OCR Evgeny
«Ящик водки. Том 1»: Эксмо; Москва; 2003
ISBN 5-699-04017-X
Аннотация
Одну книжку на двоих пишут самый неформатно-колоритный бизнесмен России Альфред Кох и самый неформатно-колоритный журналист Игорь Свинаренко.
Кох был министром и вице-премьером, прославился книжкой про приватизацию — скандал назывался «Дело писателей», потом боями за медиа-активы и прочее, прочее. Игорь Свинаренко служил журналистом на Украине, в России и Америке, возглавлял даже глянцевый журнал «Домовой», издал уйму книг, признавался репортером года и прочее. О времени и о себе, о вчера и сегодня — Альфред Кох и Игорь Свинаренко.
Предисловие
Леонид Парфенов
Поработав в разных, как теперь принято говорить, «форматах», предисловие я пишу впервые. Позвали, видимо, из-за комментариев про триаду «торшер, фужер и радиола» и другие святыни предыдущей эпохи. Есть и личные мотивы.
Во-первых, авторы книги — мои товарищи. Во-вторых, я, как Кох, учился в Питере и, как Свинаренко, стажировался в ГДР. И там и там нас было больше чем по двое, но ни Ленгосуниверситет им. Жданова, ни саксонские Лейпциг — Дрезден еще не подозревали о вынашивании в себе новой российской государственности.
Предисловие к книжке, половина которой посвящена советским годам, наверное, стоило бы писать по советскому образцу: что хотели авторы сказать этим произведением? Но, по-моему, важнее не сказанное ими.
Вот они, выпивая и закусывая, перебирают год за годом: общаги, сессии, картошка, пьянки, гэбэ, комсомол. Но Кох уже про венгерскую экономическую модель чего-то там кумекает, а Свинаренко — ищущий внештатник областной мол одежки. И, получается, из прошлого росло их будущее — то есть нынешнее их настоящее. Вроде тогда и сейчас они жили одной жизнью. Я думаю, заблуждаются.
Свинаренко — прежде первое перо «Коммерсанта» — в последние годы написал несколько книжек. Теперь никто ничего не читает, но его сборник о главных наших тюрьмах «Русские сидят» — лучшее в отечественной очеркистике сегодня. Открытое письмо Коха энтэвэшникам: «Обманутые мальчики. Флаг из туалета» — читала более широкая публика. Это я к тому, что, владея русским письменным, авторы при письме попытку гармонизации своей биографии как-то спрятали бы или вовсе убрали бы.
Но книжка «Ящик водки» — это запись устной речи. Авторы не пишут, а говорят на диктофон. И проговариваются в своем невольном стремлении доказать: мол, каждый год — в общий итог. Но одной жизни в двух эпохах не выходит: хотя бы потому, что 83-й год не отличается от 82-го, а всего пятнадцать лет спустя 98-й от 97-го отличается очень-очень.
Оправдания — «зато трудности выковали характер» — восходят к совсем позорной кузнечной терминологии: людей закаляют как сталь, чтоб потом гвозди бы делать из этих людей.
Если книжку «Ящик водки» предъявить как «читайте, завидуйте» — боюсь, не позавидуют. Скорее подходит другой поэтический эпиграф: «Годы потрачены на постиженье того, что должно быть понятно с рожденья».
Последнее поколение советских людей, оно же — первое поколение несоветских. Можно гордиться пионерской миссией, можно изучать уникальный опыт, можно ему ужаснуться, использовать его, слава богу, нельзя. И водку ящиками нынешние хозяева жизни больше не хлещут.
Комментарий КОХА и СВИНАРЕНКО к предисловию
Две головы — лучше, три — еще лучше. Наш товарищ пишет в предисловии о том, про что мы не сказали. Мы же пишем в книжке про то, чего он не показал на ТВ про ту же эпоху. Иначе б не было смысла. А он есть. Вы его возьмете голыми руками. Какими берутся за бутылки с водкой, доставая их одну за другой из ящика.
ОБ АВТОРАХ
Железный Алик
АЛЬФРЕДА КОХА представляет его соавтор Игорь Свинаренко
Познакомились мы в приватной обстановке, на пьянке. После изредка встречались у общих знакомых. Я получил статус не репортера, но доброго знакомого. А он для меня тоже стал не newsmaker, но собутыльник. В итоге, когда я однажды приехал к нему с диктофоном, у нас получилось не интервью, а просто беседа. Странным в ней было то, что проходила она в трезвой обстановке. Пока говорили, я все волновался: вдруг сорвусь и скажу ему все, что стал о нем думать весной 2001-го — когда давили НТВ. Я не сорвался. На все мои вопросы про тот скандал он ответил исчерпывающе. Он эти мои вопросы, как это ни странно, снял. В общем, я узнал о жизни кое-что новое. А это уже неплохо… Итак, наш первый разговор.
Hostile take-over
Альфред Кох, 2002
— Слушай, Алик, а ты сейчас чем вообще занимаешься?
— Тем же, чем и раньше. У меня своя фирма…
— «Montes Auri»? Про нее говорят, что это так, офшорка, ничего серьезного. Вроде инвестиции там, но скромные. А деньги ты чем зарабатываешь? Ты раньше занимался brokerage — а сейчас?
— Бизнес, которым я зарабатываю, называется hostile take-over. Враждебное поглощение.
— Поглощение кого?
— Фирм. По заказу. Некий бизнес сначала контролируется одним человеком, а потом переходит к другому.
— То есть заказчик приходит к тебе и говорит: «Я хочу на этом рынке кого-то съесть».
— Да. И я ем. Я вот и есть та самая акула капитализма! Только я акула наемная. Ха-ха-ха!
— Это все происходит в рамках уставной деятельности фирмы «Монтес аури»?
— Не совсем. Зачастую мы временно нанимаемся на работу к заказчику.
— Ага, выходит, ты с НТВ работал по специальности! И в «Газпром-медиа» нанялся временно, на время выполнения заказа!
— Ну, конечно.
— Мне кажется, этих тонкостей никто не понял, кроме узкого круга специалистов… Что ж ты сразу не сказал? А то все подумали, что просто надо было сделать грязную работу. И взяли Коха — он ведь делает грязную работу не стесняясь. Ты вот расскажи, как все это происходит? Надо, видимо, найти слабые стороны, скупить векселя, переманить каких-то сотрудников. Что-то еще?
— В прессе немножечко наехать.
— Ой, извини, как же это я забыл…
— Юристы, финансисты и пиарщики — вот три составляющих.
— Еще, видимо, необходимы взятки госчиновникам. Без фамилий — ты можешь рассказать о приблизительных размерах взяток?
— Я бы не хотел… Это может повредить моему бизнесу.
— Хороший ответ. Вообще я надеюсь, у вас там дело не доходит до…
— Нет, нет. Сейчас этого уже нет.
— Скажи, пожалуйста, сколько ты фирм завалил? А сколько не далось?
— Мы продрочили пять фирм, а выиграли приблизительно тридцать… Ну вот считай: у одного только Гуся мы завалили 24 фирмы. Ты думаешь, легко?
— Ты ведь с партнерами работаешь; мы их назовем? — Нет.
— Похоже, у тебя повышенная потребность в адреналине, и ты ее удовлетворяешь на работе. Бокс, охота, экстремальный туризм — этим ты, видимо, не занимаешься?
— Нет. Мне на работе адреналина хватает.
— Вместо того чтобы переться в Африку, лететь с пересадками, мучиться, ты все делаешь без отрыва от производства, да еще на этом и зарабатываешь. Как ученый, который удовлетворяет свое любопытство…
— …за государственный счет.
— Я давно заметил, что главное в тебе — то, что ты боец. И вот теперь ты этим зарабатываешь на жизнь, да?
— Как профессиональный боксер.
— Это больше похоже на бои без правил. Какие тут правила? Хотя тебя, наверное, трудно поймать на нарушении, например, законов?
— Какие нарушения! Сейчас все юристами облепились… Мы каждый шаг свой с юристами проверяем — не только с нашими, но и с западными. Серьезная, полномасштабная война за поглощение — это очень дорогостоящее удовольствие.
— Но почему ты добиваешься успеха? Лучше используешь слабости людей? Лучше знаешь законы? У тебя больше задора?
— Ну это, знаешь ли, вопрос профессионализма. Естественно, и актерствовать приходится. Такой своего рода театр: сначала ты душишь в объятиях, чтобы они ничего не заподозрили, а потом в самый последний момент — кол в зад.
— То есть начинается все по-хорошему, с улыбками?
— Ну да. Сначала так: «Ну вот, вы знаете, у вас есть проблемка, должок, давайте это урегулируем».
— А они что, тебя не узнают? Типа — Кох пришел, тушите свет.
— Сейчас уже да. Приходишь к человеку, и он сразу понимает — ему черную метку выслали. (Смеется.)
— Какая красота! Мне дико нравится, прямо литература. Про тебя надо писать роман типа «Финансист». Ведь что получается. Ты уже сменил хозяев тридцати фирмам. Это тридцать одних только владельцев, плюс члены семей, плюс сотрудники — тысячи людей тебя ненавидят!
— Не тысячи, а миллионы! Которых, как утверждают мои оппоненты, я оставил без ваучеров, отстранил от участия в приватизации.
— В общем, есть кому платить за заметки про то, как ты все украл и испортил. Эти недовольные, в свою очередь, тоже могут использовать пиаровскую составляющую твоего же бизнеса…
— Да.
— Значит, если про тебя хорошо пишут, ты плохо работаешь?
— Да, да, да! (Смеется.)
— У тебя охрана какая-то усиленная?
— Нет. Один охранник с пистолетом. Автомобиль у меня не бронированный, обычный «Мерседес».
— Какие у тебя самые большие неприятности из-за твоей работы?
— Никаких. Мы же разбираемся абсолютно легально. Никому не угрожаем. Все делаем культурно. Я тебе могу сказать, что теперь время достаточно продвинутое, особенно после кризиса, он, конечно, был катализатором и позитивную роль сыграл.
— А с бандитами у тебя бывают неприятности? Это же их работа — поглощать фирмы, менять хозяев?
— Слушай, сейчас там так все перепутано с этими бандитами… Уже ничего не поймешь. Я тебя умоляю! У нас уже респектабельные бизнесмены больше на бандитов похожи, чем сами бандиты. И наоборот. Вообще как только какая-то деятельность становится в рамки закона, сразу перестает быть бандитской. Что касается бандитов, то сейчас даже они в рамках одной преступной группировки разбираются друг с другом при помощи адвокатов. Это я точно знаю.
— А зачем тебя нанимают? Почему нельзя все решить в суде?
— Суд — это нечто внешнее, это просто вершина айсберга, там все становится из тайного явным. Но ведь перед этим проводится колоссальная работа! Полгода может идти подготовка к нападению. Условно говоря, люди подтягивают обозы, осуществляют разведку, разминируют минные поля, режут колючую проволоку, снаряды таскают, лазареты устанавливают… А потом в суде появляется адвокатик, произносит пару фраз, и — опа! — завтра получите решение. Кто выиграл? Адвокат, что ли?
— Действительно… А что на Западе, там же тоже есть такой бизнес?
— Конечно. Вот, к примеру, в Америке в сфере hostile take-over работает известный мультимиллиардер Кирк Киркорян. Он принялся поглощать «Крайслер». Те всполошились, когда он до пяти процентов добрался… И откупили у него эти пять процентов — за два конца. Человек нажил денег. Когда поглощаемый видит, что все всерьез, он откупается от поглощающего.
— Вот я смотрю на тебя и думаю: есть фирма, там живые люди, у них жены, дети, они собачек любят. А тут ты приходишь и все им портишь…
— Я не отнимаю у менеджеров собачек.
— Хватит шутить. Есть некий человек, хозяин, и ты у него все отнимаешь. Тебе хоть жалко его — ну чисто по-человечески?
— Ну как ты думаешь, после того, что про меня писали в газетах, может у меня быть хоть какая-то жалость к людям? (Смеется.)
— А если серьезно! Ладно, человек не очень хорошо работал, где-то что-то проспал, прозевал, забыл… Не жалко?
— Нет. Если в рамках этой профессии руководствоваться жалостью, упадет качество бизнеса. Я приношу пользу экономике. Для нее лучше, когда бизнес переходит от слабых к сильным. Я фактически работаю на обострение конкуренции, а это — необходимая объективная потребность российской экономики.
— То есть ты что-то вроде санитара леса, хирурга, отсекающего гнилой орган?
— Конечно! Чтоб спасти весь организм, приходится иногда проводить болезненные операции. Слишком много собачек, слишком много чая, слишком много длинноногих секретарш, слишком много поездок на Антибы — это приводит, увы, к тому, что бизнес потихонечку умирает. Зачем же ему умирать, когда можно просто сменить хозяина — и дело дальше пойдет?

Из чиновников — в бизнесмены
— Альфред! Вот смотри. Сначала ты был ученым и получал, наверное, 100 долларов.
— Тогда все рублями мерили…
— Потом ты работал в правительстве и там получал уже долларов 500. Так? А потом вдруг внезапно говоришь: «Кстати, я — миллионер. Я что, разве не говорил вам об этом раньше?» Как так получилось? Это же очень интересно!
— Не внезапно. Я в отставку ушел в августе 1997-го, а про свои миллионы заявил в 2001-м! За четыре года можно же разбогатеть? Что тут непонятного?
— Для тебя это, может быть, новость, но, мне кажется, очень многие тебя воспринимают как человека, который поднялся на связях с властью, на использовании инсайдерской информации при торговле ГКО. Писали, что ты вроде на залоговых аукционах подсуживал… Там же много бюджетных денег, как известно. Трудно также понять, зачем серьезному человеку идти на 500 долларов и как он на них может жить. Иные бизнесмены обижаются: они начинали с торговли чебуреками и богатели постепенно, а ты как-то сразу. В глазах общественного мнения это немножко подозрительно. Понимаешь, о чем я говорю? Помнишь слова Форда: «Я могу рассказать про каждый заработанный цент — кроме первого миллиона». Ты тоже?
— Я про первый миллион могу рассказать все с точностью до цента. А вот дальше не хотел бы углубляться. Но про первый, в отличие от Форда, рассказать могу… Компетентным органам — если они заинтересуются. А общественности ничего рассказывать не буду, пошли они в жопу… Перебьются! Пусть умирают от любопытства…
— А компетентные органы больше не спрашивают? У тебя сейчас, значит, нет проблем с этими самыми органами? Все в порядке?
— Ну, я не знаю… Не буду зарекаться. Я вообще не хочу обсуждать моих отношений с правоохранительными органами. Это очень тяжелая, сложная, непростая тема. Если десять тысяч раз крикнуть: «Волки!», то появятся волки. Если без конца обсуждать мои отношения с прокуратурой, то они появятся, эти отношения. С ними бывает вообще все кончено, вот скажи мне? Пока Сталин был жив, иные представители русской интеллигенции по нескольку ходок сделали! По три, по четыре! И каждый раз им говорили: «Все, ребята! Теперь вы ни в чем не виноваты! Можете ходить с высоко поднятой головой!» Чего ты тогда меня спрашиваешь, закончено у меня или не закончено? Откуда я знаю!
— Ладно, обойдемся без рассказа про твой первый миллион. Но вот уходишь ты из правительства, и что дальше? Все на работу зовут?
— Нет… Я был слишком опасная фигура, для того чтоб меня приглашать на работу. Против меня были Гусинский с Березовским. А Гусинский с Березовским определяли политику Кремля. Брать меня, чтоб иметь проблемы с Кремлем? Теперь касаемо того, будто я украл что-то у государства. Ни одной копеечки государственного финансирования ни на каком этапе функционирования я не получал! Ничего не брал! В отличие от тех, кто начинал с чебуречных, я сначала восемь лет жизни угробил на то, чтоб создать условия для бизнеса в стране! Чтоб начинать можно было не с чебуреков, а, например, с brokerage. И я стал, так сказать, в масштабах абсолютно чебуречных торговать акциями. Вот и все! Теперь насчет разговоров про то, что государство мне помогло. В благодарность за что? И как государство мне могло помочь, когда против меня было возбуждено уголовное дело? Да Гусь с Березой просто не дали бы государству сделать это! Они бы размазали этот Минфин несчастный по стенке, это совершенно очевидно. Ни одному чиновнику не могло прийти в голову дать что-то Коху…
— Красивый рассказ!
— Меня не взял на работу ни «Онэксим», ни «Менатеп», ни «Альфа» — никто.
— Ты просился, а они не взяли?
— Нет. Понимаешь, в чем дело… Если бы я попросился на работу, они бы меня, может, взяли бы. Но я не просился, а они не брали. (Один Фридман поступил по-товарищески: дал мне работу консультанта в ТНК. Капитала я с этого не скопил, но у меня был некий заработок, который позволил не околеть с голоду. Я до сих пор там консультантом. Хотя в материальном плане это уже не так нужно…) Я не вышел на работу ни в одну из существующих структур. Не получил ни одной деньги бюджета. Это факт? Факт. Тогда — извините… Фактически я начал с тех самых чебуреков… И, кстати говоря, в 98-м пережил самый тяжелый кризис на взлете, а не тогда, когда есть некая подушечка, на которую планировать можно. И падать мне было тяжелее всех.
— Сколько ты потерял денег?
— Почти все. Не скажу сколько. Мои кредиторы в банке знают, я с ними рассчитался. Давно уже.
— Красивая бойцовская история…

Операция с НТВ
— Что тебя заставило этим заняться? Какая была необходимость?
— Я выполнял общественное задание.
— Кто тебе его дал?
— Так общество и дало! Есть некая конструкция, которая серьезно влияет на наши свободы. Эта конструкция называется пресса. Оказалось, что огромному количеству людей мешает та трактовка свободы слова, которую осуществлял господин Гусинский. Сначала мне казалось, что это одному мне мешает.
1 2 3 4 5