По федеральному закону, действующему в то время, оптовики по продаже бензина и дизельного топлива сами должны были собирать налоги на всех своих мелких распродажах с последующей передачей налоговой суммы государству. В Одессе это называется: «Бери – не хочу!» Схема элементарная – создаются оптовые липовые компании, которые продают бензин розничным торговцам и собирают с них налоги. Затем компании исчезают. Где собранные налоги? Тю-тю…
Другая махинация связана с топливом, которое могло быть использовано либо как дизельное, либо как топливо для домашних систем обогрева. Хохма вся в том, что топливо для домашних отопительных систем налогом не облагалось.
Ну как не принять такую подачу? Это, как в волейболе, – есть мяч, который нельзя не погасить. И вновь всё просто – создается Отопительная Компания, которая покупает топливо как бы для отопления, а затем пускает его в распродажу по разряду дизельного, присваивая себе налоговый сбор, полученный с различных торговцев.
– М-да… А на чём же этот умник погорел?
– На самоуверенности. Он пригнал танкер с левой нефтью, стал на якорь в Нью-Йоркском порту и внаглую начал качать нефть. Итальянцы предупредили его: «Ты попал под колпак ФБР. ФБР поставило на трубу счётчик и контролирует каждый твой шаг». – Он отмахнулся…
***
Также, как в Одессе, с гордостью произносят: «Я с Молдаванки», в Нью-Йорке – особый шик признаться в бруклинских корнях. Губернатор Патаки во время предвыборной компании бьёт себя в грудь: «I am a Brooklyn guy!» – что должно восприниматься, по-видимому, так: «Ребята, я свой!»
Регина поменяла компанию – перешла в брокерскую фирму, расположенную во Всемирном Торговом Центре. Рождественская вечеринка проходила в ресторане на 104-ом этаже. Зрелище – дух захватывает – страшно и величественно.
Менеджер её, живущий ныне в Нью-Джерси, опорожнив коктейль, неожиданно признался: «I am a Brooklyn guy!» – Регина добавила с гордостью: «Мой сын тоже! Он родился в Бэй Ридже, в Виктория-госпиталь».
Понедельник, 10 сентября 2001 года. Изнурительная августовская духота спала. В полдень Изя вышёл прогуляться по бордвоку. Океанские чайки, не в пример черноморским – крупные и упитанные, лениво вышагивали рядом. Шутя Изя называл их: «Жертвы Макдональдса или продукт американского образа жизни»
Мягкое солнце располагало к благодушию. Впереди маячит шестидесятипятилетие. Дата некруглая, но по местным меркам знаменательная – с этого дня должны начать начислять пенсию. Однако, придётся слегка подождать – для получения пенсии следует отработать как минимум десять лет.
Изя сел на скамейку, закрыл глаза и подставил лицо солнцу. Слегка задремал.
– «Ещё рокочет голос трубный, но командир уже в седле. Не обещайте деве юной любови вечной на земле», – пропел вдруг над его ухом знакомый голос.
От неожиданности он вздрогнул.
– Чего ты так испугался? Я не кусаюсь, – прогундосил тот же голос и холодная рука обняла Изю за плечо.
– В-вы? – едва выдавил Изя. Дружелюбно улыбаясь, рядом с ним сидел Камердинер.
– Чему ты так удивляешься? Или не рад? – светился Хуна Абович. – Давненько мы с тобой не виделись… Давненько… Ты почти не изменился, раздобрел только… На американских харчах… А волос седых нету. Нету седых волос. Или ты красишься, а?
– А как Ося? – неожиданно для себя произнёс Изя. – Что слышно у Муси? – поправился он, вспомнив чей отец Хуна Абович.
– Не забыл братца, не забыл… – Хуна Абович настроен был благодушно. – Он как Каин, позабыт-позаброшен. Хотел быть умнее всех, всех обшустрить, объегорить. Вот и остался один. Каин он и есть Каин.
А тебя я хочу предупредить… Я ведь люблю тебя. Пусть Регина поспит завтра подольше… Куда ей завтра торопиться?
Хуна Абович кряхтя встал, отошёл на пару шагов, прикрыв ладонью глаза, посмотрел на безоблачное небо, затем почему-то помахал Изе указательным пальцем и хрипло пропел: «Крест деревянный иль чугунный назначен нам в грядущей мгле». Грациозно поклонился: «Благодарю за внимание», – и… испарился.
– Реги… – Изя схватился за сердце и обмяк.
Полицейская машина патрулирующая бордвок, остановилась возле него минут через двадцать – женщина-офицер обратила внимание на нелепо лежащего на скамейке мужчину и вызвала по рации «Скорую Помощь». С предварительным диагнозом – инфаркт «Скорая» отвезла его в Маймонис-госпиталь.
***
Перед работой Регина заехала в госпиталь. К отцу её не пустили, но успокоили: «Для жизни опасности нет. Он находится в реанимационной палате, куда визитёрам доступ воспрещён» Она оставила для него фрукты, сок и уехала на работу.
Регина опаздывала. Она посмотрела на часы и прикинула – пока доедет до Всемирного Торгового Центра и поднимется на 29-й этаж – опоздает примерно на полчаса. В пределах нормы.
Поезд чудовищно медленно подползал к станции. Регина кинула взгляд на часы – восемь сорок пять – успеет. В то же мгновенье раздался короткий визг и вслед прогремел резкий раскат грома. Поезд остановился. Секунд через тридцать из динамика прозвучал истеричный вопль машиниста: «В чём дело?!» Регина вышла из вагона – из вентиляционных отверстий на платформу оседала густая асбестовая пыль.
Она вышла на улицу и сразу увидела чадящую верхушку северного «близнеца». Вокруг сыпались обгоревшие бумаги, осколки раскалённого металла и куски материала, похожего на стекловату.
– Что случилось?! – вцепилась она в первого встречного.
– Вроде бы самолёт врезался.
– Самолёт? Чушь какая-то… Планер что-ли? Но как в такой солнечный день можно не разглядеть небоскрёб?!
Она поспешила к Центру – из зданий в разные стороны хлынули люди, а под оглушительный визг сирен стали съезжаться пожарные, скорая помощь, полиция. Полицейские немедленно стали отгораживать подступы к Всемирному Торговому Центру.
Раздался короткий вой турбин, прогремел взрыв, и над вторым зданием появился стремительно разрастающийся оранжево-чёрный клуб огня. На головы стало оседать искрящееся стеклянное облако. По асфальту зазвенели осколки. В небе кружились бумаги и крупные листы алюминиевой обшивки, трепетавшие в воздухе словно кленовые листики.
Полиция непрерывно отгоняла людей. Под бесформенной металлической конструкцией Регина увидела двоих, лежащих на асфальте в луже крови. Одного она узнала – минут пять назад он сбегал в магазин за видеокамерой и лихорадочно стал снимать… – «Это же исторические кадры!» – Окружающие последовали его примеру, и бросились в магазин за фото и видеоаппаратурой. Теперь возле «оператора» бессмысленно суетились врачи. Поодаль валялась разбитая видеокамера.
Полицейские продолжали настойчиво оттеснять толпу. Вдруг раздался испуганный вздох сотен людей – из окна одного из верхних этажей выпрыгнул человек. Затем с короткими перерывами выбросился второй, третий, четвёртый… Они летели мучительно долго, неуклюже размахивая руками и ногами, и кувыркались в небе – маленькие воздушные акробатики под дымящимся куполом оранжево-чёрного неба. Ветер разносил их в разные стороны.
Регина заплакала.
С грохотом начала рушиться Южная башня…
– Бегите! – заорали полицейские, но и без этого крика отчаяния толпа побежала. Люди падали, поднимались, и снова бежали, бросая свои сумки на землю. Вдогонку неслось облако дыма и пепла. Под истошный вой сирен с десяток полицейских машин вынырнули из-под облака и рванули, спасаясь от густо падающих обломков…
Регина едва забежала в какое-то здание, как волна гари, дыма, пыли и пепла накрыла тех, кто не успел скрыться. Люди накрывались майками, рубашками, прикрывали рот от пыли, кашляли и задыхались. Теряли друг друга в кромешной тьме и перекликивались…
Облако не успело осесть, как медленно, с жутким лязгом стала проседать и рушиться Северная башня. За окном стало темно, как ночью. Лишь покорёженная металло-бетонная сердцевина высотой этажей в шестьдесят ещё несколько секунд продолжала торчать, как кость, с которой содрали мясо. Когда рухнула и она, на месте, где ещё мгновения назад возвышался символ Нью-Йорка, не осталось ничего кроме огромного серо-чёрного облака пыли и пепла.
Закрывая рот и нос носовым платком, она вышла из здания. Полицейские в оцеплении сообщили – туннели закрыты, метро не работает, выходить из Манхэттена можно только пешком – через Бруклинский мост.
Толпа шла молча. На выходе из Бруклинского моста стояли добровольцы и предлагали соки и воду. Продуктовые магазины раздавали напитки. По обочинам дороги врачи из близлежащих офисов спрашивали: «Кому нужна помощь?» Наготове выстроились машины «Скорой Помощи».
До Маймонис госпиталя Регина шла часа три. И всю дорогу думала – это судьба.
У входа в госпиталь она столкнулась с Шеллой. Та бросилась ей на шею и стала рыдать.
– Мамочка, успокойся, со мной всё в порядке…
– Папа! – взахлёб рыдала Шелла. – Доченька… Папа!
– Что папа?! – закричала Регина. – Что?! Говори!
– Нет нашего папы! Нет!!!
Когда Шелла выплакалась, она рассказала Регине, что утром Изя чувствовал себя хорошо, и его перевели в обычную двухместную палату. Сосед включил телевизор. СиЭнЭн многократно прокручивала кадры врезающихся в здания «близнецов» самолётов. Когда показали кадры обрушивающего здания, он вдруг побелел и прошептал странную фразу: «Не обещайте деве юной любови вечной на земле», после чего дёрнулся и – затих.
– Он спас меня! – ударило Регине в голову. – Если бы не папа… – она обмякла и упала в обморок.
***
Изя Парикмахер стал неучтённой жертвой терракта одиннадцатого сентября. Когда-то в России он с интересом смотрел популярный телесериал – «Телефон полиции: 911». С недавних пор три некогда развлекательные цифры стали зловещими, в одно слово произносимыми: «найн-элевэн-атак».
Месяц после терракта в нескольких милях от скорбного места на всех деревьях и в витринах магазинов висели листовки «Missing person…» – «Разыскивается… „с фотографиями исчезнувших, рядом с плакатами – „Nobody destroys our spirit“ – «Никто не сломит наш дух“. До середины октября в нью-йоркских сквериках горели поминальные свечи.
101 секрет фаршированной рыбы
Как специалист, то есть человек, знающий толк в фаршированной рыбе, смею заверить, нашёлся ещё один человек, ответивший на прозвучавший вопрос однозначно: «Или». И чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что он действительно знает ответ, делом подтвердил сказанное, устроив чемпионат мира по поеданию фаршированной рыбы. А теперь, как в КВНе: вопрос и через тридцать секунд ответ.
– И где этот ваш чемпионат проходил?
– А где вы думали?
– Где-нибудь на Брайтоне, в еврейском центре.
– Вы почти угадали. Я вижу по лицу – у вас умные глаза. Это сейчас большая редкость.
И чтобы не мучить вас больше игрой «горячо-холодно», открою карты – действие происходит в Еврейском центре на Манхэттен-Бич, в рамках фестиваля «Mameloshen Forever», а человек этот Алекс Гутмахер. Он хорошо выглядит – фамилия обязывает. А чемпионат…
– Да-да, что за провинциальные замашки! Чемпионат мира и окрестностей.
– Я согласен, Шварценегер не участвовал. Зато все остальные были. Валерик с Крапси, Миша с 24-й Авеню и Дора с 3-го Брайтона. Не будьте привередливыми, чем вам этот состав не нравится? Это не «Черноморец», согласен, но кто вам нужен ещё? Скажите, я позову.
Говорить можно долго – возвращаемся к чемпионату. Дора, как настоящая одесситка, вступила в борьбу до сигнала судьи. Что поделаешь, южный темперамент. Один фальстарт, второй… И после сакраментального «моя рыба лучше» Дора снимается с соревнований.
Зрители зашушукались: «Не выдержала конкуренции».
Дора пожала плечами: «Не хватает перцу, а то я бы продолжила».
Фаворит обозначился сразу. Финалист чемпионата мира по поеданию русских пельменей, Бруклин 2002 – Валерий Туманян уверенно работает брассом. Взмах левой рукой – наполняется правая щека. Валерий перекладывает корпус. Взмах правой рукой – левая, раз – два, раз – два…
На трибунах зрители неторопливо оценивают товар – фаршированную рыбу в исполнении кафе «Ланжерон» и делятся собственными секретами.
– Я вам дам хороший рецепт. Берётся два килограмма щуки, годится карп, форель, налим, короче, любая свежая рыбина, четыре ломтика батона, одно яйцо, пятьдесят граммов сливочного масла, четверть стакана молока, две луковицы, две чайные ложки соли, одна – сахара, перец…
– Что вы такое говорите? Молоко можно добавить в рыбу чисто теоретически…
– Сто граммов молока рыбу не испортят. А вот щепотка шафрана и перец молотый по вкусу…
– Не забудьте для соуса четыре сырых желтка, лимон и четверть стакана уксуса.
– Н-не… Это не фонтан. Настоящая рыба – та, которую делала моя бабушка. Фарш готовится из трёх сортов – короп, судак и толстолобик.
– Есть новый рекорд мира! – восторженно кричит Алекс Гутмахер. – Два восемьдесят пять паунда за семь минут!
Чемпион Валерий Туманян тяжело вздыхает: «С утра ничего не ел. Готовился». И принимает призы от спонсоров.
Сытые зрители недоумевают: «А что на закуску?» И занимают свои места. Чемпионат проходит в перерыве юношеского баскетбольного турнира на кубок JCRC – Jewich Community Relational Council of NY. И для многих остаётся загадкой: то ли баскетбольный турнир, организованный исполнительным директором ассоциации ветеранов спорта Эдиком Лучиным, – приправа к фаршированной рыбе, то ли экстремальное шоу продюсера ArtEmes Алекса Гутмахера – пикантный соус к фестивалю «Mameloshen Forever».
И чтобы никого не обидеть (и вашим и нашим) объявим на всякий случай победителей турнира – их также не обошли призами – «Brooklyn Rage».
Голос из зала:
– Минуточку-минуточку, а почему сто один секрет фаршированной рыбы?
– Вы знаете больше? Станьте в очередь. Или лучше пришлите по почте. Будете сто вторым.
Одесса. Маразлиевская, 5
Можно умереть, а после еще сто раз родиться, умереть, где угодно, а родиться здесь, ибо только здесь, на склонах Ланжероновского пляжа, среди множества подстилок, чинно ступает призывно кричащее великое счастье: «Лиманская грязь! Лиманская грязь!» – и лоснящиеся от жира матроны со своими худосочными мужьями победно сверкают на солнце ярко-черными ногами. Какое счастье – грязь лимана!
И только на пляже мама может ежечасно запихивать своему доходяге пахнущую чесночком молодую картошку с рыбными биточками, приговаривая: «Рафа, кушай на передние зубы!» – и походя гордо рассказывать соседкам, сколько рыбьего жира, чтоб он только не болел, она влила в него этой зимой.
Но главное – это двор. Он, собственно говоря, состоит из трех дворов, и если в каменном колодце первого живет в одиннадцатой квартире наш юный герой, то в третьем, заднем, дворе обитает настоящий Суворов, Женька, внук, нет, скорей все-таки правнук того самого Суворова, основателя Одессы. В одном с ним парадном на четвертом этаже живет другая знаменитость – Изя Гейлер. Что Гейлер, что Геллер – одно и то же. Главное – Изя умеет играть в шахматы, и недавно он научил Мальчика новому правилу – пешка, защищая короля от мата, может ходить на одну клетку назад.
Но самое интересное происходит тогда, когда во дворе начинается скандал. Вспыхивая внезапно, он мгновенно переходит на крик и, врываясь в распахнутые окна, выволакивает зрителей на спектакль: «Кто? Где? А… опять на втором этаже…»
Двор – это и правосудие, и мировое сообщество. Он молча наблюдает, сочувственно выслушивая апеллирующие к нему стоны, и только Высший суд, наделенный полномочиями Конституционного, заседает вечером в комнате его Председателя – Наума Борисовича Вайнберга.
Председатель домового комитета (в иное время я назвал бы его председателем комбеда) занимает в нашей коммунальной квартире две большие комнаты. Если к ним можно было бы добавить туалет и воду, это был бы Кремлевский дворец, а так… Грановитые палаты.
Зал суда. Бесхитростная «Комета» тихо записывает для Правосудия показания сторон.
Мудрый голос Председателя Вайнберга:
– Симакова, так почему же вы налили Мудреновой в варенье керосин?
– Я налила?
– Да, вы налили.
– Я налила?
– Да, вы налили.
– Что ты комедию ломаешь! Что, я сама его себе налила? – включается Мудренова.
– А почему она моим светом пользовалась?
– Каким светом?! У тебя что. совсем крыша поехала?!
– Мудренова, сядьте! Симакова, что вы хотите этим сказать?
– Только то, что сказала. У нас семь семей. У каждого свой звонок, кухонный стол, счетчик, и в туалете, и па кухне у нас висят семь лампочек. Каждая из них связана со своим счетчиком. Я стою на кухне, включила себе свой свет и делаю котлеты. Приходит эта мымра…
Резкий голос Председателя:
– Симакова, я прошу вас…
– Извините – Мудренова и начинает снимать шум с варенья. Я ей говорю: «Включи свою лампочку», а она нагло на меня смотрит и говорит: «Мне свет не нужен. Тебе не нравится – выключи свой». Но я же не могу выключить свой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Другая махинация связана с топливом, которое могло быть использовано либо как дизельное, либо как топливо для домашних систем обогрева. Хохма вся в том, что топливо для домашних отопительных систем налогом не облагалось.
Ну как не принять такую подачу? Это, как в волейболе, – есть мяч, который нельзя не погасить. И вновь всё просто – создается Отопительная Компания, которая покупает топливо как бы для отопления, а затем пускает его в распродажу по разряду дизельного, присваивая себе налоговый сбор, полученный с различных торговцев.
– М-да… А на чём же этот умник погорел?
– На самоуверенности. Он пригнал танкер с левой нефтью, стал на якорь в Нью-Йоркском порту и внаглую начал качать нефть. Итальянцы предупредили его: «Ты попал под колпак ФБР. ФБР поставило на трубу счётчик и контролирует каждый твой шаг». – Он отмахнулся…
***
Также, как в Одессе, с гордостью произносят: «Я с Молдаванки», в Нью-Йорке – особый шик признаться в бруклинских корнях. Губернатор Патаки во время предвыборной компании бьёт себя в грудь: «I am a Brooklyn guy!» – что должно восприниматься, по-видимому, так: «Ребята, я свой!»
Регина поменяла компанию – перешла в брокерскую фирму, расположенную во Всемирном Торговом Центре. Рождественская вечеринка проходила в ресторане на 104-ом этаже. Зрелище – дух захватывает – страшно и величественно.
Менеджер её, живущий ныне в Нью-Джерси, опорожнив коктейль, неожиданно признался: «I am a Brooklyn guy!» – Регина добавила с гордостью: «Мой сын тоже! Он родился в Бэй Ридже, в Виктория-госпиталь».
Понедельник, 10 сентября 2001 года. Изнурительная августовская духота спала. В полдень Изя вышёл прогуляться по бордвоку. Океанские чайки, не в пример черноморским – крупные и упитанные, лениво вышагивали рядом. Шутя Изя называл их: «Жертвы Макдональдса или продукт американского образа жизни»
Мягкое солнце располагало к благодушию. Впереди маячит шестидесятипятилетие. Дата некруглая, но по местным меркам знаменательная – с этого дня должны начать начислять пенсию. Однако, придётся слегка подождать – для получения пенсии следует отработать как минимум десять лет.
Изя сел на скамейку, закрыл глаза и подставил лицо солнцу. Слегка задремал.
– «Ещё рокочет голос трубный, но командир уже в седле. Не обещайте деве юной любови вечной на земле», – пропел вдруг над его ухом знакомый голос.
От неожиданности он вздрогнул.
– Чего ты так испугался? Я не кусаюсь, – прогундосил тот же голос и холодная рука обняла Изю за плечо.
– В-вы? – едва выдавил Изя. Дружелюбно улыбаясь, рядом с ним сидел Камердинер.
– Чему ты так удивляешься? Или не рад? – светился Хуна Абович. – Давненько мы с тобой не виделись… Давненько… Ты почти не изменился, раздобрел только… На американских харчах… А волос седых нету. Нету седых волос. Или ты красишься, а?
– А как Ося? – неожиданно для себя произнёс Изя. – Что слышно у Муси? – поправился он, вспомнив чей отец Хуна Абович.
– Не забыл братца, не забыл… – Хуна Абович настроен был благодушно. – Он как Каин, позабыт-позаброшен. Хотел быть умнее всех, всех обшустрить, объегорить. Вот и остался один. Каин он и есть Каин.
А тебя я хочу предупредить… Я ведь люблю тебя. Пусть Регина поспит завтра подольше… Куда ей завтра торопиться?
Хуна Абович кряхтя встал, отошёл на пару шагов, прикрыв ладонью глаза, посмотрел на безоблачное небо, затем почему-то помахал Изе указательным пальцем и хрипло пропел: «Крест деревянный иль чугунный назначен нам в грядущей мгле». Грациозно поклонился: «Благодарю за внимание», – и… испарился.
– Реги… – Изя схватился за сердце и обмяк.
Полицейская машина патрулирующая бордвок, остановилась возле него минут через двадцать – женщина-офицер обратила внимание на нелепо лежащего на скамейке мужчину и вызвала по рации «Скорую Помощь». С предварительным диагнозом – инфаркт «Скорая» отвезла его в Маймонис-госпиталь.
***
Перед работой Регина заехала в госпиталь. К отцу её не пустили, но успокоили: «Для жизни опасности нет. Он находится в реанимационной палате, куда визитёрам доступ воспрещён» Она оставила для него фрукты, сок и уехала на работу.
Регина опаздывала. Она посмотрела на часы и прикинула – пока доедет до Всемирного Торгового Центра и поднимется на 29-й этаж – опоздает примерно на полчаса. В пределах нормы.
Поезд чудовищно медленно подползал к станции. Регина кинула взгляд на часы – восемь сорок пять – успеет. В то же мгновенье раздался короткий визг и вслед прогремел резкий раскат грома. Поезд остановился. Секунд через тридцать из динамика прозвучал истеричный вопль машиниста: «В чём дело?!» Регина вышла из вагона – из вентиляционных отверстий на платформу оседала густая асбестовая пыль.
Она вышла на улицу и сразу увидела чадящую верхушку северного «близнеца». Вокруг сыпались обгоревшие бумаги, осколки раскалённого металла и куски материала, похожего на стекловату.
– Что случилось?! – вцепилась она в первого встречного.
– Вроде бы самолёт врезался.
– Самолёт? Чушь какая-то… Планер что-ли? Но как в такой солнечный день можно не разглядеть небоскрёб?!
Она поспешила к Центру – из зданий в разные стороны хлынули люди, а под оглушительный визг сирен стали съезжаться пожарные, скорая помощь, полиция. Полицейские немедленно стали отгораживать подступы к Всемирному Торговому Центру.
Раздался короткий вой турбин, прогремел взрыв, и над вторым зданием появился стремительно разрастающийся оранжево-чёрный клуб огня. На головы стало оседать искрящееся стеклянное облако. По асфальту зазвенели осколки. В небе кружились бумаги и крупные листы алюминиевой обшивки, трепетавшие в воздухе словно кленовые листики.
Полиция непрерывно отгоняла людей. Под бесформенной металлической конструкцией Регина увидела двоих, лежащих на асфальте в луже крови. Одного она узнала – минут пять назад он сбегал в магазин за видеокамерой и лихорадочно стал снимать… – «Это же исторические кадры!» – Окружающие последовали его примеру, и бросились в магазин за фото и видеоаппаратурой. Теперь возле «оператора» бессмысленно суетились врачи. Поодаль валялась разбитая видеокамера.
Полицейские продолжали настойчиво оттеснять толпу. Вдруг раздался испуганный вздох сотен людей – из окна одного из верхних этажей выпрыгнул человек. Затем с короткими перерывами выбросился второй, третий, четвёртый… Они летели мучительно долго, неуклюже размахивая руками и ногами, и кувыркались в небе – маленькие воздушные акробатики под дымящимся куполом оранжево-чёрного неба. Ветер разносил их в разные стороны.
Регина заплакала.
С грохотом начала рушиться Южная башня…
– Бегите! – заорали полицейские, но и без этого крика отчаяния толпа побежала. Люди падали, поднимались, и снова бежали, бросая свои сумки на землю. Вдогонку неслось облако дыма и пепла. Под истошный вой сирен с десяток полицейских машин вынырнули из-под облака и рванули, спасаясь от густо падающих обломков…
Регина едва забежала в какое-то здание, как волна гари, дыма, пыли и пепла накрыла тех, кто не успел скрыться. Люди накрывались майками, рубашками, прикрывали рот от пыли, кашляли и задыхались. Теряли друг друга в кромешной тьме и перекликивались…
Облако не успело осесть, как медленно, с жутким лязгом стала проседать и рушиться Северная башня. За окном стало темно, как ночью. Лишь покорёженная металло-бетонная сердцевина высотой этажей в шестьдесят ещё несколько секунд продолжала торчать, как кость, с которой содрали мясо. Когда рухнула и она, на месте, где ещё мгновения назад возвышался символ Нью-Йорка, не осталось ничего кроме огромного серо-чёрного облака пыли и пепла.
Закрывая рот и нос носовым платком, она вышла из здания. Полицейские в оцеплении сообщили – туннели закрыты, метро не работает, выходить из Манхэттена можно только пешком – через Бруклинский мост.
Толпа шла молча. На выходе из Бруклинского моста стояли добровольцы и предлагали соки и воду. Продуктовые магазины раздавали напитки. По обочинам дороги врачи из близлежащих офисов спрашивали: «Кому нужна помощь?» Наготове выстроились машины «Скорой Помощи».
До Маймонис госпиталя Регина шла часа три. И всю дорогу думала – это судьба.
У входа в госпиталь она столкнулась с Шеллой. Та бросилась ей на шею и стала рыдать.
– Мамочка, успокойся, со мной всё в порядке…
– Папа! – взахлёб рыдала Шелла. – Доченька… Папа!
– Что папа?! – закричала Регина. – Что?! Говори!
– Нет нашего папы! Нет!!!
Когда Шелла выплакалась, она рассказала Регине, что утром Изя чувствовал себя хорошо, и его перевели в обычную двухместную палату. Сосед включил телевизор. СиЭнЭн многократно прокручивала кадры врезающихся в здания «близнецов» самолётов. Когда показали кадры обрушивающего здания, он вдруг побелел и прошептал странную фразу: «Не обещайте деве юной любови вечной на земле», после чего дёрнулся и – затих.
– Он спас меня! – ударило Регине в голову. – Если бы не папа… – она обмякла и упала в обморок.
***
Изя Парикмахер стал неучтённой жертвой терракта одиннадцатого сентября. Когда-то в России он с интересом смотрел популярный телесериал – «Телефон полиции: 911». С недавних пор три некогда развлекательные цифры стали зловещими, в одно слово произносимыми: «найн-элевэн-атак».
Месяц после терракта в нескольких милях от скорбного места на всех деревьях и в витринах магазинов висели листовки «Missing person…» – «Разыскивается… „с фотографиями исчезнувших, рядом с плакатами – „Nobody destroys our spirit“ – «Никто не сломит наш дух“. До середины октября в нью-йоркских сквериках горели поминальные свечи.
101 секрет фаршированной рыбы
Как специалист, то есть человек, знающий толк в фаршированной рыбе, смею заверить, нашёлся ещё один человек, ответивший на прозвучавший вопрос однозначно: «Или». И чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что он действительно знает ответ, делом подтвердил сказанное, устроив чемпионат мира по поеданию фаршированной рыбы. А теперь, как в КВНе: вопрос и через тридцать секунд ответ.
– И где этот ваш чемпионат проходил?
– А где вы думали?
– Где-нибудь на Брайтоне, в еврейском центре.
– Вы почти угадали. Я вижу по лицу – у вас умные глаза. Это сейчас большая редкость.
И чтобы не мучить вас больше игрой «горячо-холодно», открою карты – действие происходит в Еврейском центре на Манхэттен-Бич, в рамках фестиваля «Mameloshen Forever», а человек этот Алекс Гутмахер. Он хорошо выглядит – фамилия обязывает. А чемпионат…
– Да-да, что за провинциальные замашки! Чемпионат мира и окрестностей.
– Я согласен, Шварценегер не участвовал. Зато все остальные были. Валерик с Крапси, Миша с 24-й Авеню и Дора с 3-го Брайтона. Не будьте привередливыми, чем вам этот состав не нравится? Это не «Черноморец», согласен, но кто вам нужен ещё? Скажите, я позову.
Говорить можно долго – возвращаемся к чемпионату. Дора, как настоящая одесситка, вступила в борьбу до сигнала судьи. Что поделаешь, южный темперамент. Один фальстарт, второй… И после сакраментального «моя рыба лучше» Дора снимается с соревнований.
Зрители зашушукались: «Не выдержала конкуренции».
Дора пожала плечами: «Не хватает перцу, а то я бы продолжила».
Фаворит обозначился сразу. Финалист чемпионата мира по поеданию русских пельменей, Бруклин 2002 – Валерий Туманян уверенно работает брассом. Взмах левой рукой – наполняется правая щека. Валерий перекладывает корпус. Взмах правой рукой – левая, раз – два, раз – два…
На трибунах зрители неторопливо оценивают товар – фаршированную рыбу в исполнении кафе «Ланжерон» и делятся собственными секретами.
– Я вам дам хороший рецепт. Берётся два килограмма щуки, годится карп, форель, налим, короче, любая свежая рыбина, четыре ломтика батона, одно яйцо, пятьдесят граммов сливочного масла, четверть стакана молока, две луковицы, две чайные ложки соли, одна – сахара, перец…
– Что вы такое говорите? Молоко можно добавить в рыбу чисто теоретически…
– Сто граммов молока рыбу не испортят. А вот щепотка шафрана и перец молотый по вкусу…
– Не забудьте для соуса четыре сырых желтка, лимон и четверть стакана уксуса.
– Н-не… Это не фонтан. Настоящая рыба – та, которую делала моя бабушка. Фарш готовится из трёх сортов – короп, судак и толстолобик.
– Есть новый рекорд мира! – восторженно кричит Алекс Гутмахер. – Два восемьдесят пять паунда за семь минут!
Чемпион Валерий Туманян тяжело вздыхает: «С утра ничего не ел. Готовился». И принимает призы от спонсоров.
Сытые зрители недоумевают: «А что на закуску?» И занимают свои места. Чемпионат проходит в перерыве юношеского баскетбольного турнира на кубок JCRC – Jewich Community Relational Council of NY. И для многих остаётся загадкой: то ли баскетбольный турнир, организованный исполнительным директором ассоциации ветеранов спорта Эдиком Лучиным, – приправа к фаршированной рыбе, то ли экстремальное шоу продюсера ArtEmes Алекса Гутмахера – пикантный соус к фестивалю «Mameloshen Forever».
И чтобы никого не обидеть (и вашим и нашим) объявим на всякий случай победителей турнира – их также не обошли призами – «Brooklyn Rage».
Голос из зала:
– Минуточку-минуточку, а почему сто один секрет фаршированной рыбы?
– Вы знаете больше? Станьте в очередь. Или лучше пришлите по почте. Будете сто вторым.
Одесса. Маразлиевская, 5
Можно умереть, а после еще сто раз родиться, умереть, где угодно, а родиться здесь, ибо только здесь, на склонах Ланжероновского пляжа, среди множества подстилок, чинно ступает призывно кричащее великое счастье: «Лиманская грязь! Лиманская грязь!» – и лоснящиеся от жира матроны со своими худосочными мужьями победно сверкают на солнце ярко-черными ногами. Какое счастье – грязь лимана!
И только на пляже мама может ежечасно запихивать своему доходяге пахнущую чесночком молодую картошку с рыбными биточками, приговаривая: «Рафа, кушай на передние зубы!» – и походя гордо рассказывать соседкам, сколько рыбьего жира, чтоб он только не болел, она влила в него этой зимой.
Но главное – это двор. Он, собственно говоря, состоит из трех дворов, и если в каменном колодце первого живет в одиннадцатой квартире наш юный герой, то в третьем, заднем, дворе обитает настоящий Суворов, Женька, внук, нет, скорей все-таки правнук того самого Суворова, основателя Одессы. В одном с ним парадном на четвертом этаже живет другая знаменитость – Изя Гейлер. Что Гейлер, что Геллер – одно и то же. Главное – Изя умеет играть в шахматы, и недавно он научил Мальчика новому правилу – пешка, защищая короля от мата, может ходить на одну клетку назад.
Но самое интересное происходит тогда, когда во дворе начинается скандал. Вспыхивая внезапно, он мгновенно переходит на крик и, врываясь в распахнутые окна, выволакивает зрителей на спектакль: «Кто? Где? А… опять на втором этаже…»
Двор – это и правосудие, и мировое сообщество. Он молча наблюдает, сочувственно выслушивая апеллирующие к нему стоны, и только Высший суд, наделенный полномочиями Конституционного, заседает вечером в комнате его Председателя – Наума Борисовича Вайнберга.
Председатель домового комитета (в иное время я назвал бы его председателем комбеда) занимает в нашей коммунальной квартире две большие комнаты. Если к ним можно было бы добавить туалет и воду, это был бы Кремлевский дворец, а так… Грановитые палаты.
Зал суда. Бесхитростная «Комета» тихо записывает для Правосудия показания сторон.
Мудрый голос Председателя Вайнберга:
– Симакова, так почему же вы налили Мудреновой в варенье керосин?
– Я налила?
– Да, вы налили.
– Я налила?
– Да, вы налили.
– Что ты комедию ломаешь! Что, я сама его себе налила? – включается Мудренова.
– А почему она моим светом пользовалась?
– Каким светом?! У тебя что. совсем крыша поехала?!
– Мудренова, сядьте! Симакова, что вы хотите этим сказать?
– Только то, что сказала. У нас семь семей. У каждого свой звонок, кухонный стол, счетчик, и в туалете, и па кухне у нас висят семь лампочек. Каждая из них связана со своим счетчиком. Я стою на кухне, включила себе свой свет и делаю котлеты. Приходит эта мымра…
Резкий голос Председателя:
– Симакова, я прошу вас…
– Извините – Мудренова и начинает снимать шум с варенья. Я ей говорю: «Включи свою лампочку», а она нагло на меня смотрит и говорит: «Мне свет не нужен. Тебе не нравится – выключи свой». Но я же не могу выключить свой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14