Ты грезила наяву, а прежде была деловита и практична, как Сьюзен.
— И Эд тоже все знает? — ужаснулась я.
— Вряд ли, — ответила Розали. — Скорее всего он решил, что работа пошла тебе на пользу.
— Ему я ничего не рассказывала, — попыталась оправдаться я.
— Значит, это сделал Лесли, — заключила Розали. — Ты об этом не подумала?
Возмутительно! Меня сжигала ярость, и в то же время я была польщена. Для романов с мужчинами вроде Лесли Бека, которые жалуются на свою супружескую жизнь, но не собираются расставаться с женами, а их любовницы понимают это и мирятся со статусом наложниц, существуют неписаные правила. Облеченным властью — а именно таковы женатые мужчины, пренебрегающие чувствами своих жен, — не подобает предавать бессильных, то есть меня, ведь, несмотря на безнадежную влюбленность, мне необходимо сохранить свой брак — ради детей и мужа.
Можете представить меня, Нору, аккуратную, чистоплотную, практичную, вдумчивую, родившуюся под знаком Девы, замужем за нечестным, вульгарным бизнесменом и прелюбодеем, Скорпионом, прячущим в хвосте жало? Об этом не могло быть и речи. Я не хотела замуж за Лесли. Я мечтала только об одном: вечно быть рядом с ним на дощатой платформе между небом и землей и освящать любовью недостроенное многоэтажное здание.
Я решила прийти к Розали и рассказать обо всем. Эда я оставила перед телевизором — шел документальный фильм о шимпанзе.
— Это так интересно! — соблазнял меня Эд, и обычно мне нравилось тихо сидеть бок о бок с мужем на диване у камина и просто смотреть телевизор. Приятно, когда есть человек (из уважения к Розали не скажу «муж»), готовый делиться с тобой впечатлениями или хотя бы сидеть рядом, уставившись на экран. Но этого слишком мало. Еще! Еще! Мы жаждем большего. То, что мы имеем, мы не храним. Наше внимание приковано к тому, чего у нас нет.
— Бедняжка Розали! — сказала я. — Она совсем подавлена. Конечно, она могла бы прийти к нам…
— И мне пришлось бы искать домашние туфли, — отозвался Эд, который, впрочем, не питает неприязни к Розали, — и застегивать ремень. К тому же вина на всех не хватит. Так и быть, иди.
И я ушла. У Розали газовый камин, который выглядит совсем как настоящий, с живым огнем, если не знать, сколько он стоит и сколько газа расходует. С тех пор как Уоллес пропал, Розали почти все время проводит перед камином. Она не выключает за собой свет. Ее холодильник всегда набит битком, поэтому продукты, забытые в дальних углах, портятся, и в конце концов их приходится выбрасывать. Она расточительна. Розали сняла со стен многочисленные фотографии горных вершин, принадлежащие Уоллесу, и развесила зеркала в ярких рамах, выбросила удобные шкафы и расставила на их местах пухлые кресла, заменила красные ковры с геометрическим рисунком абсолютно непрактичными кремовыми, как будто при Уоллесе пресытилась практичностью и бережливостью, слишком много времени провела в холодной ванне английского здравого смысла и только теперь получила возможность открыть горячую воду. Я расхаживала по комнате и рассуждала.
— По-моему, дело в том, — говорила я, — что Лесли нечего терять. Ему нравится обладать женщинами, сознавать свою власть над ними. Он заявлял на них права, но не желал рисковать своим браком — по крайней мере до тех пор, пока этот брак его устраивал, как было в твоем случае. При этом он получал не меньше удовольствия, чем доставлял.
— Да, — согласилась Розали.
— Со мной он поддерживал отношения несколько месяцев, но не потому, что любил меня, а просто хотел заставить меня проработать на него все лето — остаток июля, август и сентябрь в придачу.
— Ты недооцениваешь себя, — заметила Розали.
— Это было чудесное лето, — продолжала я. — До мотивов Лесли мне не было никакого дела. Но я не убеждала себя в том, что у него нет никаких корыстных целей, и хочу, чтобы ты поняла это. Я вовсе не считаю, что у нас вспыхнула безумная любовь.
— Ты никогда и ни на что не претендуешь, — отозвалась Розали. — В этом твоя беда. Вот почему ты до сил пор живешь в каком-то унылом районе, смотришь телевизор с мужем, работаешь на полставки в прогорающем агентстве недвижимости. Но на рынке уже начался подъем.
— Кто это говорит? Мистер Кольер?
— Да, Сэнди. У него прекрасный дом, Нора, конечно, вкусы бывают разные, по тебе он понравился бы. Он стоит особняком, на участке площадью в пол-акра, там есть подъездная дорожка, балки эпохи Тюдоров, каретные фонари, веранда, камины и огромная кухня.
— И ванная с полом, выложенным плиткой? — уточнила я.
Розали удивленно вскинула брови.
— Ванную я не видела, — объяснила она. — Она находится на верхнем этаже. А туалет есть и на нижнем, поэтому мне было незачем бежать наверх. Наши отношения еще в начальной стадии. Он ведет себя на редкость корректно.
— Рада слышать это.
— Он любезный и воспитанный человек. В его жизнь я привнесла ощущение свободы, рядом со мной он чувствует себя непринужденно — но если не считать этих слов, пока я не знаю, чего он хочет: просто дружбы или дружбы, перерастающей в нечто большее, как пишут в объявлениях. Он вдовец.
— От чего умерла его жена?
— Придет время — узнаю. Но ты отвлеклась, Нора. Мы говорили о том лете, когда ты изменяла Эду с Лесли Беком, а потом любезно беседовала с Анитой у нее за столом, что приятно будоражило тебя.
— Мне стыдно за себя, — призналась я.
На самом деле стыд я ощущала не всегда. В подобных обстоятельствах обычно придумываешь себе убедительные оправдания и таким образом примиряешься с совестью. Эд недостаточно внимателен ко мне, и я считала, что, если все откроется, моя супружеская жизнь станет гораздо лучше, — эту мысль вдолбили мне в голову статьи в женских журналах с названиями вроде «Роман на стороне — изюминка в пресном тесте вашей жизни». В подобных статьях обманутые мужья или жены, узнавая о существовании соперников, задумываются о том, какую ошибку они совершили, и стремятся поскорее исправить ее А, тебе недостает романтики? В таком случае вот тебе дюжина алых роз, дорогая! Тебе кажется, что тобой пренебрегают? Милая, мы едем отдыхать! Согласно этому сценарию Эд должен был попять, как больно он ранил меня равнодушием, а не осознать, что мужчины по-прежнему считают меня привлекательной. Весьма своеобразная фантазия!
И так далее и тому подобное. Какая скука! И Анита — не пара Лесли. Бедный Лесли! Обрекать его на сосуществование с одной Анитой — значит терять массу возможностей, нарушать основной закон жизни. Скучно и нудно. Но главной причиной были деструктивные наклонности, жалость к себе, желание отомстить матери, которая рожала ненавистных братьев и сестер и отняла у меня отца. В моем представлении олицетворением отца был Лесли Бек с его огромным пенисом, а беременную зануду Аниту я отождествляла со своей матерью. Ну разумеется! Как вам такая версия? Тем временем настоящая жизнь продолжалась.
Анита была беременна, ее дочь Полли оказалась довольно жалким существом вроде Хоуп и Серены. Вы заметили, как пренебрежительно я отношусь к детям Лесли — кроме незаконных, достоинства которых неизменно превозношу? Кэтрин и Аманда. Как ты думаешь, читатель, в чем дело? Мое поведение имеет непосредственное отношение к детям моей матери, рожденным от моего отца: к моим безукоризненно милым сестрам-близнецам, дружелюбному брату, которого я неизвестно почему презираю. Одно время я посещала психотерапевта, она посоветовала мне расстаться с Эдом, или мне так послышалось, и я ушла. От нее, а не от Эда. Но ее слова показались мне разумными и запомнились.
Читательницы, послушайте моего совета: осмотрительно выбирайте подруг — среди них могут оказаться женщины, ненавидящие свою мать и любящие отца: такие сразу начнут охотиться за вашими мужьями. Читатели-мужчины, поступите точно так же в отношении друзей. Я страдаю ненавистью к матери в легкой форме. Когда понадобилось, я смирилась с ролью наложницы Лесли, даже не попыталась оттеснить его законную жену или забеременеть. Я не из тех, кто названивает женатому любовнику по телефону, слушает, какой голос прозвучит, мужской или женский, и молча вешает трубку.
И если вы, сняв трубку, услышите в ней молчание, не верьте, будто кто-то ошибся номером. На том конце провода вовсе не те, кто в спешке перепутал цифры. Там страсти и ревности большого мира, призраки, подстерегающие вас за дверью, пробуждающие к жизни телефон, чтобы пробраться в дом, и кто поручится, что не вы привлекли их внимание?
— Чушь, — заявила Розали. — Чепуха!
Лесли Бек зажимал меня в углах, совокуплялся со мной на лестницах и под ними, до работы и после нее, на грязном дне глубоких котлованов, в кабинах строительных машин, криво стоящих на откосах насыпей, у меня дома, пока Эд возил Ричарда удалять зуб мудрости, на супружеском ложе, пока Анита лежала в больнице на сохранении. И я позволяла ему загонять меня в угол — точнее, сама искала предлог очутиться в каком-нибудь укромном углу. До сих пор, когда я вижу каску или прохожу мимо строительной площадки, у меня замирает сердце, хотя чувства, которые я испытывала к Лесли Беку, ни в коей мере не затрагивали этот орган. Просто меня волнуют воспоминания.
Лесли Бек остался верен себе: мы никогда не обсуждали наше прошлое и будущее, ни разу не затронули его чувства ко мне и мои — к нему. Мы всецело сосредоточивались на настоящем, и каждое совокупление становилось для нас новым и неожиданным началом. По-моему, Лесли знал, что он делает.
— Анита в тот раз потеряла ребенка? — спросила Розали.
— Не все ли равно? — пожала плечами я.
— Аните — нет, — дерзко возразила она.
— А как быть с тобой? — парировала я. — Бедняжка Джослин! Какую семейную поездку ты лелеешь в памяти! Нечего сказать, с этой поездкой у Джослин связано немало прекрасных воспоминаний.
— Она ничего не узнала.
— Почему ты считаешь, что Лесли утаил от нее этот эпизод?
Это заставило ее замолчать. Я продолжала.
— Однажды я обратилась к Лесли с такими словами: «Разве не лучше было бы заниматься любовью в каком-нибудь более приспособленном, приятном и удобном месте, где нам не придется цепляться за перила, барахтаться в грязи, опасаться вторжения наших супругов? Там, где нам ничто не угрожает и где мы не будем вздрагивать от каждого шороха, терзаясь угрызениями совести? В каком-нибудь тихом уголке?» На это он ответил: «Если тебя что-то не устраивает, так и скажи. Мы больше не будем заниматься этим». — И мне пришлось умолкнуть.
— О чем вы с ним обычно говорили? — полюбопытствовала Розали.
— Да так, ни о чем, — ответила я. — Не припомню ничего, кроме бессодержательной болтовни — вроде вашей на пляже. К примеру, почему Луна все время появляется в одном и том же месте, что происходит, когда переводят стрелки, — выигрываешь или теряешь еще один час, что сейчас на море — прилив или отлив? Эд предпочитал обсуждать идеи и концепции; занимаясь любовью, он мог замереть, вспоминая, что сказал Сократ по поводу конфликта любви и долга. А Лесли погружался в молчание, полностью сосредоточиваясь на сексе. Мы с Лесли обменивались сведениями о материальном мире, изредка размышляли о причудах судьбы, вот и все, В его жизни речь играет незначительную роль.
— А тебе никогда не приходило в голову, — спросила Розали, — что, занимаясь любовью с тобой, Лесли мстил Эду за его интеллект? Что Лесли Бек остро осознавал свою неполноценность, когда мы обсуждали недоступные ему нюансы политики, книги, которых он не читал, пьесы, о которых он даже не слышал? Так вот, он мог решить: «Если я не в состоянии вести телепередачу, как Уоллес, издавать книги, как Эд, или писать их, подобно Винни, я стану мещанином. При этом я смогу спать с женами этих снобов и делать деньги. Можете насмехаться надо мной, если посмеете!»
— Мне неприятно думать, что с его стороны это была месть, — ответила я. — Все происходило само по себе, по воле нашей плоти, мы стремились произвести на свет идеального младенца — с моей опытностью и его энергией, — но я принимала таблетки, и этого не произошло, мы наскучили природе, и она дала нам право еще на одну попытку. Лесли охладел первым, и я так оскорбилась, что с тех пор не обменялась с ним ни единым словом.
Это случилось вечером в четверг, в конце августа. Мы встретились в доме помер двенадцать по Ротуэлл-Гардепс. Аниту уже выписали из больницы, и она уехала к родителям, под крылышко заботливой матери Вырвавшись из рук врачей, Анита провела в доме мужа всего один день. За этот день она успела перемыть грязные стаканы, опорожнить пепельницы — сама Анита не курила, зато курили мы с Лесли — и поменять постельное белье. Она и не подозревала, что все эти вещи уже принадлежат нам. С таким же успехом они могли принадлежать Лесли и другой женщине. Знала ли Анита о моем существовании? Вряд ли. Надеюсь, даже не догадывалась.
— А может, она уехала к матери, чтобы не изводиться от беспокойства? — предположила Розали, — От стрессов у нее чуть не случился выкидыш. Вероятно, ей пришлось решать, как быть — вернуться домой и страдать, зная, что у Лесли роман с Норой, или уехать к родителям и позволить Лесли поступать, как ему заблагорассудится, поскольку от ее спокойствия зависела жизнь ребенка?
— Надеюсь, нет, — выговорила я. — Надеюсь, нет. — И расплакалась.
— Так-то лучше, — сказала Розали.
— Лицемерка!
Анита застелила супружеское ложе своим лучшим белым покрывалом с оборочками — из тех, которые приходится подолгу отглаживать и от которых отказывается любой здравомыслящий человек. Подушки были квадратными, французскими, сама кровать — высокой, из гладкого отполированного металла. Высокие окна спальни украшали бежевые бархатные шторы, у кровати стояло кресло с желтой обивкой и пуговицами на спинке, обои мягкого сероватого цвета были в моде в то время, на симпатичном туалетном столике красовался примитивный набор викторианской эпохи — оправленные в серебро щетка, гребень и зеркало, вероятно, самые ценные предметы из наследства прабабушки Аниты Когда-то такие наборы были популярными свадебными подарками. Интерьер комнаты вполне годился для картины — да, я отчетливо вижу удачно подобранную текстуру, ткани и цвета. Спальня Аниты изумила меня. Поскольку сама Анита отличалась простоватостью и отсутствием вкуса, я долго гадала, где она увидела такую роскошную спальню — в какой-нибудь картинной галерее, побывав там на экскурсии еще в школе, или же на фотографии в журнале? Конечно, в то время я понятия не имела, что она умеет рисовать и увлекается живописью. Однажды Лесли упомянул, что Анита училась в школе искусств, а потом поступила на курсы секретарей — ее отец не выносил художников. По поводу родов Лесли выразился кратко:
— Ручаюсь, родится еще одна девочка. Мои жены неспособны рожать мальчишек.
В те времена считалось, что пол ребенка зависит от матери; я сама придерживалась этого мнения и презирала Аниту за то, что ей не хватило пороху подарить Лесли Беку заслуженного и долгожданного наследника. Лично я, будучи матерью мальчишек, всегда мечтала о девочке.
— Его жены рожают только дочерей, — сказала Розали.
— Ну и что из этого следует?
Брак с Лесли Беком. Разумеется, я не отказалась бы выйти за него замуж. Но пойдем дальше, дальше.
На белой постели Аниты, демонстрируя пренебрежение к тонкой ткани, ворочалось остро пахнущее мужчиной нагое чудовище с курчавыми рыжими волосами, мускулистый фавн, нависающий над жалким, мяукающим существом, в которое превратилась я. Мои ноги раздвигались под напором громадного, набухшего и ненасытного достоинства Лесли Бека. «Я никак не могу добиться удовлетворения» — помните эту песню «Роллинг стоунз»? Плоть бывала удовлетворена постоянно, дух — никогда. Бедный Лесли! Он повернул зеркало на туалетном столике под углом, чтобы в нем отражалась кровать. Но мужчина может иметь самый громадный пенис в мире, наносить удар за ударом, находиться в постоянном поиске новых, свернутых улиткой складок женской плоти, проникать между ними и выбираться из них, и все-таки не найти, чего он искал. Точно так же я не находила удовлетворения, меня не насыщали тысячи оргазмов: каждый на миг останавливал часы, заставлял замирать время, объединял меня со Вселенной, мутил разум, возвеличивал дух, лишал воли. Но сила и здравомыслие неизменно возвращались. Останавливались не часы, а я, проведя часа два бок о бок с пугающе реальной смертью. Наступало время уходить, возвращаться домой, к Эду, принимать душ, падать в законную, привычную, уютную постель, особенно приятную после всего, что происходило в доме Лесли. У меня перкалевое покрывало практичных пастельных тонов, его удобно стирать, и прямоугольные, ничем не примечательные подушки.
Когда на следующий день я пришла в офис, надев миленькие новые сережки и пояс с резинками, туго обхвативший мою талию и постоянно напоминавший о себе и об изюминке моей жизни, Лесли уже вертелся возле моего стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— И Эд тоже все знает? — ужаснулась я.
— Вряд ли, — ответила Розали. — Скорее всего он решил, что работа пошла тебе на пользу.
— Ему я ничего не рассказывала, — попыталась оправдаться я.
— Значит, это сделал Лесли, — заключила Розали. — Ты об этом не подумала?
Возмутительно! Меня сжигала ярость, и в то же время я была польщена. Для романов с мужчинами вроде Лесли Бека, которые жалуются на свою супружескую жизнь, но не собираются расставаться с женами, а их любовницы понимают это и мирятся со статусом наложниц, существуют неписаные правила. Облеченным властью — а именно таковы женатые мужчины, пренебрегающие чувствами своих жен, — не подобает предавать бессильных, то есть меня, ведь, несмотря на безнадежную влюбленность, мне необходимо сохранить свой брак — ради детей и мужа.
Можете представить меня, Нору, аккуратную, чистоплотную, практичную, вдумчивую, родившуюся под знаком Девы, замужем за нечестным, вульгарным бизнесменом и прелюбодеем, Скорпионом, прячущим в хвосте жало? Об этом не могло быть и речи. Я не хотела замуж за Лесли. Я мечтала только об одном: вечно быть рядом с ним на дощатой платформе между небом и землей и освящать любовью недостроенное многоэтажное здание.
Я решила прийти к Розали и рассказать обо всем. Эда я оставила перед телевизором — шел документальный фильм о шимпанзе.
— Это так интересно! — соблазнял меня Эд, и обычно мне нравилось тихо сидеть бок о бок с мужем на диване у камина и просто смотреть телевизор. Приятно, когда есть человек (из уважения к Розали не скажу «муж»), готовый делиться с тобой впечатлениями или хотя бы сидеть рядом, уставившись на экран. Но этого слишком мало. Еще! Еще! Мы жаждем большего. То, что мы имеем, мы не храним. Наше внимание приковано к тому, чего у нас нет.
— Бедняжка Розали! — сказала я. — Она совсем подавлена. Конечно, она могла бы прийти к нам…
— И мне пришлось бы искать домашние туфли, — отозвался Эд, который, впрочем, не питает неприязни к Розали, — и застегивать ремень. К тому же вина на всех не хватит. Так и быть, иди.
И я ушла. У Розали газовый камин, который выглядит совсем как настоящий, с живым огнем, если не знать, сколько он стоит и сколько газа расходует. С тех пор как Уоллес пропал, Розали почти все время проводит перед камином. Она не выключает за собой свет. Ее холодильник всегда набит битком, поэтому продукты, забытые в дальних углах, портятся, и в конце концов их приходится выбрасывать. Она расточительна. Розали сняла со стен многочисленные фотографии горных вершин, принадлежащие Уоллесу, и развесила зеркала в ярких рамах, выбросила удобные шкафы и расставила на их местах пухлые кресла, заменила красные ковры с геометрическим рисунком абсолютно непрактичными кремовыми, как будто при Уоллесе пресытилась практичностью и бережливостью, слишком много времени провела в холодной ванне английского здравого смысла и только теперь получила возможность открыть горячую воду. Я расхаживала по комнате и рассуждала.
— По-моему, дело в том, — говорила я, — что Лесли нечего терять. Ему нравится обладать женщинами, сознавать свою власть над ними. Он заявлял на них права, но не желал рисковать своим браком — по крайней мере до тех пор, пока этот брак его устраивал, как было в твоем случае. При этом он получал не меньше удовольствия, чем доставлял.
— Да, — согласилась Розали.
— Со мной он поддерживал отношения несколько месяцев, но не потому, что любил меня, а просто хотел заставить меня проработать на него все лето — остаток июля, август и сентябрь в придачу.
— Ты недооцениваешь себя, — заметила Розали.
— Это было чудесное лето, — продолжала я. — До мотивов Лесли мне не было никакого дела. Но я не убеждала себя в том, что у него нет никаких корыстных целей, и хочу, чтобы ты поняла это. Я вовсе не считаю, что у нас вспыхнула безумная любовь.
— Ты никогда и ни на что не претендуешь, — отозвалась Розали. — В этом твоя беда. Вот почему ты до сил пор живешь в каком-то унылом районе, смотришь телевизор с мужем, работаешь на полставки в прогорающем агентстве недвижимости. Но на рынке уже начался подъем.
— Кто это говорит? Мистер Кольер?
— Да, Сэнди. У него прекрасный дом, Нора, конечно, вкусы бывают разные, по тебе он понравился бы. Он стоит особняком, на участке площадью в пол-акра, там есть подъездная дорожка, балки эпохи Тюдоров, каретные фонари, веранда, камины и огромная кухня.
— И ванная с полом, выложенным плиткой? — уточнила я.
Розали удивленно вскинула брови.
— Ванную я не видела, — объяснила она. — Она находится на верхнем этаже. А туалет есть и на нижнем, поэтому мне было незачем бежать наверх. Наши отношения еще в начальной стадии. Он ведет себя на редкость корректно.
— Рада слышать это.
— Он любезный и воспитанный человек. В его жизнь я привнесла ощущение свободы, рядом со мной он чувствует себя непринужденно — но если не считать этих слов, пока я не знаю, чего он хочет: просто дружбы или дружбы, перерастающей в нечто большее, как пишут в объявлениях. Он вдовец.
— От чего умерла его жена?
— Придет время — узнаю. Но ты отвлеклась, Нора. Мы говорили о том лете, когда ты изменяла Эду с Лесли Беком, а потом любезно беседовала с Анитой у нее за столом, что приятно будоражило тебя.
— Мне стыдно за себя, — призналась я.
На самом деле стыд я ощущала не всегда. В подобных обстоятельствах обычно придумываешь себе убедительные оправдания и таким образом примиряешься с совестью. Эд недостаточно внимателен ко мне, и я считала, что, если все откроется, моя супружеская жизнь станет гораздо лучше, — эту мысль вдолбили мне в голову статьи в женских журналах с названиями вроде «Роман на стороне — изюминка в пресном тесте вашей жизни». В подобных статьях обманутые мужья или жены, узнавая о существовании соперников, задумываются о том, какую ошибку они совершили, и стремятся поскорее исправить ее А, тебе недостает романтики? В таком случае вот тебе дюжина алых роз, дорогая! Тебе кажется, что тобой пренебрегают? Милая, мы едем отдыхать! Согласно этому сценарию Эд должен был попять, как больно он ранил меня равнодушием, а не осознать, что мужчины по-прежнему считают меня привлекательной. Весьма своеобразная фантазия!
И так далее и тому подобное. Какая скука! И Анита — не пара Лесли. Бедный Лесли! Обрекать его на сосуществование с одной Анитой — значит терять массу возможностей, нарушать основной закон жизни. Скучно и нудно. Но главной причиной были деструктивные наклонности, жалость к себе, желание отомстить матери, которая рожала ненавистных братьев и сестер и отняла у меня отца. В моем представлении олицетворением отца был Лесли Бек с его огромным пенисом, а беременную зануду Аниту я отождествляла со своей матерью. Ну разумеется! Как вам такая версия? Тем временем настоящая жизнь продолжалась.
Анита была беременна, ее дочь Полли оказалась довольно жалким существом вроде Хоуп и Серены. Вы заметили, как пренебрежительно я отношусь к детям Лесли — кроме незаконных, достоинства которых неизменно превозношу? Кэтрин и Аманда. Как ты думаешь, читатель, в чем дело? Мое поведение имеет непосредственное отношение к детям моей матери, рожденным от моего отца: к моим безукоризненно милым сестрам-близнецам, дружелюбному брату, которого я неизвестно почему презираю. Одно время я посещала психотерапевта, она посоветовала мне расстаться с Эдом, или мне так послышалось, и я ушла. От нее, а не от Эда. Но ее слова показались мне разумными и запомнились.
Читательницы, послушайте моего совета: осмотрительно выбирайте подруг — среди них могут оказаться женщины, ненавидящие свою мать и любящие отца: такие сразу начнут охотиться за вашими мужьями. Читатели-мужчины, поступите точно так же в отношении друзей. Я страдаю ненавистью к матери в легкой форме. Когда понадобилось, я смирилась с ролью наложницы Лесли, даже не попыталась оттеснить его законную жену или забеременеть. Я не из тех, кто названивает женатому любовнику по телефону, слушает, какой голос прозвучит, мужской или женский, и молча вешает трубку.
И если вы, сняв трубку, услышите в ней молчание, не верьте, будто кто-то ошибся номером. На том конце провода вовсе не те, кто в спешке перепутал цифры. Там страсти и ревности большого мира, призраки, подстерегающие вас за дверью, пробуждающие к жизни телефон, чтобы пробраться в дом, и кто поручится, что не вы привлекли их внимание?
— Чушь, — заявила Розали. — Чепуха!
Лесли Бек зажимал меня в углах, совокуплялся со мной на лестницах и под ними, до работы и после нее, на грязном дне глубоких котлованов, в кабинах строительных машин, криво стоящих на откосах насыпей, у меня дома, пока Эд возил Ричарда удалять зуб мудрости, на супружеском ложе, пока Анита лежала в больнице на сохранении. И я позволяла ему загонять меня в угол — точнее, сама искала предлог очутиться в каком-нибудь укромном углу. До сих пор, когда я вижу каску или прохожу мимо строительной площадки, у меня замирает сердце, хотя чувства, которые я испытывала к Лесли Беку, ни в коей мере не затрагивали этот орган. Просто меня волнуют воспоминания.
Лесли Бек остался верен себе: мы никогда не обсуждали наше прошлое и будущее, ни разу не затронули его чувства ко мне и мои — к нему. Мы всецело сосредоточивались на настоящем, и каждое совокупление становилось для нас новым и неожиданным началом. По-моему, Лесли знал, что он делает.
— Анита в тот раз потеряла ребенка? — спросила Розали.
— Не все ли равно? — пожала плечами я.
— Аните — нет, — дерзко возразила она.
— А как быть с тобой? — парировала я. — Бедняжка Джослин! Какую семейную поездку ты лелеешь в памяти! Нечего сказать, с этой поездкой у Джослин связано немало прекрасных воспоминаний.
— Она ничего не узнала.
— Почему ты считаешь, что Лесли утаил от нее этот эпизод?
Это заставило ее замолчать. Я продолжала.
— Однажды я обратилась к Лесли с такими словами: «Разве не лучше было бы заниматься любовью в каком-нибудь более приспособленном, приятном и удобном месте, где нам не придется цепляться за перила, барахтаться в грязи, опасаться вторжения наших супругов? Там, где нам ничто не угрожает и где мы не будем вздрагивать от каждого шороха, терзаясь угрызениями совести? В каком-нибудь тихом уголке?» На это он ответил: «Если тебя что-то не устраивает, так и скажи. Мы больше не будем заниматься этим». — И мне пришлось умолкнуть.
— О чем вы с ним обычно говорили? — полюбопытствовала Розали.
— Да так, ни о чем, — ответила я. — Не припомню ничего, кроме бессодержательной болтовни — вроде вашей на пляже. К примеру, почему Луна все время появляется в одном и том же месте, что происходит, когда переводят стрелки, — выигрываешь или теряешь еще один час, что сейчас на море — прилив или отлив? Эд предпочитал обсуждать идеи и концепции; занимаясь любовью, он мог замереть, вспоминая, что сказал Сократ по поводу конфликта любви и долга. А Лесли погружался в молчание, полностью сосредоточиваясь на сексе. Мы с Лесли обменивались сведениями о материальном мире, изредка размышляли о причудах судьбы, вот и все, В его жизни речь играет незначительную роль.
— А тебе никогда не приходило в голову, — спросила Розали, — что, занимаясь любовью с тобой, Лесли мстил Эду за его интеллект? Что Лесли Бек остро осознавал свою неполноценность, когда мы обсуждали недоступные ему нюансы политики, книги, которых он не читал, пьесы, о которых он даже не слышал? Так вот, он мог решить: «Если я не в состоянии вести телепередачу, как Уоллес, издавать книги, как Эд, или писать их, подобно Винни, я стану мещанином. При этом я смогу спать с женами этих снобов и делать деньги. Можете насмехаться надо мной, если посмеете!»
— Мне неприятно думать, что с его стороны это была месть, — ответила я. — Все происходило само по себе, по воле нашей плоти, мы стремились произвести на свет идеального младенца — с моей опытностью и его энергией, — но я принимала таблетки, и этого не произошло, мы наскучили природе, и она дала нам право еще на одну попытку. Лесли охладел первым, и я так оскорбилась, что с тех пор не обменялась с ним ни единым словом.
Это случилось вечером в четверг, в конце августа. Мы встретились в доме помер двенадцать по Ротуэлл-Гардепс. Аниту уже выписали из больницы, и она уехала к родителям, под крылышко заботливой матери Вырвавшись из рук врачей, Анита провела в доме мужа всего один день. За этот день она успела перемыть грязные стаканы, опорожнить пепельницы — сама Анита не курила, зато курили мы с Лесли — и поменять постельное белье. Она и не подозревала, что все эти вещи уже принадлежат нам. С таким же успехом они могли принадлежать Лесли и другой женщине. Знала ли Анита о моем существовании? Вряд ли. Надеюсь, даже не догадывалась.
— А может, она уехала к матери, чтобы не изводиться от беспокойства? — предположила Розали, — От стрессов у нее чуть не случился выкидыш. Вероятно, ей пришлось решать, как быть — вернуться домой и страдать, зная, что у Лесли роман с Норой, или уехать к родителям и позволить Лесли поступать, как ему заблагорассудится, поскольку от ее спокойствия зависела жизнь ребенка?
— Надеюсь, нет, — выговорила я. — Надеюсь, нет. — И расплакалась.
— Так-то лучше, — сказала Розали.
— Лицемерка!
Анита застелила супружеское ложе своим лучшим белым покрывалом с оборочками — из тех, которые приходится подолгу отглаживать и от которых отказывается любой здравомыслящий человек. Подушки были квадратными, французскими, сама кровать — высокой, из гладкого отполированного металла. Высокие окна спальни украшали бежевые бархатные шторы, у кровати стояло кресло с желтой обивкой и пуговицами на спинке, обои мягкого сероватого цвета были в моде в то время, на симпатичном туалетном столике красовался примитивный набор викторианской эпохи — оправленные в серебро щетка, гребень и зеркало, вероятно, самые ценные предметы из наследства прабабушки Аниты Когда-то такие наборы были популярными свадебными подарками. Интерьер комнаты вполне годился для картины — да, я отчетливо вижу удачно подобранную текстуру, ткани и цвета. Спальня Аниты изумила меня. Поскольку сама Анита отличалась простоватостью и отсутствием вкуса, я долго гадала, где она увидела такую роскошную спальню — в какой-нибудь картинной галерее, побывав там на экскурсии еще в школе, или же на фотографии в журнале? Конечно, в то время я понятия не имела, что она умеет рисовать и увлекается живописью. Однажды Лесли упомянул, что Анита училась в школе искусств, а потом поступила на курсы секретарей — ее отец не выносил художников. По поводу родов Лесли выразился кратко:
— Ручаюсь, родится еще одна девочка. Мои жены неспособны рожать мальчишек.
В те времена считалось, что пол ребенка зависит от матери; я сама придерживалась этого мнения и презирала Аниту за то, что ей не хватило пороху подарить Лесли Беку заслуженного и долгожданного наследника. Лично я, будучи матерью мальчишек, всегда мечтала о девочке.
— Его жены рожают только дочерей, — сказала Розали.
— Ну и что из этого следует?
Брак с Лесли Беком. Разумеется, я не отказалась бы выйти за него замуж. Но пойдем дальше, дальше.
На белой постели Аниты, демонстрируя пренебрежение к тонкой ткани, ворочалось остро пахнущее мужчиной нагое чудовище с курчавыми рыжими волосами, мускулистый фавн, нависающий над жалким, мяукающим существом, в которое превратилась я. Мои ноги раздвигались под напором громадного, набухшего и ненасытного достоинства Лесли Бека. «Я никак не могу добиться удовлетворения» — помните эту песню «Роллинг стоунз»? Плоть бывала удовлетворена постоянно, дух — никогда. Бедный Лесли! Он повернул зеркало на туалетном столике под углом, чтобы в нем отражалась кровать. Но мужчина может иметь самый громадный пенис в мире, наносить удар за ударом, находиться в постоянном поиске новых, свернутых улиткой складок женской плоти, проникать между ними и выбираться из них, и все-таки не найти, чего он искал. Точно так же я не находила удовлетворения, меня не насыщали тысячи оргазмов: каждый на миг останавливал часы, заставлял замирать время, объединял меня со Вселенной, мутил разум, возвеличивал дух, лишал воли. Но сила и здравомыслие неизменно возвращались. Останавливались не часы, а я, проведя часа два бок о бок с пугающе реальной смертью. Наступало время уходить, возвращаться домой, к Эду, принимать душ, падать в законную, привычную, уютную постель, особенно приятную после всего, что происходило в доме Лесли. У меня перкалевое покрывало практичных пастельных тонов, его удобно стирать, и прямоугольные, ничем не примечательные подушки.
Когда на следующий день я пришла в офис, надев миленькие новые сережки и пояс с резинками, туго обхвативший мою талию и постоянно напоминавший о себе и об изюминке моей жизни, Лесли уже вертелся возле моего стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26