Через несколько дней после этого я присутствовал на тайной генштабовской пирушке, где офицеры провожали уходящий 1991 год. Когда наступило время третьего тоста, звона стаканов с водкой не было. По обычаю третий тост генштабисты пьют за погибших.
В тот раз в нарушение традиции полковник Владимир Климов предложил «выпить стоя и не чокаясь за Союз и армию».
Офицеры в поминальной тишине осушили стаканы.
Потом вместо привычной и крепкой офицерской пьянки получился хмельной политический галдеж. Все мы дружно размазывали сопли в связи с кончиной Союза и его армии. Вспоминали арбатских и войсковых начальников, которых «комиссия по лояльности» вытурила из армии после августовских событий. Когда генерал армии Лобов был еще при должности, маршал Шапошников предложил ему возглавить эту комиссию, но Владимир Николаевич наотрез отказался (что тоже дало повод нашим арбатским сексотам уже тогда занести его в тайный список «нелояльных»). А я несказанно гордился моим начальником, всегда бдительно следившим за чистотой своей офицерской чести…
Генштабисты прозвали комиссию «командой стукачей» (она некоторое время работала под руководством генерала армии К. Кобеца). В результате чистки в рядах высшего генералитета армии и флота только на первом этапе «по подозрению в причастности к инициативным попыткам проведения в жизнь установок ГКЧП» были освобождены от занимаемых должностей 8 заместителей министра обороны, 9 начальников центральных и главных управлений МО и ГШ, 7 командующих войсками военных округов и флотами. То был период кадрового беспредела, чем-то очень напоминающий 37-й год. С одной лишь разницей, что генералов и адмиралов не расстреливали и они не исчезали бесследно.
Среди них не было ни одного «врага народа». Все они прослужили в армии по 30 и более лет, намотали по дюжине и больше гарнизонов, нахватали за годы войсковой каторги язв, травм, радикулитов и инфарктов (а многие — и боевых ран). Но ни блистательные послужные списки, ни килограммовые гроздья орденов и медалей за верную службу Родине не спасли их от политической расправы только за то, что они в августе безоговорочно повиновались приказу министра обороны, движимые благородной надеждой спасти Отечество от сползания в пучину бардака и развала…
Но они были недопустимо наивными, поверив в то, что эту задачу можно решить вводом танков в столицу.
Но вряд ли их можно было так бездумно и безжалостно карать только за то, что они, строго повинуясь законам офицерской чести и требованиям уставов, безоговорочно выполнили приказ маршала Дмитрия Язова, который принял всю вину на себя и смиренно отправился на тюремные нары…
В Генеральном штабе всегда служили люди, которые вне зависимости от должностей и званий умели чувствовать и предвидеть развитие событий на полях военных и политических сражений. Один из них, мой друг и духовный наставник отставной полковник Владимир Петрович Дроздов сказал как-то пророческие слова:
— Когда власть берут те, которые не знают, что с ней делать во благо страны, народ и армия купаются в крови и говне. По самую верхнюю губу…
Я крепко запомнил эту аксиому.
Все, что было с нами после, происходило в строгом соответствии с ней.
Страшный разрушительный рок витал над Россией, над всем гигантским пространством, недавно называвшимся Советским Союзом, лихо закручивая драматические сюжеты судеб народов и отдельных людей…
Побег
…В середине января 1992 года в Генеральный штаб из штаба Туркестанского военного округа (Ташкент) поступило секретное донесение разведки о военно-политической ситуации в Центрально-Азиатском регионе.
В конфиденциальной депеше речь шла о сильном недовольстве руководства Казахстана тем, что беловежские соглашения были подписаны Ельциным, Кравчуком и Шушкевичем без участия Назарбаева и учета его позиции. Об этих решениях, говорилось в шифровке, в ближайшем окружении казахского президента отзываются как о «поспешных, опасных и авантюрных» (декларацию о своей назависимости Казахстан обнародовал лишь 16 декабря 1991 года — самым последним из всех союзных республик. — В.Б.)…
Далее сообщалось, что руководство республики в отместку за игнорирование его мнения Кремлем тайно и спешно разрабатывает план создания национальных вооруженных сил и уже определило список воинских частей на территории республики, которые должны быть экстренно взяты под ее юрисдикцию. Для решения этой задачи в срочном порядке подбираются опытные кадры из числа казахских офицеров. Одновременно проводится скрытая вербовка и некоторых русских командиров частей, дислоцирующихся в Казахстане.
Особое внимание разведка ТуркВО обращала на то, что наибольшей расположенностью президента республики стал пользоваться командующий 32-й общевойсковой армией генерал-майор Анатолий Рябцев…
То был не первый сигнал такого рода. В Генштабе уже знали и о многих других, даже весьма пикантных, подробностях отношений Назарбаева и Рябцева: генерал был приближен к алма-атинскому «двору», его приглашали на светские рауты, поговаривали, что он ездил с президентской свитой на охоту и рыбалку.
Однажды Назарбаев позвонил в Минобороны и стал возмущаться тем, что рябцевскую армию штаб ТуркВО объегорил при распределении запасов войскового имущества. При этом Нурсултан Абишевич как матерый штабник легко оперировал цифрами, фактами и сложными военными терминами. Кто именно столь основательно «натаскал» казахского президента, — нашим арбатским генералам догадаться было не трудно…
Знали на Арбате уже и о том, что генералу Рябцеву была обещана должность заместителя министра обороны Казахстана.
По личному распоряжению Назарбаева ему выделили элитную квартиру — ту самую, в которой некогда жил бывший первый секретарь компартии республики Динмухамед Кунаев. Квартира находилась в особо охраняемом доме — в нем проживала казахская знать.
По этой причине случилась однажды конфузия, которая еще больше обострила и без того неважные отношения генерала Рябцева с окружным начальством. Внезапно нагрянувшая из Ташкента для проверки боеготовности армии комиссия во главе с командующим ТуркВО генерал-полковником Георгием Кондратьевым полдня не могла обнаружить командарма.
Подобного случая не удавалось выковырять из глубин памяти даже армейским «динозаврам», прослужившим по сорок с гаком лет. Офицеры штаба армии в ответ на вопросы Кондратьева, где их непосредственный начальник, бубнили что-то невнятное и отводили в сторону плутоватые глаза…
Офицеру штаба ТуркВО полковнику Валерию Атамасю было приказано добыть генерала хоть из-под земли, и потому он первым делом направился к Рябцеву домой, поскольку квартирный телефон командарма оказался отключенным.
Однако на ближних подступах к «дому Кунаева» Атамась напоролся на хитро замаскированную засаду вооруженных казахских охранников, которые стволами своих пистолетов, недружелюбно впершихся полковнику в живот, немногословно и сурово остудили горячее рвение офицера выполнить приказ. Атамась ретировался в твердом убеждении, что «боевое охранение» было заранее предупреждено ушедшим в подполье командармом. И хотя к концу дня разгневанной комиссии все же удалось выловить генерала и потребовать объяснений, разгромные итоги проверки его армии были ясны еще до ее начала…
Командующий войсками Туркестанского военного округа Георгий Кондратьев неоднократно докладывал в Минобороны и Генштаб, что командарм «не тянет» в должности, а его позиция и линия поведения в условиях бурно прогрессирующей национализации частей бывшей Советской Армии на территории Казахстана не отвечают интересам России.
Но Минобороны на сигналы Кондратьева не реагировало. Многим у нас на Арбате это казалось странным. Но мало кто знал, что еще при маршале Язове встревать в эту проблему было опасно: министр порой сам позванивал командарму — шла тайная молва об их приятельстве (хотя на самом деле Дмитрий Тимофеевич с помощью Рябцева заботился о каких-то своих родственниках в Алма-Ате).
А позже, после августовских и беловежских событий 1991 года, нашему высшему военному руководству было не до кондратьевских сигналов из Ташкента уже по другой причине: все были заняты гораздо более серьезными проблемами — дело шло к образованию Российской Армии и на Арбате начались подковерные схватки за должности в Минобороны и Генштабе…
В то время, когда в Москве закипали тайные генеральские страсти вокруг перспективных должностей в будущем российском МО, а в широкие уши Кремля изящно запускался доведенный до гениальной изящности творений Фаберже «августовский компромат», кропотливо изготовленный некоторыми конкурирующими между собой полководцами, генерала Кондратьева мучили совсем иные проблемы.
Посылая в Генштаб одну за другой шифровки со своими соображениями о том, как с максимальной выгодой для военно-политических интересов России сохранить стратегическую группировку наших войск в Средней и Центральной Азии (в том числе и армию генерала Рябцева), командующий ТуркВО был искренне убежден, что его идеи внимательно рассматриваются и работают на пользу Отечеству…
Но генерал Кондратьев не знал, что в то время голова Евгения Шапошникова болела уже о другом — его шансы стать российским министром обороны усыхали на глазах, а положение Главкома Объединенных Вооруженных сил СНГ поставило его в совершенно глупое положение после того, как в середине марта 1992 года Ельцин издал указ о назначении себя… министром обороны России.
В то время маршал Шапошников был председателем Совета министров обороны СНГ, и таким образом получалось, что он по своему статусу стоял над Ельциным.
Шапошников считал, что двусмысленность положения, в котором он оказался, была создана Президентом РФ умышленно. Ему казалось, что этим шагом Ельцин толкал его к однозначному выбору — посту министра обороны. К тому же сам президент однажды заявил:
— Я министр обороны России в большей степени формальный, а реальный — маршал Шапошников, с которым мы работаем согласованно…
В то время многим у нас на Арбате казалось, что получение поста министра обороны РФ для Шапошникова — всего лишь дело времени. Но дальнейшие события все круто изменили…
В конце апреля 1992 года Ельцин отправился в поездку по стране. А поскольку планировалось, что он посетит несколько военных объектов, то в состав президентской делегации был включен и Шапошников.
На обратном пути в Москву в присутствии Ельцина между Евгением Ивановичем и секретарем Совета безопасности РФ Юрием Скоковым возник конфликт. Скоков возмутился тем, что Президента России меньше показывают по телевизору, чем Гайдара и Горбачева. Шапошников «взорвался». Он стал упрекать Скокова, что заводить такой провокационной информацией президента не стоит. Два высоких чиновника стали до того агрессивно пикировать друг на друга, что Ельцину тогда стоило немалых трудов примирить их…
Вспоминая об этом эпизоде, Шапошников признался:
— После этого я окончательно решил, что пока в окружении Ельцина имеются люди, склонные к интригам, политическим играм и другим нечистоплотным делам, мне в российских структурах власти делать нечего…
Трудно поверить, чтобы столь уравновешенный, неспособный на опрометчивые решения маршал, вдруг под влиянием минутных эмоций решился на шаг, который предопределял его дальнейшую судьбу. Странным выглядело и другое откровение Шапошникова — о том, что он «не счел возможным согласиться на предложение руководства России занять пост министра обороны Российской Федерации». Но кто именно делал ему такое предложение, Евгений Иванович умалчивал…
Это походило на блеф.
Суть тут, на мой взгляд, была совсем в другом: столь острая неприязнь Шапошникова к Скокову предопределялась тем, что и секретарь СБ, и вице-президент А. Руцкой не поддерживали кандидатуру Шапошникова на пост министра обороны России. Этот фактор влиял и на позицию Ельцина, который к тому же все больше сознавал, что хотя Россия пока и не объявила о создании собственной армии, но все к тому идет…
А Шапошников по-прежнему принципиально и упорно отстаивал идею сохранения единых Вооруженных сил СНГ. Однажды он даже написал рапорт на имя всех президентов Содружества с просьбой отстранить его от должности, если целостность армии не будет сохранена. Ельцину стоило тогда немалых нервов уговорить маршала отказаться от своего намерения.
Но тот маршальский демарш президенту запомнился: он не слишком привечал людей, способных дергаться и создавать дополнительные проблемы в решающие моменты…
К тому же все больше усиливалось скрытое противостояние маршала с фаворитом Ельцина генералом Павлом Грачевым, который, закусив удила, рвался к креслу министра обороны России, и порой казалось, не замечал, что в демонстрации верноподданичества президенту уже теряет меру.
Когда генерал Кондратьев в конце февраля 1992 года проведал о том, что вскоре ему предстоит сдать свой округ и штаб ТуркВО узбекскому министерству обороны и ждать нового назначения, он в телефонном разговоре с Шапошниковым поинтересовался своей служебной перспективой.
И тогда Евгений Иванович то ли в шутку, то ли всерьез предложил Георгию Григорьевичу подумать о должности первого заместителя министра обороны… Узбекистана.
Был бы кто-нибудь другой в тот момент на проводе, Кондратьев наверняка ответил бы ему так, что надолго перегорели бы предохранители на линии связи между Арбатом и Ташкентом… Но Кондратьев совершил в некотором роде подвиг, не дав волю своему умению в подобных случаях выражать чувства в той ненормативно-экспрессивной форме, о которой давно ходили легенды везде, где он служил. Но тогда Кондратьев лишь сухо и с непозволительной для служебного этикета дерзостью заметил маршалу, что «русский генерал-полковник никогда не станет подчиняться бывшему командиру батальона»…
После этих слов надежда на хорошее назначение мигом испарилась.
А вскоре случилась и другая неприятность.
Кондратьеву позвонил из Алма-Аты тот самый командарм Рябцев и отрапортовал:
— Товарищ командующий, я вам больше не подчиняюсь!
— А кому же ты подчиняешься?! — еле сдерживая себя, спросил у него Кондратьев суровым хриплым голосом, который в минуты его высшего генеральского негодования напоминал грозно-скрипучие звуки рвущегося листового железа.
Рябцев ответил:
— Я подчиняюсь Президенту — Верховному Главнокомандующему Вооруженными силами суверенного и независимого Казахстана!
Связь оборвалась…
Вскоре пришло известие, что генерал Рябцев стал заместителем министра обороны Казахстана.
Такая же должность ждала и генерал-полковника Кондратьева в России. И ставший министром обороны его бывший подчиненный по 40-й армии генерал Павел Грачев, и начальник Генштаба генерал Виктор Дубынин при подборе кадров часто отдавали предпочтение испытанным в боях «афганцам»…
Весной 1992 года Кондратьев получил из Генштаба шифровку о расформировании штаба Туркестанского военного округа. Служить в Ташкенте ему оставалось несколько месяцев. Пришла пора прощаться с гарнизонами. В одном из них стояла артиллерийская дивизия. Вооружение новое. Его отдавать Алма-Ате Кондратьеву больше всего не хотелось. Ездил вокруг да около, как волк на богатую овчарню поглядывал на новенькие самоходные артиллерийские установки, прикидывал, замышлял…
Потом прибыл в штаб дивизии и приказал командиру срочно готовить сотню машин к учениям. Комдив был человеком сообразительным. До России — рукой подать. Командующий войсками Приволжско-Уральского военного округа (позже — Приволжского. — В.Б.) генерал-полковник Анатолий Сергеев был уже предупрежден…
В Генштабе в те дни только три-четыре высших генерала и с полдюжины полковников центрального аппарата МО знали, что задумал Кондратьев. Для благозвучности меж собой они тайком говорили о «передислокации дивизии». И лишь позже в кабинете начальника Генштаба генерала Дубынина я услышал фразу — «коктейль» юмора и гордости: «Кондратьев спер дивизию»…
Колонна рванула на север спозаранку. Казахи бросились вдогонку — поздно. Стальные гусеницы боевых машин вместо казахского песка уже весело жрали русскую глину…
А генерал Рябцев недолго пробыл заместителем министра обороны Казахстана. Что-то не заладилось у него, «ушли» с должности, выселили из той самой элитной кунаевской квартиры. А затем он и вовсе был уволен из армии.
…Кондратьев курит, жмурится от сигаретного дыма, вьедающегося в грустные глаза. Мне понятно, что вспоминать о бывшем своем подчиненном генералу неприятно. Вдруг мелькнула и погасла в его печальных глазах загадочная искринка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58