Из Праги, из Богемии.
– Смотрите-ка! – воскликнула женщина по-немецки с сильным английским акцентом и всплеснула руками, – в таком случае мы – земляки, меня зовут Грета Митцельбах, я из Вены. И Прагу я знаю отлично, я ведь полгода служила в «Золотом гусе» на Вацлавской площади. Нет, вы только подумайте!
– Когда же это было? – спросил Карл.
– О, много-много лет назад.
– Старого «Золотого гуся» два года как снесли, – сказал Карл.
– Вот как, – проговорила старшая кухарка, уйдя мыслями в прошлое.
Но, тотчас же снова оживившись, схватила Карла за руки и воскликнула:
– Теперь, когда выяснилось, что мы земляки, вам ни в коем случае нельзя уходить отсюда. Вы не должны меня огорчать. Может, хотите, к примеру, стать лифтером? Только скажите, и место ваше. Когда вы немного пообвыкнете, то поймете, что получить такое место не так-то легко, потому что для начала ничего лучше и не придумаешь. Будете общаться со всеми постояльцами, всегда на виду, станете выполнять небольшие поручения, – словом, каждый день у вас будет шанс добиться продвижения по службе. Обо всем остальном, с вашего разрешения, позабочусь я.
– Я бы с радостью стал лифтером, – сказал Карл, чуть помедлив. Глупо отказываться от такого места только потому, что окончил пять классов гимназии. Здесь, в Америке, эти пять классов гимназии скорее повод для стыда. А вообще, лифтеры Карлу всегда нравились, казались ему украшением гостиниц.
– Знание языков не обязательно? – спросил он еще.
– Вы говорите по-немецки и вполне хорошо по-английски, этого достаточно.
– Английский я учил в Америке всего два с половиной месяца, – сказал Карл, полагая, что замалчивать свое единственное преимущество не стоит.
– Это изрядный плюс, – сказала старшая кухарка, – если вспомнить, какие затруднения английский доставил мне. Впрочем, это было тридцать лет назад. Как раз вчера я говорила об этом. Вчера мне исполнилось пятьдесят. – И, улыбаясь, она старалась по выражению лица Карла уловить, какое впечатление произвел на него столь солидный возраст.
– В таком случае желаю вам большого счастья, – сказал Карл.
– Это всегда кстати, – отозвалась она, пожав руку Карла и чуть-чуть взгрустнув над этой старинной родной поговоркой, вспомнившейся ей по-немецки. – Я ведь вас задерживаю, – спохватилась она. – А вы, верно, очень устали, лучше мы потолкуем об этом днем. Так радостно встретить земляка, что просто все из головы вон. Пойдемте, я отведу вас в вашу комнату.
– У меня есть еще просьба, госпожа старшая кухарка, – вспомнил Карл при виде телефонного аппарата, стоявшего на столе. – Возможно, утром, и даже очень рано, мои бывшие товарищи принесут фотографию, которая мне крайне необходима. Будьте так добры, позвоните портье, пусть он пошлет этих людей ко мне или вызовет меня.
– Непременно, – ответила старшая кухарка. – Но не достаточно ли ему взять у них эту фотографию? И что это за фотография, позвольте спросить?
– Фотография моих родителей, – сказал Карл. – Нет, я должен сам поговорить с этими людьми.
Старшая кухарка ничего больше не сказала и отдала по телефону распоряжение портье, причем назвала номер комнаты Карла – 536.
Затем они через дверь, противоположную входной, вышли в небольшой коридор, где, прислонившись к решетке лифта, дремал маленький лифтер.
– Мы можем сами себя обслужить, – тихо сказала старшая кухарка, пропуская Карла в лифт. – Десять – двенадцать часов работы многовато для такого мальчугана, – говорила она, пока лифт поднимался, – но так уж в Америке заведено. Вот, например, этот малыш, он итальянец и приехал сюда с родителями полгода назад. Поглядеть на него, так эта работа ему не по силам, личико совсем исхудало, засыпает во время смены, хотя по натуре очень услужлив; но стоит ему проработать здесь или в любом другом месте Америки еще полгода, и он все с легкостью выдержит, а через пять лет станет настоящим крепким мужчиной. О примерах такого рода я могу рассказывать часами. При этом я вовсе не имею в виду вас – вы-то сильный юноша; вам лет семнадцать, не так ли?
– В следующем месяце будет шестнадцать.
– Даже только шестнадцать! – воскликнула старшая кухарка. – Ну, тогда смелей!
Наверху она ввела Карла в комнату, которая, правда из-за наклонной стены, выглядела уже как мансарда, но при свете двух электрических лампочек оказалась в остальном очень уютной.
– Вы не робейте, – сказала старшая кухарка, – эта комната – не гостиничный номер, а часть моей квартиры, состоящей из трех комнат, так что вы меня нисколько не стесните. Я запру эту вот дверь, чтобы вы чувствовали себя совершенно свободно. Утром вы, конечно, как новый гостиничный служащий, получите свою комнатку. Если б вы пришли с товарищами, я бы устроила вас всех в общей спальне для персонала, но, так как вы один, я думаю, для вас лучше будет здесь, хотя спать придется на диване. А теперь доброй ночи, отдохните как следует перед работой. Завтрашний день пока не самый напряженный.
– Премного благодарен вам за вашу любезность, – сказал Карл.
– Подождите, – сказала она, остановившись на пороге, – иначе вас скоро опять разбудят. – Она подошла к боковой двери, постучала и крикнула: – Тереза!
– Слушаю, госпожа старшая кухарка, – послышался голос молоденькой пишбарышни.
– Когда ты пойдешь будить меня утром, ступай через коридор, здесь в комнате спит гость. Он до смерти устал. – Она улыбнулась Карлу. – Понятно?
– Да, госпожа старшая кухарка.
– Ну, тогда доброй ночи!
– И вам доброй ночи.
– Дело в том, – сказала старшая кухарка, как бы поясняя, – что уже несколько лет я ужасно плохо сплю. А ведь теперь я могу быть довольна своим положением и, откровенно говоря, слишком-то не хлопотать. Но должно быть, результаты моих прежних забот и наградили меня этой бессонницей. Если я засну часа в три ночи – уже надо радоваться. Но так как в пять, самое позднее в половине шестого, пора вновь приступать к работе, я вынуждена просить, чтобы меня будили, причем осторожно, чтобы нервы не расходились пуще прежнего. И будит меня Тереза. Ну, теперь вам все уже известно, да и я ухожу не навсегда. Доброй ночи! – И, несмотря на свою полноту, она прямо-таки выпорхнула из комнаты.
Карл предвкушал сон, так как этот день очень утомил его. А более уютной обстановки для долгого, безмятежного отдыха и пожелать было нельзя. Правда, комната служила не спальнею, скорее уж это была гостиная или, вернее, парадный салон госпожи старшей кухарки, и умывальник принесли сюда специально на этот вечер, ради Карла, и тем не менее он не чувствовал себя незваным гостем, наоборот, был, как никогда, обласкан. С чемоданом все было в порядке, и, пожалуй, он давненько не бывал в большей безопасности. На низком комоде, покрытом ажурной шерстяной накидкой, стояли в рамках и под стеклом всевозможные фотографии; осматривая комнату, Карл остановился взглянуть на них. В большинстве снимки были старые и изображали девушек в допотопных неуклюжих платьях и небрежно приколотых, крохотных, но довольно высоких шляпках; опершись правой рукою на зонтик, они смотрели на зрителя, однако поймать их взгляд никак не удавалось. Среди фотографий мужчин Карл обратил внимание на портрет молодого солдата с буйной черной шевелюрою, который, положив кепи на столик, стоял по стойке «смирно» и едва сдерживал переполнявший его горделивый смех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29