— Думаю, не маньяк ли пошел… Ну ладно, бывай, Мария, я тебе Андрюху Синцова подошлю, без обид.
— Да уж какие тут обиды, — искренне сказала я. — Спасибо, и от души, если так.
— Он через полчаса подъедет, может, еще что интересное расскажет, ты еще явно тут будешь с осмотром колупаться.
Паша откланялся, а я стала озираться, ища, на чем мне пристроиться писать протокол. Женя Болельщиков тем временем пошел в квартиру на первом этаже подключать переносную лампу, чтобы надлежащим образом осветить место происшествия, и заодно вынес мне оттуда кухонную табуретку. Я подвинула ее поближе к трупу, стараясь не попасть ножками табуретки в ручейки уже застывающей крови, и достала из дежурной папки бланк протокола осмотра. Машинально закладывая между двумя экземплярами копирку и скалывая скрепкой листы, как я делаю это уже много лет и, видимо, буду делать еще столько же, невзирая на всеобщую компьютеризацию (впрочем, некоторые продвинутые следователи на месте происшествия делают черновые пометки, а у себя в прокуратуре перепечатывают их в протокол на компьютере), я пыталась мысленно сконструировать картину происшествия: девочка вошла в парадную, сверху — с лестничной площадки, оснащенной широким насиженным подоконником, спустилась группа наркоманов, ожидавших кого-нибудь, потенциальную жертву ограбления… Спрашивается, зачем убивали? Ради того, чтобы снять с девочки украшение, которое даже продать нельзя, — одну дешевенькую сережку? Черт их знает, этих наркоманов…
— А кстати, почему мы все зацепились за наркоманов? — спросила я Леву Задова, стоящего над трупом в позе дачника, вскапывающего огород. Он тут недавно ездил в чисто поле, где часа четыре в дождик осматривал покойника, — все посмеивались, что капюшон экспертам надо пришивать к другому месту, у Левки намокло именно оно…
— Из-за множественности ранений, каждого из которых хватило бы для причинения смерти, — не разгибаясь, ответил мне Задов.
— Иначе говоря, из-за того, что для достижения преступного результата были употреблены явно несоразмерные усилия, противоречащие здравому смыслу?
— Они хочут свою образованность показать и все время говорят о непонятном, — пробурчал неслышно подкравшийся сзади Болельщиков. И как это он свою тушу так бесшумно переносит?
— Я думаю, что за наркоманов мы зацепились из-за того, что во-он там, на площадочке, полно использованных шприцев, кое-какие свеженькие, — продолжил Болельщиков, протягивая мне на листе бумаги три одноразовых шприца, в которых по стенкам лениво перекатывались какие-то бурые капли. — Машка, ты пишешь уже? Это я прямо с подоконника забрал — аккуратно, на бумажку. Сейчас на пальчики обработаю, все пригодится.
— Спасибо, Женя, положи вот сюда, только смотри, чтобы никто не наступил. — Я благодарно кивнула Женьке. — Даже если эти наркоманы, которые там на площадочке тусуются, и не при делах, то хоть как свидетели сгодятся.
— Ага, — Женя шумно перевел дух. — Я вон, когда в квартиру ходил лампу подключать, мне тетка там сказала, что дверь парадной дважды хлопала.
— Вот как? — Я подняла глаза от протокола. — Значит, сначала выбежали убийцы, а потом — сверху — наблюдатели рванули? Может, те самые наркоманы с площадки? Там у них постоянный клуб…
— Убийца. — Это подал голос эксперт Задов; он уже проделал с трупом все, что от него требовалось, и теперь заполнял листочек с описанием трупных явлений. Все, что он там написал, — и сведения о наличии или отсутствии трупного окоченения, и то, как ведут себя трупные пятна при надавливании динамометром, и как реагирует зрачок при введении раствора пилокарпина в переднюю камеру глазного яблока, и кое-что другое, — все это послужит для определения времени наступления смерти. Хотя в нашем случае время смерти точно зафиксировано в медицинских документах — карте вызова «скорой помощи»…
— Что, Лева?
— Я говорю, не убийцы, а убийца. Мне почему-то кажется, что он был один. — Лева устало вытер пот со лба тыльной стороной руки в резиновой перчатке.
— Ты знаешь, мне тоже это приходило в голову. Надо поискать среди приятелей этой девочки — может, она вчера не с тем в кино пошла, а сегодня ревнивый поклонник ей объяснил, что надо соблюдать верность.
Болельщиков, перематывающий в фотоаппарате пленку, включился в разговор:
— Задов, тебе просто кажется или есть веские доводы?
— Что убийца был один?
— Ну да.
Лева подошел ко мне, подняв руки в окровавленных резиновых перчатках, и выставил бедро, как латиноамериканская красотка.
— Машка, ну-ка, прикури мне. Сигареты вот здесь, в кармане. Ай, щекотно же!
Я послушно достала из Левкиного кармана пачку сигарет и зажигалку, прикурила сигарету, и Левка, нагнувшись ко мне, прихватил ее зубами.
— Угу, — промычал он, затягиваясь.
— Не за что, родной. Так есть веские доводы?
— Элементарно, Ватсон. — Задов приосанился, готовясь прочитать нам с Болелыциковым лекцию по криминалистике. — Исходя из параметров ран, орудие было одно. Судя по весьма краткому периоду времени, в течение которого наносились ранения, это орудие было в руках у одного человека, никому не передавалось. А если убийц было несколько, то что делали остальные? Стояли и смотрели? Тогда они не убийцы…
— Сразил. — Я перевернула лист протокола. — Ладно, хорош трепаться. Я вход в парадную описала, давай привяжем труп к двери и лестнице и поехали па наружному осмотру.
— Это мои гениальные дедуктивные выкладки ты называешь «трепаться»? — деланно возмутился Задов.
— Ребята, вы когда-нибудь вслушивались в то, что вы говорите? — пропыхтел из-за моей спины Болельщиков. — «Привяжем труп», «поехали по наружному осмотру»… Или вы не русские?
— Женечка. Это же арго, профессиональный жаргон. Что тебе не нравится? — удивилась я.
— Какое арго, Марья? Ты с рождения так изъяснялась. Я же помню, как сто лет назад, ты еще стажерочкой была, звонила домой с места происшествия и маме говорила: «Мама, я сижу на трупе». А все почему? Нет культуры языка.
— Бог с ней, Женя, — махнула я рукой. — Для нас главное — культура следственного производства. Важно то, что я в протоколе напишу, а не то, что я шепотом говорю участникам осмотра. Ведь Левка меня понимает и веревкой труп привязывать не собирается. А наоборот, сейчас продиктует мне данные о положении трупа по отношению к двери парадной и лестнице. Если тебе так больше нравится.
— Что это с ним? — шепнула я Леве, когда Болельщиков, ворча, отошел. Не успел Левка ответить, как Болельщиков резко обернулся и завопил:
— Я интеллигентный человек! Во где мне ваш жаргон ментовский!
— Женя! Прости, конечно, но среди нас ты один — мент, а я-то как раз следователь прокуратуры!
— Тем хуже! — отрезал Женя.
Я выразительно посмотрела на Левку Задова, и он, махнув рукой в сторону необъятной спины Болельщикова, присел над трупом и начал диктовать мне:
— Труп несовершеннолетней Антоничевой лежит на полу парадной… Маша, как пишем — как «скорая» оставила? На спине? — Я кивнула, и Лева продолжил: — …На спине, головой направлен в сторону входной двери в парадную, ногами в сторону лестницы, руки раскинуты в стороны, ноги сведены, вытянуты…
Оглянувшись на Женю и убедившись, что тот уже вне пределов слышимости, Задов отвлекся от описания трупа и с большим удовольствием сообщил мне, что Женя недавно пострадал за отсутствие культуры языка.
— Представляешь, Машка, Болельщиков дежурил вместе с каким-то молодым уродом-следователем, тот ужрался в сосиску прямо в главке, они поехали на сексуальное убийство старой бомжихи, и следака сначала под лестницей стошнило, а потом он прямо там и упал. Болельщиков себя чувствовал виноватым, поскольку первый выпить предложил. Вот он и стал спасать положение — сам решил все за следователя написать.
— Ну? И что?
— А то. Наш Димка Сергиенко ему продиктовал «задний проход зияет», а Женя под алкогольными парами записал «задний проход сияет». Дальше от себя добавил — «имеются признаки совершения половых актов в верхний и нижний конец пищеварительного тракта».
— Как-как?
— Ну, то есть в рот и задний проход.
— Удачное выражение, — хихикнула я, — надо будет запомнить.
— Вот. По трезвости до такого не додумаешься. Когда протокол привезли в городскую, его там до дыр зачитали, я уже всех перлов и не упомню. Что-то еще типа «в носовых ходах светлая прозрачная жидкость — сопли». Кто-то из надзирающих прокуроров снял копию — и в экспертно-криминалистическое управление с доброй сопроводительной.
— Да-а, тогда конечно. Левка, давай работать, а то так и просидим тут до морковкиных заговинок, а?
— Как скажете, босс. — Левка снова уткнулся взглядом в обнаженную грудь трупа. — Труп девушки нормального телосложения, удовлетворительного питания. На трупе надето…
Дверь в парадную гулко отворилась. Все, кто еще оставался на месте происшествия, разом обернулись на звук. В парадную влетел мужчина в распахнутом твидовом пальто и ослепительно-белом шарфе. За ним вошли двое молодых людей без пальто, в костюмах, двухметрового роста, с профессионально-бесстрастными лицами. Мужчина направился прямиком к трупу, уронив по дороге Левкин экспертный чемодан, в котором что-то звякнуло и булькнуло. Я привстала с табуретки, удерживая папку с протоколом, постовой милиционер сделал шаг навстречу мужчине, но был сметен с его пути двухметровыми сопровождающими, на лицах которых при этом не отразилось никаких эмоций. Мужчина опустился на колени перед трупом, запачкав брюки кровью, щедро разлитой по полу; в лужу попал и край белоснежного шарфа. Он обхватил руками голову девочки, прижался к ней лбом и зарыдал. Сопровождающие терпеливо стояли над ним. Несколько минут слышались только глухие рыдания. Мы все потеряли дар речи, ожидая, чем кончится эта сцена.
Дверь парадной стукнула еще раз, на пороге возникла фигура в генеральской шинели, и постовой сразу вытянулся во фрунт. Начальник ГУВД окинул взором место происшествия, кивнул постовому и тихо подошел к мужчине, стоящему на коленях. Приобняв его за плечи, он помог ему подняться. Мужчина, обведя всех невидящими глазами, выпрямился и стал заваливаться на генерала. Генерал кивнул охранникам. Один из них, не меняя выражения лица, вытащил из кармана и протянул начальнику ГУВД упаковку таблеток, тот, одной рукой поддерживая мужчину, другой выщелкнул лекарство и предложил мужчине, после чего передал его с рук на руки другому телохранителю, и молодые люди бережно повели мужчину на выход. Генерал подошел ко мне и поздоровался.
— Вы дежурный следователь? — спросил он. Я кивнула. — Это отец девочки…
— Я поняла, — тихо сказала я.
— Сотрудник администрации президента, — продолжил генерал, — здесь в служебной командировке. Ему только что сообщили; он с семьей не живет уже несколько лет, постоянно проживает в Москве…
— Нельзя ли его допросить? — заикнулась я, но осеклась под гневным взглядом генерала.
— Не сейчас, — веско образумил меня он. — О чем вы только думаете?
Он повернулся на каблуках и вышел вслед за сотрудником администрации президента. «Ужас», — подумала я. Самое тяжелое на месте происшествия — это даже не лужи крови и не мозги, размазанные по стенам; вот такие сцены — обезумевшие родители над трупами детей — не дают потом спать по ночам.
Ставя в протокол время окончания осмотра, я машинально отметила, что передежурила уже два часа, а еще надо заехать в РУВД поставить штамп с номером КП на материале, да и невредно допросить свидетелей — все равно дело будет у меня в производстве. А до понедельника свидетели могут что-нибудь забыть.
Значит, сегодня мне забрать моего бэби от отца не удастся. Выходные дни мы с бывшим мужем поделили пополам: суббота принадлежит Игорю — они с Гошкой по субботам плавают в бассейне, а воскресенье мое — мы занимаемся гитарой. Когда птенцу стукнуло одиннадцать, он застенчиво заявил, что если бы он получил в подарок на день рождения электрогитару, ему больше не о чем было бы мечтать в этой жизни. Я просто опешила. Никогда раньше ребенок не заикался о желании заниматься музыкой. Но мое дитя к разговору подготовилось капитально, не только вьшожив мне на стол прайс-лист из музыкального магазина, но и сообщив, что уже есть договоренность с учителем, которого он сам себе нашел. «Только ты, мама, позвони ему сама, — попросил мой зайчик, — потому что мы с ним обо всем договорились, кроме оплаты. Он сказал, что про деньги будет с мамой разговаривать». Крыть было нечем. Позвонив потенциальному учителю и изучив гитарный ценник, я напилась валерьянки, прикинула, что в этом сезоне мне придется обойтись без зимнего пальто, и мы пошли покупать гитару.
Теперь моя роль заключается в том, что я сопровождаю своего бременского музыканта, с инструментом за плечом, к учителю и просиживаю час под дверьми, наслаждаясь звуками дуолей и триолей. Мне-то самой слон на ухо наступил, несмотря на то, что удовольствие от музыки я получаю. И я очень боялась, что слон прошелся по ушам и моего потомства. И даже намекнула учителю, что у Гошки, похоже, проблемы с музыкальным слухом. На что учитель невозмутимо ответил, что никогда не интересуется у учеников, есть у них слух или нет, учит — и все. Вроде бы все научились и никто не жаловался.
Так что в музыкальном активе моего Гошки уже «Во поле береза стояла», еще жуткая история убийства криминальным авторитетом по кличке «Прожорливое брюшко» несчастного безобидного зеленого кузнечика и парочка крутых рифов панковской группы «Оффспринг». Музыкальные занятия у нас в три. Поэтому, если я сегодня зависаю на дежурстве, завтра придется, не выспавшись, вскакивать и нестись за ним на другой конец города к бывшему мужу. Привозить детку домой, снаряжать на занятия и исполнять свой родительский долг в полном объеме.
Но на подобных происшествиях я запрещаю себе даже думать о своем ребенке, отгоняю любые воспоминания. Все-таки мысль материальна.
Вот и все участники осмотра погрустнели; одно дело возиться с остывшим трупом, который мы воспринимаем как объект работы, — тут уж никуда не деться, и мы стараемся не думать о том, что это чей-то родной человек; и совсем другое дело — надрывающие душу глаза родителей…
В полном молчании мы погрузились в машину, никто и слова не проронил, пока мы не добрались до районного управления внутренних дел. Эксперты остались дремать в машине, а я вылезла на морозный воздух и поплелась в дежурную часть.
Синцов, обещанный мне старшим наряда, так и не объявился. В дежурке сшивался только молоденький опер, на чьей территории произошло убийство. Я вяло спросила, в курсе ли он, что отец убитой девочки — сотрудник администрации президента. Надо было видеть священный ужас, отразившийся на его лице. Он робко заикнулся про передачу дела в ФСБ с соответствующим оперативным сопровождением, но тут же сам себя и обрезал:
— Да нет, не возьмут. Только влезать будут и на заслушивания дергать…
Я с ним согласилась, ко мне это относилось точно так же. Оперативник сообщил, что задержанных нет, даже местные наркоманы, напуганные вестью об убийстве, попрятались по углам. Единственная ценная информация, которую удалось получить в результате поквартирного обхода, — это то, что за пять-семь минут до происшествия в парадную входила женщина, живущая на пятом этаже. В парадной никого не было, даже наркоманы на подоконнике не сидели. Придя домой, она высказала удивление этим обстоятельством, и ее сосед по квартире ей сказал, что утром наркоманы собрались тут, как обычно, но он их шуганул. Мы с опером сошлись на том, что соседей ночью беспокоить не стоит, — им и так сегодня досталось. Из-за оргстекла, отгораживающего сотрудников дежурной части от заявителей, мне помахал рукой помдеж Ромашкин. Я открыла дверь дежурной части и прошла к его столу.
— Мария Сергеевна, ты по городу дежуришь или по району, я не понял? — спросил меня Слава Ромашкин, записывая данные о возбужденном мной уголовном деле в книгу происшествий.
— Да по городу, Слава.
— Все равно не понял. На часах двенадцатый. А по городу дежурный в девять меняется.
— Чего ты не понял, Ромашкин? Я ж не брошу труп посреди осмотра с криком: «Моя смена кончилась».
— А что? Сегодня утром медик приехал по постановлению следователя ногти стричь насильнику. Два ногтя состриг, положил в конвертик, а по радио говорят: «Московское время девять часов». Он мне конвертик на стол и в машину — прыг. Я за ним, а он — мое время истекло, я пришлю смену. Вот так-то, Мария Сергеевна. Остальные ногти уже другой доктор резал.
— Небось доктор Трепетун выезжал.
— Точно.
— Мы его меняли. Вот было бы здорово, если бы он во двор вышел, а машина уже уехала, поскольку у нее тоже смена кончилась.
— А чего, не любишь этого доктора?
— Жлобов я не люблю. Он не у станка стоит, чтобы с последним ударом часов пойти мыть руки.
1 2 3 4 5