Проехав немного дальше под прохладными сводами среди пряных запахов леса, Кларенс увидел заветное дерево. В летнем двухцветном багряно-зеленом наряде, все в пестрых бубенчиках ягод, оно стояло среди своих соседей, словно лесное воплощение Шутовства — достойный символ детской игры в страсть, затеянной Сюзи. Его прихотливая красота, казавшаяся особенно яркой на темном фоне чинных сосен и хемлоков, делала его надежной вехой. Тут Кларенс спешился и привязал своего коня. Справа от ствола начиналась еле заметная тропка: она карабкалась по мшистым валунам, узкой желтой ленточкой вилась по ковру осыпавшейся хвои средь сомкнутого строя деревьев, почти невидимой черточкой пересекала заросли кислицы у их подножия и бурой полоской пролегала через папоротник. Пока Кларенс шел по тропинке, его тревога и неудовольствие рассеялись, сменившись опьяняющим томлением — таинственное уединение этого леса овладело его душой так же властно, как в далекие годы детства. Он возвращался не столько к Сюзи, сколько к старой любви своей ранней юности, быть может, лишь случайно отданной именно Сюзи. Вот почему, в недоумении остановившись перед похожей на покинутое гнездо крохотной ложбинкой, где тропка внезапно исчезла, он ощутил прежний мальчишеский трепет, когда услышал позади шорох накрахмаленной юбки, ощутил тонкий аромат недавно отглаженного, надушенного муслина и почувствовал, как на его глаза нежно легли тонкие пальчики.
— Сюзи!
— Глупый мальчик! Куда ты торопишься? Почему ты не смотрел по сторонам?
— Мне почудились ваши голоса.
— Чьи голоса, дурачок?
— Твой и Мэри, — простодушно ответил Кларенс и оглянулся, думая увидеть поверенную всех тайн Сюзи.
— Ах, вот как! Значит, ты рассчитывал встретиться с Мэри! Ну, так она там где-то ищет меня. Может быть, ты сходишь за ней? Или мне сходить?
Она уже собиралась пройти мимо него, но он взял ее за руку, пытаясь удержать. Сюзи уклонилась от его прикосновения и гордо выпрямилась: несколько лишних дюймов юбки, бесспорно, способствовали внушительности подобной позы. Это было очаровательно и напоминало прежнюю Сюзи, но казалось малообещающим прологом к серьезному разговору. И Кларенс, глядя на насмешливо улыбающееся прелестное розовое личико и все еще пребывая во власти лесных чар, решил, что разговор этот, пожалуй, лучше будет отложить.
— Забудь про Мэри, — сказал он, смеясь. — Ты ведь сказала, что хочешь увидеться со мной, Сюзи. Ну вот я пришел.
— Я сказала, что хочу увидеться с вами?! — повторила Сюзи, возводя к небу глаза, исполненные целомудренного и презрительного изумления. — Что я… я хочу увидеться с вами? А вы не ошибаетесь, мистер Брант? Право же, мне казалось, что это вы пришли сюда, чтобы увидеться со мной!
Златокудрая головка надменно откинулась, алые лепестки губ соблазнительно полураскрылись, и Кларенсу эта последняя выходка причудницы показалась обворожительной. Он шагнул к ней и произнес кротким голосом:
— Ты ведь знаешь, что я имел в виду, Сюзи. Вчера ты говорила, что очень тревожишься. И я подумал, что ты хочешь мне о чем-то рассказать.
— По-моему, это вы могли бы мне о чем-нибудь рассказать после того, как мы столько лет не виделись! — сказала она обиженным тоном, но сохраняя полную невозмутимость. — Впрочем, вы, наверное, приехали сюда ради Мэри и мамы. Вчера вечером вы показали это им достаточно ясно.
— Но ты же сама сказала… — начал ошеломленный Кларенс.
— Ах, я сказала, я сказала! Хоть бы разок ты что-нибудь сказал! Так нет же — сам-то ты молчишь!
Да, Кларенс, несомненно, все еще был полностью во власти лесных чар, иначе он не только сразу понял бы, что капризный характер Сюзи остался прежним, но и увидел бы, что в ее обычном притворстве проскальзывает новая и странная фальшь. Либо девушка скрывала какое-то другое, искреннее чувство, либо старалась изобразить эмоции, которых не испытывала. Однако он ничего этого не заметил и произнес с глубокой нежностью:
— Нет, Сюзи, мне надо сказать тебе очень многое. Я хочу сказать, что если ты чувствуешь то же, что и я, то, что я всегда чувствовал, и если ты думаешь, что будешь так же счастлива, как буду я, если… если… нам не нужно будет больше расставаться, то мы можем впредь не скрывать этого от твоей матери и твоего отца. Я уже не мальчик, и я сам себе хозяин. Твоя мать была очень добра со мной — так добра, что мне стыдно и дальше ее обманывать, и когда я скажу ей, что люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой, она, вероятно, благословит нас.
Сюзи испустила странный смешок и с робким смущением, которое было чистейшим притворством, наклонилась над кустом и принялась ощипывать ягоды.
— Я скажу тебе, что она ответит, Кларенс. Она ответит, что ты слишком молод, а это, между прочим, чистая правда!
Молодой человек тоже попробовал усмехнуться, но у него было такое ощущение, словно его ударили. Впервые ему стало ясно истинное положение вещей: эта девочка, которую он по-прежнему наивно считал ребенком, уже успела его обогнать; она стала взрослой женщиной прежде, чем он стал взрослым мужчиной, и теперь смотрела на него с высоты своего более зрелого опыта, как старшая, лучше понимая и себя и его. Эта перемена потрясла его: между ними теперь стал кто-то чужой — новая, неизвестная ему Сюзи.
Она рассмеялась, заметив, как он переменился в лице, легко подпрыгнула и уселась на низком широком суку соседнего хемлока. Прыжок этот скорее приличествовал девочке, но Сюзи тем не менее продолжала глядеть на своего собеседника со снисходительно-покровительственным видом.
— Послушай, Кларенс, — начала она рассеянно. — Не будь дураком! Если ты попробуешь сказать маме что-нибудь подобное, она только попросит тебя подождать два-три года, чтобы ты мог проверить твердость своего решения, а меня снова отправит в эту ужасную школу и глаз с меня не спустит все время, пока ты будешь гостить у нас. Если хочешь остаться тут и иногда видеться со мной, вот как сейчас, пожалуйста, веди себя по-прежнему и ничего не говори. Понимаешь? Но, может быть, тебе вовсе и не хочется приходить сюда? Может быть, тебе довольно общества Мэри и мамы? Тогда так и скажи. Право же, я вовсе не хочу заставлять тебя приходить сюда.
Хотя Кларенс, как правило, держался скромно и учтиво, боюсь, что ему все же не была свойственна робость перед прекрасным полом. Он без всяких околичностей подошел к Сюзи и обнял ее за талию. Девушка даже не пошевелилась и только посматривала на него и на дерзкую руку со скептическим любопытством, словно ожидая развития событий. Тут он ее поцеловал. Тогда Сюзи неторопливо отвела его руку, невозмутимым тоном произнесла: «Право же, Кларенс!» — и тихонько соскользнула на землю.
Он снова заключил ее в объятия, прихватив рассыпавшиеся волосы, а заодно и ленты спущенной на плечо шляпки, и несколько мгновений молча и нежно держал ее так. Затем Сюзи высвободилась с рассеянной улыбкой и ни чуточки не зарумянившись, если не считать красного пятна, оставленного на ее нежной щечке жестким воротником его сюртука.
— Какой ты дерзкий и грубый мальчик, Кларенс! — сказала она, спокойно закалывая волосы и расправляя шляпку. — Где ты только набрался таких манер! — И, отойдя на безопасное расстояние, добавила все с той же скептической улыбкой в фиалковых глазах: — И, по-твоему, мама разрешила бы это, знай она, что ты себе позволяешь?
Но Кларенс, теперь уже окончательно ей подчинившийся и полный воспоминаний о недавнем поцелуе, возразил, краснея, что он хотел только придать их беседе менее натянутый характер, а кроме того, добиться также, чтобы их дружба — и даже их помолвка — была признана ее родителями; однако он, разумеется, последует ее совету. Только это опасно: если их секрет будет открыт, ее все равно отошлют назад в школу, а его изгонят не на два-три года, чтобы он мог убедиться в прочности своего чувства, но навсегда.
— В таком случае, Кларенс, мы можем тайно бежать вместе, — хладнокровно ответила юная барышня. — Это-то просто!
Кларенс был потрясен. Причинить подобное горе печальной, гордой и прекрасной миссис Пейтон, которую он обожал, и ее доброму мужу, которому он готовился оказать дружескую услугу? Эта чудовищная мысль ввергла его в такую растерянность, что он мог только пробормотать:
— Да, пожалуй.
— Но, конечно, — продолжала Сюзи, поглядывая на него из-под полей своей шляпки все с тем же притворным девичьим смущением, которое теперь было по меньшей мере неуместно, — тебе вовсе не обязательно бежать со мной, если ты этого не хочешь. Я отлично могу убежать одна — когда сочту нужным! Я уже не раз об этом думала. Ведь всякому человеческому терпению есть предел.
— Послушай, Сюзи, что тебя так мучит? — спросил Кларенс, виновато припомнив ее вчерашние намеки. — Дорогая! Скажи мне, в чем дело?
— Ах, ни в чем… во всем! Что толку объяснять — ты все равно не поймешь. Тебе это нравится — да, нравится, я знаю! Ведь это в твоем духе. Но это же так глупо, Кларенс, так ужасно! Мама весь день подсматривает за тобой, суетится вокруг, и эти вечные ее «деточка», «мамина голубка», и «что случилось, душенька?», и «расскажи своей родной мамочке» — будто я стану ей что-нибудь рассказывать! Моя родная мамочка — как бы не так! Я же знаю, Кларенс, что никакая она мне не родная. А папа думает только о своем противном, скучном ранчо и ничего не любит, кроме этой дикой пустыни. Нет, это еще хуже школы! Там-то хоть иногда можно что-то увидеть, кроме скота, лошадей и желтолицых метисов! А здесь — о господи! Просто чудо, что я до сих пор еще не убежала.
Как ни был Кларенс поражен и возмущен таким признанием и бессердечностью, с какой оно было сделано, — бессердечностью, которой он не замечал прежде в Сюзи, — он все же еще настолько находился под обаянием девушки, что предпочел увидеть в этом только новую капризную выходку и ответил с легкой улыбкой:
— Но куда же ты убежишь?
Сюзи склонила головку набок и бросила на него лукавый взгляд.
— У меня есть друзья и…
Она запнулась и выпятила хорошенькую нижнюю губку.
— И кто еще?
— И родственники.
— Родственники?
— Да. Старшая сестра моей матери — она живет в Сакраменто. Если я приеду к ней, она только обрадуется. Ее муж держит там театр.
— А миссис Пейтон что-нибудь знает об этом, Сюзи?
— Ничего! Неужели ты думаешь, что я ей расскажу, чтобы она откупилась от них, как откупилась от всех других моих близких? Или, по-твоему, я не знаю, что меня купили, словно какую-нибудь негритянку?
Ее лицо дышало негодованием, изящные ноздри раздувались, и все же Кларенсу почему-то опять показалось, что она только притворяется.
Где-то за деревьями послышался далекий оклик.
— Это Мэри. Она ищет меня, — невозмутимо сообщила Сюзи. — Тебе пора идти, Кларенс. Не мешкай! Помни, что я сказала, и никому ни слова! Прощай!
Но Кларенс продолжал стоять, все еще полный смятения, не зная, что ему делать. Потом он машинально повернулся и сделал шаг к тропинке.
— Кларенс!
Сюзи глядела на него с кокетливым упреком, ее полураскрытые губы улыбались. И он поспешил забыть и себя и все тревожные мысли, прильнув к ним, — и еще раз и еще. Но тут Сюзи быстро отстранилась и прошептала:
— Теперь иди!
И когда вновь раздался голос Мэри, Кларенс, углубляясь в чащу, услышал, как Сюзи звонко откликнулась:
— Я здесь, душечка!
Едва он вернулся к земляничному дереву и вскочил на своего коня, как на дороге послышался приближающийся стук копыт. Все еще расстроенный, не желая, чтобы его увидели так близко от места тайного свидания, он скрылся за деревьями, выжидая, пока всадник проедет. Вскоре мимо промчался Пейтон; его лицо было омрачено тревогой. Кларенс вовсе не хотел показываться своему хозяину или следовать за ним по пятам, но к немалому его облегчению тот свернул с дороги, которая вела через поля прямо к усадьбе, и направился к коралю.
Спустя мгновение Кларенс вернулся на дорогу и вскоре уже ехал между густыми зарослями овсюга среди длинных предвечерних теней. Он ехал неторопливо, погрузившись в размышления, и вдруг вздрогнул: рядом с его ухом раздался легкий свист, и сбоку взвилась, как ему показалось, готовая ужалить змея. Он инстинктивно припал к холке коня, и когда тот метнулся с дороги в сторону, почувствовал рывок, и что-то грубое и колючее сползло по его спине и крупу коня на землю — петля лассо, сплетенного из конского волоса. Кларенс в негодовании натянул поводья и привстал на стременах. Но над колышущимися метелками никого не было видно, а внизу извивающаяся риата скользнула около копыт коня и бесшумно исчезла, словно и впрямь была змеей. Выбрал ли его своей жертвой какой-то грубый шутник или это была ошибка тупоголового вакеро? Во всяком случае, он не сомневался, что лассо принадлежало одному из тех всадников, за которыми он наблюдал совсем недавно. Однако Кларенс был слишком занят своими мыслями, чтобы долго раздумывать над этим происшествием, и когда он подъехал к садовой ограде, оно было уже забыто.
ГЛАВА VI
Джим Хукер был только рад избавиться от докучливого присутствия Кларенса, однако, когда тот уехал, он не упустил случая подробнейшим образом описать фермеру и его семейству огромные богатства, влиятельность и высокое положение своего приятеля. Хотя планы Кларенса требовали тайны, Хукер не устоял перед соблазном и сообщил что «Клар» Брант только что предлагал ему принять участие в колоссальном предприятии по скупке земли. Он уже как-то раз отказался от своей законной доли в прииске Кларенса (теперь-то она стоит миллиончик!) только потому, что «он такими делами не занимался». Однако вряд ли им нужно напоминать, что скупка земли в краях, где право на владение чаще всего неясно и не подтверждено судом, а жители не слишком-то считаются с законом, требует закалки, которую можно приобрести только в стычках с индейцами. Он ничего не утверждал прямо, но его угрюмый и многозначительный вид не оставил у них ни малейшего сомнения, что Кларенс явился сюда с единственной целью заручиться его услугами. На этой мрачной ноте он поутру распрощался с мистером и миссис Хопкинс, а также и с их дочерью Фебой — не без естественного волнения — и мирно погнал своих волов по дороге к поселку Фэр-Плейнс.
Он никак не ожидал, что его фантазии незамедлительно претворятся в действительность. Однако он не пробыл в Фэр-Плейнс и нескольких дней, как получил письмо от Кларенса; тот писал, что не имел времени вновь посоветоваться с Хукером, но тем не менее сдержал свое обещание и, воспользовавшись удобным случаем, купил «титул испанских сестер» на незанятые земли вблизи поселка. Поскольку они примыкают к участку Хопкинсов, Кларенс подумал, что Джим Хукер выберет именно эту их часть ради столь приятного соседства. К письму он прилагает чек на банк в Сан-Франциско на сумму, которая позволит Джиму построить хижину и обзавестись необходимым инвентарем, и убедительно просит Джима рассматривать эти деньги как заем, который можно будет выплачивать по частям, после того как участок начнет приносить постоянный доход. Если же у Джима будут какие-нибудь затруднения, пусть он незамедлительно сообщит о них. Письмо завершалось очень по-кларенсовски: юношеская восторженность сочеталась в этом финале со зрелой мудростью:
«Желаю тебе удачи, Джим, но думаю, что только на нее полагаться не следует. Мне кажется, ничто не может помешать тебе стать независимым, если ты только будешь трудиться во имя большой цели, а не размениваться на мелочи ради немедленной выгоды. На твоем месте, старый друг, я на время выкинул бы из головы прерии и индейцев и, уже во всяком случае, перестал бы о них говорить: эти истории в конечном счете могут только повредить тебе. Те, кто им поверит, будут тебе завидовать, а те, кто не поверит, отнесутся к тебе с пренебрежением; а ведь если они усомнятся в твоих удивительных приключениях среди индейцев, то не станут полагаться на твое слово и в более практических вопросах, что может оказаться для тебя значительной помехой в делах, а ведь теперь ферма должна стать для тебя самым главным».
Часа два после этого Джим испытывал к Кларенсу должную благодарность и даже попритих. Настолько, что его хозяин, которому он сообщил о своей удаче, откровенно признался, что верит ему только из-за этой невиданной скромности. К несчастью, и урок, который нетрудно было усмотреть в этом нелестном заявлении и чувство признательности были способны укротить Джима лишь ненадолго. Он уже загорелся новой фантазией. Хотя участок, обозначенный в его купчей, всегда был (если не считать его собственной краткой остановки там) незанятым, невостребованным и никем не присвоенным, а его право на эту землю подкреплялось всеми необходимыми документами, он тем не менее с невозмутимой серьезностью собрал в Фэр-Плейнс отряд из трех-четырех бездельников, вооружил их за собственный счет и в самые глухие часы ночи воинственным и насильственным путем вступил во владение мирным участком, который уже был его собственностью благодаря прекраснодушной щедрости и ничуть не героичным долларам Кларенса Бранта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18