— Видел своих гавриков?
— Частично.
— Тогда иди смотри полностью. Заждались они тебя.
— Подождут еще.
— Ишь ты… Иди, иди, мне все равно некогда с тобой… разговоры разговаривать. Чего смеешься? — рассердился Дубровин.
— Я не смеюсь.
— Ну, улыбаешься.
— Рад, что вижу вас.
Дубровин отвернулся и буркнул:
— Иди, мне действительно нужно работать. Вечером поговорим.
Я пошел к своим «гаврикам». Они явно перестарались с торжественностью встречи. Кто-то караулил в коридоре и при виде меня тут же юркнул в большую комнату. Когда я увидел стол с шампанским и их парадные одеяния, я сказал, оглядывая серьезные, торжественные физиономии:
— По-моему, не хватает трибуны и оркестра.
— Трибуны нет, а оркестр щас будет, — мигом среагировал Савин.
Он дал кому-то знак — и из угла грянул «Ракоци-марш». «Гаврики» встали чуть ли не навытяжку. Я прошел в угол, к проигрывателю, убавил громкость и, когда марш закончился, сказал:
— Здравствуйте.
День этот превратился в сплошное празднество.
Не успели мы вернуться из института, как уже пора было отправляться к Дубровину. Там мы засиделись за полночь. Я боялся, что Дубровин заговорит о моих дальнейших планах, но он словно мимоходом обмолвился, что главное сейчас — доклад в Академии наук, все остальное — потом.
И ребята деликатно молчали, разве что поглядывали иной раз с ожиданием — не скажу ли я сам чего-нибудь? Все же из некоторых их реплик я понял: они я мысли не допускают, что я не буду работать с ними. На другой день как-то само собой устроилось «чаепитие», и мне были продемонстрированы все достижения последних двух месяцев. Достижения были не бог весть какие, но я, конечно, не стал говорить им этого. Я сказал «недурно», и на большем они не настаивали. Потом я почти не показывался в институте — считалось, что я готовлюсь к докладу. Я действительно полдня готовился к нему, а потом засел за свою работу.
Доклад прошел, по общему мнению, «сверхблагополучно». Я был уверен, что еще никто не докопался до истинного смысла наших результатов, — не прошло и месяца, как была опубликована наша статья, и имена наши, как говорил Ольф, были «покрыты мраком неизвестности» и потому не привлекли внимания. Да и «время летних отпусков» только что закончилось, сессия была первой после долгого перерыва, и настроение у всех было не слишком-то рабочее. И действительно, вопросы мне задавались самые обычные, дежурные: «уточните, пожалуйста», «скажите, пожалуйста», «поясните, пожалуйста», «будьте добры». Такая вежливость говорила сама за себя — по рассказам Дубровина я знал, что при обсуждении каких-то спорных работ обычно бывает не до джентльменских тонкостей. И я столь же вежливо уточнял, пояснял, говорил — и следил только за тем, чтобы случайно не проговориться.
На следующее утро я спросил Жанну:
— Куда поедем в отпуск?
Она с радостным удивлением посмотрела на меня и переспросила:
— В отпуск?
— Вот именно. Ты же, насколько я знаю, еще не была в отпуске.
— Нет.
— Вот и давай думать, куда поедем.
— А когда? Ты же еще не закончил.
О своей работе я рассказал Жанне в первый же день после приезда. В отличие от Ольфа она почти не удивилась моему «закрытию», и сначала я даже подумал, что она не поняла меня. Но она поняла — если и не все, то самое главное.
— Мне нужно еще недели три. Самое большее — месяц.
— За месяц мы что-нибудь придумаем.
Тревожило меня объяснение с Дубровиным. Я знал, что он просто не поверит тому, что эти полтора месяца мне нужны только для отдыха. Но и говорить что-то конкретное до окончания работы мне не хотелось.
И действительно, Дубровин сразу догадался, что я чего-то недоговариваю.
— Разумеется, ты волен использовать это время как тебе вздумается, твоего отпуска никто не отменял. Но… если ты объяснишь… — Он испытывающе посмотрел на меня, и мне пришлось сказать:
— Объясню. Но не взыщите, в самых общих чертах. Результаты нашей работы натолкнули меня на одну идею, которой я и занимался все это время. И я хотел бы разделаться с ней, — небрежно закончил я.
Дубровин недовольно посмотрел на меня и сказал:
— Информация, прямо скажем, небогатая. Ну что ж, дело твое, заканчивай. Помощь нужна?
— Пока нет.
71
Он закончил эту работу двадцать первого октября, дождливым сумрачным вечером. Жанны еще не было. Дмитрий аккуратно сложил листки, разобрал на столе книги и журналы и прошелся по комнате. Почему-то захотелось посмотреть, что делается на улице, и он погасил свет и подошел к окну, увидел пустой двор, слабо угадывающуюся стену сосен за дорогой и темное низкое небо над ними. И простоял так до прихода Жанны.
— Ты почему в темноте? — спросила она.
— Да так…
— А я уже привыкла видеть свет в твоем окне. Выхожу из-за угла и сразу смотрю. А сейчас не увидела и почему-то испугалась… — Жанна виновато улыбнулась и попросила: — Если будешь выходить куда-нибудь, не выключай свет, хорошо?
Дмитрий молча кивнул и помог ей раздеться. Жанна поцеловала его, внимательно глядя на него, догадалась:
— Закончил?
— Да.
— И… что же?
— То, что и предполагал.
Жанна села в кресло и, не спуская с него глаз, медленно сказала:
— Интересно, что же дальше будет.
— Дальше? Поедем в отпуск.
— Я не о том.
— А я о том.
— Теперь ты покажешь мне?
— Конечно.
Дмитрий принес ей листки, Жанна как-то боязливо взяла их и попросила:
— Дай сигарету.
Дмитрий дал ей закурить и пошел на кухню готовить ужин. Жанна читала очень долго, и, когда он пошел звать ее, она все еще сидела в кресле и смотрела на листки, разложенные на журнальном столике.
— Пойдем, — сказал Дмитрий, — уже все готово.
Жанна молча взяла его руку и притянула к себе. Дмитрий присел на ручку кресла и обнял ее.
— Дима… — тихо сказала Жанна и замолчала.
— Да?
— Понимаешь… это настолько необычно…
— Наверно. Тут с ходу не разберешься.
— Может, я и потом не смогу разобраться, но… я чувствую, что ты прав.
— Еще бы, — хмыкнул Дмитрий. — Я тоже почему-то уверен в этом.
— Наверное, я сказала не то, чего ты ждал…
— Вот еще. Именно этого я от тебя и хотел — чтобы ты верила в меня. А теперь идем ужинать, остынет все.
Жанна вдруг прижала его ладонь к своим глазам.
— Что ты? — встревожился Дмитрий.
— Ничего, сейчас пройдет. Это от волнения. Знаешь, когда я читала… просто не могу передать, что я чувствовала. Я все-таки не ожидала, что это окажется таким… не знаю даже, как сказать… сложным, необычным, даже немножко страшным.
— Ну вот еще, страшным… Что в этих каракулях может быть страшного?
— Для тебя, может, и ничего…
— А ну их, пойдем ужинать. Есть хочу.
— Пойдем.
За ужином Дмитрий спросил:
— Так куда же мы поедем?
— А куда хочешь?
— Мне почти все равно.
— Я на всякий случай написала в Одессу, там у меня подруга, можно на первое время у нее остановиться.
— Можно и в Одессу, — согласился Дмитрий. — Много тебе времени нужно, чтобы собраться?
— Дня три-четыре.
— Для ровного счета — пять.
— Пусть будет пять, — засмеялась Жанна.
На следующее утро Дмитрий перепечатал статью — получилось всего восемнадцать страниц, — разобрал экземпляры и поехал в институт. Он сразу пошел к Дубровину и положил перед ним статью, вложенную в свежий номер «Советского спорта». Дубровин сначала просмотрел результаты хоккейных матчей и удовлетворенно хмыкнул:
— «Спартак»-то выправляется, а?
— С каких это пор вы стали болельщиком? — удивился Дмитрий.
— Нельзя, что ли?
— Почему же…
— Болельщиком я не стал и не стану, но, знаешь, когда все начинают спрашивать друг друга, что случилось со «Спартаком» и со Старшиновым, грешным делом можно и подумать — а вдруг это и в самом деле очень важно? Может, чем черт не шутит, даже важнее, чем все наши теории? Все-таки, как пишет пресса, — любимая игра миллионов! Шутка ли — миллионов, ни больше ни меньше. А нас, кабинетных мыслителей, какие-то жалкие десятки или сотни тысяч… Вдруг на старости лет, подводя итоги, начнешь жалеть, что пошел в доктора наук, а не в хоккеисты. А в самом деле: Старшинова знают все, даже такие профаны, как я, а кто знает Дубровина? Ты, да я, да мы с тобой. Обидно, а?
— Очень, — в тон ему ответил Дмитрий. — Я смотрю, вы сегодня недурно настроены.
— Это уж точно, — довольно улыбнулся Дубровин. — Наметились очертания финиша. Не только тебе заканчивать работы, однако. А ведь это дьявольски приятно — заканчивать работу, а? И итог виден, и — тем еще хорошо, что за новую можно взяться.
— И долго вам еще кончать?
— К Новому году, надеюсь, успеем. Нуте-с, это и есть твоя идея?
— Да.
— Читать надо быстро?
— Желательно.
— Ну, коли желательно, значит, и обязательно.
Дмитрий пошел к своим, дал второй экземпляр Ольфу, и тот сразу же заперся в кабинете. Дмитрий побыл немного с ребятами и поехал домой.
Вечером Жанна сказала ему, едва успев раздеться:
— Звонил Алексей Станиславович…
— И что же?
— Спросил, когда мы собираемся уезжать. Я сказала, что дня через три-четыре. Тогда он попросил ненадолго отложить отъезд.
— Надеюсь, ты согласилась?
— В общем-то да… Сказала, что ты вряд ли будешь возражать.
— Однако ты дипломатка… А что он еще говорил?
— Ничего. Сказал «до свидания» и повесил трубку.
Дмитрий засмеялся:
— Это в его стиле.
— Ты думаешь, его просьба только из-за твоей работы?
— Уверен. То есть не то чтобы только из-за моей…
— А что еще?
— Там, в моей статье, есть кое-что, прямо его касающееся. И боюсь, что это «кое-что» изрядно испортит ему настроение, — сказал Дмитрий, невесело усмехаясь. — Вообще эта работа не одного по темечку стукнет. Многие, наверное, помянут меня недобрым словом… И Дубровину быть среди этих многих совсем ни к чему, а что делать?
— Ну, он-то тебя недобрым словом поминать не будет.
— Не будет, конечно, да я не о том. Просто не хотелось бы мне играть роль невольного разрушителя чужих замыслов. А уж по отношению к Дубровину — тем более. — Дмитрий заметил, что Жанна как-то уж слишком пристально смотрит на него, и спросил: — Тебя смущает моя самоуверенность?
— Нет, я вот о чем подумала… Пытаюсь представить себя на твоем месте, на месте Дубровина… Что бы я чувствовала? И еще знаешь что… Ведь на месте Дубровина мог бы оказаться человек, который всеми силами постарался бы как-то помешать тебе.
— Это было бы бесполезно. Мои выводы говорят сами за себя, я тут всего лишь посредник.
— Но ведь наукой-то занимаются живые люди.
— И это верно. Но, слава богу, на месте Дубровина сидит Дубровин, а его в таких вещах подозревать бессмысленно. Ольф приехал?
— Да.
— Как он?
— Не знаю. Молчал всю дорогу.
— Ничего, потом наверстает.
За ужином Дмитрий почувствовал сильную усталость, даже решил не дожидаться чая и виновато сказал Жанне:
— Знаешь, я, наверное, пойду лягу.
— Иди, чай я тебе принесу.
Когда Жанна принесла ему чай, Дмитрий, погладив ее руку, тихо сказал:
— Ты не волнуйся, я просто устал. После окончания работы у меня почти всегда так.
— Ольф говорил, — невесело сказала Жанна. — Ноу тебя такое лицо…
— Ничего, теперь отдыхать будем… Долго отдыхать.
— Как ты говоришь это слово — «долго», — с тревогой сказала Жанна. — Почему долго?
— Целый месяц — разве не долго?
— Ты не так сказал.
— Все так, Жаннушка… Давай-ка спать, а? Я уже разучился засыпать без тебя.
— Сейчас я тоже лягу.
Но пока Жанна относила чашки на кухню и раздевалась, Дмитрий уже заснул.
Прошло несколько дней. Дубровин никак не давал о себе знать, и даже Ольф не показывался — что было совсем уж странно. Но Дмитрия это не беспокоило. Он много спал, днем читал, вечером, по настоянию Жанны, выходил вместе с ней прогуляться, но всегда старался поскорее вернуться домой и сразу ложился спать.
На четвертый день явился Ольф. Сидел невеселый, неразговорчивый, и Дмитрий наконец сказал:
— У тебя такой вид, как будто тебе очень хочется выпить.
— Выпить? — Ольф посмотрел на него. — Представь себе, нет. Совсем не хочется.
— Впервые слышу, что ты отказываешься от выпивки.
— Да? — зло оскалился Ольф. — С таким идиотом, как ты, и совсем разучишься пить.
— Позволь узнать, чем я заслужил такую анафему? — осведомился Дмитрий.
— Тем, что существуешь на свете, — мрачно изрек Ольф.
— Вот как? Забавно. А разве это моя вина?
— Нет. Это твоя беда.
— Возможно, — серьезно согласился Дмитрий.
Жанна, до сих пор молча наблюдавшая за их перепалкой, вспылила:
— Ольф, или замолчи, или уходи.
Ольф без всякого удивления воспринял ее вспышку и молча ушел. Но через полчаса он явился снова, со статьей Дмитрия, и уселся в кресло, зажав в кулаке свернутые в трубку листы.
— Не мни, пожалуйста, — попросил Дмитрий, — а то придется перепечатывать.
— Надо будет — перепечатаю, — буркнул Ольф.
— Тебе что-нибудь неясно?
— Неясно? — Ольф уставился на него. — Что тут может быть неясного?
— Тогда в чем дело? Чего ты свирепствуешь?
— А что прикажешь делать, если я не понимаю, как все это могло получиться?
— Что все?
— То, что ты написал здесь, — Ольф хлопнул статьей по колену.
— Ты же сам сказал, что там все ясно.
— И сейчас скажу. И все-таки — непонятно.
— До сих пор считалось, что «ясно» и «понятно» — слова-синонимы.
— Ну, значит, я болван.
— А все-таки — в чем дело?
— Ни в чем. — Ольф рассердился и бросил статью на столик. — Или у меня шариков не хватает, или у тебя они не в ту сторону крутятся. В общем, какая-то несовместимость.
И Ольф опять ушел — теперь уже окончательно.
72
Дубровин пришел к нему в субботу утром и сказал:
— Одевайся, пойдешь со мной. И возьми с собой все, что касается твоей статьи.
— Что все? — не понял Дмитрий.
— Все — значит все. Черновики, варианты, заметки. В общем — все.
На улице Дубровин упорно молчал и шел явно не прогулочным шагом — торопился, хромал сильнее обычного, а когда Дмитрий спросил, куда он ведет его, Дубровин буркнул:
— Увидишь.
Пришли они к Александру Яковлевичу. Дмитрий догадался об этом еще в подъезде — дом, в котором жил Александр Яковлевич, был известен всему городу.
Дверь открыл сам хозяин — высокий, красиво поседевший старик с густыми бровями и светлыми глазами. Дмитрий до сих пор видел его лишь издали, за столом президиума, и теперь удивился тому, что выглядит Александр Яковлевич явно моложе своих семидесяти двух лет, что у него сильные, совсем не старческие руки с длинными гибкими пальцами. Дубровин представил их друг другу, Александр Яковлевич, задержав руку Дмитрия в своей, густо сказал:
— Однако, погодка не для прогулок, а?
— Это уж точно, — проворчал Дубровин, стряхивая со шляпы капли дождя. — Чаем угостишь?
Дмитрию показалось, что он ослышался, — Дубровин был на тридцать лет моложе своего прославленного учителя и, однако, говорил ему «ты».
— И даже с коньяком, — весело сказал Александр Яковлевич.
— Мне твои коньяки боком выйдут, ты вон его угощай.
— А я тебя и не заставляю.
Александр Яковлевич провел их в кабинет, показал на кресла:
— Алексей, займи гостя, пока я чай приготовлю.
— А что его занимать, не красная девица… — начал было Дубровин, но Александр Яковлевич уже шел к двери, пообещал с порога:
— Я — быстро.
И действительно, очень скоро пришел с подносом и, расставляя на столике чашки, спросил у Дмитрия:
— Чай, надеюсь, пьете крепкий?
— Разумеется.
— Даже так… А сигары курите?
— Не приходилось.
— Попробуете?
— Можно.
Дмитрий старался говорить спокойно — и опасался, что тон его может показаться слишком уж небрежным. Но, кажется, все получилось как надо — Александр Яковлевич с явным одобрением оглядел его, пододвинул ящик с сигарами, взял одну и показал, как нужно обрезать.
— На первый раз увлекаться не стоит, выкурите треть — и достаточно. Затягиваться тоже не рекомендуется.
Сигара оказалась крепчайшей, чай — необыкновенно вкусным, Дмитрий похвалил его, на что Дубровин насмешливо отозвался:
— Вот это уж зря, а то Александр Яковлевич и так считает, что он крупнейший специалист по чаю во веем городе. Самолично закупает чай в Москве и непоколебимо убежден, что обладает какими-то сверхсекретными способами заварки.
Александр Яковлевич не обратил внимания на эту тираду. Помешивая чай, он внимательно оглядел Дмитрия и серьезно сказал:
— Значит, вы и есть Дмитрий Александрович Кайданов… Дима. Не возражаете, если я буду вас так называть?
— Нет.
— Сколько вам лет?
— Тридцать один.
— Возраст самый подходящий… — Для чего «подходящий», Александр Яковлевич не договорил, задумался о чем-то и с сожалением сказал: — Почему-то совсем не помню вас, Дима.
— И не удивительно, ты же его не знаешь, — вставил Дубровин.
— Мало ли кого я не знаю, однако память на лица у меня неплохая, встречались же мы где-нибудь в коридоре.
— Нет, — сказал Дмитрий, — я редко бываю в вашем корпусе.
— Ну, неважно. Жаль, что Алексей раньше нас не познакомил.
— Нужды не было, — ворчливо сказал Дубровин.
— А теперь, выходит, нужда появилась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Частично.
— Тогда иди смотри полностью. Заждались они тебя.
— Подождут еще.
— Ишь ты… Иди, иди, мне все равно некогда с тобой… разговоры разговаривать. Чего смеешься? — рассердился Дубровин.
— Я не смеюсь.
— Ну, улыбаешься.
— Рад, что вижу вас.
Дубровин отвернулся и буркнул:
— Иди, мне действительно нужно работать. Вечером поговорим.
Я пошел к своим «гаврикам». Они явно перестарались с торжественностью встречи. Кто-то караулил в коридоре и при виде меня тут же юркнул в большую комнату. Когда я увидел стол с шампанским и их парадные одеяния, я сказал, оглядывая серьезные, торжественные физиономии:
— По-моему, не хватает трибуны и оркестра.
— Трибуны нет, а оркестр щас будет, — мигом среагировал Савин.
Он дал кому-то знак — и из угла грянул «Ракоци-марш». «Гаврики» встали чуть ли не навытяжку. Я прошел в угол, к проигрывателю, убавил громкость и, когда марш закончился, сказал:
— Здравствуйте.
День этот превратился в сплошное празднество.
Не успели мы вернуться из института, как уже пора было отправляться к Дубровину. Там мы засиделись за полночь. Я боялся, что Дубровин заговорит о моих дальнейших планах, но он словно мимоходом обмолвился, что главное сейчас — доклад в Академии наук, все остальное — потом.
И ребята деликатно молчали, разве что поглядывали иной раз с ожиданием — не скажу ли я сам чего-нибудь? Все же из некоторых их реплик я понял: они я мысли не допускают, что я не буду работать с ними. На другой день как-то само собой устроилось «чаепитие», и мне были продемонстрированы все достижения последних двух месяцев. Достижения были не бог весть какие, но я, конечно, не стал говорить им этого. Я сказал «недурно», и на большем они не настаивали. Потом я почти не показывался в институте — считалось, что я готовлюсь к докладу. Я действительно полдня готовился к нему, а потом засел за свою работу.
Доклад прошел, по общему мнению, «сверхблагополучно». Я был уверен, что еще никто не докопался до истинного смысла наших результатов, — не прошло и месяца, как была опубликована наша статья, и имена наши, как говорил Ольф, были «покрыты мраком неизвестности» и потому не привлекли внимания. Да и «время летних отпусков» только что закончилось, сессия была первой после долгого перерыва, и настроение у всех было не слишком-то рабочее. И действительно, вопросы мне задавались самые обычные, дежурные: «уточните, пожалуйста», «скажите, пожалуйста», «поясните, пожалуйста», «будьте добры». Такая вежливость говорила сама за себя — по рассказам Дубровина я знал, что при обсуждении каких-то спорных работ обычно бывает не до джентльменских тонкостей. И я столь же вежливо уточнял, пояснял, говорил — и следил только за тем, чтобы случайно не проговориться.
На следующее утро я спросил Жанну:
— Куда поедем в отпуск?
Она с радостным удивлением посмотрела на меня и переспросила:
— В отпуск?
— Вот именно. Ты же, насколько я знаю, еще не была в отпуске.
— Нет.
— Вот и давай думать, куда поедем.
— А когда? Ты же еще не закончил.
О своей работе я рассказал Жанне в первый же день после приезда. В отличие от Ольфа она почти не удивилась моему «закрытию», и сначала я даже подумал, что она не поняла меня. Но она поняла — если и не все, то самое главное.
— Мне нужно еще недели три. Самое большее — месяц.
— За месяц мы что-нибудь придумаем.
Тревожило меня объяснение с Дубровиным. Я знал, что он просто не поверит тому, что эти полтора месяца мне нужны только для отдыха. Но и говорить что-то конкретное до окончания работы мне не хотелось.
И действительно, Дубровин сразу догадался, что я чего-то недоговариваю.
— Разумеется, ты волен использовать это время как тебе вздумается, твоего отпуска никто не отменял. Но… если ты объяснишь… — Он испытывающе посмотрел на меня, и мне пришлось сказать:
— Объясню. Но не взыщите, в самых общих чертах. Результаты нашей работы натолкнули меня на одну идею, которой я и занимался все это время. И я хотел бы разделаться с ней, — небрежно закончил я.
Дубровин недовольно посмотрел на меня и сказал:
— Информация, прямо скажем, небогатая. Ну что ж, дело твое, заканчивай. Помощь нужна?
— Пока нет.
71
Он закончил эту работу двадцать первого октября, дождливым сумрачным вечером. Жанны еще не было. Дмитрий аккуратно сложил листки, разобрал на столе книги и журналы и прошелся по комнате. Почему-то захотелось посмотреть, что делается на улице, и он погасил свет и подошел к окну, увидел пустой двор, слабо угадывающуюся стену сосен за дорогой и темное низкое небо над ними. И простоял так до прихода Жанны.
— Ты почему в темноте? — спросила она.
— Да так…
— А я уже привыкла видеть свет в твоем окне. Выхожу из-за угла и сразу смотрю. А сейчас не увидела и почему-то испугалась… — Жанна виновато улыбнулась и попросила: — Если будешь выходить куда-нибудь, не выключай свет, хорошо?
Дмитрий молча кивнул и помог ей раздеться. Жанна поцеловала его, внимательно глядя на него, догадалась:
— Закончил?
— Да.
— И… что же?
— То, что и предполагал.
Жанна села в кресло и, не спуская с него глаз, медленно сказала:
— Интересно, что же дальше будет.
— Дальше? Поедем в отпуск.
— Я не о том.
— А я о том.
— Теперь ты покажешь мне?
— Конечно.
Дмитрий принес ей листки, Жанна как-то боязливо взяла их и попросила:
— Дай сигарету.
Дмитрий дал ей закурить и пошел на кухню готовить ужин. Жанна читала очень долго, и, когда он пошел звать ее, она все еще сидела в кресле и смотрела на листки, разложенные на журнальном столике.
— Пойдем, — сказал Дмитрий, — уже все готово.
Жанна молча взяла его руку и притянула к себе. Дмитрий присел на ручку кресла и обнял ее.
— Дима… — тихо сказала Жанна и замолчала.
— Да?
— Понимаешь… это настолько необычно…
— Наверно. Тут с ходу не разберешься.
— Может, я и потом не смогу разобраться, но… я чувствую, что ты прав.
— Еще бы, — хмыкнул Дмитрий. — Я тоже почему-то уверен в этом.
— Наверное, я сказала не то, чего ты ждал…
— Вот еще. Именно этого я от тебя и хотел — чтобы ты верила в меня. А теперь идем ужинать, остынет все.
Жанна вдруг прижала его ладонь к своим глазам.
— Что ты? — встревожился Дмитрий.
— Ничего, сейчас пройдет. Это от волнения. Знаешь, когда я читала… просто не могу передать, что я чувствовала. Я все-таки не ожидала, что это окажется таким… не знаю даже, как сказать… сложным, необычным, даже немножко страшным.
— Ну вот еще, страшным… Что в этих каракулях может быть страшного?
— Для тебя, может, и ничего…
— А ну их, пойдем ужинать. Есть хочу.
— Пойдем.
За ужином Дмитрий спросил:
— Так куда же мы поедем?
— А куда хочешь?
— Мне почти все равно.
— Я на всякий случай написала в Одессу, там у меня подруга, можно на первое время у нее остановиться.
— Можно и в Одессу, — согласился Дмитрий. — Много тебе времени нужно, чтобы собраться?
— Дня три-четыре.
— Для ровного счета — пять.
— Пусть будет пять, — засмеялась Жанна.
На следующее утро Дмитрий перепечатал статью — получилось всего восемнадцать страниц, — разобрал экземпляры и поехал в институт. Он сразу пошел к Дубровину и положил перед ним статью, вложенную в свежий номер «Советского спорта». Дубровин сначала просмотрел результаты хоккейных матчей и удовлетворенно хмыкнул:
— «Спартак»-то выправляется, а?
— С каких это пор вы стали болельщиком? — удивился Дмитрий.
— Нельзя, что ли?
— Почему же…
— Болельщиком я не стал и не стану, но, знаешь, когда все начинают спрашивать друг друга, что случилось со «Спартаком» и со Старшиновым, грешным делом можно и подумать — а вдруг это и в самом деле очень важно? Может, чем черт не шутит, даже важнее, чем все наши теории? Все-таки, как пишет пресса, — любимая игра миллионов! Шутка ли — миллионов, ни больше ни меньше. А нас, кабинетных мыслителей, какие-то жалкие десятки или сотни тысяч… Вдруг на старости лет, подводя итоги, начнешь жалеть, что пошел в доктора наук, а не в хоккеисты. А в самом деле: Старшинова знают все, даже такие профаны, как я, а кто знает Дубровина? Ты, да я, да мы с тобой. Обидно, а?
— Очень, — в тон ему ответил Дмитрий. — Я смотрю, вы сегодня недурно настроены.
— Это уж точно, — довольно улыбнулся Дубровин. — Наметились очертания финиша. Не только тебе заканчивать работы, однако. А ведь это дьявольски приятно — заканчивать работу, а? И итог виден, и — тем еще хорошо, что за новую можно взяться.
— И долго вам еще кончать?
— К Новому году, надеюсь, успеем. Нуте-с, это и есть твоя идея?
— Да.
— Читать надо быстро?
— Желательно.
— Ну, коли желательно, значит, и обязательно.
Дмитрий пошел к своим, дал второй экземпляр Ольфу, и тот сразу же заперся в кабинете. Дмитрий побыл немного с ребятами и поехал домой.
Вечером Жанна сказала ему, едва успев раздеться:
— Звонил Алексей Станиславович…
— И что же?
— Спросил, когда мы собираемся уезжать. Я сказала, что дня через три-четыре. Тогда он попросил ненадолго отложить отъезд.
— Надеюсь, ты согласилась?
— В общем-то да… Сказала, что ты вряд ли будешь возражать.
— Однако ты дипломатка… А что он еще говорил?
— Ничего. Сказал «до свидания» и повесил трубку.
Дмитрий засмеялся:
— Это в его стиле.
— Ты думаешь, его просьба только из-за твоей работы?
— Уверен. То есть не то чтобы только из-за моей…
— А что еще?
— Там, в моей статье, есть кое-что, прямо его касающееся. И боюсь, что это «кое-что» изрядно испортит ему настроение, — сказал Дмитрий, невесело усмехаясь. — Вообще эта работа не одного по темечку стукнет. Многие, наверное, помянут меня недобрым словом… И Дубровину быть среди этих многих совсем ни к чему, а что делать?
— Ну, он-то тебя недобрым словом поминать не будет.
— Не будет, конечно, да я не о том. Просто не хотелось бы мне играть роль невольного разрушителя чужих замыслов. А уж по отношению к Дубровину — тем более. — Дмитрий заметил, что Жанна как-то уж слишком пристально смотрит на него, и спросил: — Тебя смущает моя самоуверенность?
— Нет, я вот о чем подумала… Пытаюсь представить себя на твоем месте, на месте Дубровина… Что бы я чувствовала? И еще знаешь что… Ведь на месте Дубровина мог бы оказаться человек, который всеми силами постарался бы как-то помешать тебе.
— Это было бы бесполезно. Мои выводы говорят сами за себя, я тут всего лишь посредник.
— Но ведь наукой-то занимаются живые люди.
— И это верно. Но, слава богу, на месте Дубровина сидит Дубровин, а его в таких вещах подозревать бессмысленно. Ольф приехал?
— Да.
— Как он?
— Не знаю. Молчал всю дорогу.
— Ничего, потом наверстает.
За ужином Дмитрий почувствовал сильную усталость, даже решил не дожидаться чая и виновато сказал Жанне:
— Знаешь, я, наверное, пойду лягу.
— Иди, чай я тебе принесу.
Когда Жанна принесла ему чай, Дмитрий, погладив ее руку, тихо сказал:
— Ты не волнуйся, я просто устал. После окончания работы у меня почти всегда так.
— Ольф говорил, — невесело сказала Жанна. — Ноу тебя такое лицо…
— Ничего, теперь отдыхать будем… Долго отдыхать.
— Как ты говоришь это слово — «долго», — с тревогой сказала Жанна. — Почему долго?
— Целый месяц — разве не долго?
— Ты не так сказал.
— Все так, Жаннушка… Давай-ка спать, а? Я уже разучился засыпать без тебя.
— Сейчас я тоже лягу.
Но пока Жанна относила чашки на кухню и раздевалась, Дмитрий уже заснул.
Прошло несколько дней. Дубровин никак не давал о себе знать, и даже Ольф не показывался — что было совсем уж странно. Но Дмитрия это не беспокоило. Он много спал, днем читал, вечером, по настоянию Жанны, выходил вместе с ней прогуляться, но всегда старался поскорее вернуться домой и сразу ложился спать.
На четвертый день явился Ольф. Сидел невеселый, неразговорчивый, и Дмитрий наконец сказал:
— У тебя такой вид, как будто тебе очень хочется выпить.
— Выпить? — Ольф посмотрел на него. — Представь себе, нет. Совсем не хочется.
— Впервые слышу, что ты отказываешься от выпивки.
— Да? — зло оскалился Ольф. — С таким идиотом, как ты, и совсем разучишься пить.
— Позволь узнать, чем я заслужил такую анафему? — осведомился Дмитрий.
— Тем, что существуешь на свете, — мрачно изрек Ольф.
— Вот как? Забавно. А разве это моя вина?
— Нет. Это твоя беда.
— Возможно, — серьезно согласился Дмитрий.
Жанна, до сих пор молча наблюдавшая за их перепалкой, вспылила:
— Ольф, или замолчи, или уходи.
Ольф без всякого удивления воспринял ее вспышку и молча ушел. Но через полчаса он явился снова, со статьей Дмитрия, и уселся в кресло, зажав в кулаке свернутые в трубку листы.
— Не мни, пожалуйста, — попросил Дмитрий, — а то придется перепечатывать.
— Надо будет — перепечатаю, — буркнул Ольф.
— Тебе что-нибудь неясно?
— Неясно? — Ольф уставился на него. — Что тут может быть неясного?
— Тогда в чем дело? Чего ты свирепствуешь?
— А что прикажешь делать, если я не понимаю, как все это могло получиться?
— Что все?
— То, что ты написал здесь, — Ольф хлопнул статьей по колену.
— Ты же сам сказал, что там все ясно.
— И сейчас скажу. И все-таки — непонятно.
— До сих пор считалось, что «ясно» и «понятно» — слова-синонимы.
— Ну, значит, я болван.
— А все-таки — в чем дело?
— Ни в чем. — Ольф рассердился и бросил статью на столик. — Или у меня шариков не хватает, или у тебя они не в ту сторону крутятся. В общем, какая-то несовместимость.
И Ольф опять ушел — теперь уже окончательно.
72
Дубровин пришел к нему в субботу утром и сказал:
— Одевайся, пойдешь со мной. И возьми с собой все, что касается твоей статьи.
— Что все? — не понял Дмитрий.
— Все — значит все. Черновики, варианты, заметки. В общем — все.
На улице Дубровин упорно молчал и шел явно не прогулочным шагом — торопился, хромал сильнее обычного, а когда Дмитрий спросил, куда он ведет его, Дубровин буркнул:
— Увидишь.
Пришли они к Александру Яковлевичу. Дмитрий догадался об этом еще в подъезде — дом, в котором жил Александр Яковлевич, был известен всему городу.
Дверь открыл сам хозяин — высокий, красиво поседевший старик с густыми бровями и светлыми глазами. Дмитрий до сих пор видел его лишь издали, за столом президиума, и теперь удивился тому, что выглядит Александр Яковлевич явно моложе своих семидесяти двух лет, что у него сильные, совсем не старческие руки с длинными гибкими пальцами. Дубровин представил их друг другу, Александр Яковлевич, задержав руку Дмитрия в своей, густо сказал:
— Однако, погодка не для прогулок, а?
— Это уж точно, — проворчал Дубровин, стряхивая со шляпы капли дождя. — Чаем угостишь?
Дмитрию показалось, что он ослышался, — Дубровин был на тридцать лет моложе своего прославленного учителя и, однако, говорил ему «ты».
— И даже с коньяком, — весело сказал Александр Яковлевич.
— Мне твои коньяки боком выйдут, ты вон его угощай.
— А я тебя и не заставляю.
Александр Яковлевич провел их в кабинет, показал на кресла:
— Алексей, займи гостя, пока я чай приготовлю.
— А что его занимать, не красная девица… — начал было Дубровин, но Александр Яковлевич уже шел к двери, пообещал с порога:
— Я — быстро.
И действительно, очень скоро пришел с подносом и, расставляя на столике чашки, спросил у Дмитрия:
— Чай, надеюсь, пьете крепкий?
— Разумеется.
— Даже так… А сигары курите?
— Не приходилось.
— Попробуете?
— Можно.
Дмитрий старался говорить спокойно — и опасался, что тон его может показаться слишком уж небрежным. Но, кажется, все получилось как надо — Александр Яковлевич с явным одобрением оглядел его, пододвинул ящик с сигарами, взял одну и показал, как нужно обрезать.
— На первый раз увлекаться не стоит, выкурите треть — и достаточно. Затягиваться тоже не рекомендуется.
Сигара оказалась крепчайшей, чай — необыкновенно вкусным, Дмитрий похвалил его, на что Дубровин насмешливо отозвался:
— Вот это уж зря, а то Александр Яковлевич и так считает, что он крупнейший специалист по чаю во веем городе. Самолично закупает чай в Москве и непоколебимо убежден, что обладает какими-то сверхсекретными способами заварки.
Александр Яковлевич не обратил внимания на эту тираду. Помешивая чай, он внимательно оглядел Дмитрия и серьезно сказал:
— Значит, вы и есть Дмитрий Александрович Кайданов… Дима. Не возражаете, если я буду вас так называть?
— Нет.
— Сколько вам лет?
— Тридцать один.
— Возраст самый подходящий… — Для чего «подходящий», Александр Яковлевич не договорил, задумался о чем-то и с сожалением сказал: — Почему-то совсем не помню вас, Дима.
— И не удивительно, ты же его не знаешь, — вставил Дубровин.
— Мало ли кого я не знаю, однако память на лица у меня неплохая, встречались же мы где-нибудь в коридоре.
— Нет, — сказал Дмитрий, — я редко бываю в вашем корпусе.
— Ну, неважно. Жаль, что Алексей раньше нас не познакомил.
— Нужды не было, — ворчливо сказал Дубровин.
— А теперь, выходит, нужда появилась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50