А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

— Он обнимает меня сзади, прижимается щекой к моим волосам, глубоко вздыхает — и вдруг отпускает, почти отталкивает, словно чего-то испугался.
— В чем дело? — Я удивленно оборачиваюсь.
Он сконфуженно качает головой и кладет руки мне на плечи.
— Ничего, малышка. Ничего. Все в порядке.
Мы завтракаем на террасе с видом на Пантеон. Что особенно хорошо — сегодня достаточно жарко, чтобы раскрыть навес от солнца, что в Париже бывает не так уж и часто. Желтая маркиза с широкими белыми полосами разворачивается нажатием кнопки. Под ней чувствуешь себя, как на Ривьере. Белая плетеная мебель с красными льняными подушками тоже создает южную атмосферу.
Проспер сидит напротив, в белых брюках и белой расстегнутой рубашке, высоко положив ноги. На завтрак у нас тосты, масло, яйца, настоящий английский апельсиновый джем, горько-сладкий, с большими кусочками корочки, я это обожаю. К этому кофе, апельсиновый сок и шампанское. Я принесла с кухни грубую деревенскую синюю посуду, толстые, пузатые керамические чашки, положила к ним желтые салфетки и поставила на стол красивый букет роз. С улицы не доносится шума, большинство парижан уже отправилось в отпуск. Здесь наверху спокойно, тихо, тень и прохлада, будто за городом. Проспер потягивается и наливает себе еще один бокал шампанского. Мы начали вторую бутылку, она уже наполовину пуста. Этим утром он молчалив, что-то его гложет. Насколько я знаю мужчин, ему не дают покоя мысли о жене. Скоро он мне деликатно сообщит, что женат.
— Съешь еще что-нибудь? — нарушаю я тишину. — Если хочешь, я быстренько сбегаю к булочнику и принесу миндальные круассаны.
— Нет, спасибо. — Он вздыхает и задумчиво смотрит в свой бокал. — Как было бы хорошо просыпаться вместе каждый день и завтракать. Над крышами Парижа. Но не получится. Мне надо возвращаться в Нью-Йорк.
— Я это знаю.
Он поднимает голову и серьезно смотрит на меня своими добрыми карими глазами.
— И я женат.
— Разумеется. Твое обручальное кольцо трудно не заметить.
— Тебе это мешает?
— Нет.
Он задерживает взгляд на своем кольце.
— Мы уже пятнадцать лет вместе. И у нас двое детей. Я не хочу делать им больно, понимаешь?
— Ты счастлив?
— Нет! — Он выпаливает это, не раздумывая ни секунды. — Мы больше не спим вместе. Или почти не спим. От силы раз в месяц.
— Давно?
— С тех пор, как появились дети. — Он снова смотрит на кольцо.
От силы раз в месяц? А потом? Такой великолепный любовник не может оставаться невостребованным.
— Ты изменяешь своей жене?
— У меня есть подруга, — честно отвечает он.
— Давно?
— Год. Она хочет, чтобы я развелся. Она очень красивая. Почти такая же красивая, как ты. Но совсем другая. Черные волосы и очень светлая кожа. У нее два взрослых сына от первого брака. Она старше меня. На десять лет. Моя жена тоже старше меня. Я всегда влюблялся в женщин старше себя. Ты — первое исключение.
— Сколько тебе лет?
— Тридцать четыре. А тебе?
— Сорок один!
Проспер начинает хохотать и долго не может остановиться. Закидывает голову назад, его белые зубы сверкают, наклоняется вперед и бьет себя по коленкам. Он просто покатывается со смеху.
— Все ясно, — стонет он, наконец, обретя снова дар речи, — не говори ничего! Это судьба. — Он продолжает хихикать. — Но я должен тебе еще кое в чем признаться. — Его голос становится серьезным. — Я надеюсь, тебя это не обидит. Я этого вовсе не хочу. Поверь мне. Я не хочу причинить тебе боль, Офелия. Но я не знал, что познакомлюсь с тобой… — Он вдруг осекается, опускает глаза.
— Ну и? Скажи же, наконец.
— Рашель приезжает в Париж. — Его голос становится совсем хриплым.
— Твоя жена?
— Моя подруга. Она еще никогда не бывала в Европе. Я устроил ей дешевый билет. Она приезжает через три дня. Он выжидающе смотрит на меня.
Я тоже жду.
— Мы хотим нанять машину и поехать на Лазурный Берег. На десять дней. Я собираюсь показать ей Францию. Я ей обещал. А потом мы вместе полетим в Нью-Йорк. Но если ты хочешь, — он берет мою руку и сжимает ее, — если ты хочешь, Офелия, я позвоню ей и все отменю. Сегодня после концерта я могу ей позвонить и сказать, чтобы она не приезжала.
— Она очень настроилась? — спрашиваю я после раздумья. — Я имею в виду, она будет очень разочарована, если все сорвется?
— Наверное! — Он мнется. — Дело в том, что мы еще ни разу не проводили вместе всю ночь. Мы знакомы почти год, но каждый раз я уходил домой. Иногда в четыре, иногда в пять утра. Всегда поздно. Мы хотели это наверстать в Париже. Этому она рада больше всего.
Я вздыхаю.
— Она тебя любит?
— Очень!
— А ты?
Он долго смотрит на меня, не говоря ни слова.
— Я откажу ей, если ты хочешь.
— У нее есть профессия?
— Она — секретарша в одной рекламной фирме.
Я тянусь через весь стол к кофейнику и наливаю себе полную чашку.
— Оставь все как есть, — говорю я, наконец. — В нашем распоряжении еще три дня. Осенью я опять вернусь в Канаду, и мы наверняка увидимся. Может, у тебя будут гастроли в Монреале? Или я навещу тебя в Нью-Йорке.
Проспер встает. Бог ты мой, какой же он высокий. И красивый. Это невыносимо.
— Мы еще поговорим об этом, — глухо говорит он. — О’кей, крошка? Сегодня после концерта мы спокойно все обсудим. — Он подходит ко мне, берет за руки и приподнимает. Держит меня в своих объятиях. Его щека лежит на моем проборе. — Мне так трудно расстраивать людей. Я ни в коем случае не хочу терять тебя. Офелия, родная, ты мне веришь?
— Конечно!
Мы целуемся.
— Ну вот, — говорит Проспер с облегчением, радуясь, что исповедь прошла благополучно, — я предлагаю пойти погулять. Ты покажешь мне знаменитый Люксембургский сад? И еще я хочу посмотреть на Эйфелеву башню.
Полдня мы бродим по Парижу. Время пролетает незаметно. В семь Проспер должен быть в отеле. К Эйфелевой башне мы уже не успеваем, расстаемся у павильонов и разъезжаемся на такси в разные стороны. Расстаемся легко, ведь в полдесятого мы встречаемся в «Меридьене» у бара.
Когда я прихожу домой, все еще сияет солнце. Босиком иду на террасу, сажусь под желтую маркизу и допиваю остатки холодного кофе. Кладу повыше ноги, наслаждаюсь видом на город, заговорщицки подмигиваю Сакре-Кер. Вуаля! Свершилось! Я действительно влюбилась телом, не поплатившись за это душой.
Проспер упомянул свою жену, и мне не было больно. Рассказал о своей подруге — острая игла не вонзилась мне в сердце. Пусть приезжает подруга. Она мне не помеха. Напротив! Если она появится, вся история вовремя закончится. Я буду спасена от искушения серьезно влюбиться и разрушить хороший брак. Я не хочу разрывать браков. Упаси Господь.
Раньше я была менее щепетильна. Но теперь я старше. Я знаю, что страсть проходит. Через пару лет (а часто гораздо раньше) от нее ничего не останется. Неужели из-за этого я буду ввергать в несчастье женщину, которая мне ничего не сделала, и двоих детей? Ни за что. Это не в моем стиле.
Кроме того, ясно как божий день: мужчина, который ни разу не проводил всю ночь вне дома, относится к своему браку серьезно. Он может изменять своей жене, критиковать ее и жаловаться на ее недостатки, но если он каждую ночь паинькой приходит домой, у него и в мыслях нет разводиться. Это я знаю по опыту. И надеюсь, бедняжка Рашель из Нью-Йорка тоже знает об этом.
Я закрываю глаза. Хорошо сидеть здесь, когда твое тело еще поет о любви. Сердце постукивает тихо и приятно, я чувствую себя сытой, довольной кошкой. Неожиданно я вздрагиваю. В голову приходят самые негаданные мысли. Не может быть. Я выпрямляюсь.
Дело в том, что за последние три месяца я часто читала эротические книги. Мой оперный директор позаботился, и целая полка в салоне забита ими. У него есть хорошие вещи. Не порнография с убийствами и насилием, садизмом и ненавистью к женщине, а классические произведения, созданные людьми, любившими любовь. И впервые в своей жизни я открыла страницы «Камасутры».
Этот старинный индийский учебник любви (написанный около полутора тысяч лет назад) открыл передо мной новые миры. Ах, что это были за времена!
О цветущих садах, благоухающих беседках, чистых источниках говорится там, о красивых уравновешенных людях, которые украшали друг друга венками из цветов и любили на мягком, душистом ложе, в тенистых, богато украшенных покоях. И в отличие от сегодняшнего дня, женщины были раскрытой книгой.
Женщина, пишет автор, крайне медленно достигает удовольствия. Иногда только через несколько часов, иногда лишь на третий или четвертый раз. И он объясняет, как с ней обращаться, где ее нужно гладить и как любить, чтобы она пришла в экстаз.
И поэтому сейчас меня будто молнией поразило. Этой ночью я пришла в экстаз. В первый раз за всю жизнь! И это упоение, которое миллионы белых женщин никогда не испытают со своими измученными стрессами мужьями, было естественным для индианок! Значит, те любили лучше?
Библиотека моего хозяина содержит и другие доказательства: путевые заметки с острова Ява, написанные одним немцем после первой мировой войны. В них я с удивлением прочитала о претензиях индонезиек, считавших невозможным хранить верность белому мужчине. Вначале они, пишет Рихар Катц, охвачены его жаром, но пока они разойдутся, он уже остывает. Белый любит, как гоночный автомобиль: с большим шумом как можно быстрее к цели. А потом долго отдыхает в гараже. Итог: женщина предпочитает слуг. Черный садовник никуда не спешит. То, что его господин успевает за десять минут, у него занимает целую ночь. Во всяком случае, он лучше понимает женщин. У него тот же ритм. Как прикажете к этому относиться? При этом не все белые мужчины так уж плохи. Среди сорока трех экземпляров, с которыми я познакомилась поближе, были и таланты. Проблема в другом. У белых другая установка. Более прогрессивная! И тут зарыта собака.
Опять же посмотрим с другой стороны.
Наши мужчины не могут прижиматься всю ночь. Прогресс зовет. Им надо рано вставать, чтобы развивать экономику. Им нужно прокладывать автомагистрали и улицы, возводить бетонные коробки и склады, строить атомные электростанции и фабрики.
Прижимание денег не приносит. А если выкорчевывать деревья, цементировать поля, производить оружие и сносить красивые старые дома, какой-то идиот на этом обогащается. Время — деньги! Мы знаем, что котируется: больше бомб, химии и бетона! Да-да! И еще мы знаем, откуда ветер дует (а именно — из Чернобыля!). Это, правда, вредно для здоровья, но прогресс требует жертв!
У меня будто пелена спадает с глаз. Это оттого, что ночами страстно занимаешься любовью. И вот система прочищена! Опять все видишь ясно и свободно говоришь об этом.
Выбросьте в металлолом пневматические молотки! Засыпьте котлованы и посадите деревья! Выкиньте свои еженедельники в окно! Дарите вашим женам на день рождения экстаз, тогда они не будут ворчать весь год! Продайте телевизор! Позвольте себе французскую двуспальную кровать!
Но я не хочу быть несправедливой. Здесь, на моей террасе, под желтой маркизой, над парижскими крышами, я должна признать: они стараются, наши мужчины. Сегодня любят гораздо лучше, чем при Наполеоне!
Я встаю и начинаю убирать со стола. Еще один час, и я поеду в «Меридьен». Радуюсь как ребенок. Но к чему это приведет? К горестной разлуке, без всякого сомнения. Еще три дня помилования! Сегодня, завтра, послезавтра. Потом суббота. Проклятье!
Расставание действительно оказалось ужасным. Тяжелее, чем я думала. Но в воскресенье, когда я в грустном одиночестве лежу в своей роскошной постели, звонит Проспер. Из Ниццы. Он разругался с Рашель. Она уехала. Он возвращается ночным поездом в Париж. Ура!
На следующее утро приезжает. Я встречаю его на Лионском вокзале. Мы проводим вместе еще три дня и три ночи (для меня уже почти перебор!). Когда в среду он улетает обратно в Нью-Йорк, я не грущу (мне нужен как минимум недельный отдых!). Хорошо было. Замечательно.
Провожаю его на аэродром.
Мы будем перезваниваться, писать друг другу, увидимся. Все остальное предопределено судьбой.
И неплохо предопределено!
Я прилежна как пчелка.
Нелли умиротворена, книга практически готова. Двести семнадцать страниц я уже отправила в Калифорнию. Недостает короткой заключительной главы, я должна получить ее через несколько дней.
Париж опустел. В августе все французы в отпуске. Осиротели целые улицы, в иных районах не найдешь ни одного открытого магазина. Две трети всех кафе и ресторанов не работают, окна застеленных террас закрашены белой краской, столы и стулья нагромождены друг на друга. Только туристов громадное количество. Гораздо чаще слышна английская, а не французская речь, в августе город еще более интернациональный, чем обычно. Или лучше: Париж летом — это космополитическая деревня, потому что вся жизнь ограничивается Сен-Жерменом, Монпарнасом, Монмартром и Елисейскими полями. Между ними лежит ничейная земля закрытых магазинов.
За прошедшие четыре недели многое произошло. Я вешу всего лишь пятьдесят пять кило! ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТЬ! И владею двумя платьями и костюмом от Ив Сен-Лорана. Кроме того, я научилась плавать, правда, еще не отваживаюсь на глубину, но на мелком месте — часами. Поступили мои деньги, и неожиданно объявился мой издатель. Якобы он проходил курс лечения, по слухам, однако, был на Мальдивских островах со своей австралийской подружкой! Загорелый, в радужном настроении, он продает мне права на вожделенные книги за смехотворную сумму. За это я рассказываю ему о рукописи Нелли и обещаю французскую версию, как только она у меня будет готова. Кто знает, может, он приобретет ее и благодаря мне сделает самый большой бизнес в своей жизни!
Доллар опускается как миленький, хвала Всевышнему! В первую неделю, после того как был продан мой капитал, он подскочил сразу на десять пунктов! Я чуть рассудка не лишилась. Невозможно описать, что я пережила. Ночами я не могла заснуть. Меня мучили кошмары о загубленных миллионах, продажах с молотка и банкротстве. Утром я вставала с замиранием сердца, в ужасе искала в газетах валютный курс. Что? Опять поднялся? Я была на грани отчаяния!
Да, родные мои, я убедилась на собственной шкуре, что спекуляция отражается на здоровье. Никогда больше не буду. Клянусь. Ни за что больше не ввяжусь в подобную аферу. Но потом произошел перелом. Доллар начал падать. Сразу все стало выглядеть иначе. Какое блаженство читать утром газету и осознавать, что ты опять чуточку разбогатела. Весь день ты в прекрасном настроении, забыты страх и ноющая боль в животе, ты поздравляешь себя, ликуешь и думаешь: это было гениально! (И действительно было. На сегодняшний день я заработала уже семь тысяч долларов!)
Нури, к счастью, не приехал. Однако Юсуф, его кузен, все еще помогающий в тунисской кондитерской на площади Контрэскарп, привез мне от него подарок. Симпатичный серебряный браслет с бирюзой и лиловую шаль с бахромой, великолепно подходящую к моему гардеробу. Еще он привез весточку для меня: у Нури все в порядке, он работает со своим отцом, я должна хранить ему верность, он меня любит и приедет навестить осенью.
Мировая знаменитость, дирижер Реджинальдо Ривера тоже звонил дважды, один раз из Рио-де-Жанейро и один раз из своего личного самолета.
— Мы высоко над облаками, моя прекрасная канадка, — можно было подумать, что он звонит с Марса, — под нами пролив Ла-Манш. Вспоминаете ли вы иногда меня? У меня для вас сюрприз. Он уже на пути в Париж. Через пару дней прибудет. Гуд бай, май лав! Вы еще обо мне услышите!
Сюрприз состоял из пяти килограммов дорогого брюссельского шоколада, и не успела я убрать его в холодильник, как Реджинальдо позвонил из Южной Франции. Здесь, правда, жутко жарко, дом полон гостей, но найдется местечко и для меня. Нет ли у меня желания приехать? Он пробудет тут две недели, а затем отправится дальше мотаться по свету.
Я отказываюсь, и после долгих препирательств он принял отказ. Дом полон гостей? Знаем мы это. Опять встреча с розовыми серьгами? Спасибо! Без этого я проживу.
Зато у меня было забавное приключение в нашем посольстве. Я туда пошла, чтобы расспросить о канадской писательской колонии в Париже. Меня тут же пригласили на чтения (в наш аристократический институт культуры на площади Инвалидов), не принесшие, однако, нужных знакомств. Очевидно, преуспевающие авторы не ходят на приемы в собственное посольство, а те, которые ходят (в надежде на финансовую поддержку), неинтересны мне. С этими не построишь издательство.
Эх, мне бы какую-нибудь книгу Новой романтики! К примеру, издать книгу Нелли, вот был бы феноменальный успех! Одна большая удача — и я уже в обойме. Тогда не надо гоняться за новыми рукописями, авторы сами придут ко мне. Они ломиться ко мне будут. И тогда мое будущее обеспечено. Ах да, я ведь хотела рассказать о приключении в посольстве.
Дело было так: только я вхожу в холл, как меня подзывает к себе швейцар.
— Ну, наконец-то, вы пришли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32