Немногочисленные команды судов, не оказавшие сопротивления, были изолированы в трюмах, как пленные.
Пьяные в стельку капитаны не обратили внимания на стрельбу и шум, возникшие на судах. Не заметили они также, как в каюту вошли двое оборванных людей с автоматами в руках. Один из вошедших — поляк Казимир Шиманский — негромко по-немецки сказал:
— Прошу, господа капитаны, поднять руки и сказать, где ваше оружие.
Штольц начал протирать глаза.
— Лутц, — обратился он к коллеге. — Ты не спишь? Мне что-то мерещится…
Сразу протрезвевший и побледневший Лутц пытался поднять руки, но они его не слушались. Он со своей стороны попросил Штольца:
— Густав, помоги мне поднять руки, а то… эти… меня прихлопнут.
— Ну! Скоро вы очухаетесь?! — прикрикнул Шиманский. — Где ваше оружие?
Штольц молча показал на письменный стол. Шиманский прошел туда и из ящика вытащил пистолет.
— Другое оружие есть? — обратился он к Штольцу.
Штольц окончательно протрезвел.
— А ты кто такой?! — закричал он вдруг и, дотянувшись до кнопки, нажал ее, наваливаясь всем телом.
Шиманский ядовито улыбнулся.
— Жми, жми сильнее. А ну, руки вверх! — крикнул он, направляя автомат на Штольца. — Пображничали на наших муках — и хватит!
Побелевший Штольц отшатнулся от кнопки и поднял руки. Низко сидевший в кресле Лутц уже держал руки поднятыми, положив их на горлышки высоких бутылок, стоявших на столе.
Шиманский обыскал капитанов, извлек из их карманов пухлые бумажники, записные книжки, портсигары, ключи и всякую мелочь. Он сложил все это в большую коробку из-под сигар и скомандовал:
— Встать! Пошли в штаб!
В штабе было немноголюдно. Все повстанцы — в прошлом военные — докладывали своим командирам по-военному кратко и указания командиров выполняли как военные приказы на фронте.
А в штабе продолжалась напряженная работа.
Бывший французский лейтенант Блюм и бывший английский майор Джексон организовали «западников» в отряды, которые тут же вооружались доставленным в гавань оружием и поступали под объединенное командование.
В гавань, где обосновался штаб, на машине приехал Смуров. Цабеленко с командирами отрядов по карте острова уточнял операции. А Шерстнев уже организовал работу по очистке судов от ненужных грузов, по созданию запасов продовольствия и воды и по подготовке судовых помещений для приема людей. Из доставленных на остров досок плотники уже строили в трюмах нары.
2
Важные события произошли за это время и в Центре…
Штандартенфюрер Реттгер вернулся из госпиталя темнее ночи, врач сообщил, что у капитана Рейнера проломлен череп и положение его безнадежно. Теперь надо было думать не только о проклятом щите, но еще и о командире для подлодки.
Реттгер снял телефонную трубку и приказал соединить его с управлением строительства.
— Инженер Штейн? Да, это я. Как со щитом? Еще не подняли! В чем же дело, черт побери?! Да что вы все твердите о Рынине! Рынин никуда от меня не уйдет! И вы не пытайтесь за него спрятаться. Вам тоже придется отвечать, да! Сейчас мне надо от вас одно — поднимите щит! Надо вывести лодку. При чем тут осадка и перекос?! Перекос в вашей голове, черт вас возьми! Если не доложите мне через час о поднятом щите, придется вам испытать перекос собственной туши!
Реттгер бросил трубку на рычаг и, стараясь успокоиться, прошел на свою половину. Там он плотно пообедал и позволил себе короткий отдых, обдумывая, что предпринять. Неприятности следовали одна за другой…
Мысли Реттгера перепрыгнули на Рынина, и сонливость сразу прошла. Наливаясь злобой, полковник быстро встал, оделся, прошел в свой рабочий кабинет и приказал немедленно доставить к нему русского ученого.
Рынина ввели в кабинет. Он был в наручниках и с трудом сел. Кребс, еще более помрачневший, с автоматом на груди, как обычно, встал у двери.
Некоторое время Реттгер молчал, раздраженно постукивая карандашом по забралу рыцаря. Потом бросил карандаш и уставился на Рынина.
— Что надо сделать, чтобы поднять щит и освободить лодку?
— Не могу ответить, полковник. Строили щит без меня. А пока я работал у вас, наблюдение за щитом меня не касалось.
— Вас все должно было касаться.
— Нет, полковник. Вы сами когда-то указали, что это меня не касается.
— Вы, Рынин, зубы мне не заговаривайте! Эта авария, очевидно, вызвана теми работами, которые проводились в гроте по вашим указаниям?
— Дополнительные работы по моим указаниям, полковник, привели, в частности, к прекращению обвалов на новом строительстве. Значит, они были эффективны.
— Эффективность бывает разная. — Реттгер прищурился. — Это зависит от того, в какую сторону она направлена. На новом строительстве давило ваших товарищей, а в гроте стоит наша лодка. Это разница!
Рынин улыбнулся.
— Вы что смеетесь? Считаете меня дураком?
— Да нет, полковник, наоборот…
— Так вы не хотите обеспечить подъем щита?
— Нет, полковник, не хочу.
— Вполне сознательно?
— Кто же в таких случаях действует бессознательно, полковник!
— Ага, так-так… Кажется, вы начали разговаривать без обиняков, а я начал понимать вас, Рынин!
Реттгер с ненавистью посмотрел на невозмутимого Рынина и вызвал дежурного эсэсовца.
— Где оберштурмфюрер Хенке и русский Брагин?
— Брагина увез с собой майор Клюгхейтер, а оберштурмфюрер Хенке срочно выехал к мысу. Там что-то случилось, господин штандартенфюрер, пока вы отдыхали. Он не хотел вас беспокоить…
— Разыщите его или, в крайнем случае, унтерштурмфюрера Штурца!
— Унтерштурмфюрер Штурц только что явился сюда сам, господин штандартенфюрер!
— Пропусти!
Эсэсовец не уходил.
— Что еще? — недовольно спросил Реттгер.
— В гавани слышится стрельба, господин штандартенфюрер!
— Ну и что же?! Я знаю, что там должна быть стрельба. Больше ничего?
Ответить эсэсовец не успел. Страшный грохот несколько мгновений потрясал комендатуру. В окнах звенели вылетавшие стекла. Портрет Гитлера в тяжелой раме сорвался со стены и с треском рухнул на пол.
Реттгера подбросило с кресла. Озираясь, он остановился вопросительным взглядом на дежурном, стараясь понять, что произошло: «Явные взрывы огромной мощности. Где? На кораблях? Но что там может взорваться? Котлы? И как в такой обстановке поведут себя русские?»
Глядя на дежурного, все еще стоявшего у порога в ожидании приказаний, Реттгер спросил:
— Кто с тобой дежурит здесь?
— Мейер и Дюррфельд, господин штандартенфюрер!
— Немедленно все трое садитесь на мотоциклы с пулеметами и поезжайте в гавань, в распоряжение шарфюрера Крауха. Поможете отконвоировать русских в лагерь. Может, и в чем другом понадобитесь. Вернетесь — доложите мне!
— Слушаюсь, господин штандартенфюрер! Но вы останетесь без охраны.
— Со мной Кребс и Штурц. Выполняйте приказ!
Эсэсовец торопливо вышел. За ним вышел и Реттгер, приказав Кребсу не спускать глаз с Рынина.
В канцелярии у телефона стоял встревоженный Штурц.
— Телефон не работает, господин штандартенфюрер. Никуда не могу дозвониться, — доложил он. — Может, мне отлучиться и выяснить, что произошло?
— Не надо. Ты нужен здесь. Сейчас должен подъехать сюда майор, он, наверное, уже будет знать, что случилось.
В сопровождении Штурца Реттгер молча обошел помещение комендатуры, осматривая мелкие повреждения.
— Иди и жди меня в моем кабинете! — приказал он Штурцу, а сам прошел в свою половину, где задержался, чтобы успокоиться.
Вернулся он в свой кабинет еще более накаленным. Рынин по-прежнему сидел в кресле у стола.
— Ты, Штурц, сейчас возьмешь его в гестапо…
Реттгер не договорил, прислушиваясь к шуму подъехавшей машины. Хлопнула дверца. Послышались тяжелые шаги, затем нервный стук в дверь.
— Ну кто там еще? Войдите!
Дверь распахнулась. В кабинет грузно вошел инженер Штейн. Лицо его было багровым, шинель расстегнута. Он тяжело дышал.
Реттгер медленно встал и на несколько секунд замер от изумления.
— Вы?! Кто вам разрешил оставить свой пост в такое время и явиться ко мне без разрешения, без вызова?!
Квадратной фигуре Штейна, казалось, было тесно в черном мундире. Он неловко вытянулся перед Реттгером и отрапортовал:
— Несчастье, господин штандартенфюрер! В гроте произошли страшные взрывы. Своды рухнули. Все раздавлено. Даже близко не подобраться… Телефоны не работают… Мои сотрудники покинули управление. И наш сектор может рухнуть. Меня тоже могло раздавить… Я поспешил к вам… Жду ваших приказаний.
Слушая Штейна, Реттгер побледнел. Крах! Полный крах операции «Ящик Пандоры»! И его — матерого эсэсовца! — обманул, обвел вокруг пальца вот этот советский ученый Рынин! А глупая ожиревшая крыса Штейн ничего не понимает и уже бежит с тонущего корабля!
— Жаль, что не раздавило такого идиота, как ты! — крикнул Реттгер, не владея собой от ярости. — Но раз ты не раздавлен, я сумею повесить тебя, ожиревший осел! Отправляйся немедленно в гестапо и доложи, что я приказал тебя арестовать!
Красное лицо Штейна стало белым. Заикаясь, он спросил:
— Что разрешите взять с собой!
— Ничего тебе больше не понадобится, кроме веревки! И скажи, чтобы тебя посадили в одиночку! Тьфу!
Шатаясь, Штейн повернулся и вышел. Слышно было, как под его неровными шагами заскрипели на крыльце ступеньки.
Реттгер опустился в кресло и зловеще уставился на Рынина.
— Так, Рынин. Значит, ты свою задачу решил. Грот рухнул. Лодка раздавлена. И ты думаешь, что мы тебя просто расстреляем? Нет, будь ты проклят, нет!!
Стоявший у двери Кребс молча подошел ближе й, взяв автомат на изготовку, встал около Рынина.
— Теперь ты узнаешь, что такое гестапо! — Реттгер повернулся к Штурцу. — Дай ему для начала в морду! — приказал он. — Хочу посмотреть на это со стороны.
Штурц подошел к Рынину. Тот встал, бледный, гордый.
— Я тебе, советская морда, выбью сейчас только один зуб! И даже скажу, который! Чтобы ты проверил меткость моего удара.
— Унтерштурмфюрер! Отойдите в сторону! — предупредил вполголоса Кребс. — Доктор Рынин находится под моей охраной.
— Это еще что такое?! — У Реттгера выпучились глаза. — Эту охрану тебе поручал я!
— Не только вы, господин штандартенфюрер, — медленно сказал Кребс.
— Да что это за бедлам! — Реттгер подпрыгнул с кресла. — Штурц!
Штурц кинулся к Кребсу, но сильный удар автоматом между глаз свалил гестаповца с ног.
Реттгер попятился назад, шаря рукой в кармане… Кребс опередил его:
— Положите пистолет на стол, господин штандартенфюрер! Иначе — стреляю!
Реттгер медленно вытащил пистолет и положил на стол.
— Ближе, ближе ко мне! — приказал Кребс.
Реттгер осторожно подвинул пистолет на самый угол стола, ближе к Кребсу.
Тот, не снимая пальца со спуска автомата, левой рукой взял пистолет со стола и сунул его в карман Рынина.
— Повернитесь, доктор Рынин, ко мне, я сниму с вас наручники.
Реттгер настороженно следил за каждым движением Кребса. И когда тот снял руку с автомата, освобождая Рынина от наручников, он сильным прыжком бросился к выходу.
Кребс рванулся за ним, полоснул автоматной очередью, но промахнулся. Реттгер выскочил на улицу и скрылся в темноте.
— Пошли и мы, доктор Рынин, — забеспокоился Кребс. — Он сейчас же вернется сюда.
— Одну минуточку, Кребс.
Рынин подошел к столу и снял телефонную трубку.
— Алло! Это говорит Рынин. Можете соединить меня со славянским сектором? Там уже никого нет? А с западным? То же самое? Спасибо! — Рынин положил трубку. — Теперь пошли, товарищ Кребс!
3
Точно к назначенному сроку Борщенко подошел к тодтовскому управлению майора Клюгхейтера, и не один…
Машина майора еще стояла у крыльца. Очевидно, он приехал только что.
Через пять минут, которые не обошлись без некоторого шума при входе и в вестибюле, Борщенко постучал в дверь к майору и, получив разрешение, вошел.
Клюгхейтер был необычайно возбужден и нервно прохаживался по кабинету. Он посмотрел на Борщенко с неприязнью и холодно сказал:
— Я, как видно, ошибся в вас, Борщенко, и понял это слишком поздно… Скажите, Пархомов ваш протеже?
— Да, майор. Это мой земляк, сослуживец и, если хотите, друг!
— А вы знаете, где он сейчас и что с ним?
— Где он, я знаю, а что с ним, нет. И, признаюсь, это меня — и не только меня! — очень тревожит.
— Ну вот, я так и подозревал, что вы знали, куда он отправился. И, быть может, не без вашего содействия? А знаете ли вы, что он натворил?…
— Нет, майор. Но могу предполагать.
— И это, стало быть, не без вашего ведома? — Майор покраснел от гнева. — Так вот! Он совершил какой-то взрыв на радиостанции и теперь никого туда не пускает, отстреливается. Вы представляете, чем это кончится?!
— Конечно, майор.
— Что значит конечно?
— Кончится его героической гибелью, майор!
Клюгхейтер остановился против Борщенко и в упор посмотрел ему в глаза.
— И вы, Борщенко, видите героизм в том, что Пархомов своим геростратовским поступком вызовет такие карательные меры, какие будут стоить жизни сотням его невинных товарищей?! И ваших, разумеется, товарищей! Я вас не понимаю, Борщенко!
— Это героизм потому, майор, что Пархомов жертвует своей жизнью ради жизни других! Именно ради этих самых своих товарищей, ради их освобождения!
— Что это значит, Борщенко?
— Это вы скоро поймете, майор. А не можете ли вы узнать, держится ли он еще? — Голос Борщенко дрогнул.
— Этим я и сам интересуюсь, но позвонить не могу: поврежден коммутатор.
— А может быть, вы позволите посодействовать вам в этом разговоре? Обеспечить работу коммутатора?
— Вы сегодня говорите загадками, Борщенко. Но мне теперь не до загадок! Я вынужден арестовать вас. К сожалению! Думал еще раз выручить вас, но вижу, что допустил ошибку, не арестовав ранее.
Борщенко подошел к телефону и снял трубку.
— Алло! Коммутатор? Это Борщенко. Соедините меня с караульным помещением мыса. Спасибо…
Майор остановился пораженный. Затем подошел к Борщенко вплотную, ожидая, что будет дальше. А тот продолжал на чистом немецком языке:
— Это кто? Начальник караульной команды? Сейчас с вами будет говорить майор Клюгхейтер! Пожалуйста, майор!
Ошеломленный Клюгхейтер машинально взял трубку и приложил ее к уху.
— Да, это я. Что? Все еще отстреливается? Пока не надо! Нет, не надо. Оставьте его в покое! Я потом дам указание…
Майор положил трубку на место и дважды нажал кнопку звонка.
Дверь открылась. Вошли два охранника с автоматами и, пройдя к Борщенко, остановились в ожидании распоряжений.
Клюгхейтер, продолжая недоуменно разглядывать Борщенко, сказал:
— Перед тем как вас, Борщенко, уведут, объясните, что означает эта история с коммутатором?
— Господин майор, вы же умный человек! Неужели вы не понимаете, что коммутатор находится сейчас в наших руках!
Клюгхейтер вздрогнул.
— В чьих это… наших?
— В руках восставших узников вашего проклятого острова, майор!
— Так-то вы и ваши товарищи отнеслись к моему предупреждению! — с еще большим гневом воскликнул Клюгхейтер. — Представляете ли вы, к чему это приведет? Восстание будет подавлено, и гестапо зальет весь остров кровью русских и других славян!
Клюгхейтер опустился в кресло и задумался.
— Что же мне делать с вами, Борщенко? — сумрачно сказал он. — Отпустить, что ли, на волю судьбы? Теперь я уже никому помочь не смогу. Гестапо возьмется и за меня. Возможно, придется мне висеть на одной виселице с вами…
— А мы не отдадим вас, майор, в лапы гестапо. Вы честный немец. И вы еще понадобитесь Германии, мирной Германии. Объявляю вас нашим пленником, майор Клюгхейтер! Где ваше оружие?
— Вы переходите границы, Борщенко! — резко сказал Клюгхейтер. Он повернулся к охранникам, ожидавшим приказа, и отшатнулся, окончательно сраженный: на него глядели совершенно незнакомые ему люди…
4
Майора Клюгхейтера на машине отправили в гавань. А в его кабинете через несколько минут произошло новое важное событие этого вечера…
Убежав из своего управления, Реттгер бросился к майору, рассчитывая оттуда объявить остров на чрезвычайном положении и вызвать к себе эсэсовские команды.
Введенный в заблуждение эсэсовской формой находившегося у входа караула и не успев удивиться его многочисленности, штандартенфюрер, ни на кого не глядя, торопливо прошел через вестибюль и, не постучав, вломился в кабинет майора.
Там. он прежде всего наткнулся на Борщенко, который инструктировал Силантьева.
— Брагин! Как ты сюда попал и где майор? — на ходу, устремляясь к телефону, спросил Реттгер.
— Аа-а-а! — обрадовался Борщенко. — Вы-то мне и нужны, господин полковник! Вас-то мы и ищем!
Не заметив в расстройстве чувств, что Брагин, с которым всего два часа тому назад приходилось объясняться через переводчика, сейчас свободно разговаривает на немецком языке, Реттгер торопливо сорвал с рычага телефонную трубку.
— Алло! Алло! Коммутатор? Говорит Реттгер! Что?! Дайте мне караульное помещение казарм! Что?! Я приказываю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31