— За их счет живут легионы чиновников и простых смертных. У нас повсюду воруют. Мы уже смирились, что, например, в студенческой столовой оплачиваем треть стоимости продуктов, идущих на стол поварихам и остальным работникам общепита. Но обкрадывать сирот! Страшнее этого греха ничего нет. Государство якобы тратит значительные суммы на воспитание сироты. Но ведь ясно, что до ребенка не доходит и половина этих денег…
Они гуляли со Стасом по своим излюбленным тропам на Ленинских горах. Наступили последние дни осени, преддверие зимы. Золотой ковер листьев под ногами давно почернел. Голо и бесприютно стало в бывших воробьевских парках. Катя старательно избегала встреч со Стасом. В последний раз они вместе ходили на выставку почти месяц назад. Но сегодня ей необходимо было выговориться, и она сама пригласила его на прогулку.
— Вы, сударыня, совершенно непостижимое существо, — вдруг задумчиво заговорил Стае. — Я сдаюсь, не могу разгадать тебя до конца. Что ты сделаешь завтра — умрешь за сирот или выйдешь замуж за Вадика?
Стае, заметив, что им пренебрегают, гордо отдалился и дал понять, что не собирается навязывать свое общество. Сначала он подумал, что Катя решила сделать ставку на Вадика. Но Вадик совсем не показывался в общежитии. Значит, более выгодный претендент объявился. Муки ревности и обиды терзали его. Но когда боль притупилась, он заставил себя быть справедливым к Кате.
— Ты, конечно, давно заклеймил меня. Я по твоим взглядам догадалась. — Катя старалась говорить спокойно, но волнение прорвалось в ее голосе. — Бессердечная эгоистка, охотница за женихом с пропиской, честолюбивое чудовище. Признавайся — так ты обо мне думал.
— Еще недавно думал, — признался он.
«А вдруг я и в самом деле такая? — ужаснулась Катя. — Способна я на подлость, унижение ради того, чтобы устроиться где-нибудь на телевидении, мелькать на экранах, прославиться?»
— Я не такой глубокий и самодостаточный человек, как ты, чтобы уйти в себя, в книги и жить в любой обстановке, хоть на необитаемом острове, — оправдывалась Катя. — Я выросла в маленьком городке и знаю, что такое провинция: ужасающее однообразие жизни, болото, в котором гибнут талантливые, неординарные люди…
— Но в столице то же однообразие будней, а не сплошные праздники, — возразил Стае. — И здесь на глазах почему-то опускаются, спиваются и гибнут талантливые люди.
— И все-таки здесь больше возможностей, — упрямо твердила она.
Меня возмущает высокомерие, с которым ты делишь людей на заурядных и необыкновенных. Уверяю тебя, ты ошибаешься, — мягко вразумлял ее Стае. — Для меня герой тот, кто стойко и мужественно несет свой крест, работает, выполняет свои обязанности перед близкими. Терпение — вот главный талант в жизни. Такими образцами высокой человеческой породы для меня стали бабушка и мама. Большие семьи, нищета, невыносимые мужья — такая им досталась жизнь, и они ее прожили.
— Ой, только, пожалуйста, без морали! — не выдержала Катя.
В последние дни ей было невыносимо тяжело. Она замучила рассказами о своих сиротах Наташку, девчонок из комнаты. Ни о чем другом она не могла думать, чувствуя себя совершенно бессильной что-либо изменить и помочь обездоленным детям. Если бы не помощь шефа, ее бы и на порог не пустили в эти «закрытые» заведения. Она его позвала, чтобы излить душу, быть понятой, а вместо этого ей читают дешевые проповеди. Нет, нужно прекратить даже редкие встречи, потому что он не может удержаться от упреков. Все это она в сердцах выложила Стасу.
Но он вдруг нежно обнял ее за плечи, поцеловал в ухо и уткнулся носом ей за воротник. Катя чувствовала, что он улыбается.
— Я просто преклоняюсь перед тобой, моя самоотверженная воительница. Все-таки в каждой русской женщине есть это некрасовское — «в горящую избу войдет…».
— Запросто! — подтвердила Катя.
Поцелуи на ветру были особенно жгучими и вкусными. Редкие прохожие поглядывали на них украдкой с тайной завистью. Но эта парочка была так поглощена друг другом, что ничего вокруг себя не замечала.
— Знаешь анекдот? — вдруг вспомнил Стае. — Все женщины якобы делятся на две категории — тягловые и декоративные. Декоративные женщины в старости — грустное зрелище.
— Я ни то ни другое, я тяглово-декоративная, — определила Катя. — Как ты не понимаешь, что далеко не все женщины тоскуют по семье и детям? Мне, например, семья не нужна, о кухне и пеленках мне подумать страшно. Я создана не для деторождения, а для работы. Дайте же мне возможность жить так, как мне хочется!
Их спор на этот раз не привел к ссоре. Но ни в чем они не могли достигнуть согласия. «Главное, он меня не презирает», — поняла Катя. Эта мысль ее успокоила. Скоро Стае переезжает в высотное здание, и они больше не будут сталкиваться каждый день в коридорах. А сердце забывает то, чего не видит глаз, и их привязанность сама собой потихоньку угаснет.
Глава 5
Как-то Наташа позвонила Кате и потребовала немедленной встречи: ей надо сообщить подруге что-то сверхсерьезное.
— Н-да? — насторожилась Катя. — А по телефону нельзя изложить мне эту новость?
— Это очень важно, — настаивала Наташа.
— Действительно важно? — усомнилась Катя.
— Более чем, — ответила Наташа.
— Хорошо. — Катя что-то соображала на том конце провода. — Хорошо, я отменю свою встречу. Имей в виду, тоже важную. Но, судя по твоему тону, у тебя что-то сверхординарное. В семь вечера у Большого театра. — И она повесила трубку.
…Уже около двух месяцев Наташа встречалась с Виктором, но только сейчас решилась наконец поведать о нем Катерине. От преждевременного откровения ее удерживала та сердечная полнота, которая не позволяет чувству выплеснуться в слова… Да и не было их на свете, тех слов, которыми можно рассказать о Викторе.
Но скрывать свою любовь от Кати дальше было невозможно: дело в том, что он уже побывал у нее в общежитии и был представлен Софье и Жанне. И это, по мнению Наташи, могло обидеть Катерину — то, что она сперва поведала о главном в своей жизни общежитским подружкам, а не ей.
— Ну что? — нетерпеливо спросила ее Катерина. — Говори же! Пригласили сниматься в кино?
Наташа смотрела на нее сияющими глазами. Но на вопрос подруги пренебрежительно хмыкнула:
— Бери выше.
Катя пристальным, цепким взглядом впилась в лицо подруги:
— Да что может быть выше? Не могли же тебе на первом курсе предложить роль в театре?
— Выше, еще выше!
Катя немного подумала и вдруг хлопнула себя по лбу:
— Боже! Как мне сразу в голову не пришло! Москалев сделал тебе предложение!
Наташа расхохоталась.
— Слушай, это же чудненько! А прикидывалась тихоней! Эдак ты и меня за какого-нибудь знаменитого старичка пристроишь!
— Он вовсе не старичок! — возмущенно воскликнула Наташа. Она благоговела перед Москалевым и не могла допустить, чтобы о нем говорили в таком тоне.
Катя быстренько обняла ее:
— Конечно, не старый… Это я так… Точно, Софья говорила, он питает к тебе слабость. Ну, ты гений, подруга! Я так счастлива! У него ведь трехкомнатная?..
— Да погоди ты! — Наташа сердито дернула ее за рукав. — Дело не в Москалеве… Еще выше, еще выше!
Катя, покрутив головой, с сомнением изрекла:
— Слушай, но не Ален же Делон хочет на тебе жениться?.. Ну говори сама, что произошло.
Наташа наклонилась к уху подружки и жарко шепнула:
— Я влюбилась…
Катя откачнулась от нее. Лицо у нее как будто осунулось и стало отстраненно-деловитым.
— Это все?
— Это — все!
— Так… — Катя взглянула на часики. — Ну, я еще успею на свою встречу. Прощай, подруга… — И поцокала на каблучках к остановке троллейбуса.
Наташа в полном ошеломлении несколько секунд смотрела ей вслед, затем бросилась вдогонку, схватила Катю за руку и развернула к себе:
— Ну зачем ты так?
— А ты зачем? — яростно выдохнула Катя. — Я отменяю важную встречу, мчусь к тебе, думаю, произошло что-то экстренное, а ты ко мне с новостью как в школьные годы. — Катя возвела очи горе. — Она влюбилась! Боже ты мой! Нет, дух провинциализма из тебя не выбьешь никакой палкой! Ладно, уж коли я на тебя потратила столько времени, рассказывай!
Они уселись на лавку в скверике, и Наташа, уже немного сбитая с толку, принялась рассказывать, как они с Виктором познакомились. На станции метро «Смоленская» они столкнулись, и у нее выпал из рук томик Фета, а Виктор поднял и, бросив взгляд на корешок книги, пошел за ней… Они разговорились, и казалось, будто знали друг друга…
Тут Катя непритворно зевнула, чуть не вывихнув челюсть, и Наташа поневоле умолкла…
— Так, — произнесла Катя, — шепот, робкое дыханье и рояль с блуждающими в нем струнами мы опустим… Четко и ясно отвечай на мои вопросы. Как в кабинете следователя.
Наташа снова почувствовала над собой вечную Катину власть и непонятное Катино превосходство. Она не посмела ощутить себя униженной.
— Согласна?
Наташа кивнула, опустив голову.
— Его имя?
— Виктор.
— Фамилия?
— Я еще не спрашивала, — растерянно ответила Наташа.
— Уже плохо. Похоже, скрывает свою фамилию. Я надеялась, что ты хоть в паспорт его заглянула…
— Зачем? — изумилась Наташа.
— Чтобы узнать, женат он или нет, — разъяснила Катерина тоном, которым обычно говорят с детьми.
— Нет, не женат.
— Откуда тебе известно?
— Он так сказал. Катя тяжело вздохнула.
— Детский сад, — пробормотала она. — Пошли дальше. Чем он занимается?
— Он микробиолог. Работает в НИИ.
— В каком именно НИИ? — последовал вопрос.
— Не знаю.
— Выясни, и побыстрее. Я им сама займусь.
— Прекрати. — Лицо Наташи мучительно искривилось. — Он никогда не лжет. Зачем ему лгать? Он любит меня…
— Еще бы не любить такую дуру. Такую дуру и слопать не грех от любви, — безжалостно продолжала Катя. — Где он живет?
— На Кутузовском…
— Ты была у него дома? — продолжала допрашивать Катя.
— Нет, дома пока не была. Один раз мы ездили к нему на дачу.
— На дачу? — Брови Кати поползли вверх. — Это надо понимать так, что ты рассталась со своей драгоценной девственностью? Ну, вот это новость! Ради этого мне стоило отложить важную встречу.
Наташа покраснела до корней волос:
— Ни с чем я не рассталась. Мы еще даже не целовались. Он считает меня своей невестой и бережет. — В голосе Наташи прозвучал вызов.
Кате не надо было даже смотреть подруге в глаза. Конечно, эта дурочка говорит сущую правду.
— Почему он не познакомил тебя с родителями? — еще суровее спросила она.
— Потому что у его отца, тоже микробиолога, сейчас очень важная серия экспериментов… Ему не до того, он в нервном напряжении. Да и я считаю, что пока еще рано…
— Что считаешь ты, меня не интересует, — перебила ее Катя. — Ты, может, считаешь, что любовь есть на свете и что детей находят в капусте. То, что ты считаешь, несколько идет вразрез с реальностью. Меня настораживает это обстоятельство — то, что ты не была у него дома и не познакомилась с родителями… Пошли дальше. Что за дача? Где она?
— На станции Ельники…
Брови Кати снова поползли вверх.
— Ельники знаю. По Ярославской дороге. Это очень престижное место, для буржуев. Итак, что за дача?
— Ну, дача как дача… — отмахнулась Наташа.
— Конкретнее, пожалуйста… Сколько этажей? Есть ли гараж? Сколько комнат? Электричество, вода, телефон? — изуверским тоном продолжала допрос Катерина.
— Двухэтажная, — устало ответила Наташа. — Гараж — да, есть. Собака Дик…
— Собака меня не интересует!
— Комнат… — Наташа запнулась, добросовестно попыталась вспомнить. — Мы были только в зале и в кабинете наверху, там очень много книг… Электричество, вода, телефон есть, — вложив в это перечисление всю иронию, на какую только была способна, заключила Наташа.
— Вода горячая тоже есть?
— Не помню. Картин много на стенах.
— Камин в зале есть?
— Да, — оживилась Наташа. — Витя разжег пламя, и мы так чудесно посидели, смотрели на огонь…
Слова замерли у нее на языке от ледяного взгляда Кати.
Они помолчали. Катя вынула из сумочки длинную коричнево-золотистую сигарету и закурила.
— Ты должна познакомить меня с ним, — сказала она наконец. — Я сразу разберусь во всем и тебе доложу. У нас с ним, правда, будет беседа без смотрения на отблески огня и без прочих атрибутов поэзии. Но зато я узнаю про него все. Уговор?
Наташа вымученно улыбнулась.
Она сразу решила, что больше никогда не заговорит с Катей о Викторе. Она не может допустить, чтобы хоть тень Катиного врожденного цинизма коснулась Вити.
Она покосилась на подругу, ловко отщелкнувшую недокуренную сигарету, и жалость к ней стиснула Наташино сердце.
«Скажу потом Кате, что мы с Виктором перестали встречаться», — решила она.
Весь год Катя посвятила себя сиротам и детдомовской теме. Колесников пытался пристроить ее передачу на телевидении, но там заявили категорично: «чернуха». Зато небольшую часть ее материала он сумел пробить в газету «Семья». И это была немалая удача. Катя даже не рассчитывала когда-нибудь увидеть свой труд напечатанным, пусть и в урезанном виде.
Работа сблизила их. Конечно, пока она не входила в ближайшее окружение шефа, как немногие старшекурсники, которые звонили ему домой и ездили с ним в командировки. Но первый шаг был сделан, она это чувствовала. Он проявил к ней пока чисто человеческий интерес, она уже не была одной из многих его учениц, и только.
У нее не было никаких планов обольщения Колесникова. Она не выстраивала в уме сценарий его постепенного приручения. Как многие женщины, она шла к нему на ощупь, с закрытыми глазами. В случае неудачи, а неудачу она не исключала, Катя не слишком бы расстроилась. Колесников по-прежнему остался бы на пьедестале — умным наставником, шефом, недосягаемым идеалом. Но она все больше привязывалась к нему. Она выросла без отцовской опеки и покровительства и всегда завидовала подругам, у которых были нормальные семьи.
— Мне нужен не столько возлюбленный и муж, сколько супруг, покровитель, который бы заботился обо мне, — задумчиво сказала она Наташе и вдруг без всякой связи добавила: — Ты знаешь, кажется, Колесников мне очень нравится. На семинар иду словно на праздник — сейчас его увижу, поговорю с ним. Потом два-три дня бодра и полна сил. Он действует на меня как допинг.
— Тебе нужна именно любовь, как всякой нормальной женщине. Ты строишь чисто рассудочные схемы и пытаешься по ним жить, — строго отчитала ее подруга. — Обожание своего наставника — нормальное ученическое чувство. Я своего тоже обожаю. И не придумывай, пожалуйста, что это нечто большее.
Наташа никогда не видела Колесникова, но относилась к нему с предубеждением. Во-первых, он старый. Во-вторых, наверное, потрепанный ловелас, раз живет один и долго не женится после смерти жены. Конечно, у него легион женщин. Журналисты почему-то представлялись Наташе ужасными повесами.
Вскоре она убедилась, что ошибалась в Катином шефе. Как-то они сидели в маленьком скверике у факультета журналистики. Распускались первые листья. Даже здесь, в самом центре Москвы, пахло весной. Катя достала было сигарету, но тут же поспешно ее спрятала. На ступенях стоял Колесников. Он любовался преобразившимся сквером и, казалось, наслаждался весенним воздухом.
Вместо того чтобы вежливо поклониться им издалека, Сергей Петрович вдруг решительно направился к их скамейке, присел и весело сказал:
— Можете доставать свою сигарету, Катя!
Катя покраснела. Только Наташа поняла почему: имиджу умной, строгой девушки был нанесен серьезный удар. Она представила Колесникову подругу: с детства жили на одной улице, с первого класса учились вместе.
— В Велиже? — спросил Сергей Петрович. — Я почему-то так и подумал.
Он откровенно любовался Наташей. И хотя Катя заметила в этом внимании чисто этнографический, а не мужской интерес, вдруг нечто похожее на змеиное жало больно вонзилось ей в самое сердце. Конечно, никто не может равнодушно пройти мимо этой русой косы и ямочек — впервые в жизни недобро покосилась Катя на подругу.
— Сударыни! — с насмешливой патетикой обратился к ним Колесников. — Такие дни Бог редко дарит нам. Чудо! Предлагаю пройтись Александровским садом, и я угощу вас мороженым.
«Сударыни» охотно согласились. «Все-таки он относится к нам как к детям», — с облегчением подумала Катя. Идя рядом с ними, она больше молчала. Колесников с теплотой заговорил о прекрасном городке Вел иже, где он не раз бывал, о его богатой истории. Наташка с жаром поддержала, она свой Велиж любила. Катя даже заскучала, никогда она не интересовалась историей своего родного захолустья. Она задумалась о себе, вспомнила почему-то Стаса, которого старательно избегала.
А когда очнулась, они уже с воодушевлением говорили о музыке. Они оба воодушевленные, с улыбкой подумала Катя. Она таких людей любила, но в меру. Ее уравновешенная, спокойная натура порой восставала против излишней чувствительности, безудержных эмоций и даже такой добротной воодушевленное™ культурных людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Они гуляли со Стасом по своим излюбленным тропам на Ленинских горах. Наступили последние дни осени, преддверие зимы. Золотой ковер листьев под ногами давно почернел. Голо и бесприютно стало в бывших воробьевских парках. Катя старательно избегала встреч со Стасом. В последний раз они вместе ходили на выставку почти месяц назад. Но сегодня ей необходимо было выговориться, и она сама пригласила его на прогулку.
— Вы, сударыня, совершенно непостижимое существо, — вдруг задумчиво заговорил Стае. — Я сдаюсь, не могу разгадать тебя до конца. Что ты сделаешь завтра — умрешь за сирот или выйдешь замуж за Вадика?
Стае, заметив, что им пренебрегают, гордо отдалился и дал понять, что не собирается навязывать свое общество. Сначала он подумал, что Катя решила сделать ставку на Вадика. Но Вадик совсем не показывался в общежитии. Значит, более выгодный претендент объявился. Муки ревности и обиды терзали его. Но когда боль притупилась, он заставил себя быть справедливым к Кате.
— Ты, конечно, давно заклеймил меня. Я по твоим взглядам догадалась. — Катя старалась говорить спокойно, но волнение прорвалось в ее голосе. — Бессердечная эгоистка, охотница за женихом с пропиской, честолюбивое чудовище. Признавайся — так ты обо мне думал.
— Еще недавно думал, — признался он.
«А вдруг я и в самом деле такая? — ужаснулась Катя. — Способна я на подлость, унижение ради того, чтобы устроиться где-нибудь на телевидении, мелькать на экранах, прославиться?»
— Я не такой глубокий и самодостаточный человек, как ты, чтобы уйти в себя, в книги и жить в любой обстановке, хоть на необитаемом острове, — оправдывалась Катя. — Я выросла в маленьком городке и знаю, что такое провинция: ужасающее однообразие жизни, болото, в котором гибнут талантливые, неординарные люди…
— Но в столице то же однообразие будней, а не сплошные праздники, — возразил Стае. — И здесь на глазах почему-то опускаются, спиваются и гибнут талантливые люди.
— И все-таки здесь больше возможностей, — упрямо твердила она.
Меня возмущает высокомерие, с которым ты делишь людей на заурядных и необыкновенных. Уверяю тебя, ты ошибаешься, — мягко вразумлял ее Стае. — Для меня герой тот, кто стойко и мужественно несет свой крест, работает, выполняет свои обязанности перед близкими. Терпение — вот главный талант в жизни. Такими образцами высокой человеческой породы для меня стали бабушка и мама. Большие семьи, нищета, невыносимые мужья — такая им досталась жизнь, и они ее прожили.
— Ой, только, пожалуйста, без морали! — не выдержала Катя.
В последние дни ей было невыносимо тяжело. Она замучила рассказами о своих сиротах Наташку, девчонок из комнаты. Ни о чем другом она не могла думать, чувствуя себя совершенно бессильной что-либо изменить и помочь обездоленным детям. Если бы не помощь шефа, ее бы и на порог не пустили в эти «закрытые» заведения. Она его позвала, чтобы излить душу, быть понятой, а вместо этого ей читают дешевые проповеди. Нет, нужно прекратить даже редкие встречи, потому что он не может удержаться от упреков. Все это она в сердцах выложила Стасу.
Но он вдруг нежно обнял ее за плечи, поцеловал в ухо и уткнулся носом ей за воротник. Катя чувствовала, что он улыбается.
— Я просто преклоняюсь перед тобой, моя самоотверженная воительница. Все-таки в каждой русской женщине есть это некрасовское — «в горящую избу войдет…».
— Запросто! — подтвердила Катя.
Поцелуи на ветру были особенно жгучими и вкусными. Редкие прохожие поглядывали на них украдкой с тайной завистью. Но эта парочка была так поглощена друг другом, что ничего вокруг себя не замечала.
— Знаешь анекдот? — вдруг вспомнил Стае. — Все женщины якобы делятся на две категории — тягловые и декоративные. Декоративные женщины в старости — грустное зрелище.
— Я ни то ни другое, я тяглово-декоративная, — определила Катя. — Как ты не понимаешь, что далеко не все женщины тоскуют по семье и детям? Мне, например, семья не нужна, о кухне и пеленках мне подумать страшно. Я создана не для деторождения, а для работы. Дайте же мне возможность жить так, как мне хочется!
Их спор на этот раз не привел к ссоре. Но ни в чем они не могли достигнуть согласия. «Главное, он меня не презирает», — поняла Катя. Эта мысль ее успокоила. Скоро Стае переезжает в высотное здание, и они больше не будут сталкиваться каждый день в коридорах. А сердце забывает то, чего не видит глаз, и их привязанность сама собой потихоньку угаснет.
Глава 5
Как-то Наташа позвонила Кате и потребовала немедленной встречи: ей надо сообщить подруге что-то сверхсерьезное.
— Н-да? — насторожилась Катя. — А по телефону нельзя изложить мне эту новость?
— Это очень важно, — настаивала Наташа.
— Действительно важно? — усомнилась Катя.
— Более чем, — ответила Наташа.
— Хорошо. — Катя что-то соображала на том конце провода. — Хорошо, я отменю свою встречу. Имей в виду, тоже важную. Но, судя по твоему тону, у тебя что-то сверхординарное. В семь вечера у Большого театра. — И она повесила трубку.
…Уже около двух месяцев Наташа встречалась с Виктором, но только сейчас решилась наконец поведать о нем Катерине. От преждевременного откровения ее удерживала та сердечная полнота, которая не позволяет чувству выплеснуться в слова… Да и не было их на свете, тех слов, которыми можно рассказать о Викторе.
Но скрывать свою любовь от Кати дальше было невозможно: дело в том, что он уже побывал у нее в общежитии и был представлен Софье и Жанне. И это, по мнению Наташи, могло обидеть Катерину — то, что она сперва поведала о главном в своей жизни общежитским подружкам, а не ей.
— Ну что? — нетерпеливо спросила ее Катерина. — Говори же! Пригласили сниматься в кино?
Наташа смотрела на нее сияющими глазами. Но на вопрос подруги пренебрежительно хмыкнула:
— Бери выше.
Катя пристальным, цепким взглядом впилась в лицо подруги:
— Да что может быть выше? Не могли же тебе на первом курсе предложить роль в театре?
— Выше, еще выше!
Катя немного подумала и вдруг хлопнула себя по лбу:
— Боже! Как мне сразу в голову не пришло! Москалев сделал тебе предложение!
Наташа расхохоталась.
— Слушай, это же чудненько! А прикидывалась тихоней! Эдак ты и меня за какого-нибудь знаменитого старичка пристроишь!
— Он вовсе не старичок! — возмущенно воскликнула Наташа. Она благоговела перед Москалевым и не могла допустить, чтобы о нем говорили в таком тоне.
Катя быстренько обняла ее:
— Конечно, не старый… Это я так… Точно, Софья говорила, он питает к тебе слабость. Ну, ты гений, подруга! Я так счастлива! У него ведь трехкомнатная?..
— Да погоди ты! — Наташа сердито дернула ее за рукав. — Дело не в Москалеве… Еще выше, еще выше!
Катя, покрутив головой, с сомнением изрекла:
— Слушай, но не Ален же Делон хочет на тебе жениться?.. Ну говори сама, что произошло.
Наташа наклонилась к уху подружки и жарко шепнула:
— Я влюбилась…
Катя откачнулась от нее. Лицо у нее как будто осунулось и стало отстраненно-деловитым.
— Это все?
— Это — все!
— Так… — Катя взглянула на часики. — Ну, я еще успею на свою встречу. Прощай, подруга… — И поцокала на каблучках к остановке троллейбуса.
Наташа в полном ошеломлении несколько секунд смотрела ей вслед, затем бросилась вдогонку, схватила Катю за руку и развернула к себе:
— Ну зачем ты так?
— А ты зачем? — яростно выдохнула Катя. — Я отменяю важную встречу, мчусь к тебе, думаю, произошло что-то экстренное, а ты ко мне с новостью как в школьные годы. — Катя возвела очи горе. — Она влюбилась! Боже ты мой! Нет, дух провинциализма из тебя не выбьешь никакой палкой! Ладно, уж коли я на тебя потратила столько времени, рассказывай!
Они уселись на лавку в скверике, и Наташа, уже немного сбитая с толку, принялась рассказывать, как они с Виктором познакомились. На станции метро «Смоленская» они столкнулись, и у нее выпал из рук томик Фета, а Виктор поднял и, бросив взгляд на корешок книги, пошел за ней… Они разговорились, и казалось, будто знали друг друга…
Тут Катя непритворно зевнула, чуть не вывихнув челюсть, и Наташа поневоле умолкла…
— Так, — произнесла Катя, — шепот, робкое дыханье и рояль с блуждающими в нем струнами мы опустим… Четко и ясно отвечай на мои вопросы. Как в кабинете следователя.
Наташа снова почувствовала над собой вечную Катину власть и непонятное Катино превосходство. Она не посмела ощутить себя униженной.
— Согласна?
Наташа кивнула, опустив голову.
— Его имя?
— Виктор.
— Фамилия?
— Я еще не спрашивала, — растерянно ответила Наташа.
— Уже плохо. Похоже, скрывает свою фамилию. Я надеялась, что ты хоть в паспорт его заглянула…
— Зачем? — изумилась Наташа.
— Чтобы узнать, женат он или нет, — разъяснила Катерина тоном, которым обычно говорят с детьми.
— Нет, не женат.
— Откуда тебе известно?
— Он так сказал. Катя тяжело вздохнула.
— Детский сад, — пробормотала она. — Пошли дальше. Чем он занимается?
— Он микробиолог. Работает в НИИ.
— В каком именно НИИ? — последовал вопрос.
— Не знаю.
— Выясни, и побыстрее. Я им сама займусь.
— Прекрати. — Лицо Наташи мучительно искривилось. — Он никогда не лжет. Зачем ему лгать? Он любит меня…
— Еще бы не любить такую дуру. Такую дуру и слопать не грех от любви, — безжалостно продолжала Катя. — Где он живет?
— На Кутузовском…
— Ты была у него дома? — продолжала допрашивать Катя.
— Нет, дома пока не была. Один раз мы ездили к нему на дачу.
— На дачу? — Брови Кати поползли вверх. — Это надо понимать так, что ты рассталась со своей драгоценной девственностью? Ну, вот это новость! Ради этого мне стоило отложить важную встречу.
Наташа покраснела до корней волос:
— Ни с чем я не рассталась. Мы еще даже не целовались. Он считает меня своей невестой и бережет. — В голосе Наташи прозвучал вызов.
Кате не надо было даже смотреть подруге в глаза. Конечно, эта дурочка говорит сущую правду.
— Почему он не познакомил тебя с родителями? — еще суровее спросила она.
— Потому что у его отца, тоже микробиолога, сейчас очень важная серия экспериментов… Ему не до того, он в нервном напряжении. Да и я считаю, что пока еще рано…
— Что считаешь ты, меня не интересует, — перебила ее Катя. — Ты, может, считаешь, что любовь есть на свете и что детей находят в капусте. То, что ты считаешь, несколько идет вразрез с реальностью. Меня настораживает это обстоятельство — то, что ты не была у него дома и не познакомилась с родителями… Пошли дальше. Что за дача? Где она?
— На станции Ельники…
Брови Кати снова поползли вверх.
— Ельники знаю. По Ярославской дороге. Это очень престижное место, для буржуев. Итак, что за дача?
— Ну, дача как дача… — отмахнулась Наташа.
— Конкретнее, пожалуйста… Сколько этажей? Есть ли гараж? Сколько комнат? Электричество, вода, телефон? — изуверским тоном продолжала допрос Катерина.
— Двухэтажная, — устало ответила Наташа. — Гараж — да, есть. Собака Дик…
— Собака меня не интересует!
— Комнат… — Наташа запнулась, добросовестно попыталась вспомнить. — Мы были только в зале и в кабинете наверху, там очень много книг… Электричество, вода, телефон есть, — вложив в это перечисление всю иронию, на какую только была способна, заключила Наташа.
— Вода горячая тоже есть?
— Не помню. Картин много на стенах.
— Камин в зале есть?
— Да, — оживилась Наташа. — Витя разжег пламя, и мы так чудесно посидели, смотрели на огонь…
Слова замерли у нее на языке от ледяного взгляда Кати.
Они помолчали. Катя вынула из сумочки длинную коричнево-золотистую сигарету и закурила.
— Ты должна познакомить меня с ним, — сказала она наконец. — Я сразу разберусь во всем и тебе доложу. У нас с ним, правда, будет беседа без смотрения на отблески огня и без прочих атрибутов поэзии. Но зато я узнаю про него все. Уговор?
Наташа вымученно улыбнулась.
Она сразу решила, что больше никогда не заговорит с Катей о Викторе. Она не может допустить, чтобы хоть тень Катиного врожденного цинизма коснулась Вити.
Она покосилась на подругу, ловко отщелкнувшую недокуренную сигарету, и жалость к ней стиснула Наташино сердце.
«Скажу потом Кате, что мы с Виктором перестали встречаться», — решила она.
Весь год Катя посвятила себя сиротам и детдомовской теме. Колесников пытался пристроить ее передачу на телевидении, но там заявили категорично: «чернуха». Зато небольшую часть ее материала он сумел пробить в газету «Семья». И это была немалая удача. Катя даже не рассчитывала когда-нибудь увидеть свой труд напечатанным, пусть и в урезанном виде.
Работа сблизила их. Конечно, пока она не входила в ближайшее окружение шефа, как немногие старшекурсники, которые звонили ему домой и ездили с ним в командировки. Но первый шаг был сделан, она это чувствовала. Он проявил к ней пока чисто человеческий интерес, она уже не была одной из многих его учениц, и только.
У нее не было никаких планов обольщения Колесникова. Она не выстраивала в уме сценарий его постепенного приручения. Как многие женщины, она шла к нему на ощупь, с закрытыми глазами. В случае неудачи, а неудачу она не исключала, Катя не слишком бы расстроилась. Колесников по-прежнему остался бы на пьедестале — умным наставником, шефом, недосягаемым идеалом. Но она все больше привязывалась к нему. Она выросла без отцовской опеки и покровительства и всегда завидовала подругам, у которых были нормальные семьи.
— Мне нужен не столько возлюбленный и муж, сколько супруг, покровитель, который бы заботился обо мне, — задумчиво сказала она Наташе и вдруг без всякой связи добавила: — Ты знаешь, кажется, Колесников мне очень нравится. На семинар иду словно на праздник — сейчас его увижу, поговорю с ним. Потом два-три дня бодра и полна сил. Он действует на меня как допинг.
— Тебе нужна именно любовь, как всякой нормальной женщине. Ты строишь чисто рассудочные схемы и пытаешься по ним жить, — строго отчитала ее подруга. — Обожание своего наставника — нормальное ученическое чувство. Я своего тоже обожаю. И не придумывай, пожалуйста, что это нечто большее.
Наташа никогда не видела Колесникова, но относилась к нему с предубеждением. Во-первых, он старый. Во-вторых, наверное, потрепанный ловелас, раз живет один и долго не женится после смерти жены. Конечно, у него легион женщин. Журналисты почему-то представлялись Наташе ужасными повесами.
Вскоре она убедилась, что ошибалась в Катином шефе. Как-то они сидели в маленьком скверике у факультета журналистики. Распускались первые листья. Даже здесь, в самом центре Москвы, пахло весной. Катя достала было сигарету, но тут же поспешно ее спрятала. На ступенях стоял Колесников. Он любовался преобразившимся сквером и, казалось, наслаждался весенним воздухом.
Вместо того чтобы вежливо поклониться им издалека, Сергей Петрович вдруг решительно направился к их скамейке, присел и весело сказал:
— Можете доставать свою сигарету, Катя!
Катя покраснела. Только Наташа поняла почему: имиджу умной, строгой девушки был нанесен серьезный удар. Она представила Колесникову подругу: с детства жили на одной улице, с первого класса учились вместе.
— В Велиже? — спросил Сергей Петрович. — Я почему-то так и подумал.
Он откровенно любовался Наташей. И хотя Катя заметила в этом внимании чисто этнографический, а не мужской интерес, вдруг нечто похожее на змеиное жало больно вонзилось ей в самое сердце. Конечно, никто не может равнодушно пройти мимо этой русой косы и ямочек — впервые в жизни недобро покосилась Катя на подругу.
— Сударыни! — с насмешливой патетикой обратился к ним Колесников. — Такие дни Бог редко дарит нам. Чудо! Предлагаю пройтись Александровским садом, и я угощу вас мороженым.
«Сударыни» охотно согласились. «Все-таки он относится к нам как к детям», — с облегчением подумала Катя. Идя рядом с ними, она больше молчала. Колесников с теплотой заговорил о прекрасном городке Вел иже, где он не раз бывал, о его богатой истории. Наташка с жаром поддержала, она свой Велиж любила. Катя даже заскучала, никогда она не интересовалась историей своего родного захолустья. Она задумалась о себе, вспомнила почему-то Стаса, которого старательно избегала.
А когда очнулась, они уже с воодушевлением говорили о музыке. Они оба воодушевленные, с улыбкой подумала Катя. Она таких людей любила, но в меру. Ее уравновешенная, спокойная натура порой восставала против излишней чувствительности, безудержных эмоций и даже такой добротной воодушевленное™ культурных людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25