А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

На крыше одного из зданий — прогулочные дворики. Между этажами натянута сетка. Вдоль камер на каждом этаже прохаживается по одному надзирателю — «продольные». В одном и том же корпусе содержат и мужчин, и женщин, и малолеток, и «тубиков» — больных туберкулезом. Говорят, сбежать из Гродно практически невозможно. По крайней мере, за последние двадцать лет здесь помнят два случая, причем бежали не из камер, а из медчасти.
Надзирателей периодически, примерно каждые две-три недели, тасуют, — переводят с одного поста на другой: то на вышке дежуришь, то на том этаже, то на этом, то на воротах… А вот должность банщика постоянная. Как, впрочем, и приемщика передач. Передачи принимал и разносил толстый невысокий прапорщик. Этот человек живет, кажется, лучше всех. Продовольственную передачу можно передать всего один раз в месяц и только 8 килограмм и за каждый лишний грамм прапорщику благодарны, как спасителю.
Если нет допросов, из камеры выводят только на прогулку, оставшееся от проверок, приемов пищи и шмонов время приходится придумывать себе развлечения и занятия.
… Белорусские власти решили все-таки объясниться по поводу ареста группы ОРТ. Пресс-служба президента Беларуси выступила с официальным заявлением: «Комментарий президента Российской Федерации Бориса Ельцина по поводу возбуждения уголовного дела в отношении гражданина Республики Беларусь Павла Шеремета воспринят белорусским руководством с удивлением и недоумением. Тон и характер высказываний российского президента можно объяснить только тем, что его сознательно ввели в заблуждение по этому факту. Демонстративно незаконный переход государственной границы и последующая кампания в российских средствах массовой информации свидетельствуют о преднамеренной провокации».
В ответ на это пресс-секретарь российского президента Сергей Ястржембский сообщил, что Борис Ельцин настаивает на освобождении журналистов ОРТ: «Президент Российской Федерации исходит не из гражданства и национальной принадлежности корреспондентов, работающих в России или Беларуси, а из взятых Москвой и Минском обязательств по обеспечению свободы слова...».
Коллег отговорки белорусских властей тоже не убедили, и в 16.00 более пятидесяти белорусских и иностранных корреспондентов, аккредитованных в Минске, собрались около здания Министерства иностранных дел республики, чтобы высказать свой протест в связи с уголовным преследованием сотрудников ОРТ.
Перед зданием МИДа они писали мелом на асфальте: «Свободу Паше, Диме и Славе!». Собрали подписи под петицией «Цена свободы слова в Беларуси — личная свобода журналиста» с требованием немедленно освободить группу ОРТ. Вместе с заявлением Белорусской ассоциации журналистов (БАЖ) петицию передали сотрудникам Министерства иностранных дел.
После этого журналисты направились к зданию Комитета государственной безопасности. Там они написали мелом на асфальте: «Свободу журналистам ОРТ!» и демонстративно, выстроившись в цепочку, прошествовали, заложив руки за голову и скандируя «Свободу Шеремету!». То же самое журналисты сделали и у здания МВД, и напротив штаба погранвойск. Все это время журналистов сопровождали сотрудники милиции, которые не знали, что делать. Однако около здания Администрации президента приказ поступил, и милиция арестовала почти всех участников акции. За нарушение президентского декрета N 5 — участие в несанкционированной акции.
1 августа
Утром вывозят на допрос. Следователи МВД и прокуратуры допрашивают своих подопечных, как правило, в специальном корпусе на территории тюрьмы, чекисты ходить по тюрьмам не любят и на допрос привозят к себе в следственное управление.
Перед началом допроса мы с Гарри Погоняйло просим свидания наедине. Оптимизма по поводу быстрого освобождения у Погоняйло стало значительно меньше.
Даже если не обращать внимания на надуманность предъявленного обвинения и играть по правилам следствия, то были все основания освободить меня, Славу и Диму под подписку о невыезде. За нас поручились нескольких авторитетных и уважаемых людей. Гарантию того, что Шеремет, Завадский и Овчинников не скроются от следствия дал генеральный директор ОРТ Олег Благоволин, обращение к белорусским властям было принято от имени трудового коллектива ОРТ, у каждого из нас малолетние дети, чистая биография, никаких судимостей и так далее. Но все это власти проигнорировали. Следователи же твердили одно: что нас спасет только вмешательство Москвы.
В этой ситуации, посоветовавшись с Погоняйло, мы решили отказаться от дачи показаний и участия в следственных действиях. Я написал соответствующее письмо на имя Генерального прокурора, в котором сознательно оговорился: «Возможно, в ходе проведения съемок мы неумышленно нарушили государственную границу…» У заместителя начальника следственного управления Владимира Тупика прямо дрожь в руках появилась, когда он это прочитал: «Вы должны честно во всем признаться. Вы — известный журналист, вам верят, поэтому надо быть честным до конца".
Ничего не добившись, Тупик уговорил нас сначала дать показания, и только потом передать письмо прокурору: «Мы решаем сейчас вопрос об освобождении Ярослава Овчинникова, поэтому ради него дайте показания, чтобы мы могли спокойно отпустить его под подписку». Мы с Погоняйло согласились, хотя сегодня я понимаю, что это было обычной уловкой — плевать им было на Овчинникова, его продержали в тюрьме до 8 августа и выпустили просто из-за отсутствия даже намека на возможность обвинения.
После допроса меня вернули в тюрьму, и до 13 августа я больше ни с кем с воли не общался.
Погоняйло показал мне статью из газеты о том, что накануне в Минске задержали 15 выступивших в мою защиту журналистов. Это было очень приятно.
Вспоминает известный белорусский журналист Леонид Миндлин:
Примерно к 16 часам дня собрались возле МИДа. В требовании— «Свободу Паше, Диме, Славе!» каждый вывел мелом свою букву. Все проходило по-своему забавно, даже наивно.
Когда народ двинулся к резиденции президента, стали подтягиваться милицейские машины, оживились переговоры по рации. Нас стали потихоньку оттеснять к боковому входу, а там уже и машины стояли. Ирину Халип потянули, потом — Щукина (он, как всегда, упирался). Мы все снимаем — единственная камера у нас осталась — НТВ и РТР поехали перегоняться. И тут нас в машину — и в Ленинский опорный пункт, а там уже 15 журналистов собралось.
Поначалу менты были агрессивны, только вот «публика» оказалась не совсем обычная, они и перепугались. Начали составлять протоколы, выяснять, кто есть кто. Узнают, что Бабарыко из «Рейтер» — иностранец. Звонят — докладывают, нервничают.
Через какое-то время появился ОМОН — для нашей охраны. А у нас камера с кассетой, пленка отснята... Что делать? Если повезут в изолятор -заберут. Я стал искать, где спрятать кассету. Хотел было спрятать в туалете, но потом положил в сумочку Томашевской. Надо сказать, вид у нее был такой, что можно было не сомневаться — отпустят совершенно точно: она пришла митинговать в коротком платье, на высоких каблуках...
Часам к шести «Рейтер» уже сообщил о задержании журналистов, пошли звонки из Госдепа, центральных офисов ведущих российских и мировых СМИ...
Из рассказа оператора компании «Рейтер» Владимира Бабарыко
Больше всего мне было обидно за коллегу-оператора, Диму Завадского. О Шеремете говорили все время, на всех заборах — «Свободу Шеремету!». Защитников у него хватало и надо было отстоять Завадского. Операторы всегда на втором плане, такая у нас работа.
...Возле резиденции Лукашенко обстановка обострилась и всех начали арестовывать. «Сядьте в машину». Я сел. Отвезли в отделение милиции, а там почти все наши, журналисты.
Милиционеры нервничали. Им надо было записать фамилии, адреса, составить протокол, а тут постоянно звонят из администрации, КГБ, Совета безопасности, газет. Милиционеры мечутся, краснеют, бледнеют. Но вели себя корректно. Просим открыть двери — открывают, просим выпустить в туалет — пожалуйста.
2 и 3 августа.
Самые тягостные дни в тюрьме это — суббота и воскресенье. Все вокруг замирает. В первое время подолгу разговариваешь с сокамерниками. Основные темы: прошлая жизнь, уголовное дело, женщины, политика. (В тюрьме, естественно, не любят власть, а Лукашенко и просто ненавидят).
Обсуждать в камере свое уголовное дело надо очень осторожно — туда почти всегда подсаживают профессиональных «уток». Распознать в соседе по нарам подставу не просто: это может быть и «интеллигент», и уголовник с «мастями», юноша или дряхлый старик. Общее у них одно — навязчивое желание обсудить детали вашего дела, поговорить о друзьях, знакомых. Как правило, по особо важным делам с подозреваемым работают сразу несколько человек. Они могут все одновременно сидеть с вами в одной камере. Их могут одного за другим менять через неделю-две, специально для того, чтобы подобрать тот психологический тип, который наиболее близок вам и способен вызвать на откровенность. Причем, часто «подсадные» работают вообще нагло и в открытую. Например, Тамара Винникова просидела в одиночке почти десять месяцев, но первые две недели после ареста в камере «американки» — изолятора КГБ — с ней находилась молодая женщина. О таких обычно говорят: «Приятная во всех отношениях». Тамара Дмитриевна рассказывала, что ее соседка сильно не маскировалась и постоянно пыталась получить ответы на три вопроса: как Винникова относиться к президенту Лукашенко, удалось ли ей спрятать какие-нибудь документы и с кем из оппозиционеров она дружна.
Мне удалось вычислить двоих. Первый просидел всего неделю и запомнился только тем, что в никогда не умывался. Второй оставался на весь срок.
Целенаправленно гебисты работали с Дмитрием Завадским, но, к счастью, хитроумные схемы нужного им результата не принесли. Дима уверен, что многие ходы в тюрьме смог угадать:
«Утконоса» мне подсадили еще на ИВС. Вел он себя обычно, только был очень разговорчив. Постоянно рассказывал о своих родственниках, какие-то деревенские истории... Но знал больше меня — всех собкоров в корпунктах ОРТ, всех ведущих, кто у нас на канале работал раньше, кто работает сейчас. Я поначалу этому значения не придавал, а потом заподозрил, что все-таки он — «их» человек. Например, он клялся, что ни о чем не разговаривает с надзирателями, а те иногда интересовались вопросами, о которых мы говорили только в камере.
В тюрьме о «подсадке» я старался не думать. Но мыслям же не запретишь появляться. Сидит в камере четыре человека и один из них, такой интеллигентный, особенный — говорит, что полгода сидит ни за что, ничего внятного о себе не рассказывает... Он постоянно напоминал мне про тот участок границы, на котором мы побывали. Будто невзначай вдруг говорит: «Там дубы такие хорошие, помнишь?..» Это меня настораживало — откуда ты знаешь, если последние полгода провел за решеткой, где именно я был и какие там дубы...
О том, в чем меня подозревали, я практически в камере не говорил. На всякий случай. Хотя не давал себе никаких алгоритмов и даже не задумывался над тем, о чем говорить, о чем нет.
Кстати, когда этот человек выехал, на его место заехал прямо противоположный тип, такой «матерый» уголовник весь в «куполах». Представился Колей Сараном. Он рассказывал свои «страшные истории»: что ходка эта не первая, что на северах сидел, что был когда-то приговорен к смертной казни... Как-то он даже предложил: хочешь, попрошу адвоката и он принесет тетрадь с записями того времени, когда я был приговорен к вышке. Рассказывал, что ограбил ларек, его взял патруль, он отсидел 3 или 4 года, потом вышел и убил тех, кто его посадил. За это его якобы и приговорили, сидел во всех зонах, мыслимых и немыслимых... Многим премудростям и примочкам различным он меня, кстати, и научил — тюремной почте и всяким бытовым вещам: научил делать клей, ружья духовые, объяснил, как по панораме связываться, если нельзя связаться через решетку. Он открыто ничего не спрашивал. Более того, в первый же день написал записочку: «Ты ничего не говорил? Здесь подсадные утки». А через день ко мне приходит малява, замаскированная, в двух обертках. На одной обертке один номер камеры написан, разворачиваю — другой... В общем, полная конспирация. В маляве следующее: у тебя сидит такой-то и такой-то, у него такие-то масти на руках, мы с ним вместе с этапа приехали, он — подсадная утка. Вот тогда у меня мурашки по телу побежали, начал в голове прокручивать все разговоры, которые с ним вел. Когда ничего серьезного не вспомнил, успокоился.
Пробыл я с ним в одной камере неделю или чуть больше. И только он «поехал по этапу», как через день-два выяснилось, что сидит он уже в другой камере и рассказывает совершенно другую «легенду». А ведь он мне свой адрес оставил и я ему свой. Его-то «координаты», конечно, липовыми оказались.
4 августа.
Утром выводят на разговор к оперативникам. В маленькой комнатке двое — капитан и чином постарше — майор. Разговор недолгий: за что посадили, как было на самом деле, спокойно ли в камере, есть ли конфликты?.. Обычная процедура — «кум» должен поговорить с каждым вновь прибывшим.
… Во всех независимых белорусских газетах появилось обращение к гражданам Беларуси защитить сотрудников ОРТ и подписаться под обращением к президенту Лукашенко с требованием освободить журналистов. Уже через несколько дней активисты «Маладога фронта» принесли в редакцию «Белорусской деловой газеты» две тысячи подписей. Всего за два месяца с небольшим удалось собрать больше 10 тысяч подписей белорусских граждан в нашу защиту. Социологические опросы в начале августа показывали, что 35% избирателей не одобряют войну властей против журналистов ОРТ, в сентябре процент резко пошел вверх.
5 августа
Кажется, сегодня самый счастливый день — родные передали продукты. Вещи в изолятор можно передавать без ограничений, а продукты — лишь раз в месяц и всего 8 килограммов. В этих восьми килограммах сконцентрированы все удовольствия мира, поэтому очень важно максимально эффективно рассчитать, сколько и чего передать.
Конечно, в первую очередь — мясо. Лучше всего передавать сырокопченую колбасу, либо сало, остальные мясные продукты портятся на следующий же день. Колбаса не «приедается» и ее легче хранить. Для калорий неплохо пару пачек сухого детского питания — идеально с гречневой мукой, поскольку эту смесь добавляют в пресные тюремные каши. Тюремную баланду невозможно есть, поскольку она пресная и безвкусная. Потому, в соответствии с рекламным слоганом, добавьте быстрорастворимый бульон «Галина Бланка». С ними каши и супы становятся солеными, у них появляется нормальный приятный запах, исчезает ощущение, что питаешься кормом для скота. В нашей камере сидел бомж Василий из далекого российского города Кирова. Его взяли польские пограничники при попытке нелегально перейти белорусско-польскую границу. Белорусские пограничники его не заметили, а сигнализация не сработала, поскольку ее периодически отключают ради экономии электроэнергии. Василий без куриных бульонов вообще есть отказывался и все время повторял: «Молодец Галина Бланк. Только она нас, зеков, понимает, хоть соль добавляет!»
Без сигарет и чая «дачка» вообще немыслима. Мама моя в первый раз все удивлялась: зачем Паше сигареты, он же не курит. Сигареты нужны, поскольку в тюрьме это валюта. Правда, вместо чая можно передать кофе. По мне, кофе даже лучше. Там кофе — из разряда неисполнимых желаний, а чай — традиция, он нужен главным образом, чтобы варить «чиф».
Еще неплохо получить банку жира, пачку масла или импортного маргарина (он не портится). Никогда не забуду бутерброды с жиром. У нас ничего не осталось, кроме свиного жира, а голодуха просто доводила до безумия — чуть ли не минуты считали до обеда или ужина. И вот намазываю один кусок хлеба с жиром, посыпаю солью и почти мгновенно съедаю. Потом второй «бутерброд». На третьем усилием воли заставляю себя остановиться, чтобы хватило на завтра. И, кажется, что ничего вкуснее хлеба с жиром в жизни никогда не ел.
Обязательно надо передавать лук и чеснок — легкие и очень полезные. Овощи можно передавать только в случае, если их не включают в отведенные 8 килограммов (в некоторых изоляторах это практикуют). Если нет, то огурцами, помидорами и яблоками можно пожертвовать в пользу чего-нибудь более важного.
И, наконец, десерт — печенье и конфеты. Это съедается в последнюю очередь, когда колбасы или сала не осталось. Здесь тоже важен вес и объем: легкое печенье, небольшие конфеты. Неплохо получить растворимые напитки и соки, варенье, сахар, соль, спички. И ничего не должно быть лишнего. Мать одного из сокамерников с перепугу прислала ему хлеб, напиток в пластиковой бутылке, яблоки, стеклянную банку с крестьянской колбасой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25